Моя амфетаминовая шлюха

      Морозный утренний воздух стелется по полу, проползая невидимым туманом через весь дом с царящей в нем сонной тишиной. Через кухню, коридоры и большую гостиную — наверх, в две комнаты с видом на океан, сливающийся на горизонте с еще ночным, но уже беззвездным небом, и в другие две — на темнеющий лес. Снаружи ветер треплет кроны высоких сосен и волнует темные воды океана, бросая их на каменистый берег, а внутри, за стенами — умиротворение и спокойствие, в которых вдруг раздаются едва слышные шаги. Неясная тень проскальзывает по стенам коридора и проникает в комнату, где за окном высится сплошная стена леса.       Шуга снова видит во сне моменты своего прошлого, но они сменяются так быстро, что после пробуждения снова исчезнут из памяти, как будто их никогда и не было. Чимин смотрит на него, замерев у края кровати. Его широко открытые глаза горят в полутьме неестественным, сумасшедшим огнем, и остро заточенный кухонный нож блестит лезвием в лунном свете, чудом попавшим в эту комнату незаметным лучом. Близится рассвет, а утро, уже по-зимнему темное и холодное, леденит сердце и заставляет его биться чаще. Чимин принял недавно, закончив с работой, и теперь видит, как Мин Юнги объяло ярко-красное пламя. Языки ласкают его бледную кожу и тянутся к дрожащим рукам Чимина, словно уговаривая сделать, что задумал.       Лезвие снова сверкает и касается открытой шеи. Но это слишком просто, слишком быстро. Чимин хочет, чтобы огонь, охвативший Шугу, поглотил и его самого тоже. Он протягивает свободную руку, чтобы хотя бы прикоснуться, но тут, слеза падает на раскрытую ладонь спящего парня и тушит, прогоняет пламя. Чимин исчезает из комнаты вместе с ним.       Юнги открывает глаза и резко поднимается на постели, чувствуя, как сон, который ему снился, уходит во тьму и растворяется в ней. Нервы натягиваются струнами, он снова неосознанно думает, как сможет теперь нормально спать в одном доме с Чимином, и почти доходит до мысли о том, в чем именно подсознательно подозревает его. Но таким ранним утром, когда даже солнце еще не взошло за стеной леса, все в голове перемешивается в нечто настолько непонятное и пугающее, что, выходя из комнаты, чтобы сходить на кухню за водой, Шуга не замечает: дверь, которую он закрывал на замок перед сном, теперь была лишь прикрыта.       В доме тихо, ни одного постороннего звука. Перед тем, как спуститься на негнущихся ногах вниз, Юнги останавливается на несколько секунд у двери в комнату Чимина и прислушивается, сам не понимая, зачем. Не услышав ничего подозрительного, то есть совсем ничего, идет дальше, сразу же забывая о том, что только что сделал. Он полностью осознавал, что происходит, но при этом разум все же словно опутан густым туманом и реальность казалась почти столь же неправдоподобной, как для Чимина, сидевшего на полу по ту сторону двери, смотревшего на потолок, по которому полз огромный паук с длинными мохнатыми лапами, прожигавший парня взглядом своих красных глаз. Однако, оказалось очень трудным не закричать от распирающего изнутри смеха и стать воплощением абсолютного противоречия, теряя контроль над собственными телом и разумом.       Шуга замер в темноте перед окном со стаканом воды в руке и почувствовал, как сон отступает и обещает не вернуться больше, оставляя его в полной неопределенности раннего утра со светлеющим небом с другой стороны дома. Взяв со стола пепельницу и сигареты, он прошел кругом по первому этажу и оказался в гостиной, где медленно опустился на мягкий диван с приятной, бархатной обивкой, и включил огромный телевизор, висящий на стене напротив. Конечно, в такую рань мало что показывают интересного, но Шуга нашел канал, на котором крутили какой-то старый сериал. От того, что почти ни одно слово не было ему знакомо, реальность становилась еще более странной, как будто кто-то подменил его жизнь на чью-то чужую. Он курил, пялился в экран на стене и чувствовал, как хочет спать, но не может уснуть. Пальцы правой руки барабанили по пульту, отбивая ровный ритм его сердца, вводя в транс, как метроном. И Юнги просидел так до рассвета, до позднего утра, пытаясь поймать за хвост хоть одну настоящую мысль и обдумать ее, пока Чимин не нашел его там, пустым взглядом упершимся в телек.       — Хэй, что смотришь? — спросил Чимин, садясь рядом и не получая никакого ответа. Пару минут он смотрел на него в ожидании. — Знаешь, Шуга-хен, ты ведешь себя почти так же странно, как я каждый вечер пятницы и воскресенья. Может, позавтракаем?       — Ага, я буду кофе, спасибо, — Шуга даже не повернул головы, как будто ответил сам себе. Надо сказать, до него не сразу дошли суть разговора и тот факт, что он вообще начался, потому что часа два назад он вошел в стадию поверхностной дремоты, которая действительно выглядела со стороны так, будто он просто обдолбался.       Чимин сначала усмехнулся, покачав головой, а потом, поняв, что Шуга сказал это, серьезно считая, что он предлагает приготовить завтрак сам, пожал плечами и хмыкнул:       — Ну ладно.       Он поднялся и пошел на кухню пытаться разобраться с кофеваркой. И когда Шуга смог наконец встать с дивана, к которому чуть не прирос, и тоже прийти на кухню, Чимин все еще пытался, к сожалению, весьма безуспешно. Понаблюдав за его попытками с выражением лица человека, искренне старающегося понять непонимаемое, Юнги молча отодвинул парня в сторону и сделал все сам за несколько секунд, в которые Чимин напряженно ловил каждое действие, чтобы запомнить.       — Так вот как оно работает, — произнес он себе под нос, искренне удивившись.       Шуга искоса посмотрел на него и, дождавшись, когда кофе приготовится, почти не дыша, отошел с чашкой в другую часть кухни, потому что Чимин продолжал стоять очень близко, и его дыхание буквально можно было почувствовать кожей. У Юнги пробежала стая мурашек по спине, когда он, зря, очень зря, поймал его ужасно сосредоточенный взгляд. А Чимин все не мог решить, как именно вести себя с хеном, чтобы все шло по плану. Большую часть времени, конечно, никаких сомнений не возникало, но в некоторые моменты он начал вести себя немного иначе, и такие случаи все сильнее сбивали с толку. К тому же, Чимин, хоть и говорил себе, что должен делать, все-таки чувствовал неприятную неуверенность, чего хочет на самом деле. Причем, касаемо не только Шуги-хена, но и завтрака. В итоге, после минуты смотрения в холодильник, Чимин выбрал омлет из двух яиц и тост с маслом, а потом все равно пожалел, что не выбрал просто один чай.       Надо сказать, он передумал совершенно не вовремя, по середине готовки омлета, почувствовал, что желание есть совершенно пропало, и в полном смятении, не зная, что делать с наполовину приготовленным завтраком, случайно столкнул сковородку с плиты именно в то мгновение, когда Юнги прошел мимо, чтобы поставить чашку в раковину. С жутким грохотом она упала прямо ему на ногу, а омлет шлепнулся на пол. С раздраженным криком Шуга чуть не поскользнулся на нем.       — Чимин, твою мать!       — Боже, Шуга-хен, тебе больно? — спросил Чимин, прикрывая ладонью улыбку, с такой интонацией, как будто даже хотел услышать в ответ:       — Да, блин, мне больно! Откуда у тебя вообще руки растут?!       — Из плеч.       Шуга посмотрел на него как на полнейшего идиота, стоя на одной ноге и выглядя не лучше, и, бросив чашку в раковину, захромал прочь из кухни к себе.       — Может пойдем погуляем по Ла Пуш сегодня? — донеслось ему вслед. Чимин уже согнулся пополам от смеха, который старался изо всех сил подавить, или хотя бы не засмеяться в голос, пока Шуга не поднялся наверх, к себе, и не хлопнул дверью. А потом, посмотрев на растекшийся по полу омлет и перевернутую сковородку, Чимин неровно вздохнул и сказал сам себе: — Нет, правда, поеду и погуляю по Ла Пуш.       Он оставил беспорядок на кухне, сел в машину, сразу о нем забыв, и уехал с музыкой на всю громкость, свернув только не в сторону Ла Пуш, а в сторону Сиэтла, потому что сердце требовало приключений, а мозг почти не работал. И вернулся со словами: «Шуга-хен, я купил синтезатор!».