Моя амфетаминовая шлюха

      Всю ночь и весь следующий день Чимин не выходил из комнаты и почти не отрывался от ноутбука. Целые сутки из его убежища доносилась громкая музыка, из-за которой Шуга не мог спать, хотя все равно уже остыл и продолжал периодически стучать в дверь и предлагать Чимину поесть. Его совершенно не прельщала мысль о том, что он может там сторчаться или подохнуть от голода, или и то, и другое, потому что этот придурок — его долбанная ответственность, он отвечает за него. Но, по правде сказать, не только поэтому Шуга грозился выбить к черту дверь, если парень не выйдет сам. Он волновался за него. Пусть до сих пор и не сказал сам себе и ему тоже напрямую. Хотя пока Чимин был под наркотиками, вряд ли от этого ситуация стала бы проще — в ответ на любые слова хена летели и ударялись о запертую дверь одни только шутки, грубые насмешки и наглая, ничем не прикрытая, откровенная ложь, которой они оба, собственно, не верили ни секунды. Поздно вечером, спустя чуть больше суток затворничества Чимина, Юнги устал терпеть все это и, выпив перед тем немного уже кончающегося виски, пошел прямиком наверх с намерением действительно выбить дверь любым способом. И вдруг, она оказалась открытой. Как будто ее забыли закрыть по чистой случайности, в которые никто давно не верит.       В комнате стояла спокойная тишина, темноту рассеивал приглушенный свет от экрана ноутбука, лежавшего на кровати рядом со спящим Чимином. Его лицо в полутьме казалось таким умиротворенным с легкой улыбкой на губах. Все мысли исчезли из головы, разрываемой болью на мелкие кусочки от долгой непрерывной работы, и когда действие амфетамина прошло, ее заполнили лишь приятные, счастливые сны. С тихим, усталым вздохом, Юнги подошел к нему, аккуратно, чтобы не разбудить, накрыл одеялом и, закрыв крышку, убрал ноутбук на стол. На мгновение ему даже захотелось остаться, и, уходя, он подумал, что, может быть, на утро получилось бы заставить Чимина поесть и вообще проследить за ним. Но он ушел, прикрыв за собой дверь, которую и не надеялся снова обнаружить открытой в следующий раз.       Как оказалось потом, ему все-таки стоило бы остаться той ночью. Потому что утром Чимина в доме уже не оказалось, как и пикапа в гараже.       Никаких записок он не оставил, даже чего-нибудь вроде «уехал», как в тот раз, вообще ничего, и думай, что хочешь: давно ли, куда и зачем, надолго ли поехал. И упоминать ли об этом в недельном отчете Королю, который Шуге необходимо отправлять каждое воскресенье? Черт вообще разберет, что в голове у этого Чимина. Он вообще вернется? Стоя с кружкой черного крепкого кофе у окна, застряв взглядом на тревожном темном океане под тяжелыми тучами, не сулившими ничего хорошего, Шуга все-таки просто волновался за него. Потому что, если Чимин примет и сядет за руль, или уже это сделал, неизвестно, чем это кончится, чем угодно может, и дело даже не в том, что придется разгребать все самому.       С каждым днем вкус кофе менялся для него, казалось, даже перестает нравится. Ужасно, если действительно так, но Юнги заметил уже достаточно давно, как едва заметно в нем что-то меняется. Конечно, виной тому чертов Пак Чимин, влияющий на него непонятно каким образом, и с этим нужно было что-то сделать, иначе пути господни, как говорится. Так что после утреннего кофе Шуга решил заняться уборкой, чтобы не думать о том, о чем давным-давно стоило, а сейчас просто ему как-то совсем не хотелось менять что-то. Его это не устраивало, естественно, но на самом деле да, нравилось, где-то на втором-третьем уровне сознания. И, как все, он предпочел уходить от принятия важного решения, пока не прижмет совсем уж и тянуть будет некуда.       Между тем, такое максимально обыденное занятие, как простая уборка, и правда очень сильно помогла Шуге не думать вообще ни о чем и провести около часа в абсолютном спокойствии. Пока он не дошел до комнаты Чимина, которую оставил напоследок. Трудно оказалось сдерживаться от соблазна порыться в вещах мимоходом, чтобы, может, найти все его нычки и выкинуть нахрен, но Юнги только убрался, почти не трогая ничего, и ушел. Как будто его там и не было. Хотя мысли, конечно, все равно сбились, вернувшись обратно в болото, на дне которого лежало и дожидалось не очень приятное решение, и за готовку обеда Шуга принялся, плавая по поверхности, едва держась, чтобы не утонуть, а еще думая, какой вообще смысл ему сейчас готовить, если, скорее всего, Чимин, вернувшись, снова запрется в комнате и не будет выходить, бросаясь колкостями направо и налево. «Надо перевоспитать этого ребенка», — подумал Юнги, и на этом все его идеи закончились.       Вплоть до позднего вечера он находился в подвешенном состоянии в томительном ожидании. Поел, поиграл в игру, поиграл на синтезаторе, посмотрел какое-то непонятное шоу по телеку и то и дело бродил от кухни до дивана и обратно, нервно выглядывая в окно и хмурясь с тяжелыми вздохами. В итоге шел уже десятый час, когда Чимин наконец объявился, если так вообще можно сказать: Шуге позвонил Ченгюн и спросил, заберет ли он своего подопечного сам или его отправить на такси. Не подумав и секунды, Юнги сказал, что приедет и заберет и парня, и машину сразу, записал адрес бара, в котором они были, и, скинув вызов, по-быстрому нашел в интернете номер такси. Правда, совершенно не учел тот факт, что от Ла Пуш оно еще будет сколько ехать, так что потом ходил по дому и от нетерпения прогонял в голове все маты в сторону Чимина, какие приходили на ум. Этот идиот ведь все-таки добрался до Сиэтла к своему Ченгюну, а Шуге только и оставалось надеяться, что Чимин не обдолбался в край, иначе нервы точно не выдержат, и риск его смерти от удушения увеличится до нескольких сотен процентов.       Ко всему прочему, еще и такси ехало чертовски медленно, хотя на самом деле и так чуть больше скоростного режима на трассе, все равно казалось, что недостаточно. Юнги отвлекал себя от мыслей о Чимине, как только мог, но лучше всего это сделало одно сообщение от Намджуна, из которого он узнал, что машину Джина подорвали, чистое везение или просчет тех, кто это сделал, но в ней никого не было, а Ви и самого RM'a чуть не прикончили, когда они возвращались с задания — пришлось гнать через весь Сеул, чтобы оторваться, и это привлекло внимание копов. Причем теперь, как понял Шуга из обрывочных ответов на его обрывочные вопросы, ситуация по ту сторону океана перешла на уровень «полный пиздец». От попытки понять, что именно и по какой причине там творится, голова чуть не закипела под тихий инди-рок, игравший в машине, и черные тени леса, мелькавшего за стеклом.       «Веришь, нет, мы сами без понятия, какого хуя и кто творит все это дерьмо, — писал Джун, — но мы не первые и явно не последние, на кого напали. Несколько человек из Семьи уже мертвы. И никто до сих пор не знает, кто за всем стоит». Сжимая в руках телефон и проклиная хреновый интернет, Шуга ответил: «Пиздец. Я должен вернуться», но через несколько минут, когда связь снова восстановилась ненадолго, получил в ответ категоричное: «Даже не думай, блять, пока Король сам не вернет вас обоих». Если бы Шуга не был таким упертым, разговор бы закончился гораздо раньше, но они спорили о том, где сейчас должен находиться Юнги, до того самого момента, когда такси уже остановилось у нужного бара.       Он совсем не планировал этого, но нервы расшатались еще на выходе из машины. Шуга заплатил водителю и остановился у крыльца бара, чтобы покурить и привести мысли в порядок. За несколько часов абсолютно все успело превратиться в дерьмо, и теперь, чтобы хоть как-то разгрести его, надо разбираться по очереди. «Одна проблема за раз», — сказал себе Шуга, входя в бар, и холодом по спине почувствовал, что ни хрена у него, скорее всего, не получится.       Его всего аж передернуло, когда он вошел и за чужими силуэтами в полутьме помещения увидел, как у барной стойки Чимин жмется к Ченгюну, пьяно улыбаясь и отрицательно мотая головой. Друг уже минут десять пытался уговорить его хотя бы выйти на улицу, подышать воздухом, чтобы проветрить голову, но он наотрез отказывался, убеждая, что и так чувствует себя отлично. Хотя на самом деле, остыть ему очень не мешало бы, ведь все тело горело изнутри от желания, которое он с трудом мог теперь контролировать — некоторые наркотики могут увеличить ощущения настолько, что они переполняют и заставляют человека сделать что угодно, лишь бы остановить это. Кое-что из такого Чимин как раз и принял по пути в Сиэтл, совершенно не думая о последствиях. Он просто решил сделать себе отдых, чертовски довольный собой, и в который раз совершенно потерял голову.       — Но я так скучал по тебе, — лепетал он заплетающимся языком, едва стоя на ногах. — Не хочу, не хочу!       — Минни, пожалуйста, перестань, — усмехнулся Ченгюн и аккуратно отодвинул парня от себя, придерживая за плечи. — За тобой уже приехали, так что нам обоим пора домой.       — Ну нет, хенним, я не хочу с ним! — Чимин все канючил, совсем не смотря на Шугу, стоящего в паре шагов и с каменным лицом выслушивавшего весь этот разговор. — Я хочу с тобой, пожалуйста, останься со мной.       Даже Ченгюну это надоело, он с тяжелым вздохом посмотрел на Шугу с немой мольбой о помощи, но понял, что тут уже ничего не поможет.       — Так, дорогой, с тебя на сегодня точно достаточно, а меня дома ждет жена, так что, — сказал он и на последних словах буквально вручил его Шуге, снимая с себя ответственность и обращаясь к нему: — Я заплачу за него, так что удачно вам доехать.       В ответ Юнги только коротко кивнул, так и чувствуя невидимую подставу, но, смирившись со своей участью, не без труда повел Чимина прочь из бара. Тот упирался, хныкал, как дитя малое, и все звал Ченгюна «хенним», а потом уже на улице забормотал оскорбления Шуге, который держал его почти на руках, не давая упасть лицом в мокрый асфальт, как бы того не хотелось. Кое-как они вместе дошли до пикапа, припаркованного недалеко от входа, и Шуга устало сказал:       — Давай ключи, Чимин.       — Какие ключи? — хитро улыбнулся он, облокотившись спиной на машину, совершенно игнорируя мелькающий темными красками мир вокруг них двоих и боль во всем теле.       — Не выебывайся, блять, где ключи от машины?       Ответом был лишь тихий самодовольный смех, так что Шуге пришлось держать себя в руках и искать ключи по его карманам самому. Судя по улыбке и участившимся дыханию и сердцебиению, Чимину это более чем нравилось, а, когда проверив карманы куртки и не найдя там, что искал, Юнги полез проверять карманы джинсов, он даже издал издевательский стон.       — Давай не на улице, малыш? — прошептал Чимин ему на ухо, и от этого Шуга чуть не врезал ему со всей силы, но сдержался, достав наконец проклятые ключи и оттолкнув парня так, что тот глухо ударился о борт пикапа.       — Заткнись нахуй, Чимин, и полезай в тачку, иначе я тебя заставлю, но ты будешь уже без сознания, — бросил он раздраженно, садясь за руль и наблюдая за попыткой парня открыть дверь и не упасть спиной назад.       С горем пополам у него все-таки получилось сесть на заднее сиденье, и, с чувством слабого облегчения, Юнги завел пикап и вывел его на дорогу, молясь богу, в которого никогда не верил, чтобы Чимин вообще уснул и не мешал гнать обратно домой. Время шло уже к полуночи, ему хотелось вернуться, лечь на кровать и вырубиться к черту до самого позднего утра, а лучше до обеда, и что хуже всего: на это можно было и не надеяться. Как и на то, что Чимин даст спокойно вести машину.       Поначалу он, конечно, сидел тихо, как кот, не понимающий, куда его везут, и почему картинки за окном меняются с неуловимой скоростью. Но потом словно очнулся и вернулся в реальность, где его тело сгорало изнутри, а единственный, кто был рядом — это Мин Юнги.       Вскочив с места и в секунду оказавшись рядом, Чимин томно вздохнул и прошептал Юнги на ухо:       — Так скучно, малыш, может вернемся и займемся чем-нибудь поинтереснее?       — Уйди от меня, блять, нагулялся и хватит, — ответил Шуга, сжимая руль сильнее и прибавляя скорость. Но, даже если гнать под сотню миль, на дорогу все равно уйдет часа два, не меньше, а он уже сейчас не уверен, что выдержит и час перед соблазном остановиться на обочине и закопать этого придурка в лесу.       — Мин Шуга, — произнес Чимин, придвинувшись еще ближе, и легко коснулся горячими губами шеи Юнги, — я знаю, чего ты хочешь.       Стая мурашек пробежала по коже, и оказалось жутко трудно скрыть дрожь то ли от злости, то ли от возбуждения, потому что, стоило признать, Чимин просто дьявол, когда становится таким.       — Я хочу, чтобы ты отвалил от меня сейчас же, — шикнул он на него, отталкивая, как настырного, надоедливого котенка, который неугомонно лезет к хозяину и мяукает, а понять, что именно хочет — хрен поймешь, только сейчас слишком ясно было, что ему нужно.       Не ожидав такой силы, Чимин упал назад на сиденье, вскрикнув, и развалился там, вздыхая слишком громко, прежде, чем снова начать приставать, лишь отдаленным остатком разума, не тронутого наркотиками, осознавая, как сильно уже натянуты нервы Шуги, и тихо радуясь этому в душе. Причем абсолютно не думая о будущих последствиях своих шалостей.       Худшего Юнги ждать и не мог — Чимин не успокаивался всю дорогу до дома, то и дело приставая и намеренно вызывая на грубость, как будто ловил кайф каждый раз, когда получал удар по рукам или толчок локтем в грудь. А дороге не было конца, казалось, они целую вечность едут сквозь один и тот же отрезок леса, который повторяется снова и снова, сводя с ума. Менялась только музыка на радиостанции, которую Шуга выбирал минут десять, когда они выехали из города. На самом деле, ему все не очень нравились, так что пришлось выбрать хотя бы что-то «более или менее», но Чимин все делал настолько раздражающим, что Юнги чувствовал, как с каждой минутой терпение иссякает и его конец обещает обернуться чем-то совсем нехорошим. Все, кто с ним знаком, знают, как он может потерять контроль над собой, если что-то доведет его до ручки. Все, кроме Пак Чимина. Поэтому он так смело и безрассудно продолжал приставать, не понимая, что давно пора остановиться.       Наверное, только чудо помогло Шуге удерживаться на грани расшатанного спокойствия, и он даже понадеялся на лучшее, когда на несколько минут, ближе к концу поездки, Чимин затих, уткнувшись в телефон в попытке прочитать пришедшие сообщения, но они все сливались в одно черное пятно, а потом в совсем неправильные слова, о которых он не хотел и думать. И, чтобы отвлечься, он начал щелкать — открывать и закрывать — пепельницу в подлокотнике. Ритмично, вводя себя в транс, а Юнги в абсолютное бешенство. В такт этим звонким звукам у него даже задергался глаз, и скорость на спидометре методично начала повышаться до сотни миль, так что Шуга даже чуть не пропустил нужный им поворот и резко завернул, от чего Чимина бросило в другую сторону плечом на дверь и лицом на стекло. Он заработал себе синяк на предплечье от дверной ручки, потому что не успел среагировать, да и осознал удар только через несколько секунд, громко и жалобно вскрикнув, а Юнги жестоко усмехнулся, пожалев, что не делал таких маневров раньше.       — Шуга-хен, ты это специально?! — пробормотал Чимин, потирая руку и подползая обратно к переднему сидению. — Тебе нравится делать больно, да? Знаешь, я не против поиграть в одну интересную игру, она моя любимая.       — Завались нахрен, бля, — Шуга устало вздохнул, закатив глаза, и прибавил скорости, чтобы поскорее уже добраться и чтобы Чимина помотало напоследок по гравийной дороге между деревьев, в которые они могли вообще врезаться, но это было не важно, пока парень сзади возмущался, притворяясь, будто ему тоже смешно.       Когда пикап наконец-то подъехал к дому и заехал в гараж, у Шуги уже не осталось никаких сил, но ему все равно пришлось на руках вытаскивать из машины Чимина, у которого голова кружилась настолько, что он на время растерялся и перепутал верх с низом. Матерясь про себя, Юнги кое-как довел, даже, скорее, дотащил почти по полу, как мешок с картошкой, его до комнаты и хотел было кинуть на кровать и уйти от греха подальше, как вдруг Чимин оживился и начал скидывать на пол одежду с тяжелыми вздохами. В какое-то мгновение в голове что-то щелкнуло, стало ужасно жарко, и это заставило его снять буквально все, что на нем было.       Закатив глаза так сильно, что голова чуть не закружилась, Шуга собрался уже выйти, не желая смотреть на все это даже в полутьме комнаты, потому что домоганий в машине более чем хватило, и его тело тоже уже горело, вот только Чимин решил, что не хочет отпускать хена сейчас. Едва ли, правда, осознавая свои действия, пока скидывал с себя одежду, он обошел Юнги, закрыл дверь и заходил вокруг него, болтая без умолку все, что могло бы заставить того остаться.       — Не хочешь принять душ со мной, малыш?       — Иди на хуй, Чимин, заебал уже, — Шуга развернулся, чтобы уйти, но застыл статуей, потому что Чимин преградил путь, уже совершенно обнаженный, и положил руки ему на плечи.       — Все-таки не хочешь поиграть со мной, — спросил он, почти касаясь губ Юнги своими, и томно прошептал на выдохе: — Мин Шуга?       И это оказалось последней каплей, рука Шуги дернулась, и все нервы, удерживавшие его от власти гнева, порвались от одного взгляда в глаза Чимина, затянутые дымкой наркотического опьянения и неконтролируемого желания.       — Ты доигрался, — глухо произнес Шуга прежде, чем схватить его за горло и толкнуть в стену с такой силой, что парень чуть не потерял сознание.       Но он лишь рассмеялся, довольно улыбаясь звуку расстегивающейся ширинки, потому что «Шуга проиграл», — так он думал, когда тот развернул его лицом к стене и грубо вошел в него. Приглушенная боль, разлившаяся горячим свинцом по всему телу, доставляла удовольствие, заставляя стонать от каждого резкого движения. Пока оно не достигло той самой высокой точки, после которой в мгновение не замкнуло все мысли на увеличившейся в сотню раз боли.       — Так тебе нравится играть? — сказал Шуга, хватая его за волосы и еще сильнее вжимая в стену.       — Да, — хриплым шепотом согласился Чимин, притворно ухмыляясь, и не в силах сказать «остановись».       А потом ничего, кроме боли и не осталось. Она очистила разум, и он заметил слезы на своих щеках. Горячие и обжигающие. Сердце сильно билось в груди о ребра, будто пыталось выбраться наружу, дыхание сбилось настолько, что все вокруг показалось вязкой фантазией, ложью, от которой хочется избавиться, отмыться, и он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Но этого все никак не происходило, а боль становилась сильнее и сильнее, взрывая мысли далекими криками, и Чимин больше не осознавал, что слышит собственный голос.       Руки Шуги оставляли синяки на теле, он держал его, сжимая всей силой шею и запястье, завернув его за спину, чтобы не вырывался, пока не выместил всю свою накопившуюся злость и не кончил в него.       Все остававшиеся силы Чимина исчезли в тот момент, когда Шуга отпустил его, и он просто сполз по злосчастной стене на пол, застыв широко раскрытыми глазами на тьме, уже окружавшей со всех сторон.       — Согласен, шлюха ты шикарная, — тяжело дыша, оскалился Шуга, бросая презрительный взгляд на парня и застегивая джинсы. — Но ты всего лишь шлюха.       Он ушел, оставив дрожащего парня лежать на полу, потому что его затуманенному ненавистью и злобой сознанию было совершенно плевать на него. Ведь это то, чего он добивался последний месяц, вот и получил. Приятная усталость клубилась теплым облаком в груди, когда Шуга вернулся наконец к себе и пошел в душ, на какое-то время совершенно забывая о существовании «какой-то там шлюхи».       И ведь на самом деле, когда дверь захлопнулась, тьма накинулась, как обезумевший голодный зверь, и Чимин ощутил, как медленно и мучительно перестает существовать, пропадая в самых темных, отвратительных воспоминаниях. Его «я» начало растворяться в них. Тишина давила со всех сторон, он очень долго сидел на полу, прислонившись к стене и чувствуя холод, парализующий руки и ноги. Он уже почти справился с безумием воспоминаний, ураганом разносившим в клочья сознание, но вдруг, среди бесчисленных ударов, криков, жестоких слов, которые всегда, он делал вид, будто нет, но причиняли гораздо больше боли, чем казалось, — среди этого хаоса, явившегося не первый раз, прозвучали слова, которых не должно было быть никогда. Тихое, почти неслышимое, нереальное: «Я… люблю тебя».       Шорох простыней, прикосновение к ледяному металлу, фольга мнется в дрожащих руках, бутылка воды, стоящая на тумбочке у кровати падает на пол, шорох, шорох, щелчок зажигалки — и теплый свет ненадолго освещает лицо, на котором слезы уже давно высохли, а глаза опустели. Однажды Чимин дал себе слово: никогда не брать в руки шприц, подсаживаться на что угодно, только не на иглу. Сегодня Чимин послал к черту все обещания, какие когда-либо давал. Перетянутая вена пульсирует в такт биению сердца.       Все это дерьмо в его жизни ведь должно, в конце концов, закончиться? Один вариант он знал всегда, и, правда, только и ждал, когда сможет позволить себе им воспользоваться. Игла входит под кожу, совсем немножко боли в последний раз. Ему стало так хорошо, когда тьма, наконец-то, забрала его.