Весенние деревья и закатные облака

      Таким образом, бывший и единственный принц Фан Цзюня начал свою жизнь в этом удаленном городе, выполняя странные поручения.       Хотя он сумел взрастить невинное малое дитя в злобного, холодного и беспощадного мужчину, к тому же возвести его на высочайший престол, он был безнадежен, когда дело касалось повседневных хлопот, которые умело выполняла типичная домашняя прислуга.       Ведь за бесчисленные годы, что он провел в коварном дворце, ему не приходилось лично заниматься подобными незначительными делами.       Однако теперь он казался бесполезным глупцом.       Неуклюже разбивая и без того немногочисленные блюдца; роняя единственное ведро в колодец, дважды; очищая грязные пятна на матрасах, но делая их только еще более заметными…       И так далее, из-за чего, где бы он ни проходил, его сопровождало множество жалеющих взглядов.       Уродливый, неуклюжий и с ужасным телом…       Попросту ни на что не годный.       Кухарка заставляла его ежедневно больше кушать и даже тайно проявляла к нему особую милость, позволяя есть жирное мясо.       …Это на самом деле была особая милость, поскольку многие не могли позволить себе жирное мясо.       Тогда он полноценно осознал, что тот доктор не врал ему.       Управление округа являлось действительно чрезвычайно и ужасно…       Бедным.       Хотя не настолько, чтобы не иметь пищи вовсе, но оно, в самом деле, бедствовало.       Он даже считал, что пища, которую получал раньше, являлась простой. Став же помощником — понял, что те блюда из риса и овощей, которые он получал тогда, были действительно пищей для пациентов, и что с ним действительно обращались по-особенному.       С тех пор, как он начал «работать», ему редко удавалось отведать настоящего риса, его рацион в основном состоял из рисовой вермишели, конжи[1] или рисовой пасты и тому подобного…       Учитывая то, что это была еда, наполненная любовью кухарки, которая заботилась о нем и специально добавляла некоторые ингредиенты и рис…       Смотря на мебель в управленческом бюро…       Все это действительно выглядело чрезвычайно жалко и находилось в состоянии крайней бедности…       Кроме прихожей — единственного места, нуждающегося в сохранении хоть какой-то доли гордости — мебель в остальных местах была либо отжившей свой век, с облезшей краской, либо с трудом держалась.       Даже спальня окружного магистрата не отличалась великолепием — ладно, в самом деле, она была даже хуже.       Намного проще.       Кроме книжного шкафа, кровати и маленького изувеченного стула, в ней не было ничего.       Даже шкафа для одежды!       Ножки кровати, книжного шкафа и стула были наскоро сколочены несколькими кусочками дерева.       На самом деле, даже будь здесь шкаф для одежды, от него не было бы никакого проку. На стуле магистрата-дажэня покоилось лишь три наряда — одна служебная форма, два повседневных одеяния.       Жалкое зрелище…       Поэтому ему было любопытно, насколько же бедным мог быть магистрат-дажэнь этого округа, чтобы пребывать в столь жалком положении.       Однако, даже проработав несколько месяцев, ни разу ему не подвернулась возможность повстречать его.       Не то чтобы магистрат-дажэнь избегал его или что-то в этом роде.       Проблема состояла в том, что им не выпадал шанс встретиться.       Каждый день, прежде, чем он просыпался, магистрат-дажэнь уже уходил и не возвращался даже к тому времени, когда он ложился спать.       Поэтому «проработав» так долго, он все еще не знал внешности того, кто главенствовал над ним.       Хотя, тем не менее, со слов второго помощника в управлении округа ему удалось прийти к заключению — этого магистрат-дажэня глубоко уважали.       Кстати, единственными двумя помощниками в этом управлении округа являлись кухарка и он сам.       Кухарка была ответственной, занималась едой ежедневно и после приготовления ужина и завтрака для магистрат-дажэня направлялась домой, а затем ранним утром следующего дня возвращалась, чтобы вновь приняться за приготовление пищи.       Поскольку управление округа бедствовало, то не располагало деньгами, чтобы тратить их и содержать работников.       Даже пусть он знал от кухарки, что жители города были рады помочь Мо Шу-сяньшэну, этот мужчина считал неприличным не платить им. Лишь после энергичных просьб жителей он смог неохотно согласиться и позволить женщинам в городе, когда у тех находилось свободное время, по очереди помогать в готовке, уборке и стирке.       То, что он сам стал помощником, очевидно означало обязанность взять часть работы кухарки на себя — хотя он не только справлялся со своими задачами не лучшим образом, но к тому же порождал беспорядок, с которым приходилось разбираться другим.       Всего было восемнадцать ямэнь-посыльных[2] и лишь один советник, занимающийся счетами, дворецкими и прочими обязанностями, которые оказывались вне сферы деятельности местного магистрата, — поскольку они бедствовали, то советник был обязан, к сожалению, взять на себя множество других должностей.       Все ямэнь-посыльные являлись местными, каждый день возвращавшимися утром с патрулей на завтрак; уходившими домой в полдень, когда их отпускали с работы; и вновь отправлявшимися трудиться на следующий день.       Хотя ужин предоставлялся управлением, все ели дома дабы уменьшить расходы.       А что насчет советника?       Советник с раннего утра оказывался в подчинении местного магистрат-дажэня и возвращался ночью, когда его отпускали с работы, его он тоже никогда не видел.       Потому, в сущности, только он и местный магистрат-дажэнь, который работал с утра и возвращался поздно, оставались ночью в огромном изношенном управленческом бюро.       Пребывая в Фан Цзюне так много лет, никогда прежде он не видел такого бедного местного магистрата.       Жадные служащие находились повсюду, вместе с тем была и весомая часть продажных. Он также знал и несколько служащих с нематериальными взглядами.       Местный магистрат — «слуга народа» в конце концов, так каким образом он оказался так беден?       Он совершенно не мог понять.       Однако вскоре ему удалось выяснить причину.       Одним утром магистрат-дажэнь ушел рано, а дама, готовящая в этот день, не смогла забрать продукты, поскольку у нее что-то произошло. Тогда она попросила парня из своей семьи передать сообщение, прося его забрать продукты, утверждая, что бакалейщика уже известили, а деньги уплатили.       Подобная ситуация происходила не в первый раз.       Приведя себя в порядок, он тоже вышел.       Бесчисленное количество людей — кто-то был ему знаком, а кто-то нет — приветствовали его по пути, и он тоже приветствовал их в ответ.       Благодаря тому факту, что он работал в управленческом бюро, согласно поговорке «любишь меня — люби мою собаку», ему удалось заполучить уважение и любовь жителей. Хотя он даже не получал жалованья и не мог купить, что хотел.       В любом случае не было ничего, что он бы хотел купить.       Или вернее сказать, что у него отсутствовал интерес к чему-либо.       Он работал чтобы поесть, ел чтобы выжить, выживал чтобы работать.       Вот и все.       Он не желал много думать, да и ленился это делать.       Было бы просто замечательно, если бы он просто не думал чересчур много.       Ему не становилось бы грустно из-за того, что он жил как животное, на инстинктах.       Он продолжал повторять себе это.       — Нань Гэ Эр[3], пришел за продуктами? — бакалейщик тепло поприветствовал его, когда заметил.       Его невнятное бормотание сочли за ответ.       Нань Гуа было случайным прозвищем, которое он дал сам себе, смотря на тыкву в углу, когда доктор спросил его имя.       Хотя доктор, проследив за его взглядом, и заметил большую тыкву, он ничего не сказал на этот счет, кивнув перед тем, как уйти.       На следующий день весь город знал, что в окружном управлении появился новый помощник с именем Нань Гэ Эр.       — Тетушка Ван уже предупредила меня, — бакалейщик передал ему корзину с продуктами, которую заранее подготовил, легко хватая партию зеленых овощей с прилавка около его руки и помещая их в корзину.       — Нань Гэ Эр, ты должен поговорить с Мо Шу-сяньшэном. Даже если это лишь фарш, он должен есть больше, только взгляни на то, какие вы оба тощие.       Я даже не знаю, кто вообще такой твой Мо Шу-сяньшэн, как я должен с ним поговорить?       Он молчаливо посмотрел на бакалейщика.       Однако бакалейщик неверно понял, что тот подразумевал.       — Ох, только послушай меня, ведь действительно… — он положил зеленый огурец поверх продуктов, продолжая говорить. — Я пошлю несколько видов мяса завтра. Вчера старик на востоке города снова заболел, так что Мо Шу-сяньшэн заплатил огромную сумму за консультацию и купил достаточно риса для Чэнь-дацзе[4] и ее матери, ох… — он потряс головой, задумавшись. — У Мо Шу-сяньшэня осталось не так много денег…       Он молча ухмыльнулся.       Покупать рис для других, при этом самому есть кашу.       Наконец я узнал, куда уходят деньги этого магистрат-дажэня.       — Ладно, быстро возвращайся к завтраку, — бакалейщик взял горсть сушеного гороха и протянул ему. — Съешь их по пути, только взгляни, какой ты тощий… — вновь встряхнул головой. — Если серьезно, то Мо Шу-сяньшэн… Он обычно так много нам помогает, так что плохого позволить нам помочь ему? Посмотри на эту маленькую фигуру…       Он не мог спокойно стоять под таким наполненным беспокойством и жалостью взглядом, так что быстро взял сушеный горох и направился обратно, неся полную корзину.       Он был тощим лишь из-за своего слабого тела. Оно не могло нарастить больше мышц и жира, а то, что он не мог поесть мяса, особо не влияло на это.       Честно говоря, хотя он ежедневно жил на простом половинном рационе, он чувствовал, что его тело было в хорошем состоянии.       Снова обменявшись приветствиями с бесчисленным числом незнакомых и знакомых людей, он прибыл обратно.       Поскольку время для завтрака еще не подошло, он немного отдохнул около двери в бюро, слушая сплетни двух работающих ямэнь-посыльных, а потом понес корзину с продуктами на кухню.       Раз управление округом бедствовало, то помощников не хватало; обычно один брал на себя двойную работу, поэтому он не попросил помощи у ямэнь-посыльных, хотя знал, что если бы он так поступил, они бы определенно помогли.       Бюро было старым и изношенным, но чистым.       Все внимательно следили за поддержанием чистоты в бюро — возможно потому, что они знали, что он очень плохо справлялся с уборкой?       Ни единого цветка не виднелось в месте, которое раньше называлось садом. Вместо этого оно было наполнено зеленью, луком и другими овощами.       Сейчас он являлся единственным человеком, живущим на заднем дворе, где обычно селили членов семьи.       В месте, предназначенном для разведения куриц и уток, не лежало ни единого перышка — с этим было ничего не поделать, поскольку у них не хватало денег, чтобы купить цыплят или утят, да и никто не мог позаботиться о них.       Место было большим, но пустым.       Ограничивали и урезали все, кроме самого необходимого.       К этому месту не подходили даже слова «ничего, кроме четырех стен». Заметки переводчика: [1] — Конжи: разновидность рисовой каши. [2] — Ямэнь-посыльные: управленческие работники, занимающиеся основными делами для правительства. [3] — Нань Гэ Эр: дословно «тыквенный бро (брат)». [4] — Дацзе: используется при обращении к женщине, которая старше вас, аналог = старшая сестра.