Сердце из стали

              Бронированная машина Империи ушла в занос, когда горячая волна ударила в ее бок, сверху, из орудийной башни, заговорили орудия четырнадцатимиллиметрового пулемета. Многотонная, современная техника взрывала неглубокий снежный наст на взгорке, выравниваясь и снова начиная вилять. Иван уводил отряд из-под удара неповоротливой амфибии, которая вяло двигала орудием в их сторону. Экипаж противника не был готов для езды и одновременной атаки и явно не владел техникой быстрого наведения на цель, что давало Генриху и его солдатам преимущество. «Акварис» выстрелил, промазывая на целых пять метров, и сорок миллиметров смерти взорвались, не причинив БТР никакого вреда.       Горячая оранжевая линия пулеметной очереди полоснула по снегу, взвизгнули внутренние механизмы передатчика, сменяя новую ленту с патронами, когда Зин налег на гашетку сильнее. Иван вывел машину практически на лобовой таран с амфибией, которая, вероятно, имела более медленный перезаряд.       «Акварис» рванул через шесть с половиной секунд прямого обстрела.       - Вперед, вперед! – приказал Генрих.       Их машина влетела в деревню на полном ходу: разоренную, горящую, кроваво-красную в грязном зимнем сумраке. В эту деревню люди на амфибии ворвались в самый тихий утренний час. Дома щерились разбитыми окнами, разрытая гусеницами земля покрылась лужами от растопленного снега и крови. Люди лежали рядом с домами и на дороге: расстрелянные, сгоревшие или задавленные тяжелой боевой техникой. Они пытались бежать, и, возможно, у кого-то получилось, и в другой момент Рихтер приказал бы исследовать помещения на предмет живых.       Но солдат без опознавательных знаков могли расстрелять даже мирные.       В самом начале поселка Путилов остановил машину, и Генрих вылез первым, рассматривая следы на снегу. «Акварисов» было два, и только один продолжил движение по деревне, а второй развернулся и ушел на юг. Нельзя было терять ни минуты, его стоило нагнать: противник в тылу представлял большую опасность, чем пять противников лицом к лицу.       Воняло горелым мясом, дымом и деревом, и Рихтер чувствовал горечь на языке.       - Здесь некого спасать. Вперед, за вторым, - заявил он, и ни один из отряда не возразил.       Они двинулись по следам, оставленным второй машиной, и заметили ее через двадцать минут езды: тихоходная техника была бесполезна на заснеженной местности и постоянно вязла в глубоком снегу. Генрих приказал расстрелять солдат, копошащихся рядом с засевшей в колее амфибией, издалека, и по длинному полукругу подойти ближе. Несмотря на то, что Винсент подтвердил, что тепловая карта молчит, Рихтер предпочел перестраховаться.       Когда они остановились рядом с мертвыми и «Акварисом», вперед вышли Наварра и Ашера, Ивану и Зину приказано было оставаться на местах и задраить люки. Перестраховка оказалась не нужна: все, до одного, вражеские солдаты лежали на тающем снегу. Генрих не мог понять, какие тупицы, ведомые жестокостью, могли так глупо попасться: они были здесь все, начиная от капитана, заканчивая водителем. Все пятеро, лежащие на снегу, не были солдатами. Уж точно не нюхавшими пороху, Рихтер дал бы руку на отсечение: из мертвецов только двое были в касках и бронежилетах.       Убитые были людьми, все мужчины, все разных возрастов, без отличительных значков, но в форме военных лет Абендорского нашествия. Генрих приказал проверить всех, но, как и ожидалось, выживших не было.       - Не похожи они на профессиональных солдат, командир, - негромко сказал Винсент, когда вылез из «Аквариса». Внутри не было даже дополнительного горючего и еды: как экипаж собирался воевать и двигаться дальше, было непонятно. – Наверное, у них тут недалеко база. Они бы смогли доехать до нее и вернуться, если она километрах в двадцати от той, что мы проехали, - Наварра закурил, пока Иван осматривал вещи погибших.       - Железка дело говорит. Хоть это и единственный раз, когда он не пиздит, - заметил Путилов, поднимаясь и отвечая рычанием на яростный взгляд Винсента. – Сброд какой-то. Многим одежда даже не по размеру. Старая техника, старая форма… может быть, это просто жители разворовали какой-то гарнизон? И теперь убивают и мародерствуют…       - Ты идиот, валенок, - тут же выдал Наварра, и Иван взвился на обидное прозвище. – Да никто нормальный не убьет «своих». Они выжгли безоружную деревню дотла…       - Ты, сука, за валенка ответишь…       - Отставить, бойцы! – рявкнул Генрих. Не хватало, чтобы эти два придурка сцепились, как кобели возле добычи. – Пора двигать. Мы на открытой местности, нас увидеть здесь – как два пальца обоссать. Живо в машину, и двигаем обратно.       Путилов, все же, забрал винтовки и магазины с патронами с убитых. Как только Иван отвел БТР подальше, Зин расстрелял амфибию, ее бесполезный для бронетранспортера боезапас рванул так, что даже за полкилометра экипаж внутри тряхнуло. Обратно ехали молча, Иван вывел БТР на максимальную в снегу скорость, прежде чем вырулил на колею, проделанную амфибиями. Следы вели через две аллеи, защищающие поля от выветривания. Рихтер приказал свернуть раньше, чем экипаж с ними поравнялся, приказывая остановить машину в редкой рощице. Естественно, внимательный взгляд должен был заметить черные от грязи следы, ведущие в поле, но херовое прикрытие лучше, чем никакое.       - Винс и Ашера, со мной. Иван, если я пошлю зашифрованный сигнал – двигай в дыру меж аллей. Будем нападать, только если можно будет отбиться. Если тебя засекут раньше времени – отступай. Если не вернемся через шесть часов – отступай. Никакого геройства, никакого своеволия, приказ понятен?       - Так точно, командир, - недовольно сказал Путилов, но спорить не стал.       Генрих, Винсент и Ашера высадились с транспортера, Зин скинул им дополнительные портупеи, Нувора прикрепила на пояс комплект компактных мин, Наварра без напряга удобно привесил на спину свою «гаубицу». Рихтер осмотрел себя: автомат, два полуавтоматических пистолета, ручные гранаты и две разрывные мины. Он был готов, после чего махнул Ивану и собрался было двинуть вперед, но Путилов его окликнул.       - Командир, не вздумай там подохнуть. Если малыш-Тидж узнает, что ты откинулся, он живьем сдерет с меня шкуру!       - Когда я вернусь, - ледяным голосом начал Генрих. – Ты расскажешь откуда знаешь про Келкейна.       - Отлично, - расхохотался Иван. – У тебя есть повод вернуться.       Рихтер сжал зубы и двинулся вперед по проторенной колее, оставленной гусеницами БТР, а потом перешел на бег. Скелет и мышцы модификанта позволяли двигаться быстро даже в таких трудных условиях, как этот снег, почти не испытывая усталости и нужды в отдыхе. Генрих немного переживал из-за Ашеры, считая, что женщина, да еще и без имплантов, не сможет в полной экипировке поддерживать заданный темп, но Нувора, хоть и шла последней, но держалась и сбавлять скорость явно не собиралась.       Перебежками они добрались до прогалка, в который уходили следы от «Акварисов», так что дальше им пришлось двигаться медленно и тихо. Первым шел Винсент, проторивая своим мощным механическим телом дорогу, осматривая окрестности и ища тепловизором предполагаемую остановку противника. Это было странно, но даже толики тепла в начинающемся лесу не было.       Дорожку человеческих следов они увидели через сорок минут и затаились: это могла быть как тропа до нужника, так и дорога патруля. Генрих жестом приказал затаиться, и солдаты залегли на снег, сливаясь с ним, в нескольких метрах друг от друга. Удача в этот раз им улыбнулась: через час, немного восточнее того места, где замерла группа, что-то мигнуло, а потом на тропе показался солдат. Он был одет чуть лучше, чем те, которых Рихтер и его отряд расстреляли на рассвете, но все еще не слишком походил на настоящего вояку: неуверенно держал автомат, поправлял шлем, неуклюже шел и явно был в дозоре новичком.       Ашера, по жестовому приказу Генриха, словно рысь, метнулась за спиной противника, провела удущающий захват и отволокла обмякшее тело обратно в сторону схрона. Конечно, им пользоваться было уже нельзя, но сейчас уже началась операция, и медлить не было никакой возможности.       Рихтер наблюдал, как Ашера обшаривает мужчину и качает головой: ничего, кроме оружия и патронов, а в шлеме – тишина, он явно не был настроен на эфир, оттого и выключен. Генрих терялся в догадках. Кем были их противники, были ли у них настоящие обученные солдаты, сложная техника и преимущество, или это едва взявший в руки оружие сброд? Рихтер быстро побежал по тропе, останавливаясь рядом с местом, где следы дозорного прерывались. Рядом оказался Винсент, наклоняясь ближе.       - Частота проецируемой голограммы – больше двухсот герц с обновлением в восемьдесят кадров - шепотом сообщил он, и продолжил, отвечая на немой вопрос Генриха. – Я записал и проанализировал ее, но пробиться через мигание не могу - не хватает процессора. Это невероятно мощная технология.       Рихтер поджал губы, подходя ближе и касаясь проекции, а потом сунул внутрь голову: вряд ли ему могла что-то оттяпать картинка, а ему необходимо было знать, что находится по ту сторону. Генриху хватило двух секунд, чтобы запомнить увиденное. Выводы были довольно утешительными.       - У них лагерь в человек двадцать, в середине стоит «Акварис» с прицепом и антенной, два пулемета, несколько палаток. По периметру стоят трое часовых, и, судя по всему, генератор поля у них в прицепе, - быстро и тихо сообщил Генрих, схематично рисуя на снегу «карту местности». – Изнутри поле создает помехи, и внешняя зона для них видна, но плохо. У нас есть шанс захватить точку. Надо атаковать, когда опустится ночь. Возможно, они хватятся этого парня, - Рихтер кивнул на солдата в отключке. - Но у нас будет десять минут, прежде, чем они окончательно переполошатся и забьют тревогу, когда к нам подоспеет Иван. Ашера, проверь, нет ли подложенных мин на дороге, но не светись. Атаковать будем с трех сторон, по отправленной команде Ивану, ждем, когда он прибудет, и нападаем.       Сказать было проще, чем сделать, но Нувора отчиталась о том, что позиции не заминированы, и отряду пришлось разойтись, чтобы взять противника в кольцо. На самодельной снежной карте расположения они смогли найти более-менее неприметные места для нападения из засады. Генрих понимал, что они не намного в лучшем положении, чем враги: те не знали, что на них объявлена охота, а отряд Рихтера собирался нападать почти вслепую. Генрих не был уверен, что Зин не расстреляет генератор и «Акварис», но очень надеялся, что тот сообразительный.       Пленному дозорному пришлось вколоть два кубика парализатора, чтобы он не сбежал, если очнется. Рихтеру пришлось связать его и оставить в небольшом овраге: «языка» он планировал допросить после операции.       Атака началась в тот момент, когда сумерки стали почти ночью, и Генрих отправил Ивану сигнал о начале. Бой был быстрым, скомканным и кровавым: Рихтеру даже не пришлось переходить в боевой режим, чтобы очередью выкосить ближайших к нему солдат.       Единственную угрозу представлял только их командир: матерый злющий волк, прошедший явно не одну битву в своей жизни. Генрих прорывался к нему, пытаясь взять ценного главаря живым, но тот быстро оказался за ручным пулеметом, самодельно приделанном на броню амфибии. Рихтер понимал, что рисковать собой ради такого бойца не стоит, - злобный командир точно не расколется на допросе. Зин Дин убил опасного противника издалека, прицельным выстрелом в голову.       На всю операцию ушло пятнадцать минут и три секунды, но Генрих перехватил пистолет, приказал Винсенту осмотреть территорию, а сам пошел осматривать убитых. В воздухе стоял запах крови и поджаренной плоти, кто-то из бойцов лежал распотрошенный с внутренностями наружу: пулемет БТР с легкостью пробивал даже броню, что уж говорить о людях? От свежей человеческой требухи в холодный воздух поднимался пар. Рихтер без мук совести прошел по всем телам, чтобы раздать каждому «последний подарок» - контрольный в голову. Он предпочитал быть уверенным, что не оставил никого в живых. Иван смотрел на Генриха в ужасе, а потом отвернулся, приваливаясь к броне своей машины.       - Что, валенок, развезло? – спросил Винсент, успевший доложиться, что периметр пуст. – Хочешь, по головке поглажу и к мамочке отправлю?       - Пошел в пизду, мудила, - невнятно и без огонька ответил Путилов, и Рихтер его понимал. Иван видел только готовые трупы. Там, когда они расстреливали «Акварисы», это было издалека, и стрелял не он. А теперь его соратник и сослуживец хладнокровно добил тех, кого можно было спасти. Таких Генрих насчитал четырех человек. Извиняться за убийство Рихтер не стал – не видел смысла. Это была война. И это были ее последствия.       - Такое впечатление, будто мы гражданских расстреляли, - выдала, наконец, Ашера, и Генрих сморщился от сравнения, уходя к генератору, который пока еще работал. На что он был завязан? Должен ли был командир подать сигнал об уничтожении, или он автоматически самоуничтожится, если на той стороне не будет получена информация о том, что все в порядке? Во всяком случае, у них не было времени, и Рихтер приказал Ашере отправиться за «языком» в овраге, а Зину встать на часы. В то же время сам Генрих, дымящий сигаретой Винсент и Иван оказались рядом с работающим генератором: одна боковина бронированного прицепа была поднята, и на экране высвечивались данные, которые Рихтеру ни о чем не говорили. Но говорило другое.       - Это, блять, пиздец, - выдал шокированный Иван, подходя ближе, и мычание Наварры было согласным. Рихтер промолчал, но он был шокирован ничуть не меньше других.       - Что там, командир? – поинтересовался через плечо Зин.       - Здесь все на нашем языке, - негромко ответил за Генриха Винсент, а Иван добавил ругательство. – Это «наши».       Генрих приказал Наварре зафиксировать видимые показатели, но не разрешил притрагиваться к управлению, и пошел в сторону убитого командира, как вдруг, сквозь тишину ночи, услышал помехи в рации его шлема. А потом – отсчет от десяти. Рихтер развернулся резко, рявкнул «ложись!», и сам кинулся вперед. У него было еще шесть секунд, и он успел сбить Зина в снег, закрывая руками голову. Раздался взрыв, опалило огнем, а в ушах зазвенело, и Генрих знал это чувство, но надеялся, что не очередная контузия. Рихтер с трудом встал через пару секунд, осматриваясь, и увидел Ашеру: ее приложило о дерево взрывной волной, а в руках она держала обезглавленное тело. И Генрих не мог предположить, что же случилось, и он продолжил осматриваться.       В нескольких метрах от горящего остова генератора лежало два тела.       - Иван! Винс!       Генрих оказался рядом в рекордные сроки, замечая, как шевелится Иван, прижатый двухсоткилограммовым телом киборга. Винсент не подавал признаков жизни, и Рихтер понял почему: закрыв собой товарища, Наварра даже не думал о самом себе, посчитав, что его собственное механическое тело выдержит все.       Не выдержало.       Раскаленный кусок борта разрезал левую ногу Наварры и повредил часть правой, и теперь все пространство под ним заливало кровью, тосолом и гидравлической жидкостью. Путилов, кажется, был оглушен, но не шибко ранен, и Генриху пришлось самому пытаться высвободить тело Винсента, чтобы перекрыть клапаны в поврежденных конечностях, чтобы солдат не истек кровью. Судя по рваному движению спины, киборг был жив, но без сознания, и, пока Зин проверял сохранность и целостность Ивана, Рихтер вместе с подоспевшей Ашерой перевернули Наварру на спину. Левой ноги не было выше колена, и теперь она зияла поврежденной графеновой берцовой костью, разорванными проводами и поврежденными трубками. Генрих отстраненно думал о процентах киборга в Винсенте, если он больше походил на машину. Эти мысли позволяли не сломаться.       Бойцы перевязывали, обезболивали и транспортировали Наварру на БТР, используя разорванную палатку противника, как волокушу. Иван мало помогал, дрожал мелкой дрожью и выглядел потерянным, и Рихтер на мгновение подумал, что у парня контузия, но Зин Дин уверял, что это легкий шок. Генрих, как только тело Винсента было погружено в машину, выскочил, чтобы осмотреть остатки лагеря неприятеля: в палатке были документы, несколько ящиков с патронами и канистры с топливом, - при помощи Ашеры он перетащил все, что смог, в БТР, и приказал уходить. Их путь лег на запад, и теперь Рихтер был за рулем машины в то время, как Зин и Иван пытались привести в чувство раненого Винсента.       Генрих уверял себя, что надо было бросить киборга, застрелить, как и всех остальных, следовать генеральскому приказу. Ну, и чтобы не мучился. Но не мог признаться себе, что это было невозможно. Теперь он стал слишком человечен, чтобы хладнокровно расстрелять собственного товарища, который закрыл своим телом друга.       - Новый год, - проронил Зин, когда они остановились на разграбленной заправке: запас топлива был на исходе, из цистерн уже почти все выкачали, и снайперу пришлось, надев на лицо респиратор, спускаться в огромную гулкую бочку, чтобы вручную достать остатки. Иван стоял на стреме, сжимая автомат так, словно жаждал увидеть врагов. Но лес был тих, дороги были пусты, и, судя по следам, военная техника проходила здесь несколько дней назад.       Канонада боя на Курганах все еще была слышна, но экипажу приходилось двигаться дальше, вглубь провинции, чтобы найти основные силы противника. Неприятель отбивался только благодаря своим технологиям: не имея даже истребителей, не говоря уже про корабли, оккупанты наступали. Рихтер уже выяснил причину смерти их так и не состоявшегося «языка» - оказалось, что в его шлем был портирован ликвидатор, который сработал во время основного взрыва.       - Новый год был три недели назад, - дополнил Зин, когда Генрих и Ашера откапывали и открывали второй люк с горючим. – Домой хочется. У меня дома мы вот такой пирог печем! На всю семью.       - Да ладно тебе, он же с тебя размером, - Нувора стерла пот с лица, потом харкнула на землю и продолжила копать. – Брешешь, шельма.       - Великим равновесием клянусь! Вот такой здоровенный! Как война закончится, всех вас зову праздник отмечать, - заявил Дин, криво усмехаясь. – Мяса пожрем, дядя такое мясо готовит на шампурах. А ты, Аша?       - Сына увидеть хочу, - ответила женщина, хмурясь и начиная с остервенением копать. – К дочери на могилу сходить надо. С мужем, если еще живой, - Ашера уткнула лопату в землю и передала Рихтеру лазерный резак, а сама взяла лом. – Он у меня в шестой летной служит, только в этом году ему ведомого дали, поднялся… Командир, а ты?       - Что – я? –не понял Генрих, сосредоточенно срезая крышку, а потом помогая женщине, налегая на железный прут. Зин Дин уже надевал респиратор и скидывал куртку: внутри баков с горючим было жарковато.       - Иван про какого-то малыша говорил. Сын?       - Щенок. Лезь давай.       Рихтеру было больно вспоминать про мальчишку: в каждом сне Тидж являлся, как призрак, обнимал и душил, скулил и звал домой. Генрих задыхался и просыпался в поту, не понимая, как пацан оказался на войне. Рихтер хотел быстрее в столицу, чтобы кончилась война. Как и все в его отряде, он теперь хотел к близким и родным. Ему нужно было вернуться до двадцать шестого февраля, ведь Келкейн так хотел познакомить его со своей семьей. Праздничный, мать его, ужин, с матерью его и папашей-магнатом, с его полоумной сестрой и ее муженьком-прихлебалой. Но Генрих обещал, что придет, и он не мог плевать на свои слова.       Экипаж вычерпывал остатки, заправлял БТР и заливал канистры – это было единственное место на сто километров дороги, где нашлось хоть что-то. Еда подходила к концу, а впереди было много километров дороги. Рихтер боялся идти в города, но выхода не оставалось. Им была нужна провизия.       - Держишься? – спросил Генрих у Винсента, который полулежал в самом дальнем углу БТР, укрытый двумя спальниками: спустя четыре дня после ранения он держался неплохо: не скулил, не ныл, только сжимал зубы и смотрел на Рихтера, словно преданный пес, которого лесничий вытащил из капкана. Генрих должен был его застрелить, а не тянуть с собой, как балласт. Кому нужен безногий киборг, который не сможет выполнить свою миссию?       - Да. Холодно только, - спокойно сказал Наварра, закрывая глаза и пережидая вспышку боли, когда транспортер подскочил на ухабе. – Может, ну его, командир? Я солдат. Я пойму.       Рихтер спиной чувствовал взгляды экипажа. Люди словно ждали, что он поведет себя, как машина, как искусственный интеллект, вот только он не мог. Винсента ждала дома семья, возможно, его ждала любимая женщина. Интересно, смог бы Келкейн перенести смерть Генриха? Наверное. Молодой, горячий – нашел бы себе нового любовника или любовницу, что вернее. Сисястую, с нарощенными волосами и огромной жопой.       - Тебя дома никто не ждет разве? – неожиданно даже для себя спросил Рихтер, уставившись в глаза киборга.       - Ждет… мать, отец, сестры. Старшая вот замуж через полгода выходит, - вдруг улыбнулся Винсент, вспоминая семью, явно наслаждаясь этими мгновениями.       - Вот и славно. Дождутся.       Они шли вслепую, два раза приняли бой с захватническими патрулями, и оба раза удачно отбились, но удача – не лошадь, вечно везти не будет. Отряд остановился недалеко от некогда славного города Осельбург. Пустой, разграбленный, с разбитыми и разрушенными домами, он стоял на горной круче, пострадавшей от ударов бронебойной техники. Здесь и свои, и чужие постарались: осыпались серпантинные дороги, пострадал горный «Маяк». Это была одна из самых высоких построек в провинции: здание, похожее на шпиль, на одном из перевалов, служившее смотровой площадкой и гостиницей для туристов. От него осталось только шесть нижних этажей и стена, прилегающая к скале. Город казался вымершим, но просто и быстро в Осельбург Генрих спускаться не собирался. Они подошли к нему с юга, через лес, чтобы обосноваться на природной высоте, и за ними осыпалась часть пологого подъема, отрезав возможный путь отступления. Теперь дорога была только вперед.       - Что делать будем, командир? Вы тут застряли. Вниз круто, но можно съехать, назад же - некуда, - подал голос Зин, ложась с Рихтером рядом: они устроились на самом краю занятой местности, между кустарниками, после того, как замаскировали БТР с помощью снега, веток и камней. Теперь увидеть машину было невозможно, да и вряд ли на такую верхотуру кто-то из оккупантов вздумает забраться. Экипажу стоило бросить технику и идти вперед, но Генрих не мог бросить Винсента, хотя с каждым прошедшим днем тот все чаще просил о смерти, а вчерашним вечером Иван, обросший и хмурый, убрал все винтовки от Наварры подальше, да еще и обыскал киборга под его ублюдские пошлые шутки.       - Будем ждать. Через пару дней выйдем на разведку, а пока установим дежурство. На сколько дней у нас осталось провизии? – спросил Генрих, изучая местность через визор. Противник явно не обладал большим количеством солдат и техники, но пока легко сопротивлялся Империи, хотя Рихтер подозревал, что это потому, что большая часть войска стянута к Курганам: надо было не только удержать, но и отбить удобный кусок земли. А там и до Колонны Девы недалеко.       - Дней на пять, если урезать. А там только снег жрать, - невесело откликнулся Дин и ушел.       К середине февраля мороз становился злее, начались снежные бури, и вскоре БТР занесло так, что даже дула было не видно. Бойцы злились, голодали, но не роптали. Генрих уже собирался давать команду собираться на разведку, как вдруг случилось невероятное.       Сначала его окликнула заступившая в утреннее дежурство Ашера, и Рихтер, едва успев натянуть броню, вывалился из люка транспортера, кидаясь к ней. Системы внутреннего контроля работали исправно, выводя информацию только об истощении и общем плачевном состоянии организма, Генрих собирался нырять в их импровизированный окоп, когда понял, что в этом нет необходимости.       Город Осельбург был жив и занят неприятелем: огромная голограмма сейчас спала, открывая вид на залитые светом улицы, на движение кавалькад машин, на раскрытый зев квантового портала на главной площади. Неприятель готовился к окончательному и разгромному наступлению на Империю. Здесь уже не было старой и непригодной техники, здесь не было необученного сброда, - это была настоящая армия, заполняющая собой улицы своей «столицы».       Генрих проклинал себя за глупость и недальновидность, но ведь и Винсент не распознал никакой проекции или теплового излучения, что, впрочем, было не удивительно. Скорее всего, часть микросхем киборга могла быть повреждена: тот признавался несколько раз, что не может провести полную диагностику собственного состояния.       - Зин, включай спутниковую связь! Живо, срочное сообщение!       Первые бомбардировщики зашли на цель через два с половиной часа, сбрасывая на город бомбы, но оккупанты, словно зная о нападении, запустили защитное поле. Несколько снарядов рвануло в горах, два упали далеко от цели, а остальные были отражены силовой преградой. Земля гудела и сотрясалась, Рихтер мог видеть в бинокль, как в городе разворачивались зенитные орудия, и как огненным дождем падали обломки бомбардировщиков на отражающий купол, вспыхивая сильнее.       Начинался бой, и Генрих знал, что пройдет еще немного времени, и к городу прибудут танки, дивизии, что сверху будут проводить массированные атаки истребителей, вот только в Осельбурге, кажется, работали профессионалы. Этот город так легко не возьмут. Следующие заходящие истребители были сбиты издалека, а оставшиеся развернулись для нового захода. Пока что Империя теряла технику и людей.       - Блять! – выругался Иван, стоящий на носу занесенного снегом БТР и со злостью смотревший на попытки Империи взять реванш. Часть армии все еще была в бою за Курганы, и Рихтер сомневался, что, даже найдя сердце зверя, правительство сможет быстро помочь им вооружением. – Блять, надо снять защитное поле!       - «Маяк». Установка в «Маяке», - заметила Ашера, кривя губы. – Нам не добраться. Поле не впускает и не выпускает. Смотрите на технику у кольцевой дороги: они ждут сигнала.       Решение пришло само, и Генрих знал, что за такой выбор Келкейн не простит его в этой жизни. Щенка было грустно оставлять, и Рихтер не был уверен, что не боится своих мыслей. Жизнь, которую он мог с легкостью отдать раньше, стала дороже всей Империи. Вот только погибни она – и что станет с Тиджем? Выживет ли он? Генрих с болью осознавал, что, оказывается, просто не мог стать машиной.       Рихтер снова начал радоваться простым вещам: победе «Золотой машины», ебучему возможному свиданию в кино с гребаным гербарием, важному слову на «л», которое можно было бы и сказать, оно же было правдой. Все это могло бы случиться, если бы Генрих не пытался быть конченым испуганным мудаком: опасаясь быть счастливым, он упускал те немногие моменты, которые могли бы изменить многое. И лишь взглянув в глаза смерти, Рихтер ощутил то, как неправ был все то время. Время, которое он не мог вернуть и изменить, время, которое отзывалось болью в его механическом сердце из стали. Генрих сражался ради Келкейна, ради того, чтобы он смог жить в мирном будущем без страха и опасностей. Или, хотя бы, чтобы эти опасности не увеличивались, а ограничивались кошками на деревьях и застрявшими в качелях великовозрастными идиотками.       Рихтер вздохнул и сосредоточился на задании: никто не знал наверняка, когда поле отключится, но это должно было случиться в определенный момент, чтобы выпустить боевые колонны оккупантов навстречу имперским войскам. Действовать надо было быстро.       - Я спущусь вниз, когда они опустят силовое поле, и проберусь за него. У меня будет минут десять. Я успею, - сообщил Генрих, когда они забрались в БТР все вместе. – Я заберу Гаубицу, так как это единственное наше оружие, которое может повредить установку на «Маяке». Истребителям хватит двух заходов, чтобы разрушить часть города, а там подойдут наши танки. Если мы не уничтожим защиту, Империи останется только шмальнуть сюда «Вихрем».       - Ты ебнулся, командир! – заявил Иван, хватаясь за собственный автомат, и Наварра слишком согласно закивал. – В Гаубице килограмм семьдесят, ты ее не донесешь!       - Я не собираюсь бегать с ней по городу. Мне достаточно спуститься. Я модификант, и я единственный из нас смогу эту дуру поднять. И пронести ее достаточно.       - Ты умрешь, - заявила Ашера, сжимая зубы.       - Так тому и быть. У нас нет времени на сантименты.       - Товарищей не бросают, командир, - вдруг заявил Винсент, приподнимаясь. Прошло больше недели со времени его ранения, но киборг обладал поразительной живучестью. Наварра испытывал боль, постоянно мерз и терял силы, но держался. До этого времени. – Я здесь тоже не жилец…       -…блять, ты охуел, Железяка?! – возмутился Иван, некрасиво кривясь, но Наварра продолжил:       - Я чувствую, что больше уже не смогу. Мне больно, и, кажется, у меня пошло заражение. Я пойду с тобой, командир. Если ты успеешь снять «Маяк», я прикрою тебя БТР. Стрелять не получится, но этого уже будет достаточно. В этой красавице десяток тонн… Кого-нибудь, да раздавлю.       - Нет, блять, вы не…       - Отставить, Иван, - спокойно сказал Генрих, смотря в уверенные и просящие о смерти больные глаза киборга: правый снова затягивался липким зеленым гноем, хотя еще вечером Зин его аккуратно обработал. Организм Винсента не справлялся с заражением и критическим повреждением. Парень мучился. Молчал. И хотел достойного конца своей жизни. – Зин, будешь прикрывать отсюда, с этой точки. Как кончатся патроны – уходи. Ашера…       - Я спущусь заранее и попробую заминировать дорогу, эти твари все равно пойдут раньше, чем наши, я успею, - заявила женщина, вздыхая.       - Иван… - начал было Рихтер, но Путилов грязно выругался.       - В жопу, блядь!       - Знаешь, я уже начинаю горевать, что тут такая хуйня, я бы был не против исполнить твою просьбу, - пошутил Наварра, криво усмехаясь и беся этим парня еще больше.       - С-сука, - выругался Иван. – Я в деле, командир. Буду с этим мудаком, сяду за пулемет. Походу, у железки крыша уже едет, я его буду координировать.       Рихтер кивнул. Последний бой начинался здесь.       Первой ушла Ашера, крепко обнявшись со всеми, прощально взмахивая рукой перед спуском, а потом исчезла на крутой тропе. Вторым на позицию залег Зин Дин, выбрав место подальше от БТР, и Генрих понял, что раскосый солдат не собирался уходить после завершения своей миссии: в некоторых войнах даже один человек мог оказаться в поле воином.       Все началось рано, быстро и страшно: Генриху только передали Гаубицу, как защитное поле мигнуло и исчезло, – после очередной неудачной и захлебнувшейся атаки Империи. Рихтер не успел попрощаться, резко взваливая на спину тяжелое оружие, и рванул вниз по заснеженному склону. Одновременно с ним мощная армада военной техники оккупантов двинулась прочь из города.       Генрих замечал, как предупреждающе высвечиваются данные о его механическом теле, как натружено заходится металлическое сердце, как все его системы заявляют о перегрузке. Но это был бой, который надо было принять и достойно умереть.       Рихтер не был уверен, что его не похоронят в братской могиле, - какие почести бывшим государственным сиротам, но вдруг Келкейн найдет в себе силы подобрать для своего любовника более достойное место? Человеческое кладбище вдали от Лофотена, где-нибудь в Аурэбахе или Мцковице, там, где родился Иван, среди берез и дубов? Не здесь, не на мемориальном кладбище, не среди сотен других сирот.       Генрих думал об этом потому, что это было единственным, что не давало упасть до того, как он окажется за линией защитного купола. Все его тело сдавалось, его синтетические мышцы растягивались, заставляя системы жизнеобеспечения информировать о предельных значениях. Рихтер смотрел только вперед, у него не было шанса сдаться: если он не сможет разнести генерирующую установку, враг сможет снести защиту в Лофотене, и тогда Империя прибегнет к ядерному оружию. Умрут миллионы беззащитных, чтобы спасти миллиарды других. Было ли это оправданной ценой? Да. Но Генрих мог попытаться избежать этого, предложив монстру из огня и металла себя.       Рихтер вылетел на неохраняемую дорогу, бросил гаубицу на асфальт, выставляя упорную треногу и начиная наводиться на цель. Генриха заметили в тот момент, когда он поймал в прицел «Маяк», и грохот Гаубицы слился с криками и выстрелами со стороны города. На прямом участке трассы Рихтер был, как мишень в тире, но он успел откатиться в канаву слева, доставая полуавтоматические пистолеты: пришлось ограничиться только ими, автомат бы добавил вес, и Генрих свалился бы в начале пути.       Очередь из БТР схлопнулась из-за появившегося на десять секунд поля, а потом город и горы содрогнулись, где-то оглушительно затрещало, и Осельбург накрыла лавина огня: новый заход воздушное звено выполнило успешно. Рихтер видел, как обстреливающих его солдат залило залпом артиллерии из транспортера, и медлить больше не получалось. Стоило только машине с Винсентом и Иваном прогрохотать мимо, как Генрих рванул следом под ее прикрытием. Вокруг все лизало пламя, земля дрожала от глухих и постоянных взрывов, где-то вдали цепочка глухих быстрых толчков сотрясла Осельбург, заставив осыпаться несколько домов.       Когда в БТР кончились патроны, Иван вылетел наружу, словно дух из сказок своей родины, и бросился вперед, яростно крича. В этом некогда веселом парне, казалось, жил другой - остервенелый и бесстрашный боец, который не боялся ничего, совершенно ничего - и готов был утянуть за собой столько людей, сколько получится. И Рихтер кинулся за ним, в то время, как отпущенный на смерть Винсент разворачивал транспортер в сторону укреплений оккупантов. Это была война. Очередная бойня из десятка других.       Привычно горячо.       Непривычно страшно.       Генрих прошел это много лет назад: всю войну с Абендором, от призывного пункта до разбитого авиаударами платца, где на его грудь повесили три медали - за бесстрашие, за отвагу и Героя первой степени.       Теперь же Рихтер возвращался в памяти в свои молодые года, когда убивал без страха и упрека, и ловил себя на том, что испытывает ужас, расстреливая совсем молодого мальчишку в упор, или прикрывается еще горячим обожженным трупом, осуществляя перебежку с одной стороны улицы на другую. Сознание Генриха разделилось на два: на сознание машины, созданной, чтобы убивать, и на сознание человека, который не мог справиться с собственной жестокостью и бессердечием.       Рихтер отстреливался, захватив чужой автомат, прикрывая отход Ивана на удобную позицию в угловом доме, когда последний рожок патронов иссяк.       Машина смерти остановилась плавно много часов спустя, и Генрих это понял по тому, как затихла канонада боя, а земля перестала дрожать. Рихтер уже час сидел, зажимая рану в боку, не в силах подняться, - его скосила шальная пуля, и теперь он забаррикадировался в доме, приказав Ивану держать оборону со второго этажа, простреливая улицу. Ранило Генриха уже после того, как злой, как черт, Путилов, влетел наверх.       В хрипящей огнем тишине после боя было что-то пугающее. Здесь еще не было территории «своих», и его, Рихтера, без нашивок и шевронов, могли расстрелять солдаты Империи. Иван сидел наверху, не подавая признаков жизни, и Генрих уже решил, что того нашла пуля снайпера, и медленно расслабился, падая в кровавый дурман боли.       Рихтер отдал свой долг стране, но знал, что он ничего не стоил по сравнению с трагедией одного-единственного щенка. Генрих надеялся, что его будет ждать не братская могила с кошмарным безвкусным памятником, но и эта мысль медленно пропала, когда отключились системы жизнеобеспечения и сознание.