1803
Прошло двадцать лет с тех пор, как Англия оставил свою колонию. Юноша был занят последние два десятилетия. Он не соврал, когда пообещал России заставить весь мир признать его. На сегодняшний день двадцать стран признали ребёнка, таким образом принимая его как государство. Хоть он и не видел Америку со времён Парижа, Иван следил за его местонахождением и происходящими событиями. Оба продолжали передавать новости через послов, но этого было недостаточно. И тут Брагинский придумал способ вернуть загруженного работой малыша в свой дом. Россия пригласил его на банкет в честь двадцатилетия освобождения от Англии, в честь двадцатилетия независимости. Ответ пришёл довольно быстро, и русский с нетерпением ждал увидеть мальчика снова. — Его корабль ещё в море, Ваше сиятельство, — сообщил ему слуга. Несмотря на то, что Иван знал, сколько времени потребуется, чтобы добраться до его дома, попутно пересекая Европу, он продолжал спрашивать людей каждый день, где Альфред, и те постоянно давали разные прогнозы, если не приходило никаких сообщений от мальчика. Россия очень ждал этого визита, так как уже всё спланировал. Он собирался подарить заработавшемуся юноше подарок, который, как он думал, ему понравится, и... хотелось найти способ побыть с ним немного дольше, чем ожидалось. Он должен прибыть в конце августа, чтобы успеть на банкет, который состоится третьего сентября в годовщину официального окончания американской войны за независимость, но их корабль задержался, поэтому молодая страна прибудет на месяц позже, со своей фирменной извиняющейся улыбкой на лице, перед которой Россия не устоит.Санкт-Петербург, Российская империя. 28 октября 1803
— Извини за это, столкнулся с несколькими штормами по дороге сюда, и пришлось плыть более долгим путём, — извинился Америка, растягивая по губам невинную улыбку, которая неосознанно обольщала русского. Россия улыбнулся, наклонил голову и тихо хмыкнул. — Несмотря на это, ураганы на море не могут задержать тебя ещё на месяц. Он поймал слабое изменение в голубых растерянных глазах. — На самом деле, — начал Альфред. — Ты прав. Корабли прибыли вовремя. Мы приплыли сюда как можно быстрее, но я... вроде... хотел забежать к Пруссии и навестить его. — К Пруссии? — Брагинский поднял брови. В последнее время он и немец были в хороших отношениях, но тот факт, что мальчик, его обещанный друг, осознанно задержался в доме этой персоны, уж сильно расстраивал. Стоит потом наведаться к альбиносу, как только новоприбывший гость уплывёт. Юнец потупил взгляд и сложил руки так, будто собирался произнести какую-то молитву. — Я очень сожалею. Я хотел остаться только на день или два, но он настоял побыть подольше, и когда я наконец смог взглянуть на календарь, то понял, что опоздал. — Ты пропустил дату и, следовательно, банкет. Ты очень огорчил меня, Америка, — пробормотал русский, симулируя оскорблённый взгляд. Честно говоря, он был скорее зол, чем расстроен, особенно тем, что Альфред предпочитал находиться в компании Гилберта, нежели с тем, кто был так добр к нему с момента их первой встречи. — Я могу что-нибудь сделать, чтобы загладить свою вину? — искренне произнёс юноша. Брагинский не сомневался в том, что он сделает всё, чтобы исправить свою досадную ошибку, и хотя Россия подумал о многом, чем можно было бы отплатить, он сомневался, что американец это оценит. Преувеличенно вздохнув, он на мгновение задумался и ухмыльнулся. — Есть одна вещь, но стоит немного подождать. А пока я соглашусь с твоими предложением выполнять все мои требования. Иван заметил, как смущённо улыбнулся Америка и нервно начал теребить кончики пальцев. — Только всё в рамках приличия. В конце концов, теперь я свободная страна. Не слишком привык подчиняться чьим-то приказам. Русский нахмурился. — Я даю тебе шанс извиниться, исправиться. А ты отказываешься? — Нет-нет! Я говорил совсем не об этом, — поникший Америка замахал руками, опустил плечи и, смирившись, выдохнул. — Хорошо, думаю, я справлюсь. Но это надолго? — Пока ты здесь, — с довольной улыбкой заявил Брагинский. Он был счастлив, что американец согласился на это, и внутренне пообещал, что не будет делать ничего из ряда во выходящего. — И твоё первое поручение — поужинать со мной сегодня вечером. Я бы подарил тебе подарок, если бы ты прибыл вовремя, и именно за столом мы обсудим, заслуживаешь ты его или нет. — Хорошо. Не получателю решать, должен ли он получить подарок, — сказал Америка. — Если думаешь, что я не достоин, то не нужно дарить его мне. — Ты заберёшь свои слова назад после того, как увидишь его, — сообщил Иван. И он был прав. В ту ночь они сидели в приватной столовой, предназначенной только для России, и американец не выпускал подарок из рук, отказываясь отвести от него глаз, даже когда Иван начал подшучивать над ним. — Тебя не должно это так удивлять, Америка, ты уже показал большей части Европы, какой ты на самом деле, — сказал Брагинский, кладя в рот кусочек своего ужина. Сначала появилось нескрываемое потрясение, а спустя время русский с любопытством заметил поднимающиеся уголки губ юнца, вскоре обнажившие жемчужно-белые зубы. Глаза Америки удивлённо раскрылись. Россия видел в них блеск свечей и поднял бровь на всхлип. — Я так долго ждал, — протянул он, и русский мгновенно влюбился в эту мягкую улыбку. Он как луч света, который обычно вспыхивает во взгляде его людей при проявлении свободы. — Почему сейчас? — Это бы произошло раньше, прибудь ты в назначенное время, — прояснил Иван, улыбнувшись. Америка вновь метнул взгляд к подписанному документу о национальном признании от Российской империи, содержащую его подпись и подпись его императора. — Если бы я знал, — прошептал юноша, качая головой из-за собственной глупости. На этот раз улыбка сияла в его глазах, а свет свечей заставлял их сиять ещё больше. — Я бы определённо пропустил дом Пруссии и направился к тебе, как и должен был. — Рад, что тебе понравилось. — Так почему же? — снова спросил американец, удерживая взор Брагинского, и казалось, что он больше не отступит от своего вопроса. — Почему после двадцати лет ты сделал это? Откинувшись на спинку стула, русский немного расслабился и взглянул на молодую страну, всматриваясь в его лицо. В некотором смысле он решил, что сейчас самое что ни на есть подходящее время. Глядя на него, он подметил, что мальчик немного возмужал. Его руки стали больше, с растущими-то мышцами. Кости начали удлиняться и твердеть. Мальчик теперь по челюсть России, а раньше был где-то по грудь. Он рос так быстро, что Иван часто задавался вопросом: когда же он остановится? — Я думаю, что ты достаточно себя проявил, — изрёк империя. — Ты доказал мне и моему народу, что являешься страной и должен быть признан как таковая. — Спасибо. Я ценю каждого, кто видит во мне равного себе. Даже если бы ты был единственным, я был бы счастлив. — Смею предположить, ты говорил это каждой стране, — усмехнулся Брагинский, скрывая внутреннее удивление. — Я правда рад, Россия, — серьёзно вымолвил Америка, положив ценный пергамент на стол, и посмотрел на свою почти пустую тарелку. — Похоже, я слишком взволнован, чтобы доесть ужин. Извини. — Хорошо, — сказал Иван, улыбаясь. — Ты всё ещё должен мне. — Ну, что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил американец, нервно хмыкнув. — Это всё ведь в пределах разумного, верно? — Конечно, — заверил русский, скрестив пальцы. — Скажи мне, Америка. Ты празднуешь день Всех Святых? Он недоумённо моргнул и ответил на вопрос. — Эм, нет, не думаю. — Ах, да, — кивнув, воскликнул Брагинский, осознавая, что Америка действительно протестант и не понимает, что такое соблюдение и обряды. Но это не имело значения, он ждал не этого. — Не волнуйся, я не в этот день назначил бал. — Бал? — запнулся юнец. Иван сузил глаза от любопытства. — Ты вообще знаком с балами-маскарадами, Америка? Опять же, недоумённого взгляда оказалось достаточно для русского, и он хихикнул и сильно хлопнул в ладоши к разочарованию американца. — Успокойся, Америка. Я позабочусь о тебе. Всё, что тебе нужно сделать, это довериться мне, хорошо? Губы Америки слегка дрогнули на пару секунд, и он, кивнув головой, сказал: — Хорошо.Санкт-Петербург, Российская империя. 31 октября 1803
Канун дня Всех Святых. — Выходи, Америка. Ты не можешь сидеть там вечно, это невежливо, — возмутился Россия, стоя около раздевалки, отведённой специально для молодой страны. Бал уже начался, а Ивану ещё предстояло выйти вместе с императором и поприветствовать гостей. Это само по себе грубо, и он должен быть в числе первых, но решил дождаться одетого в костюм мальчика. — Ты уверен, что будет нормально, если я надену это? — раздался из-за двери голос. Он казался неуверенным, и Брагинскому приходилось его успокаивать, уговаривать выйти и присоединиться к празднованию. — Да, выходи. Я пригласил и твоих друзей на это мероприятие, — вздохнул русский, зная, что аспект встречи со знакомыми и союзниками побудит американца показать себя. — Правда? — вдруг прозвучало взволнованно и удивлённо. — Я думал, это просто собрание для императорской семьи и знати твоего народа. — Нет, это общественный праздник, и приглашаются другие страны. Но мои празднования могут быть не такими грандиозными, как у Франции. Всё благопристойно. Уверен, что ты захочешь увидеть остальных, — проинформировал Россия. Сработало. Он услышал шарканье за дверью и приглушённые обрывки слов, и вскоре дверь открылась. Первыми вышли костюмеры. Оба поклонились империи, извинились за задержку и затем удалились. Заглянув в комнату, Иван почувствовал заколотившееся в груди сердце от образа Бога Солнца, Аполлона. В русском дизайне золота и огня, американец был одет в прекрасный маскарадный костюм. Манжеты рукавов были свободны, а под ними лежала плотная белая кружевная рубашка, которая обнимала его запястья, полы пальто выступали, чтобы придать его костюму форму V. Белые кружевные чулки тянулись от золотых туфель с бриллиантовыми пряжками. На груди переливались многочисленные драгоценные камни, в основном рубины и бриллианты, символизирующие искру огненного света в небе. Америка показал золотую маску на тонком стержне, которую держал в руке. Он убирал её, если хотел посмотреть на кого-то лицом к лицу. Маска была сделана по подобию солнца с качающимися шипами, выступающими со всех сторон, и, конечно же, бриллиантами, прикреплёнными вокруг глаз и около рта. И вот он вышел, готовый к кануну дня Всех Святых, чего и хотел Россия. Стоя в шоке и мысленно напоминая себе наградить костюмеров более высоким жалованьем и заставить их «таинственным образом» потерять сундуки Америки, чтобы увидеть его в традиционно русской одежде, Иван наблюдал, как американец наклоняет голову из-под маски. Он игриво улыбнулся и покачал аксессуар в руке. — Как я выгляжу? — Прекрасно, — хотел сказать Россия, но побоялся потерять эту улыбку смущённого нахмуренного юноши, и сказал так: — Как и сам Аполлон. Уверен, ты когда-то был им в другой жизни. Тот отмахнулся от лести и коснулся драгоценных камней на груди. — Думаю, что костюмеры чересчур приодели меня. «Они сделали то, что я повелел», — буркнул про себя Брагинский. — Глупости, — бросил он. — Это типичная русская одежда, и я бы хотел, чтобы ты носил такое чаще. — Как скажешь, — согласился Америка и повёл плечами. Русский заметил, как его глаза смотрели на собственный костюм, а сам был одет как Чёрная Смерть. Он был уверен, что юнец не знал, что это такое. От обилия чёрного цвета на груди явно виднелись серебряные полосы, напоминающие рёбра, а его маска, прикреплённая к лицу, была похожа на череп из серебра с драгоценными камнями вокруг пустых глаз. Наиболее любопытными казались рубины, приколотые в форме сердца в центре груди и перекрывающие блестящими полосами рёбер. В целом, костюм империи был ужасающе навязчивым и, несомненно, навлекал бы на себя древние печальные воспоминания из европейских стран, уже присутствовавших на балу. — Пойдём посмотрим на остальных? — задал вопрос он, протягивая мальчику руку. Америка мялся, но Россия терпелив и вскоре заметил, что его пальцы просто чистили рукав пальто. Как хозяин, Россия сопровождал мальчика. Из-за масок никто не догадывался, что красивый молодой человек, держащий Ивана за руку, как ему было объявлено на балу, — это новая страна: Соединённые Штаты Америки. Брагинский отметил взглядом все страны и понял, что большинство приглашённых приняли приглашение. Он радовался, потому что хотел всем им что-то показать. — Удивительно! — ахнул Альфред, отпустив его руку. Люди в костюмах пронеслись вокруг них. Россия нахмурился от отсутствия контакта, но позволил мальчику осмелиться увидеть другие великолепные наряды. Пока мальчик бродил в толпе, он легкомысленно болтал с Австрией, который выглядел как лошадь-чемпион. Костюм в основном состоял из королевского фиолетового и золотого; интересный дизайн, хотя и не так хорош, как его собственный, но Амери... — куда делся этот мальчик? Острый слух России уловил вздох юнца. Повернувшись, он увидел его в паре рядах людей от себя. Было не трудно найти его: Иван не обделён ростом, но он нахмурился, увидев, кого обнимает американец. Пруссия. Немец был одет в тёмно-зелёное и фиолетовое. Возможно, он пытался выпендриться, словно он какая-то экзотическая птица, но Брагинскому было не до костюма, особенно не до этой идиотской улыбки, с который он обнимал мальчика. Они выглядели как старые друзья, хлопали друг другу по спине и улыбались. Он даже слышал, о чём те говорили. — Ты тоже пришёл? — спросил Америка, и его глаза просветлели при виде немецкого государства. — Конечно, пришёл, — воскликнул Пруссия с его раздражающим акцентом. — У меня не совсем плохие отношения с Россией, и кто откажется от бала? Но посмотри на себя! Я не думал, что увижу тебя здесь, в Европе, так скоро, и что с этим нарядом? Русский сузил глаза, наблюдая, как Байльшмидт схватил руку Альфреда, поднял её высоко над головой и прокрутил его, изучая его костюм. — Ты выглядишь таким... русским, — Гилберт произнёс это так, будто это плохо, но в конце концов это была шутка для двоих, дабы посмеяться. — Видишь ли, у меня с ним были серьёзные проблемы, — принялся объяснять юноша. Пруссак отпустил мальчика и скрестил руки, чтобы стоять и слушать. — Поэтому в качестве извинений, я согласился делать всё, что он говорит, пока я с ним. — Что? — алые глаза Пруссии расширились, он покачал головой. — Альфред, Альфред, — и обнял мальчика за шею, прижимая к себе, словно сообщая об этом младшему брату. Почему он называл его по имени? — Ты не должен соглашаться на такие вещи, особенно с Россией. — Почему? — совершенно невинно вопрошал американец, игриво отталкивая альбиноса от себя и отряхивая свой костюм от тёмно-зелёных перьев, которые упали с одежды немца на него самого. — Мы европейцы, — начал он, протягивая ему палец в перчатке, чтобы сделать заявление. — Мы можем... делать нечто неприличное. — О, — Америка кивнул, но Иван не был уверен, знает ли он, что предлагает Пруссия. И как пруссак осмелился оторвать мальчика от него? Он никогда не приказывал Альфреду делать то, что предлагают другие европейские страны. Никогда. И тогда Россия снова обратил на него внимание, что-то жужжащий Австрия ни в малейшей степени не замечал, что он не следит за их разговором. Уже довольно давно. Подошёл ещё кто-то и остановился рядом с Пруссией. Молодой человек был одет в белый шёлковый прикид, золото по краям плечах и руках, как римская тога, хотя под одеянием сияли серебряные доспехи с замысловатыми узорами, лежавшими на нагруднике и плечах вниз к рукавицам. Маска, бело-золотое лицо с раскосыми глазами, держалась на чёрном стержне в руке мальчика. Странно, что Брагинский никогда раньше не чувствовал его ауры. Он был новичком, или, учитывая его рост и возраст, ещё не был представлен остальному миру. — Ах! Людвиг, ты здесь! — оживился Байльшмидт. Хлопнув ладонями по плечам мальчика, Россия заметил лёгкое раздражение от юноши, который всего на дюйм или два ниже Америки. — Альфред, это мой младший брат, Людвиг. Людвиг, это Альфред Джонс, Соединённые Штаты Америки. После представления их друг другу русский заметил, как отпала маска, и вдруг понял, что где-то уже с ним пересекался. Его волосы были светло-русыми, светлее волос американца, но темнее пепельного, а глаза ярко-голубыми, не самый привлекательный, по мнению России; как и вся остальная немецкая семья. Несмотря на мгновенную неприязнь, Ивана, видимо, взбудоражил тот факт, что он видел этого ребенка раньше, давным-давно. Да, множество появившихся на свет стран, жили только для того, чтобы умереть, а затем родился совсем другой, будучи похожим на прошлую. Он решил не зацикливаться на этом долго. Америка казался дружелюбным, как обычно. Они вежливо поклонились, и он сказал: — Приятно познакомиться, Людвиг. Кстати, ты страна? — Станет в ближайшее время. Да, Людвиг? — заговорил Пруссия, смотря на своего младшего брата, чей взгляд, казалось, приковался к представленной ему стране. — Я надеюсь, когда это произойдёт, вы двое станете друзьями. — Мы можем стать друзьями сейчас. Я не вижу в этом ничего плохого, верно, Людвиг? — предложил юноша мальчику. Он улыбнулся и молча кивнул. — Что ж, оставлю вас двоих-молодых знакомиться... Эй, это что, Австрия? — Гилберт положил глаз на человека, разговаривающего с Россией, и тот отвёл от пруссака взгляд, чтобы не догадался, что за ними наблюдают. — Я пошёл, поиздеваюсь над ним. Увидимся, Запад. Позже империя услышал, как шумный немец пробирается через толпу с кучей «извините» да «простите». Иван закатил глаза. Пруссия, наконец, пробился сквозь стену людей и втиснулся между ним и Австрией. — Эй, ты что, больной мул теперь? — спросил он, и это отвлекло австрийца от его бессвязного монолога. Но немец любезно улыбнулся России: — Извини, я должен это забрать. — Хорошо, — проговорил Иван, обернулся и ушёл, слыша раздражённый голос Австрии: «А ты сам кто? Петух с отрезанным гребешком?» и шокированный ответ Пруссии: «Что?». Затем он вышел из слышимости и продолжил искать своего американца. Повернув голову к шведскому столу, Брагинский нашёл его. Теперь его золотая маска была подмышкой, а мальчик накладывал в серебряное блюдо различные виды продуктов, стоя рядом с братом пруссака, с которым они что-то обсуждали. Этого просто не может быть. Пробираясь к столам, Россия прошёл мимо композитора оркестра и быстро шепнул: «Приготовьтесь сыграть что-нибудь», направляясь к американцу. А подходя ближе, заметил, как эти двое посмеивались, и сразу после этого он услышал от Людвига: — Ты очень хороший, Америка. Ты мне нравишься. Это произошло. Брагинский схватил юношу за предплечье и оттащил его назад от мальчика, который посмотрел на него широко распахнутыми глазами. Тарелка из рук Альфреда упала на землю, и еда разлетелась по роскошному полу. — А! Россия! — выпалил он и уж было хотел заикнуться о еде и устроившем беспорядке, как империя притянул его к себе и приказал: — Поиграй со мной. Это предложение юнец понял как напоминание о том, что он сам предложил делать всё, что хочет русский, и если Россия сказал «играть», то Америка должен это и делать. Вдруг заголосили скрипичные струны, и оркестр пришёл в действие. Толпа расступилась и закружилась в вальсе. В течение нескольких секунд американец не знал, что ему делать и что вообще происходит. Когда он понял, что они в танце — не менее первый танец бала, который всегда предлагал счастливчику принимающая страна, — стушевался и посмотрел на Ивана смущённым глазами. — Разве ты не должен был выбрать даму? — Америка пытался вспомнить, куда положить руки. — Это мой дом — кого хочу, того и выбираю, — ответил Брагинский, улыбнувшись мальчику. В это время сердце России подпрыгнуло и закрутилось внутри него, увидев яркий розовый оттенок на золотой загорелой коже мальчика. Это смущение или чего-то ещё? Что бы это ни было, оно давало ногам русского буквально плавно скользить по залу, вращая по кругу окружающей их толпы. Правильный выбор; Иван чувствовал мальчика в своих руках. Он его партнёр на вечер. Он выбран для первого бального танца. Выбран для шёлка и богатых ювелирных украшений. Он был тем, с кем хотел быть Россия. Музыка стихла, оба поклонились друг другу, и он увидел, что невинная застенчивая улыбка Америки и даже слабый румянец на щеках ещё остались. Брагинский обожал этот взгляд и удивлялся, какие эмоции он мог из него выжать. Теперь он жаждал их увидеть и приходилось сдерживаться, оставаться пристойным — ради них обоих. — Америка, это ты? Юноша быстро снял маску перед лицом России, и к ним подошёл не кто иной, а Франция с улыбкой на губах. Его глаза встретились с мальчиком. На нём было что-то похожее на костюм в индийском стиле светло-синих тонах. Тюрбан на его голове выглядел нелепо и напоминал России слишком много об одном ублюдке на юге, но любое сходство, проявленное Франциском, было непреднамеренным, в конце концов, сейчас время быть кем-то или чем-то, кем никогда не были. — Ах, это малыш Америка! Не знал, что ты проделал весь этот путь, чтобы присутствовать здесь, — проворкал Бонфуа, коснулся плеча Америки и убрал маску мальчика от его лица, видя разочарованное и не слишком счастливое выражение новой страны. Франция, казалось, не обращал внимания, как обычно, и русский понял, что мальчик всё ещё был расстроен из-за их короткой маленькой войны, которая закончилась всего три года назад. Было забавно, как друзья Альфреда могли так быстро превратиться в его врагов, но, увы, Брагинский предупреждал его. Хотя те, кто оставался верен ему, держались как на клею и заключали всевозможные договоры, которые России не слишком нравились. Обняв мальчика, Франциск прислонился к нему и продолжил свою бессвязную болтовню. Русский нахмурился, Америка посмотрел на него, а его глаза уже умоляли о помощи. Француз что-то бормотал, от чего Америка вдруг остолбенел. Как же России хотелось схватить Бонфуа и сбросить с ближайшего балкона. — Ты знаешь, что Англия здесь, — проговорил Франция, его взгляд прошёлся по толпе и расширились. — О, нет, вот он идёт. — Чёрт! — ругнулся юноша, отталкивая назойливого знакомого и надевая маску, пытаясь пробиться через толпу, и тут он услышал, что кто-то позади делает то же самое. — Америка! Мальчик замер. Россия собирался отвлечь ребёнка, но сейчас не лучшее время. Большинство гостей разошлись в стороны, так что можно было всё разглядеть. Теперь все глаза и уши в бальном зале направлены на двух, которые находились в самых суровых отношениях в последнее время. Это он, Англия, одетый в красный костюм, похожий на шутовской, хотя его маска из слоновой кости держала хмурый взгляд, что-то представляющее беспорядок для тех, кто выдавал себя за постоянно улыбающегося шутника. Сняв маску и красную шапку, Артур откинул назад светлые локоны, чтобы ни одно движение Америки не ускользнуло от его поля зрения. С широко раскрытыми зелёными глазами и приоткрытыми губами британец фактически предпринял попытку разговора. — Я... Я видел тебя, с Россией. Я не думал, что ты станешь... что ты здесь делаешь, юноша? — англичанин слегка улыбнулся, но Альфред ещё стоял к нему спиной и не снимал маску. Иван знал, что должен вмешаться, чтобы остановить империю от давления на ещё открытые раны, но молчал. Он больше всего хотел показать Кёркленду юнца. Хотел, чтобы страна-родитель увидел своего ребёнка в объятиях другой страны, в одежде не английской моды, улыбающегося и любящего свою свободу. Но казалось, что Америка не был готов — да и Англия тоже. — Ты выглядишь... здоровым. Ты стал сильнее, не так ли? Я уже вижу, что ты превосходишь меня, — сказал Британия, его улыбка дрогнула. Все видели, что он пытался скрыть прошлую обиду. То, как Артур скрыл это для себя, привело к тому, что русский не должен был позволять давить дальше. — Я хочу, чтобы ты знал, у тебя есть младший брат. Плечи Америки напряглись. Мальчик медленно повернулся, его маска до сих пор плотно прижималась к лицу, но, по крайней мере, теперь он стоял лицом к бывшему правителю. — Его зовут Австралия. Уже пятнадцать лет, — рассказывал англичанин с вымученной улыбкой. Когда юноша снял маску и показал его недовольный взгляд, Англия дрогнул, но продолжил, хоть и не должен был. — Он немного буйный — гораздо менее вежливый, чем ты, будучи в его возрасте, но он хороший. В ответ тишина. — Я просто... думал, ты захочешь спросить. Знаю, что ты всегда ненавидел быть единственным ребёнком. Их взгляды пересеклись, это было напряжённо и пугающе. Все свидетели смотрят вниз, на их пальцы в ожидании, что же произойдёт. Дыхание было задержано, глаза насторожены. Россия предвидел, что последует. — Он вообще знает, что я существую? — колко процедил Америка, его тон плоский и требовательный. — Что? — британец в замешательстве моргнул. Видимо, он не был готов ответить на этот вопрос. — Ты сообщаешь мне, у меня официально есть младший брат, но не хочешь говорить ему, что он не единственный ребенок? — брови американца словно срослись, он сорвался. — Не хочешь, чтобы у него появлялись какие-то идеи? Не хочешь, чтобы он пошёл по стопам своего старшего брата? Хорошо, держи его на поводке на этот раз. — Альфред, — вздохнул Англия, протягивая руку, но тот был слишком рассержен. Он бросил маску на землю, лицо треснуло, и драгоценные камни, приколотые к ней, скользнули по полу, хрустя под каблуками и подошвой. — Соединённые Штаты Америки! — поправил Америка, всё тело дрожало от необузданного гнева. Глаза сузились, кулаки сжались. — Нет больше «Альфреда», нет больше никакого «Америки». Ты поклялся, что признаёшь меня равным, свободным, и всё же ты здесь; говоришь со мной, будто я твой ребёнок. Я больше не Альфред Кёркленд. Меня зовут Альфред Джонс. Джонс! А ты... ты помешан на контроле. Ты не можешь продержаться больше нескольких лет, тебе хочется отправиться и создать ещё одну колонию, чтобы кто-то был под твоим командованием. Мне жаль этого Австралию, ведь ему приходится иметь дело с тобой. Без лишних слов страна развернулся и ушёл. Он оттолкнул людей и направился к закрытому балкону; на свежий воздух, без сомнений. Иван взглянул на Англию, чьё лицо покрылось мраком. Он мог поклясться, что слышал, как тот шептал: «Это не так, Альфред», но не был в этом уверен, поднял руки и хлопнул. — Какое чудесное воссоединение, — усмехнулся Брагинский. — Спешу сказать, что это были не лучшие слова для начала разговор с Америкой. — Заткнись, Россия, — прошипел Кёркленд, морщась. — Я просто хотел, чтобы он знал об Австралии. Не хотел, чтобы это звучало так, как прозвучало. — Тогда как ты хотел, чтобы это прозвучало? Пожалуйста, скажи, мне очень любопытно, — настаивал Россия. — Потому что для всех здесь это звучало так, будто ты создал замену своей потерянной колонии. — Он не замена, — Артур встал на защиту своего новорождённого ребёнка. — Я просто хотел, чтобы Альфред знал, что он, наконец, старший брат, которым всегда хотел быть. Я хотел, чтобы он никогда не забывал, откуда он, и кто его семья. Но сейчас, в последнее время, это всё одно за другим. Он сменил имя, мне нельзя даже разговаривать с ним, как раньше. Я не могу этого вынести. Вот почему дети были пустой тратой времени в глазах России. Они рождаются, вы тратите деньги и ресурсы, чтобы сохранить их здоровыми — когда можете, вы наблюдаете, как они растут, пока они не станут слишком большими даже для вас. В конце концов они объявляют себя полноправной страной и требуют, чтобы вы видели их такими, даже если им придется изменить свое имя и забыть своих родителей. Можно сказать, что Англия расстроен, но он честно считал, что ему нужно забыть о прошлых потерях и сосредоточиться на воспитании своего нового малыша. Из того, что он услышал, было похоже, что у него были заняты руки, так зачем беспокоиться о чем-то, что больше не его? Русский никогда не поймёт и был этому рад. Англия прошёл через ад и назад и будет продолжать делать это, если не забудет. Но ему некого было винить, кроме себя, и именно из-за этого никто не давал ему выплакаться. Это было выживание наиболее приспособленных, и если британец хотел плакать, то он мог уйти. Смотря на Кёркленда, Брагинский понял, что Америка, вероятно, находится на балконе, где холод начинал проникать в воздух. Британия уже готовился покинуть бал преждевременно, а Россия удалился и нашёл бывшую колонию. Он там, на балконе. Конечно, он был не один. Иван прищурился на младшего брата Пруссии. Мальчик прислонился к перилам рядом с Америкой и, должно быть, разговаривал с ним в утешительной манере. Резким движением империя вырвал пальто из рук ожидающего слуги и подошёл к ним, накинув тёмное пальто на плечи американца. Оба повернулись к нему, и русский очень расстроился, когда немецкий мальчик взглянул ему в глаза, словно он был страной, которую нужно воспринимать всерьёз. — Ты теперь можешь идти, — заявил Брагинский, кивнув головой в сторону бального зала. — Благодарю тебя за то, что ты поддерживаешь компанию Америки, но сейчас, когда я здесь, твоё присутствие больше не требуется. — Почему бы тебе не позволить Альфреду решить, с кем он хочет быть? — съязвил мальчик, скрещивая руки и испуская угрожающую ауру, что заставило б Россию смеяться и блевать от отвращения в то же время. — О, нет, Россия, Людвиг не переступал никаких границ. Он просто был дружелюбным, вот и всё, — защищал Америка, коснувшись и дёрнув его чёрный рукав. — Что происходит? Явился Пруссия, и Иван предпочёл бы видеть его в самую последнюю очередь. — Я слышу тебя изнутри, — воскликнул Гилберт и с улыбкой посмотрел на двух мальчиков, а затем втолкнул их обратно в бальный зал. — Почему бы вам двоим не принести мне пастилы, много. Эти штуки действительно хороши! Эти двое выглядели немного смущёнными, но всё же воспользовались шансом уйти и направиться к столам с едой. — Ничего себе, глянь на них. Не могу поверить, что Альфред вырос таким большим, и смотри, Людвиг догоняет. Знаешь, что он на самом деле старше... Россия схватил пруссака за жилет и развернулся, прижав к перилам балкона и чуть не согнув его пополам. — Какого чёрта?! — алые глаза Байльшмидта наполнились шоком и недоумением. — Держи своего брата подальше от Америки, слышишь меня? — пригрозил русский, сильно встряхивая поднятое им тело. — Ч-что, почему... ты за ним ухаживаешь? — вопрошал Пруссия, хотя на его лице больше не было страха. — Да. Он мой и обещан мне самим Генералом. — Генерал? Он что?! Брагинский стащил пруссака с выступа балкона и отбросил его. Альбинос быстро пришёл в себя и, несмотря на хлопья снега на одежде, забыл отряхнуться, стоя напротив высокой страны, который повернулся к нему спиной, наблюдая, как юнцы собирают выпечку и фрукты. — Что сделал этот призрак? У него больше нет власти, — заладил Пруссия. — Но он это делает, — отрезал Иван, его глаза поднялись к формирующимся снежным облакам над головой. — Он принесёт пургу этой ночью. Предлагаю тебе поторопиться домой, так будет лучше для тебя. — Ты бредишь, ты в курсе? Ты всегда таким был! — выплюнул Гилберт и покачал головой, указывая в зал, где находились мальчики. — Этого мальчика нельзя трогать. Если ты прикоснешься к нему, клянусь Богом, я разрежу тебя пополам. — Это объявление войны? — сузил глаза на альбиноса империя, тот даже не шелохнулся. — Возможно, — добавил Байльшмидт. — Но пока давай просто назовём это угрозой. Этот мальчик прошёл через многое, даже больше, чем должен пройти ребёнок. Я поклялся, когда помогал ему научиться стоять в чёртовых грузинских рядах, что буду следить за ним. — Он не твой младший брат. Нет необходимости следить за ним, — проговорил Россия. — Свободный от отца, он свободен для всего мира — торговать, трогать, воевать, что угодно. — Он слишком молод, — возразил Пруссия. — Меньше половины твоего возраста. Ты перепутал так называемое «обещанное» с другим. Держи глаза подальше от Альфреда. — Ты держишь своего брата подальше от него, тогда я мог бы пересмотреть, — скрестил руки Брагинский. — Сегодня я был щедрым хозяином. Пригласил на это мероприятие всю Европу, врагов, остальных. Я не приглашал твоего брата, хотя приглашение было открытым, но я могу передумать — решить отправить вас обоих в смертельную бурю и посмотреть, как вы справитесь с Генералом этой ночью. — Ха, щедрый он, — издевался пруссак и, казалось, отказывался отставать от России. Повернувшись, он уставился на него, снег начал падать ровным шагом. Взглянув вверх, Байльшмидт задрожал и покинул балкон, возвращаясь в зал. — Вот, пожалуйста, Гилберт, — улыбаясь, позвал Америка и протянул блюдо с выпечкой, полной сливок и фруктов. Как и просил. — Спасибо, но уже поздно. Мы должны идти, — перебил Пруссия, взяв брата за руку, но мальчик просто убрал её. — Поздно? — спросил Людвиг, с любопытством поглядывая на брата, а затем снова посмотрел на тёмный балкон, где стояла одинокая фигура. — Я не хочу возвращаться домой. — Слишком поздно, потому что тебе уже пора спать, — выкрутился пруссак и схватил запястье Людвига. — Прости за всё это, Альфред. Было приятно снова тебя увидеть. Обязательно зайди ещё раз по дороге домой, когда будешь возвращаться. — Зайду, — пообещал американец, пристально изучая странное поведение Пруссии. — Береги себя, — он протянул руку и прижал ладонь к затылку юноши, приобняв и шепча: «Вытащи пистолет из моего жилета и держи его при себе. Делай, как я говорю. Я не доверяю здешним странам». Америка шокировано посмотрел на него, но сделал, как было сказано, и когда он забрал пистолет, ничего не выглядело неуместным. Пруссия улыбнулся, взъёрошил волосы мальчика, повернулся к насупившиемуся брату и поправил свои прямые локоны и взбесил его окончательно. — Прекрати стоять с таким лицом, мы увидим его снова. Если бы ты пошёл тогда на охоту, ты бы увидел его у меня месяц назад, — причитал он расстроенному брату. — Обещай, что зайдёшь, Альфред, — Людвигу не терпелось свидеться вновь, а юнец засмеялся и кивнул. — Непременно, не волнуйся. Было приятно познакомиться, Людвиг. Мне понравилось общаться с тобой. — Мне тоже, — произнёс Людвиг и почувствовал, как его тянут в сторону. Немцы ушли, и Альфред неосознанно повернулся к балкону, понимая, что пошёл снег. Они не хотели попасть в буран, хотя он знал, что у России есть много свободного места, если им нужно было переночевать, так почему..? — Россия? Не хочешь зайти внутрь? — спросил Америка, выходя на балкон, и увидел русского, прислонившегося к перилам и смотрящего в темноту. — Ты собираешься стать снеговиком. — Хм? — Иван вздохнул, повернулся к нему, и юноша просто приблизился к нему, поднимая глаза на ночное небо. — Неважно. Они стояли там в течение времени, которое никто не отслеживал. Вдруг молодая страна наконец нарушил молчание. — Это одна из причин, почему я не посещаю такие события. Слишком утомляет. Облокотившись на руки, Америка печально выдохнул и посмотрел вверх, снегопад превратил ночь в синюю и невероятно красивую. — Именно за этот мир ты так отчаянно боролся, чтобы ворваться в него, ведь так? — глаза Брагинского взглянули на мальчика и метнулись к безжизненной ночи, надеясь заметить Генерала, плавающего вокруг, наблюдающего за ними, смеющегося над ним. — Я так не думал, — Америка отрицательно помотал головой и сильнее закутался в тяжелое пальто на плечах. — Мир, за который я боролся, был миром, где никогда не садилось солнце. Трава всегда зелёная. Воды чистейшие. Небеса бесконечные и облака сформированы в весёлые фигуры. И необъятные поля, полные высоких и ярких подсолнухов. — Подсолнухов? — засомневался Иван. Он, конечно, думал, что американец может отнести другой цветок к его раю, более распространенный, будь то ароматная гвоздика или красивая роза. — Угу, — кивнул он и повернулся к России, и эта яркая улыбка снова появилась на его губах. — Ты когда-нибудь их видел? Они прекрасны и напоминают мне так много о тех солнечных днях. — Да, — ответил империя. Но он никогда не думал о них в таком плане. В основном он использовал их для масла, особенно во время Великого поста. Ему ни разу не довелось увидеть их красоту цветения. Он задумался, а понравится ли ему это зрелище так же, как Америке. — Солнечные дни, хм? — А какой твой идеальный мир, Россия? Прозвучал вопрос — что он думает, будто у него есть слова на это. Задумавшись, русский нахмурился. Придя к осознанию того, что он и понятия не имел, что такое рай, и поэтому пренебрегал мечтой, чувствуя себя... ужасным. Глядя на Америку, он заметил, что тот смотрит сквозь него. — Ты никогда этого не делал... думал о чём-то одном? — послышались нотки потрясения в голосе Альфреда, а также в его взгляде. — Нет, — признался Россия и отвернулся, смутившись, словно нёс какую-то чушь. — Я слишком занят, чтобы фантазировать. Иван почувствовал, как сердце упёрлось в грудь, как рука Америки касается его собственной, которая крепко держится за перила балкона. В тот момент он пожалел, что надел чёрные перчатки, чтобы ощутить мягкую кожу мальчика, какой себе представлял. — Не сейчас, — заключил юнец и сладко улыбнулся высокой стране, легко толкнув его. — Да, ты прав, — согласился Брагинский, зная, что не сможет отрицать это лицо, если мальчик продолжит так смотреть на него. — Ну, если ты хочешь, чтобы я вообразил себе что-то, боюсь, что мои детские годы уничтожили прекрасное восприятие мира, поэтому, если не возражаешь, я останусь в твоём раю. — Конечно, — улыбка американца расширилась, и Иван посчитал необходимым погладить его щеку, что он и сделал. — Ах... Россия? — он растерянно моргнул. Тот чувствовал, тело неконтролируемо, руки поднялись сами собой и коснулись челюсти американца. Он был прав, всё в порядке, а эти детские щёчки уже исчезли. Он рос так быстро — слишком быстро. — Костюм очень подходит тебе, Америка. Точно так же, как твой солнечный рай наполняет цветочные долины светом, — пролепетал Россия и мог поклясться, что снова увидел светло-розовый оттенок на щеках Америки, но это могли быть тени от огней из бального зала. Он никогда не был уверен. Но его сердце всё же забилось. — Ты говорил уже это, — приметил он. Как ни странно, он не отступил. Мальчик не знал? Неужели он этого не почувствовал? Был ли Америка так невинен по отношению к подлым мыслям страны? Мог не чувствовать его в те касания? Почему не убежал, как должен был? Так было всегда. С каждым из них. Если бы не убежал, то Иван хотел бы, чтобы он остался, и когда ему придётся уехать, Россия умрёт. — Тебе не холодно? — спросил Брагинский, не видя никаких признаков, что мальчик дрожит. Вопрос был лишним, потому что, когда Россия притянул его к себе, он ощутил тепло, исходящее от него, как самого солнца. Америка молчал, его лицо повернулось к империи, а глаза ярко сияли. Тот в тишине держал его крепче, используя оправдание, что пытался согреть мальчика, когда на самом деле они оба могли просто вернуться внутрь к камину. Но оба остались на балконе, околдованные какими-то чарами, и Брагинский понял, что это Генерал. Это он дал шанс прикоснуться к мальчику так близко и прижать к себе. Интересно, быстро ли сердце мальчика колотилось под его ребрами, как у него. Таким образом, его рука медленно упала с челюсти Америки, прошлась вниз по шее, надавила на грудь и почувствовала... Иван вырвался из оцепенения, и в тот момент, когда он засунул руку в золотой жилет мальчика, юноша, казалось, вернулся в реальный мир. — Эй! — закричал он и оттолкнул его, высокая страна вытащил пистолет и держал его в руке. — Не знал, что ты носишь оружие на официальные собрания, Америка, — Россия старался быть слегка честным с ребёнком, но весь его игривый тон сошёл на нет, глаза сузились. — Как невежливо. — Нет, и в мыслях не было кого-то обидеть, — объяснялся Альфред и, заметив, как рассержен Брагинский, отошёл. Поднялись холодные ветра. Иван уже хотел было предложить вернуться внутрь, но столкнулся с этой проблемой. Как это по-взрослому с его стороны. Пока империя смотрел на мальчика в поисках ответов, тот, наконец, прогнулся под его взглядом. — Гилберт дал мне его, — признался Америка, потупив глаза. — Пруссия? — Россия мог догадаться. Кулаки сжались. Он повернулся и сбросил оружие с балкона. — А! — Америка наклонился и увидел, как тяжёлый падающий пистолет скрывается в ночной темноте. — Упс, похоже, я его уронил, — наигранно пошутил русский. — Зачем он тебе его дал? — Он... он сказал, что не доверяет остальным, — начал юноша, опустив плечи. — Слушай, Россия, я сожалею. Я не хотел обидеть или что-то ещё. Думаю, что и Гилберт не хотел. Ты же знаешь, у меня были проблемы с Францией. Гилберт хотел быть уверенным, что он больше никогда не станет лезть ко мне снова. Никогда не станет лезть снова. Брагинский мысленно усмехнулся. Чёрт, он просто бы застрелил эту грёбаную лягушку, если б американец попросил. Коснувшись юнца ненадлежащим образом и узнав о конфликте, который начал-то Америка, Россия готов был наведаться к Франции и кастрировать его. Как он зол. Но сейчас он был больше зол на Пруссию. Во-первых, он принёс на бал-маскарад огнестрельное оружие, когда подобные вещи запрещены и считаются неуважительными. Во-вторых, пообещал американцу защиту. И в-третьих, Россия знал, что Пруссия имел в виду защиту от него. Будто он тот, кто угрожает Америке больше всего! Смотря на Альфреда, пытающегося защитить немца, Иван осознал, что даже новая страна не понимал, о ком говорил Пруссия. Какой он всё-таки наивный, этот Америка. — Возможно, тебе следует вернуться домой, Америка, так как ты явно не сможешь защититься от таких порочных стран, — империя повернулся к нему спиной. — Я прекрасно могу защитить себя. Он не предлагал мне помощь, а предупреждал как друга. — Друг? — возмутился Иван, приблизился к юноше и чуть наклонился, словно разговаривая с ничего не понимающим младенцем. — Ты понимаешь, что называть страну человеческим именем считается интимным и обычно ограничивается близкими союзниками или, с другой стороны, равными партнёрами. — Но мы и есть, — объяснял юнец. — Мы оба пришли к согласию, Россия. Лицо Америки раскраснелось от разочарования. Он пнул стоящий рядом горшок с папоротником. — Чёрт, он одним из первых признал меня! Он помогал бороться с Англией. И после того, как всё закончилось, он не остановился на простых торговых переговорах. Он хотел приехать; хотел, чтобы его лидеры и люди приветствовали меня в его доме. Он относился ко мне как к стране, и поэтому я хотел быть с ним. И клянусь, я не позволю даже тебе оттолкнуть его от меня. Брагинский не ожидал, что мальчик будет ему угрожать. Но предполагал, что это наступит после понимания связей Америки и Пруссии. Спустя время до России дошло, что Пруссия, скорее всего, видел его похожим на своего младшего брата. Бывший тевтонский рыцарь никогда не был романтичным или привлекательным. — Хорошо, тогда почему бы тебе не вернуться к нему? — русский не намеревался давать американцу разрешение идти в чужие руки, но если уж мальчик хотел, то кто он такой, чтобы его останавливать. — Потому что я пришёл сюда по просьбе друга, — произнёс Америка, собрав всю свою смелость в кулак и подойдя ближе. — Я обещал ему, что заглажу вину за опоздание. Честно, я сожалею за это. И если ты позволишь мне задать вопрос, я хочу кое-что узнать, он мучает меня с тех пор, как ты признал меня. — Что именно? — империя почти закрыл уши на его бессмысленные вопросы, как вдруг они возникли вновь. — Почему бы тебе не называть меня по имени? — Могу поспорить, что оно используется только близкими друзьями. Протянув руку, Альфред взял его ладонь, всё ещё стиснутую в кулак, медленно разжал холодные пальцы и принялся растирать их. — Я думал, мы были ими уже долгое время, — пропел Америка, улыбаясь. — Да, Альфред, — имя красиво звучало на языке, счастливая улыбка, которой был награждён от мальчика, заставляла чаще назвать его этим именем. Юноша опустил голову, поднял снова и в конечном итоге взглянул вниз. Брагинский видел это раньше. Он пытался что-то спросить, но стеснялся, и Иван вздохнул, позволяя сказать. — Ты что-то ещё хочешь узнать, Альфред? — Мне интересно, я не собираюсь тебя оскорбить или... но... могу я... буду... могу ли я называть тебя человеческим именем? Никто не просил об этом. Привилегия обычно даётся, если страна решает, что его друг достаточно близок и этого заслуживает. У юнца всегда было много вопросов, и Россия знал, что ребёнок может принять «нет» как ответ, но ему не хотелось это говорить. Вместо этого, русский мило улыбнулся и принял решение воспользоваться другим путём для извещения своего имени. — Ты успеешь услышать его, — заявил империя и, схватив его за руку, повёл обратно внутрь. — Сейчас идём, вернёмся в тепло. Я хочу ещё чуточку поиграть. По его словам, Россия всегда был хорошим. Конечно, он сказал молодой стране после того, как он и его люди уезжали. Казалось, что Америка забыл обо всём, когда Брагинский поднялся на ступеньку кареты, где находился мальчик, приблизился у окну и притянул его, прижимая так, что ухо коснулось губ Брагинского. — Иван, — он прошептал имя, данное ему не кем иным, как человеком, объединившим его и его народ, отстранился и жестом попросил кучера отвезти карету. Брагинский засмеялся, глядя, как Альфред высунул голову и плечи из окна, недоверчиво уставился на него, но позже улыбнулся и растопил сердце России. Карета исчезла вдали. Русский задумался: когда ж он сообщит молодой стране о своём желании ухаживать за ним. Правда, он уже делал это, только тайно. Он искренне был удивлён, что ждал так долго, и теперь рад, потому что мальчик рос в то, что не сломается под ним, а будет стоять рядом. — Я пожертвую тебе десятки тысяч жизней, Генерал Мороз, если только ты вернёшь мне его снова, — поклялся он. Его взгляд держался в том направлении, куда карета уносила любовь всей его жизни. — Обещай мне, что присмотришь за ним, когда я не смогу, и будешь склонять его сердце ко мне, когда мы будем вместе. Если ты это сделаешь, я дам тебе всё. По его словам, Россия всегда был хорошим. ______________________________________________________________________________________ Исторические заметки: 28 октября 1803 года (через двадцать лет после окончания американской революции) русские-таки признали бывшую колонию как страну. Этакий прогресс в отношениях. Когда Америка был сконфужен упоминанием дня Всех Святых, это из-за его протестантизма. Католики и протестанты не ладили друг с другом при наступлении святых праздников (Holy Day [Holiday]), протестанты не отмечали их, как католики, так так считали, что этот день не священный, а «католический». Поэтому Америка не знал этом, будучи протестантом долгое время. Причины напряжённости между Францией и Америкой кроются в прошлых обидах. Это дело XYZ (Франция, неуместно лапающий Америку), и из-за этого маленького грубого жеста разразилась квазивойна Америки и Франции. Позже они подписали несколько договоров о мире, но, думаю, до сих пор обеспокоены этим вопросом. Америка и Англия не просто так говорят о торговых условиях. Они в отвратительных отношениях [1803], хотя договор Джея ещё действует. Вскоре это перерастает в войну 1812 года с президентом Соединённых Штатов, отказывающимся возобновить договор Джея в 1805 году из-за напряжённости между двумя странами. Англия буквально сразу создала новую колонию после того, как потеряла тринадцать колоний. Я полагаю, хотели, собрав всех преступников на одном континенте и назвав колонией. Да, это маленькая Австралия. Появилась в 1788, пять лет спустя, после потери Америки. И, честно говоря, Англия в этой главе не хвастался, что у него есть ещё один ребёнок. Он пытался быть дружелюбным, но не вышло. Это всегда происходит, когда он начинает разговор с Америкой, что позже приводит... ну... к войне. Причина, по которой Америка защищает Пруссию, заключается в том, что они были хорошими друзьями во время их договора о дружбе и торговли. Часть от этого исходит от прусского генерала, Фридриха Вильгельма фон Штойбена, который готовил колониальную армию к официальной битве против Британской империи. Так что Америке есть, за что благодарить, их отношения никогда не портились так быстро, как у Англии с Францией, и они продолжат дружбу на протяжении всего предстоящего столетия. Россия ещё не любит его подсолнухи? Подсолнухи относительно новые, были обнаружены и разведены в Северной и Южной Америках. Европейцы в основном использовали их для получения масла, как и Россия. Таким образом, он не начал думать о цветке, как о красивом украшении с приятным ароматом.