Сердце из стали

      Полковник Гжеченк был недоволен работой отдела, заставляя трудиться день и ночь, вот только зацепок не появлялось. Они накрыли две точки, где шла подготовка к террактам, но Рихтер, как и почти все в отделе, были уверены, что это лишь отвлекающий маневр. Но более основательных зацепок не было.       После очередной шумихи в прессе, Генриха и Ивана командировали на восток, через океан, в провинцию Ица. До Гранитного Перевала от центрального города было недалеко, но Рихтер не сомневался, что, даже если они прибудут на место бывшего портала, не найдут там ровным счетом ничего. Наверное, специальные службы уже все перерыли, когда искали остатки технической части, так что двое сотрудников по борьбе с терроризмом вряд ли смогли бы отыскать там хоть песчинку.       Неделя командировки слилась в один сплошной рабочий день: Ица всегда была богата на события и подпольные группировки, воюющие за право держать провинцию, и местные разборки часто выливались в множественные жертвы, в том числе и среди мирного населения. Правда, Генрих Рихтер не верил в то, что в Ице есть мирное население, порой ему казалось, что там даже младенцы держат под подушкой нож-бабочку. Империя, конечно, старалась контролировать далекие провинции, но армия здесь состояла, в основном, из таких же боевиков, как и группировки, только покрывалась законом. Ицкие жители не любили модификантов и киборгов, и даже к собственным соотечественникам относились с долей недовольства, считая, что железо в теле – это лишнее. Генрих был с ними согласен, если не считать того, что без техники внутри плоти он бы не выжил.       Иван, у которого из имплантов были только линзы, чувствовал себя в среде Ицы вполне себе вольготно. Путилов всегда привлекал к себе людей, и, что интересно, жители провинции, сильно так отличающиеся от него внешне, странно добродушно относились к простоватому парню, который с радостью мог вписаться даже в уличное празднование неизвестных ему молодоженов. Генрих так не умел, оставляя право Ивану действовать на местности. Рихтер для отдела был важен в других областях. Генрих посетил одного из интернатовских приятелей, тот был старше группы «Рихтер» на несколько лет, но еще в детстве они нашли взаимовыгодный общий язык. Хазрат из фамилии «Масха» приехал в Ицу сразу после выпуска, обосновался в государственной корпорации и оставался в провинции до самой войны, на которую Империя призвала его, как и всех сирот, но он воевал на другом фронте, Генрих с ним бок о бок не сражался.       Хазрат всегда был честным, прямолинейным и смурным, избыточно трагичным, и поэтому он отлично вписался в колорит Ицы, слившись с ним. Масха был одним из немногих сирот, которых Рихтер знал, что завели семью, и был почти единственным, семья которого была обычной. Обычной – как у нормальных людей, без гиперболической опеки или холодного похуизма. Долгое время, до и после войны, Хазрат работал на Империю, но два года назад ушел с официальной службы в ведомстве, занявшись боевыми полугосударственными отрядами. Так что Генрих прибыл на базу «Нове Шахсад» во второй половине командировочной недели, когда ему одобрили официальный допуск. Хазрат встречал его, как дорогого друга, - они даже крепко обнялись после долгой разлуки, - но внимательно осмотрел, когда Рихтера «просветили» на сканере.       - Потрепало, - выдал без брезгливости или злости Масха, наблюдая за картинкой графенового скелета на мониторе, а потом повел Генриха в часть. Рихтер заметил, что база выглядит, как с картинки: все военные структуры Империи выглядели именно так, словно война никогда не уйдет из этого мира. В кабинете Хазрата было так же, как и в доме Генриха: чисто и безлико. Впрочем, не совсем – на столе стояла электронная фоторамка с меняющимися снимками семьи. Рихтер отвернулся, хотя прекрасно знал и видел их всех в досье самого Хазрата Масхи. Друг – другом, но здесь Генрих был на чужой территории, и он должен был быть в курсе всех нюансов. У него должны были быть карты в рукаве на всякий случай. – Так зачем здесь ищейка Империи? Мы работаем, на нас нет нареканий.       - Конечно, и я здесь не для проверки, - Рихтер отошел к окну, осматривая безлюдный сейчас полигон: только вдали стояли несколько БТР и полуавтоматизированные танки. Боевые комплексы располагались под землей, в бомбоубежищах. Они выйдут оттуда только на учения или войну. – Не буду ходить вокруг да около: есть ли что по Порталу?       - Так вот зачем вас послали, - после долгой паузы сказал Масхи, качая головой, а потом начал приглаживать свою бороду. – У нас тут уже приезжали… соответствующие службы, душу из нас вытряхнули, да я тебе скажу то же, что и им: никто этого не делал. Никто из тех, за кого я могу поручиться. Но тебе дополню – Север Ицы всегда был не согласен с Империей. Сейчас там тихо, но, коли тихо – жди беды. Знаешь, мы тут все… хотим жить сами по себе, без Империи и ее надсмотра. Мы – самобытный и самостоятельный народ, и мы хотим свое государство, здесь, на своем материке. Все об этом знают, и ты тоже. Я не могу гарантировать, что войска будут подчиняться Императору, если начнется… если будет бунт. Я действительно ничего не знаю, даже если меня поведут раскалываться.       - А ты бы раскололся? – поинтересовался Генрих, зная, что большей информации от Хазрата он не дождется.       - Ты не знаешь что такое - семья. А я знаю. За их безопасность я бы раскололся. Где угодно, не только на «стуле» застенков.       Возвращался в Гростграттен Центрум Генрих Рихтер с тяжёлым и беспокойным сердцем. Иван мало что нашел из информации, но радостно поделился тем, чем живут люди Ицы: общие настроения аборигенов не отличались от слов Масхи почти ничем. Все они хотели жить по своим правилам, в своем государстве и, кажется, идиоты не видели никаких проблем в двоецарствии. Ица не была продвинутой провинцией, не удивительно, что люди там не понимали проблем, связанных с несколькими государствами на планете. По итогу Генриху и Ивану пришлось написать длинный отчет о том, что все в Ице в порядке. К сожалению, волнения в провинции были всегда, и они действительно не имели ничего общего с бунтами и революциями.       Генрих забыл заказать доставку еды, так что поздно ночью ему пришлось посетить круглосуточный магазин, чтобы купить домой хоть чего-нибудь съедобного: макароны, сыр, говяжьи медальоны, замороженные овощи и сливки. Рихтер не особо умел готовить, даже когда начал жить один: верхом его кулинарного искусства были спагетти с сыром и сливками, - и то они раз на раз не приходились. Сбалансированного рациона у него тоже никогда не было, но Генрих старался есть мясо и овощи, чередуя их с полуфабрикатами. В общем, он ел то, что не требовало многочасовой готовки, и не стремился исправлять это.       Свой выходной Рихтер потратил на благие дела. В первую очередь он, наконец, доехал до Дворжека, - старик, казалось, помолодел, суетливо и быстро наметал на стол и долго и слезно благодарил за принесенные гостинцы. Дочь, конечно, навещала его, но вояке все равно было одиноко, да и Генриха он воспринимал как старого приятеля. Дворжек быстро сообразил сытный обед: налил мясной суп с перловкой, положил картофельное пюре с подливкой, навел чай и достал дешевые печенья с вареньем внутри. Их, видимо, старик купил сам: много на его послевоенную пенсию и не разгуляешься, но даже это было странным актом заботы бывшего дрессировщика. Его облезлая псина лежала под столом и даже не ворчала, когда кто-то ходил по квартире.       Встречи со старым наставником были для Рихтера наполнены спокойствием: он отдавал дань этому мужчине за всю его помощь малолетке и злобному сопляку, которым был когда-то Генрих. Его не утомляло долгое старческое ворчание на всех и вся, оно было привычным фоном в мире мыслей, которые бесновались в черепной коробке. Рихтер иногда что-то отвечал, поддержал дискуссию про Абендор и его технологии, вымыл посуду и сходил погулять с дворнягой, перенастроил кабельное телевидение и распрощался с Дворжеком, который, кажется, желал оставить его всеми возможными способами. Старику и правда было скучновато, и Рихтер считал, что его дочь могла бы побольше уделять внимания своему родителю, чтобы он не хватался так за чужих.       Следующим местом остановки стал клуб Ульве в пятнадцатом районе. Клуб, в котором Генрих был уверен: где никто не снимал его на скрытые камеры, чтобы шантажировать потом; никто не собирался осуждать его за пристрастия или кинки; и там всегда было то, что ему нужно. В этот раз Рихтер шел для того, чтобы ублажить собственных внутренних демонов. Он не хотел ничего обычного, у него было совершенно уродливое желание, которое съедало его уже давно. Генрих провел карточкой на входе, позволил охране просканировать себя и прошел в фойе, где милая сексапильная брюнетка провела его в сторону небольшой закрытой кабинки, где Рихтер смог бы просмотреть всех доступных шлюх и выбрать нужную по параметрам.       Конечно же, не бывает двух абсолютно одинаковых людей, но Генрих попытался найти хотя бы приблизительно похожего: высокий рост, мускулистое тело, серые глаза, крашеные волосы, - и как он будет просить этого бугая смотреть щенячьим взглядом? Рихтер надеялся, что актеришка из этого мужика будет неплохой. Генрих ошибся. Конечно, здоровяк старался в меру своих сил. Но, во-первых, он совершенно не походил на шкодливо-глуповатого Келкейна, во-вторых, его взгляд побитого зверька походил больше на удивленного обделавшегося голубя. Это не возбуждало, злило и в какой-то момент рассмешило. Генрих без энтузиазма кончил в совершенно не возбуждающий рот, этот минет оказался смазанным, пресным и абсолютно никаким – с таким наслаждением можно было долбить дырку в стене, - расплатился с небольшими чаевыми и ушел.       Щенок как-то слишком запал: Рихтеру пришлось даже скачать порнуху, чтобы хоть как-то сбросить напряжение, но это его настолько увлекло, что поиски увели его далеко от видеосайтов. Генрих, конечно, увлекался жестким сексом, но не так, чтобы ходить по тематическим клубам, где господа приводят своих нижних на поводке, отдают им приказы и прочие извращения. Мысль о том, что на Келкейне бы отлично смотрелся строгий собачий ошейник с поводком в руке Рихтера, привела член оного в боевую готовность так быстро, что Генрих даже удивился. Интересно, если бы мальчишка действительно на такое согласился, как бы все было?       Если бы мальчишка согласился, Рихтер даже бы разрешил себя трахнуть, если бы смог держать щенка на короткой цепочке. Если бы мог контролировать каждое его движение, каждый вздох. У Келкейна был потенциал, конечно же, жаль только он сбежал. Наверное, мальчишка бы поскуливал от возбуждения, да смотрел своими серыми глазами, вымаливая разрешение.       Где-то на этом моменте Генрих спустил себе в кулак. Возможно, пацан даже дал бы трахнуть себя, хоть со стороны это было бы похоже на случку ретривера и дворняги. Нет уж, щенок был слишком домашним, правильным, несмотря на свой бунтарский образ, и совсем другого сословия. Такие, как он, выбирают себе сучку из лучших баб всего Центрум, холеную и правильную, из нужной семьи, и у них потом рождаются породистые дети. Такие изгои, как Генрих, могут искать себе партнеров только из таких же шавок, как и он сам. В этом не было обиды – это была правда жизни. Они различались не только статусом в государстве, но и обществе, и в семье. С таким, как он, Келкейн-в-будущем может иногда изменять жене, когда холеная сука ему надоест. Да и то, повзрослевший Тидж вполне сможет найти себе кого-то поприличнее.       Работа приходила наплывами: они то не выбирались из кабинетов неделями, то вполне спокойно уходили ровно в шесть вечера, даже не задерживаясь на приличные полчаса. Это была одна из таких недель: шумиха по поводу теракта в школе улеглась, и жизнь вошла в привычную колею, позволяя сделать вдох после трудных дней поисков. Поздний ужин состоял из отварных макарон с овощами и бутерброда с оставшимся паштетом. Сомнительный перекус даже для Рихтера, но на большее он был не способен в эту ночь.       Генриху Рихтеру казалось, что все обязательно наладится: однажды они распутают клубок заговора против Империи, найдут виновных в подрыве школы, а наваждение под названием «Келкейн Тидж» обязательно развеется. Но у жизни были свои планы, и желания какого-то модификанта она не учитывала. Впрочем, это не значило, что она не расставляла все по своим местам – так или иначе.       В клуб Генрих идти не хотел: второго такого позорного полуакта продажной любви он просто не выдержит, а такие мужики-шлюхи вряд ли вообще умели хоть как-то играть с огонечком. А значит, Рихтера ждал прекрасный вечер в компании макарон, чая и фильма «Жестокий хозяин и его детка». Вот только не дождался. В тот момент, как Генрих уже нес тарелку в гостиную, в дверь позвонили.       Рихтер напрягся: он никого не ждал, а без оповещения снизу и звонка консьержа к нему поднимались только Карл и Дворжек, - но Карл был на отдыхе, а Дворжек никогда не приходил так поздно. Генрих поставил тарелку на стеклянный стол, достал из тумбочки «Норд Гриф», старый пистолет с глушителем, доставшийся ему как трофей со времен войны, и подошел к двери сбоку, включая изображение коридора на мониторе. А потом судорожно вздохнул, опустил оружие и потер глаза.       - Гребаный Келкейн, только ты можешь уговорить даже мертвого, - буркнул Генрих, а потом спрятал пистолет в ящик у входа и открыл дверь. – Добрый вечер, герр Тидж, какой хер вас принес?       - Ваш… в смысле! – щенок тут же покраснел до кончиков волос, покрылась пятнами шея, а потом сопляк попытался начать рычать, как большой взрослый пес. – Я пришел к вам. Поговорить.       - Мне казалось, что мы уже все решили, герр Тидж, когда вы убежали в прошлый раз, поджав хвост и подвывая от страха, - Рихтер пресек попытку мальчишки втиснуться в дверь, благо, умел давить силой воли и авторитетом, а не мускулами, и щенок просек это, отступая.       - Я… я растерялся, но теперь я все обдумал. И теперь я хочу, чтобы вы меня впустили.       - Ничего себе. А с какого хера я должен тебя пустить? И с какого хера меня ебет то, чего ты хочешь, сопляк?       - С того, что иначе все ваши соседи узнают, что вы хотите чтобы я от… отс… о…       - Отсосал, я понял, что ты имеешь в виду, - Генрих понял еще и то, что иначе они тут устроят целую сцену из какого-то тупого обывательского сериала, и отошел, пропуская мальчишку в квартиру. Келкейн живо оказался внутри, словно перед ним ленту старта перерезали. – Раздевайся…       - Куртку повесить на вешалку, ботинки оставить на коврике, тапочки по втором ящике слева, взять новые в упаковке, - закончил за него щенок, и Рихтер даже не знал – получать удовольствие от такого послушания или треснуть мелкому кобелю подсрачник, чтобы не выебывался.       - Умный щенок.       Генрих сходил за своей тарелкой в гостиную, чтобы вернуться с ней на кухню, сделал вторую порцию Келкейну, налил ему чай. У них тут намечался трудный разговор, объяснение по понятиям, а Рихтер ему чаю наливал. Тут надо было водку наливать, замешивая на коньяке, но Генрих не настолько хотел отключиться от реальности. Мальчишка вырос на пороге кухни и остановился, теребя край своей майки-алкоголички, которая бесстыдно открывала вид на ключицы, подмышки и даже, немного правда, бока. Рисунок от этого становился волшебным на его коже: живым, красивым и совершенным. Парень знал, как подчеркнуть свои достоинства, хоть такой стиль и не очень нравился Рихтеру.       - Садись, пожри, а потом выметайся. Мне здесь сынок «Короля информации» не нужен, - заметил Генрих, усаживаясь на стуле. Келкейн сел только после него, сразу же принимаясь быстро жевать, - Рихтер его не останавливал: пусть как угодно быстро ест, пока он сам не закончит, щенок может хоть весь его холодильник уничтожить, Генрих не начнет разговор. Ужин был немного неловким и давящим, так что Рихтер вскоре отодвинул почти пустую тарелку, уставившись на парня. – И? Что ты приперся?       - Я… я подумал, о чем вы тогда говорили, герр Рихтер. И о том, что вы сделали со мной… Я… ну… я… я… это… посмотрел в сети всякое.       - О, великое равновесие, и как далеко ты зашел?       - Честно говоря, я просто смотрел… немного читал… так, общее, и фильмы… я понял, что вы любите, когда… ну, все так, грубо.       Генрих не стал уточнять, что он предпочитает фразу «жесткая ебля», ведь это могло сильно задеть струны души этого мальчишки. Мальчишки, который трупы достает из-под завалов, между прочим. Эта мысль немного остудила Рихтера, и он принялся внимать блеянию сопляка.       - Я, ну… я такого не пробовал, но, если вы мне покажете, то я готов… я постараюсь! Я буду трудиться!       - Трудиться? Это как? Сам себя шлепать по жопе или трахать здоровенным членом? Ну, мне просто интересно, мне надо знать, насколько ты вообще отбитый. Так как, судя по твоим словам, отбитый ты в край, пацан. Вали к своему папаше, отстань от меня.       - Скажите, ну что вас останавливает?.. – Келкейн поднял на Рихтера тот-самый-взгляд из-под бровей, поджимая свои тонкие губы. Генриха останавливало только то, что Тидж-старший сам может выебать Рихтера. А потом скинуть в утиль, если узнает, что его сынка будут учить, как собаку. – Мне… понравилось. Я потом думал, я представлял вас… может быть, я и не смогу все сразу, но вы же научите меня?       - Слушай, щенок, ты вообще понимаешь, чего ты хочешь? Я интернатовский выродок, я дважды контужен, я тебе не ровня. Думаешь, я не видел твоих баб? Да там в каждой литры силикона. Скажи, ты хотя бы мисс Лофотен не трахал? Нет? Жаль. Ты когда вообще за другую команду играть начал? Ты просто хочешь меня разыграть, да?       Нет, Келкейн Тидж явно не хотел его разыграть, так как резко поднялся со стула, заставив Генриха глубоко вздохнуть: пацан был красив, статен и сексуален, и он собирался снова разозлиться и убежать, - в этом сомнений не было. Не было до тех пор, пока щенок не посмотрел на Рихтера долгим, немного обиженным взглядом собаки, которую отругали ни за что, а потом опустился на колени со всего своего здоровенного роста. Опустился плавно, и, Генрих готов был поклясться, что под джинсами натянулись все его шикарные мышцы. Рихтер и сам не был задохликом, он был мужчиной, военным, спортивным и сильным, но все-таки немного проигрывал Келкейну.       Хотя, проблема была в другом. В то время, как мальчишка стоял на коленях перед Генрихом, в штанах самого Генриха тоже стояло, и эта анекдотичная ситуация была совершенно не смешной. Келкейн не шутил. Келкейн собирался добиваться своего любой ценой. Келкейн собирался, наверное, стоять так до второго похода Абендора на Империю, если Генрих не сдастся.       Генрих понял это. И сдался.