Часть 33
5 декабря 2018 г. в 19:21
Каждая минута могла стать последней, и если бы только Юнги знал об этом, ярость, разгонявшая кровь по венам, утихла бы за мгновение. Но ей понадобилось гораздо больше времени, и осознать, что сделал, он смог только через час, разнеся чуть не пол комнаты. Приняв ледяной душ, Юнги взглянул на себя в зеркало и наконец-то понял, что он — полный придурок.
— Блять, — разнеслось глухо по комнате, когда он, одевшись, вышел, чтобы пойти и извиниться, как бы это ни претило его гордости. Поэтому он даже вслух пытался оправдаться, хоть и не верил сам себе: — Этот придурок сам напрашивался и провоцировал меня!
Кто угодно сказал бы ему, что это был в любом случае перебор, и он знал это, прекрасно знал, просто потерял контроль. И поплатился за такую, казалось бы, тупую ошибку бурей страха и паники, вмиг разнесшими все мысли в клочья, когда, войдя в комнату напротив с извинительным стуком, увидел Чимина, лежащего на полу без сознания, со шприцом в руке и улыбкой на губах. Шуга бросился к нему, сразу проверяя пульс, едва ощутимый, и дыхание, судорожное, учащенное. Тело Чимина как будто уже остывало, кожа была очень холодной, но все еще подергивалось в судорогах.
Сердце Юнги никогда не билось так сильно, как сейчас, пока он вез его в ближайшую больницу, выжимая все, что можно из движка пикапа, который бросало в стороны на скользкой дороге. «Блять, Чимин, только не умирай!» — было единственной мыслью, затопившей потопом голову. Дрожащие руки Юнги держали руль мертвой хваткой. Он постоянно оглядывался на Чимина, лежащего на сиденье рядом, будто и правда видел его в последний раз и пытался запомнить весь его образ. И блестящую в свете фар мчащихся мимо автомобилей подвеску из трех букв на шее. Шуга не мог не узнать ее, и всю дорогу винил себя в том, что, черт возьми, он не узнал его.
— Моти, прости меня… — если бы услышал сквозь кричащие мысли, не узнал бы собственный дрожащий голос. — Прости меня.
Жаль только, Чимин не слышал его, и слова, полные раскаяния и сожаления, таяли в темноте и тишине и совсем ничего не значили. Он ужасно хотел все исправить, но чертово время не повернуть вспять, как ты этого не пожелай, и груз вины тяжело опустился на душу мертвым балластом.
Чимина сразу забрали в реанимацию, а потом, после всех бюрократических формальностей, настали долгие часы ожидания, когда не знаешь, что думать, не знаешь, куда деть себя, и слоняешься в зале ожидания, гоняя по кругу мысли, состоящие пополам из матов и нескончаемой бесполезной мольбы, лишь бы все обошлось. Ко всему прочему, Шуга никак не мог в полной мере осознать: что Чимин — на самом деле тот Моти, самый дорогой когда-то для него человек, которого, он думал, потерял навсегда; и тот факт, что сам просто слепой идиот, каких поискать надо. И за этими мыслями незаметно завертелись вопросы, целая куча вопросов, которые хотелось задать и услышать ответ.
Узнал ли Чимин его? И как давно? Что произошло тогда с ним? Где он был все эти годы и, что самое главное, какая такая дичь происходила в его жизни, от чего он стал таким раздражающим шлюхой-наркоманом? Ведь, черт возьми, от того милого, доброго ребенка, каким Шуга его помнил, ничего не осталось. «Кто бы говорил, — ответил он сам себе с горькой усмешкой, — как будто в тебе ничего не изменилось, ты же убиваешь людей!.. И вот, почти убил еще одного». Все никак не укладывалось в голове, два совершенно разных образа, из воспоминаний прошлого и теперешней реальности, конфликтовали друг с другом и разносили в щепки остатки понимания того, что вообще происходит. И чем сильнее приближался рассвет, тем хуже становилось Юнги.
Все тело болело, голова просто разрывалась, как будто ее сверлили насквозь, руки все так же тряслись. Ожидание убивало ужасно медленно и мучительно, он уже выкурил целую пачку сигарет и собирался сгонять еще за одной, когда наконец ему сообщили, что Чимин в порядке — передозировка героином вещь вообще не из лучших, они еле откачали его — но, главное, в порядке, и если пройдет курс восстановления, будет почти как новенький. Врач сказал Шуге ехать домой, отдохнуть и приезжать днем, в часы посещений, потому что в палату к нему его все равно раньше не пустят, но он остался, зная, что в попытках уснуть не будет никакого толку в любом случае. И ожидание продолжилось, только теперь наполненное еще и мыслями о том, что делать со всем этим дальше, кому стоит сообщать о произошедшем, и стоит ли вообще. Чувство вины не позволяло трезво оценивать ситуацию, а существование превратилось в нескончаемый кошмар наяву. В какой-то момент Шуга даже почувствовал желание просто забрать Чимина с собой обратно домой и никогда больше не выпускать его, причем желательно привязать где-нибудь подальше от всех его заначек с наркотиками. Но это уже попахивало садизмом и помешательством, а их было и без того достаточно, так что Юнги аж передернуло от одного представления Чимина на цепи. Хотя, конечно, идея заманчивая, но не сейчас. Сейчас ему хотелось врезать самому себе да посильнее за то, что позволил ситуации оказаться в самой жопе, и теперь готов вечно пилить себя за это.
К тому времени, как солнце лениво поднялось над горизонтом и тут же спряталось за серые тучи, Шуга влил в себя уже пару стаканов кофе из автомата и кое-как заставил съесть каких-то сырных снеков, чтобы хотя бы желудок замолчал и не привлекал внимания. Была у него мысль съездить в какое-нибудь кафе и нормально позавтракать, когда он выходил до магазина неподалеку за сигаретами, но что-то словно держало его в этой больнице, где он, наверное, уже всем медсестрам намазолил глаза своими хождениями туда-сюда по коридорам. Хотя сгонять до дома, определенно, не было бы лишним, Шуга в итоге так и не собрался сделать это, прописавшись в больнице и ее окрестностях до самого обеда, после которого ему уже позволили увидеть Чимина.
Немного успокоившиеся нервы снова начали напрягаться, сбивая сердечный ритм и дыхание все сильнее, по мере приближения стрелки на часах в холле к заветному часу. Шуга ждал, но, честно говоря, сам не знал чего стоило: будет ли Чимин в сознании? Если да, то как он примет его после случившегося? Пока молодая медсестра провожала его до палаты, Юнги не переставал прокручивать в голове варианты того, что лучше сказать, вероятность, конечно, была очень маленькой, но все же, чтобы его не выгнали прочь всеми матами корейского языка, как только он войдет. Но ему необходимо увидеть его, увидеть Моти и понять, что с ним точно все будет в порядке.
— Подождите здесь, пожалуйста, — попросила медсестра, входя в палату и оставляя Юнги за дверью.
Задумавшись, он даже не понял, что ему сказали по-английски, и остался стоять столбом в коридоре, оглядываясь по сторонам, только исходя из того, что дверь перед его носом захлопнулась весьма недвусмысленно. Но волнение и размышления снова так захватили сильным потоком, что и возвращение девушки, и ее слова он чуть не пропустил мимо ушей.
— Он еще не пришел в себя, может, вам стоит прийти завтра? — вежливо обратилась она к нему, стараясь выговаривать каждое слово, потому что по уставшему лицу посетителя было видно, что он не очень понимает вообще, что происходит вокруг, погруженный в свои мысли слишком уж глубоко для часа дня.
— Нет, — поняв только половину сказанного, Шуга замотал головой, смотря не на девушку, а на дверь, за стеклом которой едва ли виднелись какие-то смутные очертания.
— Что ж, — вздохнула медсестра, открывая для парня дверь и пропуская внутрь. — Вы ведь знаете правила посещения? У кровати есть кнопка вызова врача, нажмите ее, если он очнется, пожалуйста. Я зайду через час проверить.
Но Юнги, казалось, совсем ее не слышал, машинально соглашаясь, видя перед собой бледное лицо Чимина на белоснежных простынях, и весь мир начал быстро стираться, меркнуть, исчезать. Вдруг именно сейчас он, наконец-то, взглянул на него совершенно по-другому, теперь зная, что их связывает нечто гораздо большее, чего он никак не хотел видеть раньше. Как будто еще не решаясь, Шуга осторожно подошел ближе и тяжело опустился на стоящий рядом стул. Усталость уже давно сковывала движения, да и внутри просто тяжело от всего, что было с ними обоими в последние дни. Он посмотрел на спокойное, умиротворенное лицо Чимина: на закрытые, едва дрожащие веки, словно он видел сон; на приоткрытые губы; на питательную трубку, тянущуюся по щекам к носу, — и почувствовал, как ком подкатил к горлу и в переносице неприятно защипало. Ритмичный писк кардиографа одновременно успокаивал, ведь сердце Чимина, черт возьми, все еще билось, но и буквально выводил из так трудно достигнутого равновесия. Поэтому Шуга вдруг начал улыбаться со слезами, застывшими в глазах.
И снова наступило ожидание, конца которому, казалось, нет вовсе. Время шло, а Юнги не замечал его совершенно, как и медсестру, периодически приходившую проверять показатели состояния пациента. Он смотрел на Чимина, не отрывая взгляда, и все раздумывал обо всем снова и снова, прокручивая в голове воспоминания по кругу, как будто это могло чем-то помочь. Время текло невообразимо медленно и вместе с тем чертовски быстро, ведь, не успел он обдумать все, что хотел, часы посещений в больнице закончились, и медсестра, пришедшая в этот раз с лечащим врачом, вежливо и уже немного устало попросила покинуть палату и приходить завтра. А Чимин так и не очнулся, и это «завтра» как будто застряло ржавым гвоздем у Юнги где-то между ребер.
Врач сказал, его жизни сейчас ничего не угрожает, и он скоро обязательно придет в себя, но Шугу это никак не успокаивало, и, будь он в больнице в Сеуле, послал бы всех к черту, дал взяток, но остался бы с Чимином, пока тот не очнется. Чтобы сердце не болело, он чертовски волновался за него и сам не совсем понимал, почему именно так сильно. Но здесь, в чужой стране, язык которой он знал на уровне «привет, меня зовут Шуга», ему, в общем-то, ничего и не оставалось, кроме как уйти, да и сам он понимал, что так будет лучше.
В этот раз Юнги все-таки решился вернуться домой: поесть хоть что-нибудь, принять душ и отдохнуть. На сон он даже не надеялся, и мысли, не оставлявшие больную голову, соглашались, не собираясь покидать его по крайней мере до тех пор, пока они с Чимином не смогут поговорить.
Возвращаясь под хмурым небом обратно в дом, теперь наполненный темными, неприятными воспоминаниями, Шуга чувствовал себя жутко потерянным. Все тот же лес проносился мимо, по радио играла обыкновенная музыка, дворники скрипели по лобовому стеклу, смахивая мелкие капли дождя — и все вокруг казалось сном, который никак не мог закончиться. Юнги ужасно хотел проснуться, но реальность ускользала от него все дальше и терялась где-то в темнеющей чаще леса, будто заполнившего весь мир.
Все было не так в опустевшем доме, нечто незримое в нем теперь было мертво. Мурашки по коже. Первое, что он сделал, зайдя на кухню — налил бокал виски, скорее в силу привычки, чем от большого желания обострить все свои чувства и утонуть в собственных мыслях и непонятных ощущениях. Непрочитанные сообщения и пропущенный вызов на телефоне, оставленном в комнате на столе. Он не нашел в себе силы ответить на них, хоть и знал, что должен, иначе все сразу заподозрят неладное. Ему хотелось оставить произошедшее в тайне, но пока он не знал, как, потому что для этого сначала нужно полностью разобраться во всем.
Весь вечер и всю ночь Юнги не находил себе места. Виски — не лучший помощник. А потом, ему казалось, он и вовсе начал видеть сны наяву.