Сердце из стали

      Генриху на целую неделю пришлось уехать в Лофотен по оперативному заданию вместе с раздражающей сержантом Соколовской. Нет, эта неделя не была какой-то особенной, она не была богата на исключительные события: обычная командировочная неделя. Перед отлетом обратно в Центрум Рихтер посетил приснопамятные места: памятник у Колонны Девы, чтобы возложить тринадцать цветов, - по числу полностью погибших «фамилий» сирот; съездил в «Нове Роша», где теперь находилась частная ферма, раскинувшая свои владения на много гектаров окрест; дошел до интерната в котором вырос; а на закате добрался до военного мемориального кладбища недалеко от аэродрома. В малиново-красных лучах опускающегося солнца место захоронений обретало какую-то траурную атмосферу: длинные рубленые черные тени от обелисков ложились на широкие аллеи, алые лучи кровавым контр светом подсвечивали бездушный гранит. В печальной музыке вечного траура гудел в трубах ветер: памятное сооружение стояло в центре кладбища, раскатывая звук по всей территории.       Генрих Рихтер неспешно шел в самый конец, где, как часть стены и траурного ансамбля, стелилась по земле стела о погибших интернатовцах. Конечно, здесь были захоронены не все, только «герои», настоящие награжденные люди, положившие свои жизни на алтарь победы. Им не делали личных монументов, ведь к их именам не выстраивались очереди благодарных или родственников. К ним приходили такие одиночки, как Рихтер – их бывшие сожители по приюту и больше никто. Не сказать, что Генрих был чувствительным, но каждый раз оказываясь в Лофотене, он старался посетить место памяти. И надеялся, что однажды к нему также кто-нибудь придет. Рихтер надел фуражку, отдал честь и пошел с кладбища прочь, ведь мертвым он уже помочь не мог, а живым, скорее всего, его опыт и жизнь еще послужат.       За время их с сержантом Соколовской командировки ни в Гростграттен Центрум, ни во всей Империи ничего не произошло, но дело по школе сдвинулось с мертвой точки: отдел накопал информацию о том, что там учились дети из трех различных семей Абендора, которые переехали в Империю после войны, и которые различными путями желали пресечь свою связь с народом по ту сторону квантового портала. Пока что следователи копали в эту сторону, но данных, улик и информации было недостаточно, хотя людей приглашали на разговор не один и не два раза.       - Слушай, Рих, - на край стола Генриха уселся один из молодых сотрудников отдела – Иван Путилов, добродушный и, на вид, глуповатый паренек, которого сунули под крыло полковника Гжеченка по блату. Он отлично работал под прикрытием и, судя по всему, в любую жопу мог залезть без мыла. Рихтер не то, чтобы не любил таких людей, но здраво опасался, несмотря на то, что конкретно Иван отчего-то испытывал к нему странную болезненную симпатию. Генрих предполагал причину такого интереса, но старался делать вид, что не замечает ее ни под каким предлогом. Мальчишка мог восхищаться им издалека. – Тут, на днях, заглядывал сынок Тиджа. Тебя искал. Говорит, дело есть. Я оставил ему твой рабочий номер, так что жди звонка.       Генрих посмотрел на Ивана. Парень, несмотря на свою молодость, все же был старше Келкейна на несколько лет, и, кажется, война по нему тоже проехалась, пусть и не так основательно, как по Рихтеру. Путилов, кажется, был призван в последний год войны, и то оборонял, вроде как, тылы. Но пороху нюхнул. Не то, что щенок, который полторы недели назад смотрел на него взглядом потерянного зверька. Генрих вздохнул, покачал головой.       - Спасибо, Иван.       - Как прошла поездка?       - Никаких зацепок, иначе бы я сказал. Не знаю, как у сержанта Соколовской.       - В следующий раз поедем вместе. Мы отлично сработаемся, - заявил Иван, похлопав Генриха по плечу и ушел к себе. Нет, этот сопляк был не таким безопасным, как Келкейн. Путилов был волчонком, который пока что не лез к вожаку и старшим, но, как только заматереет, первым кинется грызть старшего за место в стае. Отпрыск «Короля информации» был щенком лабрадора: милый, маленький спасатель, который и кусаться-то не умеет толком. Генрих Рихтер знал, что когда-нибудь придет его собственное время уступить молодым дорогу, и он сойдет с пути без драки, так как будет достаточно стар. Если доживет.       Иван не соврал, и Келкейн позвонил ближе к концу рабочего дня. Наверное, он звонил всю неделю, желая пообщаться с тем человеком, который имел наглость его допрашивать, но Генрих был не из пугливых. Он не любил навязчивых, вот только на щенка былые установки не действовали. Все возражения отметала эрекция, стоило только вспомнить эти несчастные серые глазки.       - Старший лейтенант Рихтер. Здравствуйте.       - Добрый вечер, лейтенант, герр! – радостно отозвались с той стороны линии, и этот голос Генрих прекрасно узнал. – Это я, Келкейн Тидж. Вы меня допрашивали.       - Что вы хотели, герр Тидж, от меня? – спросил Рихтер. Он знал, что мальчишка носит звание сержанта, быстренько успев до него дорасти за такой короткий срок, но Генрих не собирался к нему так обращаться. Хотя стоило бы – это бы задало дистанцию.       - Это… - сопляк, видимо, уже и не надеялся, что ему ответят, так что даже не придумал причину звонка. – Хм… Извините.       Маленький сучий потрох просто взял и повесил трубку. Не нашел, что сказать, запаниковал, и сбросил разговор. Генрих постарался не беситься от этого, - что за шкурность! – но его распирало. Он ненавидел такие поступки, и, будь его воля, хорошенько потрепал бы этого ребенка за шкирку.       - Старший лейтенант Рихтер. Здравствуйте.       - Эм… это я, в смысле, Келкейн. Вы любите смотреть хоккей?       - К чему такие вопросы, герр Тидж? Вы занимаете линию, если у вас нет ко мне дела, нам придется попрощаться.       - Нет! В смысле, есть. В смысле… есть дело. Сегодня играют Небесные звенья против Золотой Машины, все мои друзья уехали, а я не успеваю после дежурства и буду смотреть в баре, не хотите составить компанию?       - Не хочу. До свид…       - Я угощу вас пивом. Или ячменным элем. Или сидром. Еще там есть алкогольный гоголь-моголь, они наливают туда швепс и аперитив, говорят вкусно, но там нет водки…       - Герр Тидж, я же сказал, что, если у вас ко мне нет дела, то нам надо распрощаться.       - Так разве это не дело? Вы меня уже допрашивали, теперь моя очередь.       - Вы это всем своим следователям говорите?       - Нет, честно говоря, вы у меня первый. Это. В смысле, я впервые был на допросе. Но я посмотрел «Объект 13», если хотите, мы можем поговорить о нем. Пожалуйста, лейтенант, герр, вы не пожалеете, это ответственный матч, вам понравится.       - Хорошо, - Рихтер понимал, что этот щенок не отвяжется, а на него уже начали посматривать коллеги. Иван даже из-за компьютера шею вытянул, повернулся ухом, чтобы подслушать диалог. На самом деле, именно это сыграло на руку Келкейну. Иначе бы Генрих послал его куда подальше.       - Тогда я заеду за вами к семи! Матч начинается в восемь, а нам еще ехать до бара…       - Не стоит, я доберусь сам.       - Вы же не придете, верно?       - Если вы не сообщите мне адрес, все так и произойдет.       - Ой… да… Бар «Золотая Машина» около сквера Вайнотти, в пятнадцатом районе. Я буду вас ждать! Спасибо, лейтенант, герр!       - До свидания, герр Тидж.       Генрих Рихтер был далек от спорта. В смысле, в общий спорт не брали модификантов, для них и киборгов существовали отдельные разряды, но такие игры не пользовались особенной популярностью. Ну, или конкретно у Рихтера не пользовались. В детстве, конечно, как и все парни из интерната, он любил смотреть хоккей по телевизору, да они даже с Дворжеком, уже после выпуска, коротали время за таким развлечением. Если быть честным, то Генрих просто не помнил, каково это. Болеть за любимую команду, увлекаться спортом, быть… живым. Настоящим. Его существование разделилось на до и после войны. На до и после того, как он стал модификантом. Рихтер вспоминал урывками свою молодость: он умел радоваться, умел смеяться от души, умел злиться и умел быть похожим на обывателей. Но нашествие его сломало, он спрятался за своей стеной машины, которой являлся только на двадцать девять процентов.       - Э, значит, свидание, а, Рих? – Иван оказался тут как тут, заглядывая в глаза. – Ну, давай, скажи, свидание? Ты правда пойдешь на рандеву к этому пацану?       - Свидание? – Генрих поднял взгляд на мальчишку, а тот мгновенно сжался, немного даже отсаживаясь. – Герр Тидж пригласил всего лишь выпить пива – и все. А ты, наверное, каждый раз в своих мокрых фантазиях укладываешь всех девок, что тебе подмигнули, в кровать? Иди работай, Иван, и больше не говори такую чушь вслух.       Генрих вышел из офиса ровно в семь, задержавшись на час: до пятнадцатого района было почти подать рукой, несмотря на загруженный траффик, а приходить так рано в злачное место совершенно не хотелось. Лучше прийти позже, отвратительно провести время и уйти при первой возможности. Рихтер уже костерил себя за то, что согласился на эту поеботину, но выхода не было. Все же, Генрих обещал щеночку встречу, и нарушить данное слово было не очень хорошо.       Честно говоря, «Золотая Машина» оказалась весьма приличным баром, который поддерживал одноименную команду и спонсировал ее. Заведение стояло на широком бульваре, который, в это время, потихоньку открывал двери различных увеселительных и питейных мест. Бульвар праздника, бульвар выпивки, доступных знакомств и наркотиков: танцуй, веселись, пей, ешь, пока есть марки на карте. Внутри «Машины» было неплохо: это был дорогой бар, не помойное заведение с разбавленной мочой в бочках с разливным пивом. Впрочем, Рихтер хорошее от плохого пива бы не отличил, он вообще старался пить только высокоградусный алкоголь.       Музыки не было, как и свободных мест: фанаты набились так, что сложно было протиснуться хоть куда-нибудь, голосили, смеялись и размахивали бело-золотой атрибутикой команды. Генрих не любил скопления пьяных и полупьяных людей, ему претило удовольствие любоваться на дюжину придурков, которые гоняли шайбу по ледяному полю.       - Герр Рихтер!       Генрих повернул голову налево, где, на высоком подиуме, располагались кабинки. Собственно говоря, там, за небольшим ограждением, и стоял Келкейн. Один в один – щеночек за рабицей: прыгает, пищит, тявкает и зовет хозяина, - только у сыночка Тиджа хвоста не было, да волосы были не желтые, а какие-то черно-серые, явно крашеные. Хотя, парень от рождения был, скорее всего, брюнетом, а красился потому, что придурок и щенок. Иного объяснения не было. Рихтер пробрался к нему наверх, благодаря всемирное равновесие, что послушался Ивана и сменил форму на штатское. Появись здесь военный, бедные фанаты, наверное, покинули бы заведение. Генрих сел на узкий диван, стараясь выбрать такое место, откуда бы смог видеть большую часть огромного зала, - профессиональная привычка. Но, как назло, более убогой кабинки найти было нельзя: как бы Рихтер не пытался сесть, он видел только часть помещения, экран и двери толчка.       - Честно говоря, я не верил, что вы придете, и думал, что придется болеть в одиночестве, - признался мальчишка, а потом пододвинул к Генриху меню. – Я, правда, уже заказал ребрышки, крылья и гренки, но, может, вы это не едите? Тут хорошее пиво, лучшее в округе.       Рихтер читал электронное меню, диву даваясь, насколько нагло здесь драли цены. Впрочем, чего он хотел от заведения, которое поддерживало идиотов с палками? Явно не доступности. Генрих не экономил деньги, - его жалование позволяло ему неплохо жить, - просто всегда отмечал стоимость и класс заведения. С детства пошло, когда финансы были очень ограничены. Рихтер заказал себе виноградный сок, решив, что это будет лучший вариант для застолья в компании щенка. Который сидел напротив, лыбился и хлопал глазами, будто ему косточку пообещали. Мясную. Генриха радовало две вещи: то, что он слишком устал, чтобы возбуждаться быстро, и то, что, если это, все-таки, произойдет, свободные штаны и узкие трусы скроют эту напасть.       Стоило отдать должное заведению – еда, которую принесли, выглядела весьма достойно, ее было много, и Генрих почувствовал, что, на самом деле, очень голоден. Последний раз он ел в обед вместе с Иваном в общей столовой – суп «харчо» и сырную котлету. Ни то, ни другое не конкурировало с тем сочнейшим мясом, которое им подали. Рихтер решил, что ради такого посмотреть идиотскую игру можно. А сопляк выглядел так, будто это он лично приготовил. Охуеть теперь, не хватало, чтобы этот парень еще начал фанатеть от каких-нибудь идиотских фетишей.       - Значит, ты болеешь за «Золотую Машину»? – решил начать разговор Рихтер, поедая сочные ребрышки в медовом соусе, который капал на тарелку темными сладкими пятнами. – Как настоящий патриот Империи?       - Да, в смысле, отец болел всегда. Сколько себя помню, мы не пропускали ни одного матча, даже районного, и я привык сначала, а теперь мне тоже нравится, - быстро подхватил разговор Келкейн, и Генрих с трудом избавился от иллюзии большой милой собаки. – Я стараюсь ходить на все большие матчи, если работа позволяет. Там, на трибунах, совсем все по-другому, сегодня вот я это. Не успел.       Генрих все прекрасно понял: он не успел потому, что и не собирался успевать, - щенок планировал устроить эту засаду, даже столик забронировал, несмотря на то, что Рихтер мог ему отказать. Пацан что, подкатывает к нему так… по-детски? Пусть еще в кино сводит и вонючий веник купит. Генрих ему этот веник потом в жопу засунет.       - Угу. Не успел. Понятно, - кивнул Рихтер, усмехаясь сам себе.       За Келкейном было интересно наблюдать: когда началась игра, бедный красавчик весь извертелся. Нет, правда, парень явно не знал, чего хочет больше и разрывался между просмотром весьма горячего матча и общением с Генрихом. Рихтеру хотелось его подразнить, но тогда, наверное, бедный щенок окончательно сломался бы. Так что Генрих увлекся игрой, вспоминая правила и наслаждаясь. Не сказать, что его заводило, не так, как орущих внизу фанатов и гиперактивного Келкейна, но это было занимательно.       Рихтер все никак не мог понять: всегда ли щенок такой активный и дружелюбный или только с ним показывает эти детские черты характера? Они не встречались в иных ситуациях, и единственное, по чему мог судить Генрих, это те двадцать минут в допросной до того, как он вошел в комнату. Мальчишка, возможно, был самовлюбленным, эгоистичным и знал себе цену: Келкейн Тидж был статным красавчиком, это правда. Даже красочные татуировки его не портили ничуть, гармонично вписываясь в образ разбивателя сердец, эдакого плохого парня, который на первом же свидании нецелованной девчонке-скрипачке легко залезет под юбку. Такие парни всегда нравились женщинам: дерзкие бунтари, которые не слушаются своих родителей. Интересно, когда щенок начал забиваться? Лет в шестнадцать? Будь Генрих его папашей, он бы вломил ему по первое число.       Но Генрих его папашей не был, считал его татуировки сексуальными, но вломить ремнем все равно очень хотелось. Просто потому, что Рихтер был любителем таких воздействий. «Машина» проигрывала, народ бесновался, а Келкейн явно начал расстраиваться.       - Что будет, если они проиграют? – поинтересовался Генрих. Игра его не трогала, хотя он чисто по-дружески в душе поддерживал «Золотую Машину».       - Ну… у них еще одна игра впереди, так что они еще смогут отыграться… но сегодня они не проиграют! – горячо заявил мальчишка, вскидывая голову. Щенок и правда все еще пытался показаться большим и сильным псом, вот только быстро пасовал перед Рихтером. Когда начался перерыв, Келкейн снова заерзал, привлекая внимание. – Как продвигается дело?       - Это секретная информация, а что? – тут же напрягся Генрих, ставя на стол полупустой бокал с соком.       - Ну, это… ничего! Просто… хм… А какой вам спорт нравится?       - Стрельба по движущимся мишеням.       - Ого! У меня есть лучший друг, он держит большой полигон в восьмидесятом районе, мы иногда туда ездим пострелять, знаете, там весело, он сам это все делал, один из сложнейших маршрутов находится у него.       Рихтер хотел сказать, что один из сложнейших маршрутов в девяносто пятом шел через зимник, по льду Озера Мельм, когда они откинули Абендор на восемь километров от Лофотена, и у них был час, чтобы утопить шестьдесят две мины под лед. Им не хватило двадцати минут, возвращаться пришлось по простреливаемой замерзшей глади, ожидая каждую секунду взрывов, которые должны были не дать войскам противника снова выйти к Колонне Девы. Вот это был сложный маршрут. Но Генрих не стал рассказывать об этом.       - Келкейн, ты что, подкатываешь ко мне?       Наблюдать за щенком стало веселее: он подпрыгнул и заозирался, словно его поймали за тасканием жрачки со стола, его уши и щеки покраснели, а шея пошла пятнами, кадык несколько раз нервно дернулся. Рихтер мысленно застонал. Этот мальчишка с ума его сведет одним только видом – как можно вообще куда-то идти с ним, если даже от такой забавной и невинной реакции в штанах уже хер колом встал? Маленький сучонок продолжал бороться с собой и своими эмоциями, а Генрих старался придумать хоть что-нибудь, что собьет его эрекцию. Как назло, даже военная расчлененка красочно не представлялась. Тем временем молчание затягивалось, Келкейн пыхтел и выглядел уже совсем потерянным, когда что-то промямлил.       - Я не слышу, смотри мне в глаза и скажи четко.       - Д-д-да…       Да. Вот так вот, этот кобелина, как девственник, подкатывает к нему, модификанту, сироте и солдату свои лощеные, почти аристократические, яйца. Рихтер на досуге почитал личное дело парня, так что теперь надо было не пустить все на самотек, а грубо и безапелляционно отшить богатенького сынка. Каким бы он желанным не был, Генрих не мог позволить себе так сильно запасть на человека, будь он мужчиной или женщиной – не важно.       - Слушай, Келкейн, - Рихтер сам поморщился от того, что начал обращаться к мальчишке по имени, но называть его «герр Тидж» в сложившейся ситуации было еще тупее. – Я видел твое дело. Ты папина девочка, зацелованный в жопу ребенок, да на тебе, наверное, все будущие надежды твоего папаши висят. Ты хоть пизду-то видел? Сколько ты девок поимел? Одну? Две? Или ты до сих пор только руку трахаешь? – Генрих пытался смотреть в глаза мальчишке, но щенок алел все сильнее, прятал взгляд и кусал губу, сгорая от стыда. – Хочешь экспериментов – сходи в клуб, найди мальчишку посмазливее, трахни его, только про гондоны не забудь, чтобы заразу не подхватить и перед папенькой не отчитываться. Побалуйся и окстись, только не со мной. Я птица не твоего полета. Спасибо за ребрышки, было вкусно, – Рихтер даже не собирался слушать протесты, он и по глазам видел, что Келкейн готовился отстаивать свое желание, вот только сам Генрих не был готов к таким выкрутасам. Рихтер встал, оставляя больше половины счета – с запасом на чаевые, - и ушел так быстро, что парень не успел даже попрощаться.       Затея встретиться со щенком на нейтральной территории была обречена на провал с самого начала.