Небраска, Соединённые Штаты Америки. 14 января 1872
Америка усмехнулся и не обратил внимания на русского князя, наблюдавшего за его реакцией на письмо. — Я сожалею, что не доставил его раньше. Это вылетело у меня из головы из-за спешного визита, — объяснил великий князь Алексей. Джонсу даже плевать на извинения. Он, наконец, получил письмо! Глаза взволнованно заскользили по буквам слов, написанные Россией только для него. Письмо само по себе не длинное и не короткое, но и этого было достаточно для объяснения, почему он не сопровождал великого герцога и не выполнил своё обещание свидеться снова. Хоть мысль о предвещаемом визите заставила бы лицо Альфред покраснеть, на этот раз он вёл себя более сдержанно и улыбался, как лишившийся чувств подросток. Каким и был. «Мой дорогой Альфред, Ты должен меня простить за моё отсутствие. Вместо себя я прислал моего молодого лихого герцога в твою страну. Словно девственница Мария при рождении Христа, я собрал все свои вещи и приготовился подняться на борт Богалии, как поползли слухи о проблемах на Балканах. Теперь ты знаешь, дорогой Альфред: мне было бы всё равно, если бы весь мир развалился, лишь бы снова увидеть тебя. Но мой царь настаивал, чтобы я продолжил работать. И с тяжёлым сердцем я наблюдал, как эскадрилья, предназначенная увести меня в твои руки, покидает мои порты. Мне очень грустно сейчас, когда я пишу тебе, но как всё хорошо в моих мечтах. Сегодня я буду мечтать о нашем рае — о том, где никогда не заходит солнце. Небо всегда голубое, а подсолнухи образуют ряды бесконечных золотых океанов. Мы там, ты в моих объятиях, я крепко-крепко держу тебя. Мы очень теплые и очень счастливые. Особенно ты. Ты уже не выглядишь ни затравленным, ни истощённым, ни унылым. Твоё красивое лицо направлено вверх, глядя на солнце. Такое же, как окружающие нас подсолнухи. Если подумать, ты часто напоминаешь мне их. Ты так не думаешь, Альфред? Мой подсолнушек, да, мне это очень-очень нравится. Смущает фраза? Ну тогда почему бы тебе не выучить для меня русский, подсолнушек? Мне было бы очень приятно слышать, как слова моего родного языка вылетают из твоего рта. Ну, теперь, когда ты знаешь причину моего отсутствия, я извинюсь перед тобой и помогу императору разобраться с его проблемами. Знай, что я буду думать о тебе, Альфред, и о возможности, которую я упустил. Я обязательно выслушаю каждую деталь от Алексея о его пребывании у тебя. Но знай точно, что когда я найду время, когда я стану не сильно нужен своим людям, я ускользну от них и приду к тебе, будь то ночь или день — не важно, но в нашу судьбоносную встречу я возьму твои руки, буду держать тебя так близко и целовать до умопомрачения. Потом мы пойдём на кровать, где я буду заниматься с тобой любовью, где наши тела должны стать одним целым. Именно я покажу тебе чудеса национального единства. Жди меня, мой подсолнушек. Держи голову к солнцу и продолжай расти. Я ожидаю увидеть полностью распустившийся бутон к своему приезду. С любовью, которой нет конца, Иван Брагинский.» На щеках Америки запылал яркий румянец. Из-за нахлынувшей растерянности он кое-как удержал свою лошадь, несущуюся с холма вместе с несколькими валунами, норовя сорвать лёгкую прогулку. Приложив письмо к губам, юноша что-то услышал и, повернувшись, увидел улыбающегося слева князя. Тот, вероятно, знал о чувствах России и его предстоящих ухаживаниях. Но не великий князь привлёк его внимание. Джонс наклонил голову, замечая, как один из его людей что-то строчит с маленьким карандашом и бумагой в руках. Сначала можно было подумать, что он писал о своем опыте на Западе, но американец прекрасно видел и без Техаса, что карандаш не делал никаких пометок, а больше вёл какие-то изогнутые линии из гравированной поверхности. Он зарисовывал его. — Эй! — возмутился Америка. Теперь лицо полностью заалело. Он повернул поводья лошади и слегка толкнул её кончиками шпор, приказывая лошади приблизиться к низенькому отчаянному русскому художнику. — А, это теперь принадлежит России, — заявил князь Алексей, намеренно перемещая собственного жеребца перед юношей, дабы помешать тому. — Он попросил этого художника запечатлеть Ваш портрет, чтобы показать ему по возвращении. Он хочет видеть Ваше текущее состояние и рост. — Я покрасуюсь ему, когда мы вернёмся в форт, только не показывай ему этот рисунок! — протестовал Альфред, ещё раз пытаясь маневрировать вокруг князя, толкающего свою лошадь, будто защищая само существование неловкого портрета для Российской империи. — Уверен, что он захочет это увидеть. Он запечатлел Ваш неохраняемый момент при чтении его письма о любви, — рассказал Алексей. — Ты! — Джонс раскраснелся до кончиков волос и сунул письмо в своё тяжёлое пальто. Холодный порыв зимнего ветра пронесся мимо каравана. Они вытаскивали своих людей и груз, состоящий из многочисленных убийц бизонов, обратно на один из его фортов, закрепленных на его территории. — С каких пор Иван рассказал тебе это? — Большинство членов императорской семьи уже знают о его оговорках о Вас. Мой отец очень переживает за официальное объявление об ухаживаниях. — Да, тогда почему он не разрешает Ивану приехать? — презрительно пробормотал Америка. — Готовы ли Вы? — спросил Алексей, чьи глаза выглядели более серьёзными, чем его обычное игривое поведение всего пару мгновений назад. — Я... — Готовились ли Вы к объединению с ним на национальном уровне? — Эм... — Когда он приезжает, он не обсуждает никаких проблем с Вашими лидерами, не занимается изучением Ваших новых территорий. Он хочет стать единым целым, а затем поделиться своим опытом с миром. — Да знаю я, всё в порядке! — прокричал американец, напугав нескольких своих людей, ехавших рядом. Его плечи поднялись до ушей. Он решил натянуть шарф до носа, но как бы ни старался спрятаться, русский князь продолжал пристально смотреть на него, не смотря на то, что обычно люди игнорировали дискомфорт стран в столь интимных вопросах. — Вы молодая страна, Америка, — улыбнулся Алексей. — Без сомнения, нетронутая ни одной страной, кроме Вашего родителя. — Да, — пробормотал юноша, переводя взгляд с окружающей степи на форт, виднеющийся вдали. — Тогда понятно, почему Вы нервничаете, — произнёс русский, стараясь, чтобы его слова звучали так, словно эта неопределенность Америки была правильной среди его национального положения. — Но Вам нечего бояться. Вы очень нравитесь Ивану. Он будет о Вас заботиться. Тот молчал. Он не смотрел ни на великого князя, ни на своих людей, держал свои слова при себе, и они спешно вошли в форт, выгружая все свои вещи. — Вот, Билл, — Альфред предложил забрать своё седло своему партнёру. Вытерев руки от грязи, он снял перчатки, засунул кожаные изделия под мышку и встал прямо, ожидая, когда князь и его персонал отойдут от своих коней. Алексей собирался пройти мимо страны в тишине, юноша заговорил. — Не мог бы ты передать Ивану письмо лично? — Разумеется, — князь повернулся и кивнул. Джонс больше ничего не сказал, наклонил голову, едва слышно извинился и вернулся в форт, чтобы, без сомнения, написать приватное сообщение. Отношения двух стран были очень любопытны князю, и он надеялся, что американец ни в коем случае не передумает насчет их с Россией предстоящих официальных ухаживаний. Он подозревал, что юноша, конечно, молод, и поэтому не привык, чтобы мир знал об отношениях, будь то друг или любовник. На самом деле большинство придворных знали о сложности национальных взаимоотношений, о прозрачной и строгой конфиденциальности и об остальном мире. Ничто не скрывается долго, и когда Россия и Америка, наконец, заключат свои отношения, тогда мир узнает об этом, узнает каждую деталь. Они узнают, как долго Ивана привлекала молодая бывшая колония, и наоборот. Узнают, кто предложил ухаживания. Узнают, где это было совершенно. Все узнают и в конце концов начнут делать ставки на то, как долго это продлится. И, в худшем случае, если будет несколько ревнивых наций — Алексей мог бы назвать определённую сестринскую страну уже сейчас — которые могут оказаться не согласными со связью, они могут либо начать войну, создавая изоляцию, либо бороться за ту или другую страну, чтобы быть с ней. Действительно жестокая жизнь для наций. Алексей знал это, и ему было интересно, знает ли и Джонс. Юнец ведь так молод и неопытен. Он боялся за его высокие надежды. Но что более важно, князь боялся за здравомыслие своей империи. Россия вообще знал, во что ввязывается? Что произойдёт, когда ухаживания станут официальными, и как скоро возникнут трудности? Алексей догадывался, что его страна не слишком-то счастлив. Он слышал о давней привязанности России к Альфреду. Алексей очень сомневался, что он позволил бы конкуренту оторвать его от Америки в ближайшее время. Но худшая мысль пришла к великому князю после того, как он покинул высокие равнины с письмом американца в руке, запечатанным для подлинности. Он стал беспокоиться о содержании письма. Он не хотел возвращаться на родину только для того, чтобы передать пораженной любовью стране письмо от нервного маленького ребёнка, который откровенно не мог справиться с давлением всемирно известного ухаживания. Брагинский был бы убит горем, и тогда его бы... Алексей решил мыслить более оптимистично, но весь путь домой его сопровождал тяжёлый груз на сердце, особенно когда он встретился лицом к лицу с империей.Санкт-Петербург, Российская империя. Декабрь 1872
Жаль, Россия не мог дотянуть улыбку до ушей. Картина была идеальной. Он запечатлел ту необузданную любовь, которую мальчик испытывал к нему. Карандашный набросок действительно не замена образу американца, и он хотел бы побывать там лично, чтобы увидеть его. Но светлые следы на щеках юноши, сделанные художником, изображены как тонкий оттенок румянца. Красиво, просто красиво. — Так ты сказал, что он выше тебя, да? — спросил Иван странствующего князя, кивнувшего в ответ и сидевшего в атласном кресле рядом со своими братьями и отцом, которые собрались послушать его рассказ. Алексей вздохнул и снова кивнул. — Да, — ответил он, а затем поднял руку. — Подходил ко мне. — Хорошо, хорошо, — Брагинский продолжил изучать черты лица юноши, который, казалось, прижимал к губам написанное письмо. — О, и он хотел, чтобы я передал тебе это, — Алексей встал и неуверенно отдал запечатанное письмо своей стране. Все внимательно следили за тем, как русский сломал печать и стал читать. Князь думал, что он был единственным, кто задержал дыхание, но оглянувшись на своих братьев и отца, которые выглядели очень нервными, понял, что ошибся. Если все это закончится ужасно, он будет винить своего отца. Именно он удерживал Россию от визита к Америке дольше необходимого. У него был шанс поехать с ним в путешествие, но отец всегда нервничал, когда Иван уезжал на какое-то время. Его всегда беспокоили слухи о беспорядке и войне. У него перехватило дыхание, когда он переместил взгляд на страну. Он посчитал лишним смотреть на свою родню, зная, что они, скорее всего, так же бледны, как и он. — Иван... с молодым Америкой всё хорошо... в национальном плане? — тихо спросил император Александр, наклоняясь вперёд на своем месте. Вдруг на лице Брагинского появилась улыбка, и все облегчённо выдохнули. Многие надеялись на то, что в конечном итоге удастся заключить некий союз с растущей державой в Западном полушарии. Если это означало ухаживание, то так тому и быть. Чем ближе отношения, тем лучше. — Почему, Алексей? Ты не сообщил мне о песне, которую написал для меня мой малыш Альфред, — протянул империя. Пергамент перевернули, чтобы показать аккуратно нарисованную ноту в самом начале, выделяющуюся среди написанных слов, означающих текст какой-то мелодии. — Песня? — Алексей встал, приблизился, спешно пробежался взглядом по тексту и улыбнулся. — Ах, да! Эта песня. Она замечательна, одна из моих любимых. Он очень хорошо поёт. — Какой позор, я хотел бы услышать это сам, — вздохнул Россия и поднял глаза на императора, вытирающего вспотевшие ладони о брюки. — Я понятия не имел, что это было для тебя, — Алексей обрадовался, зная, что любовь юноши к стране также неизменно верна. Несмотря на то, что тот был молод и чист, князь уверен, что он станет твёрдым, как камень. — Он обещает спеть её для меня, когда я приеду, — в предвкушении проговорил Иван и, повернувшись к своему правителю, обратился к нему. — Когда-нибудь Вы предоставите мне эту поездку, да? — Да, — кивнул Александр, но затем напомнил о беспорядках в Европе. — Только после того, как разрешатся споры. Я до сих пор не могу поверить, что ты признал того немецкого мальчишку в качестве страны. Абсурд. Я говорю абсурд! — О, Вы имеете ввиду объединение германских земель? — спросил страна, вспомнив, что произошло почти два года назад. — Германия молод и неопытен. Его старший брат всё ещё дёргает его за ниточки. Я только сказал, что помогу ему почувствовать себя лучше. Я буду следить за ним, без сомнений. Но я не могу долго смотреть на него, когда думаю о возлюбленном, которого скоро увижу, да? С каждым давящим вопросом взгляд России мрачнел, давая императору понять, насколько сильно тот нуждается в Америке, и если он не освободится от сковавшего его напряжения в ближайшее время, то люди дорого заплатят за это.Нью-Йорк, Нью-Йорк, США. 1882
— Людвиг, Гилберт?! — Америка не мог поверить своим глазам. Он стоял за стойкой регистрации, пронумеровав иммигрантов, а в следующий миг огляделся, смотря на далеко протянувшуюся очередь, и заметил своих старых друзей. Перепрыгнув через парты, Джонс быстро побежал прямо в объятия Пруссии, на скорости чуть не сбивая страну с ног. Он почти догнал его в росте. — Боже мой, ты вырос, Альфред! — удивляясь, воскликнул Гилберт. — Ты становишься гигантом! — Спасибо, — засмеялся Альфред, чувствуя, как альбинос коснулся его очков. — Они новые, — с улыбкой заметил пруссак, снял их и прищурил глаза, смотря через них. — С каких пор ты носишь очки? Хочешь быть похожим на Австрию? — Нет, я хочу быть похожим на себя, — ответил юноша, вырвал очки и прижал их близко к груди. Ему не нравилось, когда кто-то игрался с Техасом. Это просто невежливо. — Прости-прости, Альфред, — извинился Байльшмидт, его улыбка посветлела, а рубиновые глаза метнулись вправо. — Но глянь! Людвиг тоже вырос! Голубые глаза Альфреда остановились на форме мальчика. Только брат Пруссии больше не был мальчиком. — Вау! — ахнул Джонс, рассматривая облик младшего немца: высокие чёрные сверкающие сапоги, золотые запонки и кружево, белая атласная накидка. Он выглядел формальнее, нежели Пруссия, одетый в простые чёрные и серебряные одежды. Маленький мальчик, которого он встретил ещё на маскараде в России в начале девятнадцатого века, теперь значительно вырос... каков его размер? Челюсть теперь стала более квадратной, руки и бёдра утолщились благодаря мышцам, и грудь, очевидно, гораздо шире, чем у Америки. — Рад, что ты одобряешь, Альфред, — уже уверенно улыбнулся Людвиг. Если бы Америка правда помнил каждый раз, когда он хвалил его — будь то его рост или езда на лошадях — он давно бы вогнал юношу в краску и извинился бы за комплимент, будто никогда этого и не говорил. Американцу эта уверенность в нём нравилась гораздо больше. — Извините, что не слишком поддерживаю связь, но я был занят последние несколько десятилетий, — признался Джонс. Пруссия лишь ухмыльнулся от гордости и скользнул локтём по руке Людвига. — А у нас ничего не произошло, кроме того, что наш маленький Людвиг стал официальной страной. Лицо младшего немца покраснело из-за прозвища. — Что?! — глаза Альфреда поползли на лоб, а очки скатились по переносице. Он посмотрел на Людвига, и тот кивнул, улыбнувшись. — Это просто замечательно! Америка бросился на шею юноше и сжал в объятиях так сильно, что невозможно стало дышать. Но, услышав, как задыхается блондин, ему хватило ума отстраниться, хотя, конечно, недалеко. Его лицо было всё ещё близко, глаза сверкали, и сам он сиял гордостью за новое государство перед ним. — Как тебя зовут? Какое у тебя национальное имя? Альфред хотел знать. Становление страной всегда было таким захватывающим, и юноша постоянно боялся, что родился слишком поздно, чтобы стать свидетелем каких-либо исторических потрясений. — Германский Рейх, или Германская империя, как тебе угодно, — с важной улыбкой сообщил Людвиг. Плечи расправились, челюсть поднялась немного выше, а тело заметно наполнилось гордостью. — Значит, Германия, — сказал Америка, пробуя произнести имя на своем языке. — Германия... Германия. Звучит верно? — От тебя? Звучит идеально, — заверил Людвиг, нет, Германия. — Но ты ещё можешь звать меня по человеческому имени. — Но действительно круто, когда кто-то называет тебя твоим национальным именем. Это признание, слава, почесть. Просто поразительно. Верно, Германия? — Джонс не заметил светло-розового оттенка на щеках новой страны и быстро повернулся на голос Пруссии. — Да, да, замечательно, — согласился он, оттянул американца и толкнул его в пустую комнату неподалеку. — Теперь подожди тут немного. — Что? — дверь захлопнулась быстрее, чем тот начал возникать из-за этого. Он не понимал, почему Гилберт так поступил с ним, но у него не было возможности увидеть, как Байльшмидт повернулся к своему брату, закрыв юношу в комнате. — Хорошо, ты выполнил свою часть сделки, теперь я выполню свою, — подмигнул Германии Пруссия. — Я признаю твоё ухаживание, и оно станет официальным для всего мира. Теперь иди и скажи ему. — Но что, если он не понимает? — щёки немца сильнее вспыхнули алым. — В последний раз, когда я попросил его руки, он, похоже, не понимал, чего я от него хочу. — Он был молод, поэтому и не понимал. Ты видишь, что он вырос. Он взрослее, чем годы назад. Просто попробуй, увидишь. Несмотря ни на что, Германия долго протестовал, пока не исчерпал свои бесполезные аргументы. Пруссия молча подвёл его к комнате и быстро толкнул внутрь, снова закрывая дверь. — Твой брат странный, — пробурчал Америка, немец повернулся к нему. Американец стоял возле двери, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. — Да, знаю, — кашлянул он. — Но у него добрые намерения. — Наверное, — Альфред пожал плечами и с любопытством взглянул на Байльшмидта. — Ты ничего не хочешь мне сказать по этому поводу? — Возможно, — Германия отвернулся от него. Неопределенность вновь накрыла с головой, даже спустя подавленные шансы и становление официальным государством. — Возможно? — усмехнулся Джонс. — Только не говори, что вы с Гилбертом проплыли сотни миль, чтобы посмотреть на меня, а потом уйти? — Нет, — тот поднял руку, останавливая хихиканье юноши. Это было больше, чем просто визит, по крайней мере, так думал Германия. — Во-первых, я хотел сообщить тебе о моих... успехах. Чтобы сопровождать моих людей, желающих иммигрировать сюда и дать тебе обещанную возможность, я счел это полезным и своевременным для твоего информирования. И да, это повод приехать и увидеть тебя. — И неожиданный визит очень порадовал, поверь мне. Так ты надолго здесь? У тебя уже есть расписание? Если нет, у меня есть много мероприятий в мыслях... — Во-вторых, я хотел честно спросить тебя. О чём я спрашивал раньше, но никогда не имел квалификации для выполнения такой задачи. Америка вопросительно посмотрел на него. Германская империя, выпрямившись, приблизился к нему и взглянул в глаза бывшей колонии. Наступила тишина, и американец ощутил, как лёгкие пальцы касаются его собственной руки. Германия почти невесомо взялся за левую ладонь и вскоре вторая подняла другую. — Несколько десятилетий назад один маленький мальчик был обманут непоседливым ребёнком. Этот ребёнок был таким умным, таким сильным, таким свободным. Таким свободным, что я боялся, что не смогу его поймать. — Зачем ты хочешь поймать того, кто свободен? — тихо спросил Альфред. Тон его голоса и выбор слов сигнализировали блондину, что он на самом деле знал историю детства Германии и намекал на её смысл. — Связывание никогда не бывает хорошим. — Да, но он был таким симпатичным. Что-то, что стоит запереть и хвастаться перед всем остальным миром. Поэтому я часто думал, будет ли он так же свободен рядом со мной. О, нет. Джонс недоумённо моргнул и вдруг поморщился. Он уткнул взгляд вниз, понимая, что его нахмуренность не сделает немца счастливее. Трудно убрать руки, но это необходимо. — Прости меня, но боюсь, что я должен отклонить твоё предложение, Германия, — как можно более формально и вежливо произнёс он. Воздержание от кого-то столь страстного; это никогда не заканчивается хорошо. — Что? Почему? — юноша выглядел поражённым. Обескураженным. Словно не понимал, что значит отказ. Будто его снова разбили на части, и поэтому простое начало неудач ставило немца, мягко говоря, в тупик. — Я сделал то, о чём просил мой брат. Он сказал, что для того, чтобы правильно ухаживать за другой страной, я должен сам стать единым. Я так и сделал, я стал сильным. Я могу защитить тебя, могу торговать с тобой, могу дать тебе всё. Неужели я недостаточно хорош? Альфред взглянул на него. Тот извиняюще, грустно, почти стыдно улыбнулся и потёр сухие ладони. — Я уже занят, — Германия обомлел. — Когда и кем? — спросил он. Зная, что никто не знает; понятно, почему немец так смущён объявлением, оказавшимся правдой. — Прости, — это было всё, что мог выдавить из себя Америка. Его фразы были искренними, а предложения точными. Нет каких-то пышных речей, чтобы дать империи шанс, или объяснений, почему он не принял его, почему принял другого. Есть, как есть, и Джонс не мог ничего с этим поделать. Он, безусловно, не тот, кто предаст своё обещание. Никогда. Германия расстроен. Сильно расстроен. Только это было расстройство, полное грусти и обиды, а не злости. Америка помнил его первое предложение. Тогда он посетил Пруссию, остался у него дома и играл с ним. Это был один из его многочисленных визитов, и Людвиг после ужина пригласил его в кабинет, где взял за руку и попросил его разрешения ухаживать за ним. Альфред не был глупым. Он знал, о чём просил мальчик, но был настолько застигнут врасплох и ошарашен, что даже не мог ничего сказать. Гилберт, по-видимому, находился рядом, как всегда, ведь когда Людвиг искал возможность побыть наедине с Джонсом, он услышал, что младший просил в своём предполагаемом уединении с бывшей колонией. И уединение прервалось, Пруссия быстро вошёл в кабинет и встал между двумя мальчиками, после чего поговорил со своим братом по этому вопросу и извинился перед американцем. И теперь его снова спросил Германия. Это было неожиданно, и, как сообщил Америка, слишком поздно. На протяжении многих лет страны просили у Джонса руки. Это вызвало у него потребность в понимании данного термина и смысла. Но после того, как он полностью понял его значение на национальном и интимном уровнях, прошло не так много времени, и он осознал, чего на самом деле хотели те или иные страны. Но он никогда не мечтал о ситуации, где сам просит чьей-то руки. Альфред не мог быть более счастливым. Он знал, что ему, вероятно, будет больно, если его отвергнут. Его сердце действительно потухло в сторону немца. — Кто это? — повторил Германия. Он требовал ответа. Америка не уверен, стоило ли отвечать. Но он знал наверняка, что Иван ясно дал понять, мол, их отношения ещё не официальны, поэтому лучше пока об этом не распространяться. Пока... Пока Россия сам не объявит об этом. — Ты узнаешь, когда он объявит об этом, — сказал юноша. Воздух вокруг показался слишком тяжёлым и напряжённым. Германская империя кивнул и опустил глаза. Через мгновение он выпрямился и вежливо поклонился. — Тогда прошу меня извинить. Было приятно снова тебя увидеть, Америка. Моей душе приятно видеть тебя растущим и здоровым. Прощай. — Эй, Людвиг, подожди! — вскрикнул Америка и побежал за немцем, который собирался покинуть комнату. Он только успел повернуть дверную ручку, как Джонс схватил его за рукав и снова поймал его взгляд. — Только не говори, что ты проплыл сотни миль, чтобы сделать мне предложение... не только из-за этого ведь. Людвиг осторожно потянул рукав и уставился в его голубые глаза. — Да, именно из-за этого. Немец вышел из комнаты. Пруссия подошёл к ним с гордой улыбкой, но она исчезла при виде лица брата, на котором отобразилось отчаянное страдание и неловкость из-за Америки. Когда рубиновые глаза посмотрели в сторону Альфреда, юноше пришлось отвести взгляд. Пруссия снова взглянул на брата, схватил его за плечо и заговорил с ним на их родном языке. Американец в немецком был не так хорош, поэтому поймал только несколько слов. Но если бы понял, то услышал бы, как Гилберт спросил: — Что случилось? — Ничего, — бросил Германия, отворачиваясь от старшего. — Правда? Тогда что это за выражение лица? Что случилось? — Ничего! — закричал он. Его, казалось, даже не волновало, что Америка наблюдал за всем и был поражён внезапным повышением голоса. — Он сказал, что уже занят! Пруссия затих и покосился на Альфреда, который выглядел так, будто был обеспокоен их криками друг на друга. Оба облегчённо вздохнули, обрадованные его незнанием иностранного языка. Нахмурившись, Байльшмидт повернулся к брату. — Он сказал тебе, кем? — Нет! Но этого бы не случилось, если бы ты не удержал меня от ухаживания за ним! Германия впал в бессильный гнев, расстроенный тем фактом, что именно брат препятствовал его возможным отношениям. Гилберт призывал его остаться, но тот не слушал. Он повернулся к Америке, который с беспокойством смотрел на него. — Я сожалею обо всем этом, Альфред. Но ты... ты ему реально понравился. Джонс печально склонил голову. Он думал, что это всего лишь детская влюбленность, которая давно исчезла. Они оба были так молоды. Юноша остановил свой поток мыслей после внезапного прощания Пруссии. Его рот приоткрылся, а глаза расширились, наблюдая, как страна догоняет своего младшего брата в районе гавани. — Подождите, вы не можете уйти! Вы только что приехали! — крикнул он, видя, как его старые друзья уходят, словно их тут и не было. — Пожалуйста! Америка погнался за ними и настиг только когда Гилберт уже прыгнул на корабль, схватив брата за плечи и втянув в крепкие объятия. Лицо Германии пылало красным. На его глазах появились блики, напоминающие образующиеся слёзы. Он снова кричал, толкал старшего, но Пруссия держал, не отпуская. — Мы не собираемся уходить, слышишь? — шепнул он братишке. — Знаю, что ты хочешь, но это невежливо. Мы проделали весь этот путь. Ты оскорбишь Альфреда, если уйдешь. Подумай о его чести. — А как насчёт моей чести?! — Людвигу, наконец, удалось оторваться от брата, вызывающе глядя тому в глаза. — Отказ? После того, как я бесстыдно победил Францию? После того, как меня даже признал Российская империя? Как кто-то вроде меня не может распознать отказ? Не могу, не могу быть рядом с ним сейчас. Он не хочет, чтобы я находился здесь. Тот сощурил глаза. Губы вытянулись тонкой линией, и вскоре он воскликнул: — Прекрасно. Раз ты такой умный, можешь плыть домой самостоятельно. Я ведь тебе не нужен, правда? Германия поглядел на американца, терпеливо ожидающего в доках, выглядя встревоженным и обеспокоенным больше всех. Он вздохнул сквозь зубы и повернулся к брату спиной. — Да, не нужен. Байльшмидт больше ничего не сказал. Он поднял руки, вежливо поклонился, молча покинул корабль и вернулся в доки к Америке. — Вы уплываете? — беспокоясь, спросил Джонс. — Людвиг — да. Я прошу прощения за это. Просто отпусти его. Пруссия удивился, увидев блеск в глазах мальчика. — Ах, Альфред, ты плачешь? — и положил руки на плечи юноши. — Это я всё испортил, — захныкал Америка, быстро моргая. — Я плохой хозяин. Как всегда! — Нет, нет, нет, Альфред! — немец притянул его ближе и похлопал по спине. — Это просто... ты знаешь, какой Людвиг. У него постоянно был такой характер. Это просто один из тех случаев, когда ты увидел это. С этим трудно справиться. Американец кивнул, но знал, что дело не только в характере. Он действительно не хотел, чтобы Германия уезжал, но тот это сделал, покинув его и Пруссию. Они хорошо проводили время, но без Людвига их разговоры были короткими, а прогулки скучными. Гилберт уже видел большинство его достопримечательностей раньше, особенно на восточном побережье, а времени было не слишком много, чтобы отправиться на западное. По-видимому, этот визит стал менее авантюрным, и Америке стало особенно неловко, когда Пруссия начал спрашивать о его тайном ухаживании. В конце концов тот так и не раскрыл имени, не было и подсказок о том, кто это был. Альфред начал побаиваться того, что подумает остальной мир. Неуверенность буквально съедала изнутри. Он хотел выразить свою озабоченность России письмами, но боялся даже сообщить об этом. Он боялся сообщить ему об этом потому что... напуган. Но из-за страха известной незащищённости Америка использует первый шанс, чтобы увидеть Ивана, даже если другие страны будут там.Тяньцзинь, Китай. 26 июня 1900
Усталый и вымотанный, Америка чувствовал, что всё же обязан вычистить оружие своих морских пехотинцев после той тяжёлой работы, что они проделали. Он приподнялся, чтобы положить части оружия на ящики с боеприпасами перед собой, и умело прочистил необходимые отсеки. Не успел он взять другую тряпку и окунуть её в масло, как кто-то постучался сзади. Тряпка выскользнула из пальцев, а локоть опрокинул чашку с маслом, оставляя его растекаться по боку ящика. Первым желанием Альфреда было врезать этому «гостю» либо в живот, либо в нос. В последнее время и так часто доводилось иметь дело с проклятыми боксёрами, и он не хотел подводить своих людей тем, что его так просто застали врасплох и оглушили. Джонс спешно отказался от этих мыслей, а «гость», стоявший за ним, наклонился и оставил целомудренный поцелуй под его ухом. Америка прикрыл глаза, почувствовав разливающееся по телу тепло. По губам поползла улыбка, и внезапно он развернулся и обнял обёрнутую шарфом шею России. — Ты испугал меня, Иван, — надулся американец, а держащий его так близко империя, похоже, не испытывал никакого чувства вины. — Что было бы, если бы я принял тебя за боксёра, который пришёл прикончить меня? — Ни один смертный не сможет прикончить Соединённые Штаты Америки, — похвалил Брагинский, опустив голову ниже и поцеловав его в шею. Америка улыбнулся и прислонился губами к его коже. Иван опешил: юноша показывал свои нежные эмоции перед страной, хотя раньше он не мог смотреть на него так, по крайней мере, не перед другими. Его глаза потемнели, как и фиолетовый взгляд русского, а минутное пожирание друг друга взором привели к столкновению их зубов и языков. Ноздри Альфреда вспыхнули, когда он изо всех сил пытался поглотить весь воздух только через нос. Он не хотел отдаляться от империи и был уверен, что Россия тоже не собирается этого делать. Русскому так и не представилась возможность покинуть Европу, но конфликты в Азии приблизили его на восток, а также приблизили Америку. Несмотря на то, что многие другие европейские державы находились здесь, Джонс не упустил шанс сесть на корабль, взять с собой несколько морских пехотинцев и отправиться в Китай, где он, наконец, снова увидел Брагинского. Конечно, присутствие других стран, особенно Англии, отшатнуло обоих от встреч, однако, не остановило их внутреннюю тоску. После предложенной Артуром Сеймурской экспедиции, Россия и Америка договорились следовать. Профессионально и вежливо. Эти несколько взглядов, пойманных Америкой или Россией, обещали объятия. Но их не было в этой катастрофической экспедиции, и из-за этого она оставила их обоих разочарованными вместе с Британской империей и отсутствием времени для частных дел. Теперь, когда они, наконец, послали помощь и доложили, что та прибыла, у них появилась возможность вернуться в город и восстановиться. Все участники экспедиции с нетерпением ждали этого, но, казалось, что именно Иван не мог дождаться возвращения в город и приглашения американца. Это был неожиданный визит, но Америка приветствовал его, тем не менее зная, что двое важных фигур не получат шанса избежать своих обязанностей. Несмотря на попытку Джонса дышать через нос, ему пришлось отстраниться и вдохнуть больше кислорода. С закрытыми глазами, открытым ртом и приятно горящим румянцем на щеках и шее... Что же русский думает о его внешнем виде? Америка предполагал, что, возможно, он посмеивается над его уязвимым состоянием или находит в этом долю шутки. Но вместо этого он снова почувствовал, как русский прижимает его губы к своим, переводя всё дыхание, которое ему удалось задержать ранее. Россия приблизился до такой степени, что согнул его пополам над ящиком. Спина уже начала ныть, он отклонился и толкнул, пока тело юноши не упало на ящик и не было схвачено Брагинским. Прижимающиеся к русскому колени выглядели слишком привлекательными. Руки Ивана ласкают бёдра Джонса, углубляя поцелуй и повышая температуру тела. — О! Эм, простите, друзья. Не хотел вас беспокоить. Придавленный сверху империей Америка ещё сильнее стушевался. Кто-то заметил их! Он быстро отстранился и руками резко оттолкнул Россию, сжимая колени. — А! Англия, ты чего?! — Альфред запнулся, норовясь проложить свою сконфуженную неловкую тираду, подумав, что бывший опекун поймал его со своим тайным любовником. Почему запнулся? Потому что это совсем не Англия. Акцент сбил его с толку. И взглянув на этакого прерывателя, он понял, что это не британец. Это был молодой человек с тёмными волосами и глазами Англии. Америка встречал этого подростка раньше, но, честно говоря, не обращал на него внимания. Он всегда был с Артуром, когда маршировали, когда сражались, когда отступали. Возможно, он считал его каким-то одарённым генералом, но это было невозможно. Хотя теперь, глядя на него, он понял кое-что ещё... Он был колонией. — Эй, подожди! — выкрикнул Джонс. Покрасневший юноша обернулся, уже стоя у выхода и смущённо отводя глаза от увиденного. Он выглядел так, будто хотел уйти, и если бы американец считал его просто британским солдатом, то он бы, несмотря на его приказ, остался, так как Альфреда имел главенство как страна. Подойдя поближе, Америка мог получше разглядеть его. Униформа немного отличалась от типичной британской одежды. Он также казался больше, чем Англия, и юноша не сомневался, что он продолжает расти. — Как тебя зовут? — Я Британская колония Австралия, — ответил он, а его зелёные глаза, наконец, пересеклись с взглядом Америки. Австралия. Внезапно он перенёсся почти на сто лет назад на тот русский бал-маскарад, где Англия сообщил ему о его новом статусе «старшего брата». Этот малыш прямо здесь... это он изменил его положение единственного ребёнка на старшего. Это второй сын Британии. — Австралия, — Джонс улыбнулся, кивнул и быстро протянул руку мальчику. Было немного смешно видеть, как эти зелёные глаза расширяются при виде протянутой руки, приглашающей пожать. Когда он оглянулся назад, Америка заметил смятение в этом взоре и повторил: — Приятно познакомиться. Я Соединённые Штаты Америки. Австралия неуверенно взял руку, чуть встряхнул и отпрянул, после чего вопросительно посмотрел на него. — Ни одна страна никогда не пожимала мне руку раньше, — сказал он стране, которая по сути являлась его старшим братом, о котором он не знал, и добавил: — На меня никогда не смотрели так прямо, как ты. Много лет назад Альфред расстраивался при мысли об этом. Он кивнул, давая понять, что понимает его. Когда он был ребёнком Англии, Британская империя позаботился о том, чтобы ни одна другая страна не вызывала доверия и чувства безопасности. Всё было так, как определил Кёркленд. Он хотел, чтобы целомудрие его детей было безопасным, а воображение ограниченным. То, что видел он, видели и они. Во что он верил, в то верили они. Всё просто. Америка был так рад, что вырвался на свободу, когда появился шанс. — Америка имеет репутацию смотрящего на всех, на страну или территорию, с равным уважением, — вставил свои пять копеек Россия и прислонился к ящику со скрещенными руками и довольной улыбкой на губах. — Просто он такой, какой есть. — И я горжусь этим, — воскликнул американец, подмигнув и подняв большой палец. Мило наблюдать, как мальчик вновь покраснел. Он восторжен растущей страной перед ним. Румянец вернулся, и его глаза засияли, глядя на великолепие Штатов. — Так что же тебе здесь понадобилось? — спросил юноша, догадываясь, почему мальчик пошёл этим путем. — О, ах, эм. Мне сказали... сказали собрать несколько патронов, — сообщил Австралия. Америка же терпеливо переждал его заикания и обернулся к Ивану, который вытащил несколько из ящика. — Вот, держи, — улыбнулся он, передавая их мальчику. — Спасибо, — произнёс Австралия и повернулся, собираясь возвращаться, напоследок помахав ему рукой. — Ты ему нравишься, — приметил Брагинский, приблизившись к Альфреду и обняв его за грудь. — Я рад. Последнее, чего я хочу, чтобы мой младший брат ненавидел меня. — Верно. Он ведь сын Англии. Как думаешь, он знает? — По-видимому, нет, — Джонс опустил глаза. Россия помрачнел, развернул американца за плечи и поднял его подбородок. — Я запрещаю тебе хмуриться в моём присутствии, Альфред. Я не могу вынести этого выражения. Юноша быстро улыбнулся. Пальцы на подбородке потянули вверх, и их губы снова прижались друг к другу. Путь обратно в город был достаточно интересным. Страны предложили перевезти раненного солдата, и этот случай дал Америке более чёткое представление об Англии как о лидере, который понёс собственного раненного солдата вместе с сыном, идущим рядом с ним. Британец то и дело оборачивался назад, на Австралию, но вдруг начал подталкивать его вперёд, говоря идти со скаутами. Альфред вновь нахмурился. По возвращении в город раненые и больные были доставлены к врачам, а остальные мужчины просто сбросили свои вещи и получили еду и чай. Джонс рад, что его люди наконец-то освободились. Он говорил им слова поддержки и хвалил за их доблесть. А когда обнаружил, что о них позаботились, он решил позаботиться уже о себе и своей усталости. Освободившись от лишнего груза в виде рюкзака и оружия, он застонал и повёл плечом. Снял шляпу и расстегнул пиджак, но это ему показалось довольно трудной задачей. Казалось, что плечо просто отваливалось, поэтому он решил оставить свою куртку, которую ранее хотел снять. — Альфред, — юноша обернулся, увидел приближающегося к нему Россию с двумя чашками горячего чая. — Вот, — он кивнул в знак благодарности и протянул руку за чашкой. — Как раз то, что мне нужно, — со смешком признался Америка, беря чашку, но вскоре ослабленные пальцы позволили фарфоровому предмету выскользнуть из рук и упасть, разбившись о землю. — О, извини. Пальцы в масле, понимаешь? — отшутился американец, но русский, казалось, не был удивлен. Он поставил свою чашку на ближайшую стойку, затем мрачно взглянул на него, вытянул ладонь и ударил его в грудь. Джонс споткнулся. Брагинский ударял его снова и снова, и, вытолкнув из поля зрения посторонних глаз, швырнул его к стене одного из домов города. — А! Какого чёрта, Иван?! Россия развернул его и прижал к стене. — Ты лгал, дорогой Альфред, — сквозь зубы протянул империя, агрессивно стянув с американца куртку, буквально сорвав её с плеч. Он начал рвать рубашку Америки, пока не увидел голую кожу и покрывающую её кровь. Иван, наконец, увидел то, что подозревал, и, осмотрев рану, заметил нечто необычное. Сняв перчатку зубами, он коснулся раны голой рукой, надавливая пальцем. — А! Ладно-ладно, пуля ещё внутри! — юноша вскрикнул, шипя от боли. Лицо покраснело от смущения от того, что его тайный любовник-таки узнал. Он не хотел никому об этом говорить из-за морального духа его людей. Если бы они узнали, что их страна пострадала, они могли бы испугаться и расстроиться из-за прибытия в Китай. Он не хотел этого. Не тогда, когда он, наконец, увидел Россию после всего проведённого порознь времени, или даже Австралию, если на то пошло. — Идиот, — презрительно прошептал русский, упрекая беспечного юношу. Внезапно он успокоился и отстранился. С широко распахнутыми глазами Америка обернулся, замечая, как решительно Брагинского оттягивают от него. — Ублюдок! — Англия нанёс превосходный удар по челюсти империи, который заставил высокую страну остолбенеть. Американец, конечно, не предвидел этого, и, разумеется, не ожидал, что именно Артур встанет перед ним, словно охраняя его от врага. Твёрдая позиция и кулаки, дрожащие от боеготовности. Британия стоял между ними, и всё, что мог сделать Альфред, так это глазеть, застыв в своих размышлениях. Россия тряхнул головой. — Обожаю твоё отношение к своим союзникам, Англия, — прокомментировал Иван, двигая челюстью, ощущая урон. — Моя задница! Вот мой союзник! — взревел тот. — Какого чёрта ты пытался сделать с Америкой? Не думай, что я этого не видел! Затем русский указал на Джонса, стоявшего спиной к городской стене и ошарашенного всем, что вдруг возникло у него на глазах. — Он прятал рану, и я просто сцепился с ним из-за этого. — Какая рана? — Англия повернулся и сощурил глаза. Юноша закусил губу. Он быстро попытался собрать по кусочкам изодранную рубашку, чтобы скрыть позорную рану, и, оглянувшись на британца, увидел, каким усталым выглядит мужчина. Это удивило больше всего. — Ты... ранен? — Ещё как, — выпрямился Иван и даже, в некотором смысле, гордился тем, что изначально знал о состоянии американца. — Если бы ты обращал больше внимания на тех, кого привёл на смерть, тогда мог бы знать, что твой союзник пострадал в перекрестном огне отступления. — Ты пострадал при отступлении? — спросил Артур. Альфред кивнул. — Ты не должен был говорить ему. — Нет, нет, — помотал головой Кёркленд и приблизился к нему, осматривая рану. — Господи, почему ты мне не сказал? — Я не хотел, чтобы люди знали. Кроме того, это так не больно. Я пока ещё могу двигать рукой. — Глупый мальчишка, — пробормотал англичанин. На этот раз Америка уловил едва заметное повышение его тона и видел, как дрожали эти губы, а блеск нарастающих слёз покрывал глаза Англии. Вдруг он довольно-таки резко взял Штаты за руку и потянул его за собой. — А! Осторожно! — вскрикнул Джонс и снова смутился; его вытащили из тени городской стены к странам и людям. Рубашка клочьями свисала с него, его бывший родитель тащил его к лазарету, как какого-то непослушного ребёнка на порку, рана же обнажилась перед его людьми и другими любопытными зрителями. Чёрт, даже Австралия взглянул на него. Это было так неловко, что он категорически запретил России заходить в его палату после того, как ночь опустилась на город. А тот просто не знал, когда перестать дразнить его, и, наконец, этого оказалось достаточно. Все остальные, кто хотел посетить его, такие как Франция, Италия, Пруссия, могли зайти, но он коротко и ясно дал понять, что Брагинскому к нему нельзя. В ту ночь он лежал в постели в лазарете и улыбался, зная, что Иван, вероятно, напился где-нибудь от своего расстройства. О, этот вид насупившегося России. Скрип двери доложил Америке, что кто-то вошёл, и он закрыл глаза. Если эта ворчливая медсестра снова пришла проверить, спит ли он, он бы притворился, что спит. Он страна; ему не нужно спать каждый день, как человеку, но опять же, когда ему нужен сон, он мог впасть в спячку на несколько месяцев. Тем не менее, она просто не понимала, что Альфред пропускал её наставления мимо ушей. Он услышал, как, видимо, чашу поставили на стол в углу комнаты, потом кто-то пододвинул стул к его кровати и сел. Почувствовав, что с него отдёрнули ткань, Америка открыл один глаз. И сразу, заметив чужие руки на своём плече, вскочил. — Что ты делаешь... Англия? — американец тупо посмотрел на империю перед ним, держащего в руках новую марлю. Он пришёл сменить бинты. — Оставайся на месте, парень. Я не хочу причинить тебе вреда. Я просто хотел самолично поменять бинты. Разве это преступление? — грустно улыбнувшись, Британия выгнул бровь, руками призывая Джонса вернуться на матрас. — Давай, на этой стороне. Юноша поник и молча сделал, как сказали. Наблюдая за беззвучным занятием бывшего опекуна, Америка внимательно следил за ним. Разумеется, отношения между ними обоими не были совсем скверными. Обычно другие страны посещали Америку каждое десятилетие или около того, но Артур действительно не присутствовал во время визитов в посольство и прочих дипломатических взаимодействиях. Просто странно быть вот так близко к нему после прошедших столетий. Стоит только подумать, что Альфред, вероятно, не стоял (или не лежал в данном случае) так близко к нему с 1812 года. Но даже так он разрешил прикоснуться к себе, позволил подойти ближе с металлическими ножницами и отрезать бинты, обернув его ещё раз. Когда Кёркленд надёжно закрепил марлю, его рука оставалась на ней немного дольше. Америка не чувствовал давления на рану, но внезапно британец начал дрожать, и тот испуганно взглянул на него. — Мне очень жаль, Америка. Правда, — мужчина закрыл лицо рукой и позволил глухим рыданиям эхом разнестись по тёмной комнате. — Это моя вина, что тебе больно. Только моя. Джонс ощутил, как беспокойство раздуло его горло. Или это было разбушевавшееся сердце? Не имеет значения. Англия — страна, породившая его, плакал перед ним. Юноша никогда такого не видел. Никогда. Что ж... до этого момента. Поднявшись в сидячее положение, Америка слегка коснулся его плеча. — Эй, ты не знал, что это произойдет. Никто не знал. Кроме того, это просто шальная пуля. Ты не можешь контролировать, куда летят эти твари. — Дело не в этом, — настаивал Артур, одновременно судорожно выдыхая, и посмотрел на молодую страну. Джонс убедился — англичанин действительно плакал. — Я чуть не убил вас обоих. Из-за моего проклятого безрассудства я чуть не убил вас обоих! Их обоих? Сердце Альфреда упало куда-то в живот, осознавая, что Британия имел в виду Австралию и его. Он до жути боялся за них двоих, а когда дело доходило до ранений, у него щемило сердце. Если Америка правильно помнил, Австралия получил осколок в лодыжку, а Англия быстро залатал её сам. Это было до того, как юноша лично встретился с ним. Теперь он понял, почему мужчина держал мальчика рядом, почему тот должен был оставаться позади него, почему встал на колени, чтобы позаботиться о его незначительной ране. Америка больше не ребёнок Англии. Официально? Нет. Исторически? Да. А он не родитель. Он не знал, через что прошёл Англия, но не мог представить ничего хорошего, глядя на ухудшение состояния Кёркленда. — Мы всё ещё рядом. Жить, чтобы бороться в другой день. Ты не избавишься от нас в ближайшее время, старик. Он взглянул на него. Рот открыт, а глаза блестят. Никто не в силах устоять перед улыбкой Джонса. Он уверен в этом. — Я вновь буду следовать за тобой, но на этот раз, следи за своими поставками, — игриво подмигнул американец, хотя внутри чувствовал себя на грани. Ему не нравилось видеть Англию таким. И тут он вспомнил, что уже когда-то видел эту снобистскую империю на коленях и в слезах. Прошло сто двадцать пять лет с тех пор, как Британия признал его. Англия обнял его, и Альфред был застигнут врасплох. Он ожидал, что тело его подсознательно оттолкнёт, как в последний раз, когда отец обнял его, но он не шелохнулся, даже когда старшая страна прижал его голову к своей шее, где пальцы нежно расчёсывали пшеничные пряди волос. — Я всё ещё люблю тебя, Альфред. Он не собирался врать. Штаты слышал биение его сердца. Спокойное и ритмичное. Америка моргнул, глаза начало щипать, и он отстранился, так как уже не мог дышать. Джонс оттолкнул англичанина, а сердце словно зажало тисками. — Америка? — тот смешался. В его глазах появилась боль от возможного отказа, но юноша не мог найти в себе силы посмотреть на него. Не тогда, когда его сердце разрывалось на части. — Спасибо, что сменил мне бинты, — вежливо произнёс Альфред. Он больше ничего не сказал. В этом не было необходимости. Империя понял, что тот хочет побыть один. Он кивнул и встал. Собрав мусор и миску, он бросил последний взгляд на молодую страну, который отвернулся от него и закрыл лицо. Будучи джентльменом, Англия вежливо удалился, пожелав спокойной ночи. Тихо закрыв за собой дверь, он поднял глаза, столкнувшись с Австралией. Зелёные глаза распахнулись, а рот приоткрылся. Как долго он здесь стоял? — Сын?.. Что ты делаешь здесь в такое время? — Он правда... — запнулся Австралия. — Франция сказал мне, что... Соединённые Штаты Америки правда твой сын? Британец грустно нахмурился и продолжил свой путь, чтобы избавиться от грязной воды и использованной марли. — Кажется, я говорил тебе держаться подальше от других стран. Мальчик развернулся и последовал за родителем, почти в ногу, хоть и хромая. — Не имеет значения. Это правда? — Нет, — ответил Артур и повернулся к своему второму ребёнку, поставив фарфоровую чашу в раковину. — Теперь мы можем оставить эту тему, и ты вернёшься в кровать, где должен быть? На этот раз Кёркленд направился в сторону выхода. Он, без сомнения, вёл его обратно в казармы в комнату. — Но Канада сказал мне, что он сын Франции, — продолжал Австралия, противясь настоянию отца. — Я знаю, что я и Новая Зеландия твои, но Франция сказал мне, что у тебя есть ребёнок в Новом Свете. Зачем ему лгать об этом? Тот остановился и приблизился к нему, скрестив руки на груди и прищурив глаза. — А что, если это так? Ну говорят, Америка мой сын и твой старший брат. Что ты на это скажешь? Что собираешься делать? Австралия промолчал. Он выглядел противоречивым и смущённым тем, как ответить на вопросы. Британия вздохнул и снова отвернулся к казармам. — Теперь это в прошлом, сынок. Я должен присмотреть за тобой и твоим братом. Даже Мэттью требует моего внимания. Америка уже давно показал мне, что может сам о себе позаботиться. Все птенцы покидают гнездо когда-нибудь. У некоторых крылья просто отрастают быстрее, чем у других. Англия, в каком-то смысле, ответил ему, и это взволновало мальчика. Почему было так трудно просто сказать «да», учитывая, что в конце их разговора Австралия пришёл к выводу, что сильные и оптимистичные Соединённые Штаты Америки действительно его старший брат и старший сын Англии. Позже он понял, почему его родитель так неохотно рассказывал ему и его брату о своём когда-то несуществующем старшем брате. Он слышал его разговор с молодой страной и слышал, как сказал ему, что любит его. Артур не любил никого, кроме своих собственных детей, и, видимо, даже если б они так яростно отстранялись от него. Теперь мальчик не был уверен, что сможет когда-нибудь снова встретиться или поговорить с Америкой. Фактически, можно подумать, что простая мысль о том, что может произойти с родителем после этого, будет удерживать Австралию от Америки. Но он был привязан к растущей стране, и достаточно скоро Альфред станет его образцом для подражания.Маньчжурия, Китай. Сентябрь 1900
Россия действительно хотел, чтобы Америка остался дома. Послать несколько отрядов было достаточно, но сопровождать их? Нет, это совсем не желательно. Иван находился рядом с юношей только для того, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, что его правильно кормят, относятся к нему с уважением и дают справедливую долю в общих интересах. Он хотел, чтобы тот вернулся на Аляску и с тревогой дожидался его. Не здесь. Потому что если он находился там, то Брагинскому пришлось бы действовать на своё усмотрение. И он определенно не хотел заниматься чем-то таким скучным, как сопровождение. — А! — вскрикнул Китай, и империя снова наступил на его сломанную руку и ухмыльнулся при звуке хрустящих костей, вновь и вновь причиняя боль. Он звонко кричал. — Тебе было весело, Китай? — русский наклонился и схватил страну за шею, поднимая его с земли. Рвота подступала, но в глазах ещё искрилось неповиновение. — О, ты хочешь большего наказания? — Европейская тварь! — рявкнул Ван и плюнул в русского. Неудача для древней нации. Америки, который мог бы пробудить в русском милосердие, не было рядом. Россия швырнул азиата обратно на землю, где тлели горящие угли, и ударил его в челюсть. Ударил снова уже кулаком, и Иван гордо улыбнулся, видя, как у китайца заплывает левый глаз. Брагинский уверен, встреться он с ним опять, снова станет победителем. — Довольно! Россия повернулся. Япония с катаной на поясе бежал, крепко зажимая в руках винтовку. Оглянувшись на Китая, кричащего от боли, русский хихикнул. Несмотря на то, что Кику вступил в их союз, чтобы остановить восстание Китая, он ещё испытывал сильные чувства к старшему брату. — Мне не нужна твоя помощь, — отрезал Россия, поднимаясь и внимательно следя за Яо под собой. Если он попытается шевельнуться, придётся сломать и остальные конечности. — Мы здесь, чтобы остановить восстание, а не искоренить народ, — заявил Япония и опустился на колени перед старшим братом. — А я здесь, чтобы убедиться, что восстание никогда не повторится, — нахмурился империя японцу. Он ему совсем не нравился. Слишком высокомерный, слишком гордый и слишком... слишком азиатский. Несмотря на его неприязнь к Хонде, Ивану пришлось урегулировать их напряжённый спор позже. Прямо сейчас, окинув взглядом территорию вокруг и решив, что завоевание Маньчжурии ему обеспечено, он решил оставить остальную часть горящих и убитых китайских граждан на усмотрение своих людей. Прямо сейчас он должен отправиться в Таку. Зная американца, тот не уйдёт без надлежащего прощания, а его президент будет взбешён задержкой возвращения на материк. Поэтому Россия уехал и позаботился о том, чтобы его люди держали его в курсе о ситуации на случай, если Япония будет угрожать оккупированной территории, как это бывало прежде. Прибыв в город, а затем в причал к знакомому пароходу, Брагинский улыбнулся при виде юноши. Он сидел на носу своего корабля, болтая ногами взад и вперед, выглядя довольно скучающим. Его капитан подошёл к нему и спросил, как долго им предстоит ждать. Америка предложил ему другой день, но, зная его, когда капитан вернётся на следующий день, он попросит следующего, потом ещё следующего, и так снова и снова. Упрямый, но Россия так его любил. — Надеюсь, что дома не происходит ничего важного. Если так, я бы не был уверен, что твоё возвращение будет слишком приятным, — крикнул он. Альфред поднял голову, и самая яркая, самая красивая улыбка расползлась по его лицу. Молча Джонс схватился за перила, спрыгнул с лодки, помчался к нему и обнял. Раньше при остальных американец не считал ненужным проявлять привязанность, будь то объятие или прикосновение. — Я же говорил, что занят, — проворковал русский и утонул в этих сапфировых океанах, нежно глядя на него. — Ты уже должен был вернуться домой. Америка покачал головой, словно расстроенный ребенок. — Я сказал остальным, что хочу увидеть тебя ещё раз. Империя хмыкнул и провёл пальцами по его волосам и потянул его за собой. — Тогда пойдём, выпьем. Они направились в местный бар и с юмором смирились с местным алкоголем. Говорили о многих вещах, вспоминая недавние битвы и конфликты, которые велись при восстании, но когда Альфред задал вопрос о том, где был Брагинский ранее, тот просто ответил, что защищал свои интересы. После того, как темы для разговоров закончились, Россия предложил ему прогулку, возвращаясь обратно на свой корабль. На дворе прекрасная ночь в начале сентября. Иван шёл в тишине, вдыхая присутствие компаньона. Оба наслаждались этим, но, приблизившись к стыковочной зоне, Россия внезапно схватил юношу за руку и потащил к сараю для пиломатериалов рядом с пришвартованным американским кораблем. Никого там не было, и русский хотел что-то знать и требовал этого до отъезда американца. — Я хотел лично поблагодарить тебя за экстравагантный приветственный тур, который ты устроил моему великому князю Алексею. Ему это очень понравилось, и мне очень понравилось твоё письмо. — Конечно. Мне было приятно показать ему окрестности. Я правда хотел, чтобы ты пошёл с ним. — Знаю, я тоже хотел, — империя поднял руку и костяшками пальцев коснулся щеки Америки. — Но больше всего меня интересовала песня, которую ты пел моему князю. — Какая песня? Россия помрачнел и откинулся назад. Скрестив руки на груди, он посмотрел на американца сверху вниз. — Там было много песен и музыки, — объяснил юноша, но нервно барабанящие пальцы дали понять, что он знает, о какой из них говорит. — Да, он говорил об этом. Но он также сказал, что ты спел для него одну песню. На самом деле ты написал текст в этом письме. Иван вытащил пергамент и передал его Альфреду для доказательства. Американец пристально поглядел на бумагу перед собой и вдруг сильно покраснел. — Хорошо, я знаю эту песню, теперь вот, забери его! — он отвернулся, скрывая своё красное лицо от взора Ивана, и выдохнул. — Да, и что, если я пел это для него. Хватит дразнить! — Я не дразню, — защищался Россия и развернул его к себе. — Но я ревную. Я желаю услышать это самому. Америка расценил это как приглашение и понял, что лучше спеть сейчас, когда вокруг нет ни одного постороннего. Румянец исчез, он улыбнулся и взглянул на него, коротко кивнув и оглядываясь. Он метнулся к стене сарая, порылся в ящике и вернулся к России. В его руке была банка. Джонс ударил по металлическому предмету, настраивая ритм, и открыл рот. «In a house, in a square, in a quadrant In a street, in a lane, in a road Turn to the left, on the right hand You see there my true love's abode I go there a courting and cooing To my love, like a dove And swearing on my bended knee If ever I cease to love May sheep heads grow on apple trees. If ever I cease to love If ever I cease to love May the moon be turned into green cheese If ever I cease to love.» Этот прекрасный ангельский голос... это лицо... Россия-таки не удержался, сокращая долгожданную песню, схватил челюсть Альфреда и потянул к себе. Банка в руках теперь забыта, он прижался к своему любовнику и вернул поцелуй с той же страстью. Империя очень рад, что ему уже не нужно наклоняться слишком низко для Америки. После Аляски молодая страна вырос, как он и ожидал, но даже Джонс бы ударился затылком о косяк при входе в сарай, и Россия толкнул его внутрь для большего уединения. Вдруг оба споткнулись, Брагинский потерял опору, а тот упал сверху на него. Его колени прижались к бёдрам русского, а сам Иван вклинил колено между его ног. Альфред томно вздохнул и залился краской. Второй ухмыльнулся, вновь целуя и терясь о его промежность, возбуждая. — Пожалуйста, не здесь, — простонал юноша, отворачиваясь, плотно закрывая глаза и сглатывая. Его снова нежно поцеловали в шею. Россия понимал, хотя американец и не хотел говорить об этом вслух. Он не готов к этому. Ну, возможно, не здесь. Кивнув, империя протянул руку и ухватился за подбородок Штатов, оттянув его лицо назад, чтобы посмотреть на него. — Аляска, — произнёс он, наклонился и поцеловал. После этого юноша пролежал в объятиях Ивана пару мгновений. Вскоре они почувствовали, что пора уходить. Россия ждал в доках, пока американский корабль не исчез из виду, а Альфред стоял на корме, махая на прощание и посылая ему воздушный поцелуй. Русский разочарованно выдохнул и направился обратно в город. Как долго ему придётся ждать его? Конфликт за конфликтом возникали при каждом удобном случае и это чертовски раздражало Брагинского, который стремился лишь быть со своим любовником. Из-за напряжённости он стал избивать слуг, особенно национальных служащих. Когда начинались войны, он жестоко расправлялся с врагом. Он получил жестокую репутацию за это, но ему было всё равно. Он мог бы облегчить себя сексом, но хотел сохранить себя до времени, когда станет единым целым с Америкой. Поскольку юноша был девственником, он считал справедливым пока что воздерживаться от сексуальных действий. Но он страдал из-за отсутствия союза. Поэтому он почувствовал необходимость вернуться к китайцам и хотя бы понаблюдать за казнями, если не провести их самому. Возможно, после того, как у него в руках будет тело Джонса, это ослабит его потребность в жестокости. Возможно, тогда другие перестанут называть его монстром. Возможно. Возможно. Сосредоточившись на своём напряжении, Иван даже не почувствовал соседней страны. На самом деле он даже прошел мимо него, когда он и Альфред покинули сарай. Германия шёл, чтобы спросить, когда Америка собирается уехать, как вдруг нашёл юношу с Российской империей, страной, которую он не слишком любил в последнее время. Он оставался рядом, ожидая, когда русский уйдёт, но он этого не сделал, и вместо этого Людвиг стал свидетелем их сырой привязанности через их страстные поцелуи и прикосновения. Он удивился и застыл на месте. Как ещё Россия не заметил его: его было довольно-таки видно в этом замороженном состоянии шока. Даже когда Джонс скрылся, а Брагинский прошёл мимо Германии, пришло осознание того, что тот, отнявший у него американца, не кто иной, как Иван, страна намного старше его и Америки. «Почему Россия?» — единственная не поддающаяся объяснению мысль летала в голове Германии. Он сидел в местном баре, вливая в себя напитки, которые ему и не нравились, просто, чтобы напиться и забыться. Его рост, возраст, территория? Что? У этой империи была одна из самых тёмных историй, и всё же молодая красивая, почти незапятнанная страна, такая как Америка, влюбился в него. Почему? Что дал Россия, чего не смог дать Германия? — Людвиг? Людвиг! Донёсся голос брата, но он не обращал внимания. Он просто взял другой напиток, но на середине глотка бутылку нагло выхватили из рук, а жидкость пролилась по всей куртке. Он собирался уже возмутиться, но язык выдавал бессвязные звуки, комната начала вращаться. — Эй, как думаешь, что ты делаешь?! — Пруссия встряхнул младшего за плечи и влепил несколько несильных пощёчин, чтобы эти блуждающие голубые глаза посмотрели на него. — Что с тобой? — Всё! — завопил Германия, оттолкнул от себя брата и, потеряв равновесие, рухнул на пол. Как это жалко. — Всё, чёрт побери! Гилберт схватил его за руку и даже не помог ему устоять. Вместо этого он просто вывел его из бара и отвёл в уборную. Там он сунул его лицо в ведро с водой и держал его, пока Людвиг не начал задыхаться. Выбравшись из воды, он закашлялся и захрипел, но всё равно не смотрел на пруссака, и поэтому тот окунул его снова. На этот раз он держал его дольше, и когда уже оттащил Германию, юноша был на грани бессознательного состояния. — Смотри на меня! Глаза широко раскрылись, и даже сквозь пьяную мглу он встретил алый взгляд немца. Байльшмидт казался расстроенным и оскорбленным состоянием своего брата. И очередной раз засадил ему пощёчину. — Возьми себя в руки! — приказал Пруссия и отпустил его, заставив прислонился к зеркалам. — Позор какой. А сейчас скажи мне, из-за чего ты унижаешься, живо! — А-а, — юноша вдохнул и закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением. — Альфр... Америка. Я видел... кто это был. — О чём ты вообще говоришь? — Гилберт было подумал, что это лишь пьяные бредни, но внезапно вернулся на два десятилетия назад и вспомнил, как Германия страдал от отказа. — Кто? Империя всё старался отдышаться, а вода стекала по лицу и золотым локонам. Он сжал кулаки и ударил в ближайшее зеркало. — Россия! — выкрикнул он, словно проклятие, а затем в поражении склонил голову. — Что? — тот обомлел и приблизился к брату. — Ты сказал «Россия»? Ты уверен? — Конечно! Я видел их... они оба... чёрт! — Успокойся, — Байльшмидт попытался утихомирить пыл младшего, хотя и сам расстраивался из-за выбора Америки. — Я подвёл его! Альфред и я... Я не смог поддержать его в нападении и оставил его, беззащитного, на стене. Россия и Англия, они спасли его, но я... Мне было больно, потому что я был так слаб! На этот раз пострадали плитки рядом с треснувшими зеркалами. Пруссия задавался вопросом, будет ли следующей вещью стена, и сможет ли та разрушиться от силы брата. — Перестань винить себя. — А что мне остаётся делать? Ничего! Я ему не нужен. Разве я не стал сильным? Если так, то почему я недостаточно силён для него? Германия всё ещё влюблен. Гилберту удалось наладить связи между ними и Америкой и избежать всех неловких столкновений, но он не смог излечить сердце брата. Он хотел, чтобы тот был счастлив, но так же хотел, чтобы и Альфред был счастлив. Конечно, ему всё ещё не нравился выбор Джонса. Тем не менее, счастье Людвига появилось раньше Америки, и, честно говоря, для бывшей колонии не потребовалось много времени, чтобы преодолеть что-то тривиальное, например, неудачные отношения. И вот, решив, Пруссия подошёл к брату, поднял его голову и стал убирать волосы с лица, держа его неподвижно. — Есть вещи, которые страна может сделать, сталкиваясь с союзами в неодобрении. Или отвергнуть, или игнорировать. Но если это воспринимается как вызов к привязанности, тогда можно бороться, — проговорил он, посмотрел ему в глаза и продолжил. — Это может быть сделано двумя способами: безболезненным или жестоким. Я бы не согласился ни с одним из них, слишком много умерло в результате того или другого, но помни, что великие вопросы того времени не будут решены речами и решениями большинства — это была большая ошибка 1848 и 1849 годов — но железом и кровью. Германия выглядел ошеломлённым. Он понял всё, что сказал Гилберт, и всё, что он предложил. Когда туман рассеялся во взгляде Людвига, он сузил глаза и обратил взор на брата. — Сколько мне ещё действовать? — Не давай ему больше двух десятилетий. И Германская империя этого не сделал. Он дал России семнадцать лет. ______________________________________________________________________________________ Америке здесь около 18 лет, и в 20-м веке ему исполнится 19 лет в соответствии с его возрастом в 1940-х годах. Исторические заметки: Великий русский князь Алексей действительно совершил замечательный визит в Америку, и американцы показали ему все свои территории. Генерал Джордж Армстронг Кастер и Буффало Билл лично сопровождали его на охоте на буйволов, упомянутой выше. Ему очень понравился визит, и Россия поблагодарил Америку за заботу о князе. «Если когда-либо я перестаю любить» — песня, написанная в год, когда великий князь Алексей посетил США, и спетая ему много раз в разных штатах. Он правильно сказал, что это была его любимая песня, и я решила поставить её как любимую песню России. Восхитительная песня (вы можете посмотреть её на Youtube), и для меня изображает детскую невинную любовь Америки к своему возлюбленному, и именно так были написаны тексты. Очень мило. Россия находился в относительном мире в 1870-х годах и мог посетить ожидающего Америку, но ради того, чтобы помучить вас, ребята, я заставила его императора держать его дома, чтобы решить балканские проблемы, которые объявились чуть позже в этом десятилетии. Германия стала официальной страной в январе 1871 года с объединением немецких государств с Пруссией во главе. В 1882 году Америка получила наибольшее количество немецких иммигрантов за один год. Цифры выросли на 250,630. В настоящее время это самое большое число американских родословных. Боксёрское восстание [1899-1901]. Это также дает нам Альянс восьми стран, состоящий из: Соединённого Королевства, России, Японии, Франции, Соединённых Штатов, Германии, Италии и Австро-Венгрии. Это на самом деле первый раз, когда США приняли участие в борьбе вместе с другими странами/европейскими державами со времен Американской революционной войны. Неудачная экспедиция, упомянутая под Англией, — это Сеймурская экспедиция, состоящая в основном из британских, американских и русских войск, которые были обстреляны и попали в засаду, а затем вынужденные отступить, подвергаясь нападению в отступлении. По-видимому, у многих закончились боеприпасы, за исключением американцев, которые пришли подготовленными со значительным резервом. Но благодаря удаче они нашли форт боеприпасов (где Россия ненадолго уединился с Америкой, прежде чем отправиться обратно в город), запаслись припасами и снова подверглись нападению, но легко отражали боксёров, пока союзные войска не пришли, чтобы спасти их и сопроводить их обратно в город. Ура, появление Австралии. Почему? Потому что австралийцы сражались вместе с британцами в Боксёрском восстании. И Америка, и Австралия в конечном итоге становятся довольно привязанными друг к другу, несмотря на то, что Соединённом Королевстве не нравится влияние плохого американца на пылкую молодую колонию. Таким образом, да, Америка становится своего рода образцом для подражания, поскольку история прогрессирует, и две страны по-прежнему любят друг друга по сей день. Ах, дружба/близость родственничков. Америка и Англия могут сблизиться? Что? Ну, мои прекрасные читатели, как и история, вы не можете вечно держать обиду, по крайней мере, не Америка (особенно если вы хорошо относитесь к ним). Их возрождение отношений известно как «Великое сближение» — период времени, начиная с 1895-1915 годов, когда их плохие отношения были исцелены, и Америка и Англия начали прощать друг друга и создавать один из самых мощных альянсов, когда-либо известных в мире. В Боксёрском восстании русские особенно известны жестокими боями. Изнасилования, членовредительства и другое. Хотя, если быть честным, китайцы были важны для их поселившихся колоний (этакая отплата). Не слишком красиво с их стороны, и несколько американцев видели жестокость и обеспокоились, но дабы не испортить поражённый любовью разум Америки, который этого не замечал, его люди отказываются рассказывать ему о солдатах России, опасаясь хрупкого психического состояния Америки. А, напряжённость между Россией и Японией. Я чувствую приближение войны (кхм, Русско-японская война, кхм). Когда Германия упомянул о провале стены, он имел в виду татарскую стену, которую немцы и американцы должны были защищать. Китайцы вынудили немцев покинуть стену после нападения в начале июля, и это было самым важным из всех оборонительных позиций. Поэтому, как только американские морские пехотинцы оставили на защиту стены своего командира, капитан Джон Т. Майерс сообщил своим людям, что либо сделать это, либо умереть, отступить или заставить китайцев от стены, которую немцы не смогли защитить. Так в начале 2 июля Майерс возглавил штурм, состоящий из 56 британских, русских и американских солдат. В общем, они вынудили китайцев покинуть стену и больше никогда не нападали. Пруссия процитировал часть речи Отто фон Бисмарка, прусского канцлера, чья речь называлась «Железо и кровь», где он в значительной степени заявляет, что Германская империя не будет сидеть сложа руки, и что они будут бороться за государственность, если им угрожают.