Версаль, Франция. 28 июня 1919
Было не больно. Правда не больно. Германия лучше всех научился защищаться от ударов Франции. Но унижение всё-таки ощущалось, особенно когда другие страны наблюдали за возмездием Бонфуа. На бледной щеке появился красный ожог, но у Людвига не было выбора, кроме как молча принимать это. Франция в очередной раз занёс свою руку над головой и попытался ударить его ещё раз. Он разозлён. Он потерял больше всех в войне, поэтому никто не пытался оправдать ни его поведение, ни жестокость по отношению к немцу. Но Франциск, как и остальные, не видел, что Германия тоже многое потерял, и теперь ему приходится иметь дело с чрезмерными последствиями. Сжавшись, готовясь к очередному удару и видя, как Бонфуа снова оттянул руку и направил её на молодую страну. Тот собрался и стиснул кулаки, жмурясь. Но расчет времени был неверным. Ни боли, ни подергивания головой не последовало. Никакого контакта. Подняв глаза, Германия заметил Америку, держащего руку Франции в воздухе. Молодая страна остановил его от очередного унижающего удара. — Этого достаточно, Франция, — заявил Альфред и сдавил запястье Франциска, чтобы вызвать какой-то дискомфорт для француза. Тот ухмыльнулся, вырвал руку и с презрением взглянул сначала на него, а потом на немца, одиноко стоящего перед другими странами. Даже его старшего брата нигде не было видно — нигде, чтобы помочь ему. — Америка далеко, защищена океаном. Даже сам Наполеон не мог тронуть Англию. Вы оба защищены, а мы нет, — ответил Бонфуа, повернулся к Америке и бросил короткий взгляд на Артура, который находился неподалёку, наблюдая за любым движением с поднятой головой. С этими словами Франция развернулся на каблуках и приказал своим людям привести Людвига в зал заседаний. Германия стряхнул руки французов со своих плеч и вошёл в помещение сам. Англичанин тоже приготовился войти, но оцепенел на мгновение, поразившись тишиной в зале, где должен быть подписан договор. Обернувшись, он увидел Джонса, неподвижно замершего в приёмной. Юноша смотрел на дверь выхода, будто на данный момент его единственным желанием было уйти. — Америка? Ты идёшь? — спросил Кёркленд. — Я ни с кем из вас не могу согласиться, — Альфред опустил плечи, повернулся и взялся за ручку на двери. — Подожди, ты не можешь просто уйти, — настаивал Британия. — Мы собираемся подписать договор. — И одну подпись вы не получите, — его взгляд метнулся к Англии. Глаза смотрели сурово, и Артур удивился, что столь молодая страна выглядит как тысячелетняя. — Извини, — с этими словами Америка открыл дверь и ушёл. Он остановился. Снаружи, в коридоре сидел одинокий альбинос. Тот не представлял угрозы, несмотря на французскую гвардию рядом, и американец почувствовал, как сжалось сердце. Подойдя к нему, он глянул на французов, чтобы те как можно скорее удалились из его поля зрения. Пруссия встрепенулся. — Людвиг в порядке? — спросил Гилберт. Он беспокоился о своём младшем брате. Штаты хотел было сказать что-нибудь утешительное, но после всего, что произошло между ним и немецкими братьями, ненависть стала лишь нарастать, словно тошнотворная желчь. Он не хотел этого чувствовать, но это чувствовал его народ, и он не мог просто игнорировать их чувства даже при всём желании. — Нет. Я пытался поговорить с Францией, но он — ноль эмоций. Он с Англией винят его особенно яро. — Несправедливо! — возмутился Пруссия, встал и посмотрел в серьёзные голубые глаза американца. Теперь они одного роста. Байльшмидт почти наравне с ним, если не чуть ниже из-за статуса Америки как победителя. — Раньше они все сражались в бесчисленных войнах. Они знают причины этого. Франция только что получил компенсацию после франко-прусской войны, не так ли? Почему он не вымещает это на мне? А не на Людвиге. — Они уже это сделали, — тяжело вздохнул Джонс. — Ты уже лишился власти над братом, которую когда-то имел. — И этого хватит? Теперь они мучают меня, мучают моего брата. Это несправедливо, и ты это знаешь! — А разве было справедливо напасть на меня, несмотря на мой нейтралитет? — перебил Альфред. Это остановило тираду пруссака. Пруссия стоял с отвисшей челюстью, ища слова, чтобы что-нибудь сказать в ответ на заявление Америки, но как можно было отрицать правду? Пруссак закрыл глаза и сел в поражении. — Да, я сожалею об этом, Альфред, — смиренно произнёс он. Его взгляд упал на чёрные обшарпанные ботинки. Как он мог объяснить юноше, почему это произошло? Как сказать ему, что именно германский Генеральный штаб втайне убедил своего канцлера прибегнуть к неограниченной подводной войне только для того, чтобы заморить Англию голодом? После блокады Великобритании немцы больше не могли продолжать торговлю с Америкой. Что ещё они могли сделать? Даже в этом случае Германия не хотел знать, что Альфред, вероятно, вступит в войну, но Байльшмидт настаивал на этом в попытке победить Британию. Конечно, всё шло не так, как планировалось, и разгневанный США появился быстрее, чем ожидалось. Поверит ли Америка во всё это, несмотря на то, что это правда? Пруссия мог видеть, как расстроен Джонс. Он почувствовал это в его ярости, когда тот вступил в войну и пошёл со своими людьми на фронт. Они все хотели, чтобы война поскорее закончилась, и Германия прежде всего не желал, чтобы Америка принял в этом участие, а сейчас только посмотрите на них. Альфред прав: во всём виноват Гилберт. — Война есть война, — пожал плечами он. — Чёрт, да неужели?! — прорычал Джонс, наклонился и взял того за воротник рубашки, притянув ближе. — Я потерял более ста тысяч человек, сукин ты сын, и ты говоришь мне, что «война есть война», будто это, твою мать, нормально?! Всё верно: это первый раз, когда Америка участвовал в крупномасштабной войне, наблюдая все ужасы, с времён разве что его революции. — Я видел, что вы, фрицы, сделали с Бельгией, видел, что вы сделали с Францией! Теперь ты пытаешься сделать то же самое и с Россией! Пруссия жёстко ударился спиной о стену позади, и когда его ноги врезались в скамейку, его резко отпустили. Он сидел, глядя в размытые горящие глаза Штатов. Его кулаки дрожали, а плечи были подняты и напряжены. Пруссак никогда не видел его таким с тех самых пор... — Я отдал бы тебя на растерзание Франции и остальным, если бы только это не противоречило моей морали, — Америка начал делать более глубокие вдохи, дабы успокоиться. — И я клянусь, что подпишу с тобой ещё один договор. — Ты... отдал бы? — Гилберт поразился его сдержанности. Он не пострадал непосредственно от войны, как Франция и другие, но он также чувствовал гнев. Пруссия никогда не видел такой готовности прощать, несмотря на напряжение между нациями. Это либо взрослость, либо наивность, но тем не менее Байльшмидт не оставит это без внимания. Альфред кивнул и отвернулся. — Мы поговорим об этом после того, как они закончат с твоим братом. Пруссия уловил печаль в голосе юноши, но промолчал. А если бы не промолчал, то ему бы пришлось усомниться в том, что кодекс американского народа спасёт его или брата от досады непосредственно американского воплощения. Бомбардировка его грузовых кораблей... выбора не было. Преднамеренное вторжение в Бельгию и игнорирование конвенции? Опять же, никакого выбора. Но Россия... Пруссия хотел сказать, что это было для того, чтобы успешно вывести своих людей с Восточного фронта, но на самом деле они с Германией замышляли падение Российской империи навсегда. И причиной такого поступка был сам Альфред. Причинить боль. Конечно, он тоже пострадал. Но главной причиной его досады было осознание того, что Иван стоял до конца, из-за чего у него разрывалось сердце. Пруссия же делал это ради незабвенной любви младшего брата. Даже на протяжении всего этого он знал, что любовь Германии к Америке не исчезнет. Если только Джонс начнёт проявлять больше ненависти, это, возможно, заставит его влюблённого брата отстать от бывшей колонии. Раз за разом Штаты предлагал восстановить дипломатические отношения, когда никто этого не заслуживал. Это лишь усиливало чувства Людвига, и Пруссия не мог сидеть сложа руки. Будучи старшим братом, он был обязан дать своему младшему всё, чего тот хотел. Если он хотел мир, то непременно должен был получить его на серебряном блюде, — нет, на золотом. Если желал любви Соединённых Штатов Америки, то необходимо было сразу избавиться от предполагаемого любовника, что они в принципе и сделали. Они отстранили Брагинского от войны, от добычи, от сердца Альфреда. Из того, что он услышал от Америки, Гилберт понял, что, возможно, до него дошли слухи о причастности немцев к революции в России. Он уверен, что юноша думал об этом только как о слухах, и гневался лишь чтобы выразить своё разочарование. Поэтому совсем скоро он забудет всё, что слышал. Пруссия промолчал. Всё было ради Германии. Он делал это для него и только для него. Сейчас, когда его забрали, как старший брат он чувствовал себя бесполезным. Вина за то, что он не смог защитить Людвига и вина за боль Америки не давали ему покоя, и он чуть было не признался во всём, чтобы снять весомый груз вины с своих плеч. — Когда захочешь. Послушай, я знаю, что больше не имею права говорить о Людвиге, но, пожалуйста, когда ты с ним заговоришь... пожалуйста, относись к нему с уважением. Он знал, что Альфред имеет полное право отказаться. В конце концов, никто никогда не вёл переговоров с проигравшими. Но Америка другой. Он справедлив. Он понимал, что другие позволяли гневу затуманить свой разум и просто срывали свою злобу на других народах, стирая их в пыль. — Сейчас, — предложил американец и вдруг начал отдаляться. — Что? Альфред, куда ты идёшь? — Байльшмидт снова встал, наблюдая, как юноша торопливо шагает по коридору к выходу. Тот остановился и развернулся. Его голубые глаза ещё больше погрустнели. Он забыл и о затонувших грузовых кораблях, и о военных потерях: лишь Россия был у него на уме. Пруссак видел это и знал, что он спешит к нему, несмотря на ситуацию. Плохая идея, но кто Пруссия такой, чтобы останавливать его? Гилберту просто стоит понять, что Иван уже другой, и что он больше не смотрит на Америку в том же свете. После того, как чувства Альфреда к империи остынут и он будет готов, Пруссия станет его сопровождающим к Германии для более сильных и многообещающих отношений.Москва, Российское государство. Июль 1919
— Открывайте, ублюдки! Америка снова потянул на себя большую деревянную дверь, после чего толкнул её. Всё это должно было закончиться. Эта революция. Этот разрыв союзников. Эти большевики. Эти коммунистически настроенные порождения ада. Он догадывался, что если это продолжится, Россия изменится. В худшую сторону, более чем вероятно. От одной мысли об этом уже тошнило. Сердце продолжало дрожать в горле, заглушая слова, которые он говорил своим людям для поднятия боевого духа и, в первую очередь, для самого себя. Он заставлял себя думать, что Иван будет в порядке. Брагинский намного старше его и, без сомнения, переживал ситуации и похуже, чем революция. Если это так, то почему Альфред боится? Почему он столкнулся с такой силой около московского дома России? Он делал это, потому что боялся. Боялся потерять его. Потерять Россию. Боялся, что Иван больше не заговорит с ним. Больше не улыбнётся ему. Больше не посмотрит на него. Больше не выслушает его. Больше не откликнется. Но империя действительно слышал Америку, умоляя своего нового правителя отпустить его. — Пожалуйста! — норовясь вырваться из цепей, ревел он, которыми опутал его этот новый самопровозглашённый лидер. — Не запирайте меня, он зовёт меня! Россия мог слышать юношу. Мог слышать его даже через стены подвала, где заперт. Мог слышать, как он звал его. Отчаяние в его голосе заставило всё внутри сжаться, и внезапно Ивана вырвало на него самого. — Именно поэтому ты заперт, — ухмыляясь, проговорил мужчина. Он и его люди с надеждой смотрели на страну, готовую к перевоплощению. — Западным здесь больше не рады. Никакой привязанности к западным нациям. — Пошёл к чёрту! — выпалил Брагинский, и вскоре его одаривают ударом приклада по голове. Оглушённый, Российская империя упал, а цепи, обвитые вокруг него, на которых он повис, усилили хватку. — Очень грубо с твоей стороны так говорить своему правителю, — человек скрестил руки на груди и, повернувшись к мужчине справа, кивнул в сторону России. — Сталин. Тёмноволосый кивнул и подошёл к Ивану. Поднявшись наверх, он отцепил цепи от их крюков на потолке, и русский рухнул на пол. Ленин опустился на колени около него. Взяв в руки его шарф, он притянул его к себе и улыбнулся, душá империю. — Ты перестанешь сопротивляться нам. Наши идеалы теперь твои. Что в этом такого сложного? Тот мальчишка? Хм, только он, не так ли? Отпустив его, человек встал и презрительно глянул на свою жалкую страну. — Имперской России больше нет! — Нет! — Россия срывал голос. Он продолжал слышать крики Америки, а сердце сильнее кололо в груди с каждой попыткой Джонса ворваться в чёртов дом. — Ты теперь Советская Россия! — заявил Ленин. Его пристальный взгляд был напряжённым, но Брагинский не смотрел на него и только мотал головой, чтобы выбросить побуждающие слова из разума. — Нет! — вскрикнул русский, крепко зажмурив глаза и стиснув зубы. Он чувствовал их — события революции. Это больше похоже на гражданскую войну из-за внутренних беспорядков, убийств и сопротивления. Очень больно. Россия был уверен — его разорвут на части. — Ты уступишь большевикам! — Нет! Ивана снова схватили за шарф, и, глядя в глаза Ленина, он мог поклясться, что те светились демоническим красным. — Ты не любишь ни одну западную нацию, тем более Соединённые Штаты Америки! — Н-нет, ты ошибаешься! — вопил Россия. Как этот возможный лидер мог оскорблять его давнюю любовь к юноше, который всегда предлагал свою поддержку и привязанность взамен? — Генерал создал его для меня! Я единственный, единственный, кто остался верен, и он подарил его мне из-за этого! Улыбка мужчины была садистской, он смотрел на него, как на ребёнка, которому промыли мозги. — Генерал просто ошибся. Он показал тебе не ту страну. Глаза Ивана расширились. Как этот человек может так говорить? Как этот человек может быть уверен, что знает Генерала Мороза так же хорошо, как Россия? Как оскорбительно, а это его самодовольное выражение лица... — Никогда, — пробормотал империя. — Он никогда не обманет меня... после всего, что я сделал. — Ему всегда нравилось обманывать тебя. Ты всегда был его любимой игрушкой. Генерал Мороз... лгал ему? Никогда. Зачем, если Россия всегда оставался верным? Именно он открыл ему глаза, когда впервые увидел молодую страну, призывая воспользоваться случаем и полюбить его. Именно он предложил подарить Америке свою колонию в Новом Свете в качестве экстравагантного подарка, затененного всем остальным, что получит американец. Теперь этот человек говорит ему, что Генерал лгал ему почти два грёбанных столетия?! — Ты жалок, — нахмурился мужчина и разочарованно-наигранно покачал головой. — Кроме того, ты ещё даже не стал с ним един. Так что не важно, если ты порвёшь все связи. Глаза защипало, и Брагинскому прилетела очередная пощёчина. Сердце щемило от слышимых слов. Каждое из них — ложь. Генерал Мороз явил ему Америку, как обещанного друга. Россия любил его, а Альфред любил Ивана. — Всё, о чем я прошу, это изолироваться от западного мира. Почему? Потому что ты им не нравишься. Видимо, я понимаю, но ты, товарищ, нет, — Ленин опустился на обшарпанное кресло у входа в подвал. — Ты никогда не был их союзником. Один день ты пожимаешь им руки, а на следующий сжимаешь их же горло, или наоборот. Довольно неправильно, не правда ли, Иван? — Не называй меня по имени! — взорвался империя. — Ты не официальное лицо! Я никогда не приму тебя! — Верно, — кивнул мужчина, потирая колени. — Но ты хорошо держишься, особенно когда он рядом. Революционеры подняли глаза, услышав, как громадная дверь треснула пополам, и раздались крики большевистских войск, которые столкнулись с американцем на первом этаже. Были слышны выстрелы, вопли боли, тела, встретившие свой конец, и нескольких сильная страна швырнул в подвал. — Иван! — звал его возлюбленный. Россия начал задыхаться, сердце снова и снова билось о рёбра. — Иван, где ты?! Он казался отчаявшимся, и несмотря на препятствия, бросавшиеся перед юношей, Брагинский слышал, как тот легко разбирался с людьми Красной Армии, продолжая свой путь к нему. Страна улыбнулся. Америка никогда не откажется от него, и с этой уверенностью он смотрел на окружающих его людей. — Похоже, ваш корабль социализма подбит, — усмехнулся Россия. — Я забуду всю эту революцию, как только вы заплатите за то, что сделали с моей монархией! — Думаешь, я не знаю, что происходит со страной в революциях? — Ленин снова посмотрел на него, как на беспечного ребёнка. — Это правда. Ты забываешь. Ты забываешь тех, кто проиграл. Но помни, дорогой Иван, мы победим, а ты забудешь... его. Ленин встал и развернулся. Он и его люди выстроились вдоль двери, и вскоре этот металлический прямоугольник помялся. Звук эхом разносился по каменным стенам и отражался в груди России. Это Америка. — Иван! — кричал юноша. — Я иду к тебе. Иду, иду! — Альфред, — прошептал Иван потрескавшимися губы сквозь пересохшее горло и закрыл глаза. Джонс такой сильный. Они всегда могли положиться друг на друга. Щелчок. Фиолетовые глаза вдруг распахнулись. Он с ужасом наблюдал, как мужчины готовят оружие. Они собирались застрелить Америку, как только тот войдёт. — Нет! Альфред! — Россия хотел удержать американца от входа в комнату, но его голос воодушевлял, а не обескураживал, и во вспышках оружейных очередей Штаты выломил дверь и вскочил, подняв руки, защищаясь от пуль, летящих на него. Америка размахнулся ногой и повалил сразу троих. Их головы встретились с каменным полом. Он прыгнул на них, сломав им шеи в секунду, повернулся и двинулся на других, стреляющих в него. Вдруг пуля пронзила его руку. Та прошла насквозь и небрежно вырвалась, случайно задев человека за Альфредом, моментально убив его. Левая рука теперь бесполезно висела, но Америка и без неё довольно хорошо справлялся. С помощью всего лишь одной правой он смог сломать ещё несколько шей. Россия напряг конечности и тянул их, пока что-то не хрустнуло или даже треснуло. Цепи. Он вырвался на свободу и..! Брагинский тяжело простонал и рухнул на пол. Джонс швырнул светловолосого мужчину к стене и повернулся к русскому. — Иван! — он рванул к стране, но внезапно дорогу преградил человек, блокируя ему путь к России. Он казался старше, чем остальные революционеры, лыс, глаза его горели. Америка невольно вздрогнул. Но это просто человек. Держащий что-то далеко непростое. Юноша взглянул на это и замер. С широко раскрытыми глазами он наблюдал за шевелящимся, вздымающимся органом в руке мужчины. Бьющееся сердце. Это бьющееся сердце России. Что-то блеснуло — нож. В тот момент, когда он понял, что произойдёт, уже было поздно. — Нет! — выкрикнул Альфред, бросаясь вперед, норовясь схватить орган. Хрупкая вещь была заколота, и белое её покрытие вскоре кровоточило красным, кровь теперь покрывала её цветом, более подходящим для вещества. Америка замер, с ужасом глядя, как сердце меняет цвет. Успех и провал всего. — Нет. Нет, нет, нет! Что ты натворил?! — Джонс оглянулся на Россию, трясущегося на полу, бьющегося в конвульсиях, кричащего в агонии. Американец выбросил из головы все попытки спасти проклятое сердце, поспешил к Брагинскому и положил руку на его бледную щеку. — Иван? Иван, останься со мной. Ты справишься. Продолжай бороться, чёрт возьми! — Слишком поздно, Америка, — сказал Ленин, небрежно бросив истекающее кровью сердце на пол, издавшее противный хлюпающий звук. — Тебе стоит подумать о возвращении туда, откуда ты пришёл. — Никогда не поздно, больной ублю..! — Америку оборвали на полуслове сверкнувшим кинжалом в руке лидера революции. Перехватило дыхание, в горле всё сжалось. Он поднялся с колен и вскоре оказался прижатым к полу. — И-ван! — выдохнул Штаты. Его начали душить обеими руками, сдавливая горло. — Х-хватит! Пытаться защититься одной здоровой рукой бесполезно. Русский буквально собирался выжать из него душу. Одной рукой Альфред держал Ивана за запястье, стараясь оттянуть его от шеи, но без толку. — Иван! — выдал он, после чего стиснул зубы и плотно закрыл глаза. — Россия наш, капиталист, — Ленин подошёл к своей стране, душащего под собой младшего. — Тебе здесь больше не рады. Уходи сейчас же, иначе я прикажу дорогому Ивану убить того, к кому, как он утверждал, когда-то питал неимоверную любовь. Когда-то? Значит, Иван больше его не любит? На лице Америки не было ни одной эмоции, кроме негодования. Он просто отпустил его. Хватка на запястье России исчезала, и Альфред беззащитно отдал свою жизнь исключительно в руки Брагинского. Удушающий захват затянулся. Джонс чувствовал, что лицо леденеет от отсутствия кровотока. Без сомнения, кожа посинела. Но он всё равно отказывался бороться. Взглянув на Россию, он улыбнулся. Грустно и печально, но в его голубых глазах не было ненависти. Только любовь. Если у Ивана ещё оставались сомнения, то всё, что нужно было сделать, это посмотреть в его голубые глаза, которые всё ещё любили его. Америка не стал бы драться с тем, кто ему так дорог. — Убить американца, — приказал Ленин, наклонившись к Россией и смотря на уже не сопротивляющегося юношу. Душить прекратили. Руки русского ещё сжимали горло американца, но оставались без всякого давления. Почему? Вид слезы, скользящей по щеке Альфреда, вывел его из транса. Он ужаснулся. — Альфред? — приглушённо произнёс Россия, отстраняясь. — Что я наделал? Что вы заставили меня сделать?! Когда взгляд Ивана встретился с Лениным, мужчина указал на сердце, медленно бьющееся и кровоточащее на холодном каменном полу. Америка неподвижно лежал рядом. — Ты пытался прикончить его, потому что он попытался убить тебя, — соврал Ленин, и Россия задрожал, не веря. — Почему? Ты говорил, что любишь меня, Альфред! Тот поднялся, приложив немалые усилия, но не мог сказать ни слова. Русский повредил ему голос на некоторое время. Он открыл рот, как бы протестуя, но, конечно, ничего не сказал. Растерянный, он попытался подойти к Брагинскому, но Ленин снова встал на его пути. — Ты и так причинил моей стране боль своим блудливым обольщением, — презрительно начал революционер. — Уходи, живо. Теперь ты здесь неугоден. Америка прикусил губу. Будто вот-вот заплачет, но за исключением одной маленькой слезинки, которая остановила Ивана, Джонс держал глаза сухими. Он с тоской посмотрел на Россию, который свернулся калачиком и ежесекундно содрогался. С мужчинами, угрожающими ещё большим насилием, у него не было другого выбора, поэтому он ушёл. Но он старался оставаться как можно дольше.Российское государство. 14 сентября 1919
— Разве ты не должен вернуться домой, Америка? Юноша развернулся к своему послу, которого собирался сопроводить в доки, прежде чем присоединиться к последней армии в Сибири. Горло значительно зажило, и он снова заговорил, хотя о некоторых вещах предпочёл бы молчать. — Я собирался, — ответил Америка, наблюдая, как посол запирает двери посольства США, основавшегося более ста лет назад. Теперь всё было напрасно. — Просто собираюсь присоединиться к ребятам и убедиться, что у них имеются расписания, чтобы вернуться домой, прежде чем отправиться к Вилли. — Как скажешь. — Что, думаешь, что я не должен? — Альфред упёр кулаки в бока, опровергая предложение посла. — Дело не в этом. Он любит тебя видеть. Просто... — темноволосый мужчина осмотрел опустевшее здание, которое когда-то часто посещал Россия в поисках новостей об Америке. — Это место, понимаешь? Тебе здесь становится плохо. Не я один это вижу. Тебе нужно уехать, Америка. Как и думал посол, его страна вертелся вокруг этого чувства и не находил покоя. Плечи юноши опустились, а глаза потемнели от ужаса. — Ты должен уйти, — повторил мужчина, запрыгивая в грузовик, чтобы вывезти американцев из России, поскольку люди ясно дали понять, что те больше не приветствуются. Эти три слова резонировали в сознании Джонса, и прошло всего несколько месяцев с тех пор, как Иван был так близко, но тот человек остановил его. Он остановил каждого. Альфред знал, что должен, но у него была миссия увидеть своих военных в Сибири, куда двинулся Англия. Эти двое мало разговаривали, и странности были засвидетельствованы Японией. Оба тоже готовились к отъезду. Посол прав. Это место, эта страна вызывали у него тошноту, и после посещения своих людей и организации проезда он уехал. Сказал себе, что не будет оглядываться назад, но в течении всего пути домой Америка наблюдал, как исчезает часть Земли, место рождения России, его дом. Даже покинув его, Штаты смотрел на восток и задавался вопросом, мог ли он сделать что-то ещё. Его люди не должны видеть его, и им, безусловно, не нужно видеть, как он плачет, поэтому он не боялся и высоко держал голову рядом с своим президентом, распространяя взгляды и сказки, что он — спаситель Великой войны, который с удовольствием впитывал как губка засоряющие бесполезные эмоции, грозящие выплеснуться в самое неподходящее время. Занятость также помогла. Одна из его последних поездок в Европу — визит в Германию, где он сидел и подписывал несколько документов, составленных в виде официального договора.Берлин, Германия. 25 августа 1921
— Ещё раз спасибо, Альфред, — улыбался Пруссия. Америка собирал подписанные бумаги. — Прости Людвига за то, что он не остался после подписания. Он немного простудился. — Да, я догадался, — пролепетал Джонс, вспомнив хриплый голос Германии при приветствии. Без единого слова Америка вынужден был уехать. — Эй, погоди, что за спешка? Знаю, что в Берлине больше не на что смотреть, но не оскорбляй нас как хозяев, просто так уходя, — настаивал пруссак, подошёл к американцу и положил руки ему на плечи. Тот повернулся к нему. Гилберт вдруг заметил, насколько потухли его глаза. Знал, что он побывал в России, знал, что стало с этим визитом, но не знал, что это отнимет у него так много жизни. — Всё в порядке, Альфред? — спросил он, пытаясь ослабить напряженность между странами. — Мои люди хотят, чтобы отныне вы обращались ко мне как к Америке, — монотонно заявил Америка. Очень неподобающе для его нормальной личности. Пруссия нахмурился, но кивнул. — Очень хорошо, я понимаю. Но останешься ненадолго? Нам обоим не помешала бы небольшая компания — ну, компания, которая не враждебна, — но это американца не убедило. Он долго смотрел на бумаги в своих руках, до тех пор, пока слова на страницах не начали танцевать, словно ожив. — Мне действительно нужно вернуться домой, — Байльшмидт уловил тревогу в его голосе. — Я нехорошо себя чувствую, — признался Америка. Пруссия не в праве его останавливать, и с грустной улыбкой он помахал ему, беспокоясь за его здоровье. Пруссия смотрел, как тот садится в свой грузовик. Германия вошёл в комнату. — Всё, он ушёл, — сказал Гилберт. Младший приблизился к нему, глядя в окно, как американский конвой скрывается за холмом. Людвиг молчал, а его усталые голубые глаза отражали тоску. Сердце прусса сжалось при виде столь замкнутого брата. Когда они только начинали, и когда Германия, наконец, стал официальной страной, Пруссия стремился дать ему всё. Признание, колонии, деньги, всё. Но отношения? Легче сказать, чем сделать. Пруссия никогда не был хорош в этих вещах. Он тоже влюблялся в своё время, и даже по сей день чувствовал, как звенят сердечные струны при виде её. Независимо от того, сколько битв он выиграл и сколько врагов одолел, он по-прежнему был трусом, который даже не может победить свои чувства. Когда Германия влюбился в Америку, немец поклялся, что ему никогда не придётся чувствовать то, что чувствовал раньше он сам. Но, к его глупости, он решил официально ухаживать за кем-то, кого для начала стоило бы обеспечить альянсом, военной мощью и, возможно, несколькими колониями в качестве любовных подарков. Людвиг был готов ко всему, пока Альфред не отклонил его приглашение. Пруссия честно не ожидал такого исхода. Эти двое идеально подходили друг другу. Оба молоды, сильны, здоровы, и оба быстро росли. Почему этот союз потерпел неудачу? Пруссия и Германия восприняли это как проявление любви слишком поздно. Теперь Людвиг стал похож на своего брата — смотрит на то, чего не может иметь и, возможно, уже никогда не сможет. Гилберт ненавидел видеть его печаль, и то, что он заболел финансовым кризисом, также означало то, что он страдал и от любви тоже. Так же, как и Джонс. Байльшмидт заметил это в глазах Америки, в его походке. Брагинский изменился за время Октябрьской революции, и новая политика его лидера заключалась в том, чтобы разорвать все связи с западными странами, и особенно с Альфредом. Он не совсем понимал, что происходит в России, но слышал достаточно, чтобы сложить воедино то немногое, что он знал и что, вероятно, произошло. Рассказы о расстреле монархии, о свержении императорского правительства, о закрытии посольства США. Как всё это произошло? Пруссия помнил, как Иван тосковал по юноше и как переживал из-за этого. Он бы не солгал, сказав, что счастлив после этих изменений, хотя и был уверен, что только Пруссия и Германия знали о тайном ухаживании, но всё же... Америка слишком молод, чтобы выглядеть также, как Людвиг. — Ты будешь ждать его, — приказал пруссак и положил руку на широкое плечо брата в знак поддержки. — России больше нет. Когда тебе и ему станет лучше, ты пойдёшь к нему и будешь ухаживать за ним. Слышишь? — Он зол на меня, — тот склонил голову. — Сколько раз тебе повторять, что это не твоя вина? Война есть война. Заключаются договоры и союзы. Что ты должен был делать, когда на тебя давил Австрия? — Честь альянсов, — кашлянул Германия. — Ага. Америка может быть расстроен, но меньше, чем другие. Тем не менее, ты подождешь несколько десятилетий, прежде чем приблизишься к нему, слышишь? — Как? Я не могу даже выйти из дома. — Как только долги будут выплачены, ты сможешь идти, — напомнил Гилберт, пытаясь сохранить долю харизмы и быть оптимистом для подавленного брата. — А что, если он снова с кем-то встречается? — юноша наконец посмотрел тому в глаза. Старший нахмурился и взял брата за челюсть, чтобы решительно встряхнуть его. — Не встречается! Он ранен. Очень. Он ещё долго не будет искать отношений, и когда он над этим задумается, ты будешь рядом с распростёртыми объятиями. Понял? — Да, — ответил немец, и Гилберт похлопал его по спине. — Молодец, а теперь мне пора идти. Ты знаешь других. Если они увидят меня в твоем доме, то устроят истерику. Я буду навещать тебя каждые несколько месяцев, чтобы следить за твоим здоровьем. Отдыхай, а потом приступай к работе, чтобы отплатить им. Я сделаю всё возможное, чтобы помочь. Позже, Запад. Германия молча глядел, как его брат, тот, кто жил с ним (или тот, с кем он жил) до конца Великой войны, уходит, вынужденный отстраниться по договору Франции. Расстроенный и больной, ужасное сочетание. Но даже в этом случае он не мог не улыбнуться исходу своего плана и плана брата разделить Россию и Америку. Это сработало, и теперь все, что требовалось, это немного времени, пока Германия снова не попросит руку Альфреда в третий раз.Вашингтон, Соединённые Штаты Америки. Сентябрь 1921
— Вот договор, сэр, — Америка буквально искрился от гордости. — Я же говорил, что заставлю их подписать его героическим путём. Президент добродушно улыбнулся и посмотрел на бумаги. Альфред хотел было засмеяться, видя, как эти густые брови мужчины напоминают ему Англию, но воздержался, не собираясь о нём вспоминать. Он не хотел думать ни о ком из европейцев, если уж на то пошло. — Очень хорошо, Альфред, — похвалил президент Гардинг. Но когда он взглянул на страну, ему показалось, что тот выглядит каким-то печальным. Плечи опущены, глаза потемнели от унылых мыслей. — Альфред? — зов правителя вытащил Штаты из собственных мыслей, и он быстро расширил глаза и выпрямился, улыбаясь. — Всё в порядке, дорогой? — Конечно. Я только что уговорил Германию подписать наш договор. Я наконец-то уехал из Европы и вернулся домой. Наша экономика процветает. Жизнь просто великолепна! — Избавь меня от своего фальшивого оптимизма, — скрестил руки Гардинг, прожигая Джонса взглядом. — Я знаю, что там произошло. Уилсон мне всё рассказал. — Да, война — это ад, не так ли? — усмехнулся Альфред. — В любом случае, может, хватит с меня печального прошлого? — Нет, — бросил мужчина, откинувшись на спинку стула и пристально наблюдая за страной. — Почему бы тебе не расслабиться? Ты это заслужил. Он видел его насквозь, старающегося занять себя всем, лишь бы не думать о прошлом. Но мужчина настаивал, чтобы юноша перестал разъедать себя изнутри. Уже ведь двадцатые годы, новое процветающее десятилетие, несмотря на недавний выход из войны. — Ничего? Совсем ничего? — Ничего, — заключил Гардинг. — Хорошо, — вздохнул Америка. На губах растянулась улыбка, а зубы сверкали при свете ламп. Президент внимательно наблюдал за ним, невзирая на странную тишину. Он искал какие-либо признаки дискомфорта в своей стране, но до сих пор юноша хорошо скрывал себя. — Отпуск! — обрадовался США и поднял руки вверх. Он замер на мгновение, и Гардинг удивился. Когда ж подобное было в последний раз? Он, несомненно, сбил президента с толку и задался вопросом: не было ли то, что сказал ему предыдущий президент, ложью? — Как ты думаешь, куда мне пойти? Назови место, Уорри, — подмигнув, засмеялся Джонс. — Как насчёт твоего дома? — Ха, почему? Там скучно, — надулся американец, президент моргнул. С каких это пор его страна начал так себя вести? Странно и немного тревожно. — Тебе нужно отдохнуть. Ты сделал нам добро, Альфред. Теперь твоя очередь перевести дух. — А что, если я этого не хочу? — Тебе нужно, сынок. Если ты этого не сделаешь, я могу просто заказать его на тебя. Представь себе день, когда люди откажутся от настоящих дней отпуска, — пробормотал Гардинг, положив бумаги в папку на столе, и вернулся на своё место перед Америкой. То, что он увидел, заставило его вскочить со стула, осторожно выйти из-за стола и приблизиться к стране. Америка. Стоит в том же положении, что и раньше. Руки опущены вниз, улыбка ещё присутствует, но на щеках были видны дорожки прозрачной жидкости. Его глаза. Он плакал, и видимо, даже не знал об этом. — Альфред? Гардинг подошёл ближе к юноше и протянул руку, чтобы коснуться его, но Джонс заговорил раньше. Он не смотрел в глаза, даже не повернул голову к человеку, начиная: — Если я ничего не делаю… тогда я думаю об этом… Я не хочу об этом думать… потому что мне больно… это так больно! Его губы задрожали. Он закрыл глаза, и из них полились тяжёлые, горькие слёзы. С дрожащими плечами и сжатыми кулаками Америка рыдал. Гардинг притянул его к себе. Юноша положил голову на плечо мужчины и задрожал. — Нормально иногда выплёскивать всё наружу, — президент погладил его по спине, утешая. Он знал, что пройдёт много времени, прежде чем Альфред оправится от смерти Российской империи, зная историю их тайных отношений, но Гардинг верил, что благодаря отдыху он сможет облегчить себя и лучше примириться с этим. Америка отстранился, закрывая покрасневшее лицо, но изо рта вырвались сдавленные рыдания, колени подогнулись, и он упал на пол. Мужчина ахнул и опустился на колени. Обхватить его руками и попытаться поставить на ноги — единственное, что он мог сделать. Горе страны было столь же разрушительным, как и горе человека, но длилось гораздо дольше. Президенту было тяжело слышать эти крики своей нации, видеть его в таком состоянии. Если другие государства увидят это, то, возможно, нападут. Он был официально в ослабленном состоянии, и Гардинг просто не хотел этого. Отпустив юношу, он поднялся и бросился к тележке, где находились различные напитки. Он взял бутылку и кружку, побежал обратно к плачущему Америке и вылил содержимое в стакан. — Выпей это, Альфред. Это поможет тебе успокоиться, — настаивал Гардинг, помогая стране удержать напиток в дрожащих руках, и прижал его к губам. Джонс едва справился с рыданиями, открыл рот и сразу выплюнул. Он просто ещё не привык к алкоголю. Мужчина не сдавался. Ему нужно было, чтобы юноша оставался сильным, по крайней мере, для видимости, и крепкий напиток, как правило, обманывал всех. Он налил ещё и предложил его стране. Америка смотрел с неохотой, но благодаря заботе своего президента, лидера и командира, он делал, что было велено, и пил, пил, пил, пока не забылся.РСФСР. Январь 1922
Россия заслужил это. Россия заслужил это. Он заслужил всё это. Это всё его вина. Даже через закрытые уши Россия мог слышать мучительные крики своего народа, как люди умирали на улицах, в полях, в своих постелях, зная, что они не смогут прожить ещё один день. Многие умирали, и все это из-за России. Ему не нужно было подчиняться большевикам. Не нужно было позволять Красной Армии победить. Ему не следовало этого делать… с Америкой… он душил его… пытаясь его убить! — Н-нет! — кричал Иван. Больше не в силах слышать эти крики, он встал с пола и выбежал в зимнюю метель, бушующую вокруг. Одет не по погоде, но это не имело значения. Брагинский бежал и бежал, сжимая руками свою голову, а крики становились все громче и громче, пока боль умирающего народа не захлестнула тело, и он рухнул на ледяную землю посреди снежной пустоши. Сильный снегопад обрушился на русского и почти накрыл его, если бы не пронизывающий ветер, который обдувал его тело. — Заставь их остановиться… Генерал Мороз, останови их! — Россия дрожал. Крики были настолько громкими, что он едва мог слышать ветер, завывающий около него, не говоря уже о рычании животного. Услышав угрожающий звук, Иван поднял глаза и увидел существо. Зубы обнажены, а шерсть на затылке встала дыбом. Прекрасное создание, чисто белое, как окружающий снег, но оно представляло опасность и угрозу, что кружила вокруг Брагинского. «Ты не сможешь убежать от них. Они от тебя, а ты от них. Они умирают, ты умираешь. Какой веселый круг жизни.» — Что я сделал не так? Чем я тебя разозлил? Ты! Ты хотел этого! Волк, казалось, посмеивался над ним, словно он говорил от имени Генерала. Может, так и было, а может, Россия сумасшедший, как и говорят другие. «Я оставил тебя одного в покое на последние два столетия, и ты смеешь обвинять меня во всём? Ты?! Твои решения привели к этому, твои союзы и твои разорванные отношения.» — Разорванные отношения? — засомневался русский. — Альфред? Волк встрепенулся, начал грести снег задними лапами и снова продолжил бродить вокруг России. «Ах, да, какая прелестная вещица. Я так рад, что тебе понравилось смотреть на него сквозь стеклянную стену. Ты мог трогать его, как тебе вздумается, но ты решил, что я солгал о том, что сотворил его.» — Ты солгал?! — закричал Иван, вспомнив, как Ленин сообщил ему, что Генерал не Америку создал для него. «Как ты смеешь спрашивать меня в таком тоне?» — белый волк зарычал, являя свои красные десны. Брагинский почувствовал, как холодок снова пробежал по нему, впиваясь в тело. «Я не обязан отвечать, но ты забавляешь меня своими жалкими попытками понять то, чего никогда не поймёшь.» Волк приблизился, и вдруг из него вышел призрак Генерала. Дух, которого Иван знал с рождения. Опустившись на колени, призрак положил руки на холодные щеки России. Брагинский вскрикнул, лёд начал покрывать кожу, ползти к глазам и вниз по шее, на которой нет шарфа, что смог бы защитить его и согреть. «Он — моя смерть. Он — тепло в моём царстве холода. Солнечный свет в моей ночи. Мягкость против моего горя. Он живой, я мёртвый. Он мёртв, я жив. Выбирай его или меня.» Что он говорит? Почему Генерал говорит это? «Я — твоя защита, а он — твоя погибель», — сказал старый призрак, гладя русского по щеке и убивая клетки кожи страны. — Нет! — тот отвернулся и упал на колени в холодный мокрый снег. — Зачем ты создал его и сказал мне, что он мой, когда ты сам этого не хотел?! Почему ты так жесток со своим верным слугой? «Я был к тебе более чем снисходителен. Я даже опустился так низко, чтобы дать тебе желание твоего сердца. Он твой, пользуйся. Но теперь знай, что если ты это сделаешь, то непременно умрешь. Без моего присутствия у тебя ничего нет.» — Ублюдок! Зачем, зачем заставляешь меня страдать? Это то, чего ты хотел? Ты хочешь, чтобы я убил его? Ты хочешь, чтобы я изолировался в твоих владениях? Ответь мне! «Да. Я знал, что ты выберешь меня, потому что я твой Бог, а ты мой верный слуга.» — Я забуду тебя, клянусь! Россия закрыл уши от шума вокруг и плотно закрыл глаза, чтобы не видеть духа перед собой. Генерал усмехнулся, подлетел ближе к Ивану и положил руку на его голову, наблюдая, как ледяные кристаллы замораживают пряди волос. «Ты безнадежный дурак. Хочешь увидеть того, на кого так глупо возлагаешь свою любовь?» Перед глазами появилось видение. Америка лежал на диване, его тело дрожало, а руки тряслись. Он положил голову на колени своего президента и плакал. Мужчина пытался утешить его, нежно поглаживая по золотистым волосам, но с губ Альфреда явно срывались крики. Брагинский не мог слышать их, но буквально чувствовал. «Ты хотел, чтобы я остановил крики людей, да? Так и будет. Вместо этого услышь его.» Россия вздрогнул, руки зажали уши. Крики Америки были громкими, полными боли и агонии. Они хуже, чем крики его людей, потому что они кричали от страха смерти. Джонс плакал о потерянной любви, от мучений и боли разбитого сердца. И Иван вызвал эти крики. Это его вина. Это он во всём виноват! — Прекрати это! — отрывисто крикнул русский и упал лицом в снег, словно мёртвый. Лежал и ждал, когда смерть заберёт его. Если это случится, то Америке больше не придётся плакать. Он будет знать, что тот, кто причинил ему столько боли, ушёл, и снова сможет улыбаться. Это то, чего он хотел, верно? «Твой народ выбрал меня, Россия. Ты выбрал меня. Со временем ты забудешь свою любовь…» — Нет! «…и ты принесёшь мне жертву…» — Нет! «…и ты снова станешь сильным. Гораздо сильнее, чем за время моего отсутствия.» — Нет! — вскрикнул Брагинский и посмотрел на Генерала глазами, полными ненависти. — Надеюсь, он убьёт тебя! Надеюсь, ты исчезнешь с этой земли и никогда не вернёшься! Генерал опять усмехнулся. «Я? Я Бог!» — и уставился на него пустыми глазами. Россия попытался встать, но, подняв взгляд, ужаснулся от увиденного. «Вот видишь? Я прожил много жизней, и каждый раз я видел, как мир губит самого себя. Я постоянно возрождаюсь, и однажды я буду снова разрушен. Я видел, как миллионы наций поднимались и падали. Некоторых я направлял, некоторые отклонялись от меня. Но именно я! Ты и он в их числе. Разные имена, но одинаковые формы. Ты тоже не послушал меня в тот раз, и вы оба погибнете. Интересно, как будет выглядеть этот конец. Теперь отдыхай, отдыхай и забудь. Пусть твой разум раскрошится, а тело будет заморено голодом. Я восстановлю тебя и сделаю сильным.» — Тогда отдай его мне, — прошептал Иван. Генерал положил руку ему на глаза и закрыл веки. Затем улыбнулся и кивнул. «Да, так же, как ты чуть не убил его раньше. Если побежишь к нему, я исчезну, и ты тоже. Если присоединишься ко мне, он перестанет… Весёлая игра, которая всегда повторяется.» Посмотрев вниз, дух заметил, что русский не двигается. Генерал Мороз улыбнулся и рассеялся в метели. Люди найдут его. Исцелят его. Он станет чем-то новым, но никогда не исчезнет. Никогда. Неважно, сколько раз он перерождался. Генерал наслаждался попытками страны доказать свою верность снова и снова, принимая смерти его людей. Некоторые вещи никогда не изменятся, но смерть Генерала — смерть его слуги. Это что-то, что он никогда не скажет ему, или, по крайней мере, никогда не вспомнит. После того, как разум, душа и тело Брагинского были уничтожены, его сердце сдалось, и процесс перерождения начался заново с зимним духом в качестве зрителя. Некоторые вещи никогда не изменятся. Генерал позаботится об этом. Поэтому он держался поближе к России, когда его люди отыскали его и принесли домой, где согревали огнём, водкой и рассказами о доминировании над западными странами, особенно над молодой растущей державой. Иван ничего не делал, только слушал и позволял этим словам изменять его сердце. ______________________________________________________________________________________ Исторические заметки: Временные рамки: Первая мировая война [28 июля 1914 — 11 ноября 1918]. Версальский договор был не слишком популярен среди американцев, и поэтому они решили подписать отдельный договор с Германией: мирный договор между Соединёнными Штатами и Германией. Когда Франция говорит, что «Америка далеко, защищена океаном. Даже сам Наполеон не мог тронуть Англию. Вы оба защищены, мы — нет», для Америки это была цитата французского премьер-министра Жоржа Клемансо президенту Вудро Вильсону после того, как американцы объяснили, что расстроены договором Франции, полагая, что он слишком суров к немцам. Пруссия больше не контролирует Германию и не имеет права с ним разговаривать — это ссылка на смещение кайзера Германской империи Вильгельма II, который был вынужден покинуть свой трон, когда империя была распущена. Он был прусского происхождения, как и другие императоры Германской империи, и Пруссия главенствовал над ним, потому что его короли были королями Германии. И, хотите верьте, хотите нет, но немцы сыграли важную роль в революции в России, особенно потому, что они отправили Владимира Ленина (да, тот самый человек, пытавший и формирующий Россию) обратно в Россию, чтобы начать восстания, поддерживать беспорядки и свергнуть царя, а затем убить его [Романовский расстрел 17 июля 1918 года]. Ура революции! В то время как немцы были похожи на кукловодов, их главной задачей было вывести Россию из войны, чтобы они могли сосредоточиться на Западном фронте и вывести свои войска с Восточного фронта, который они держали против России. Это сработало, и Россия вышла из войны по вышеуказанным причинам. Кроме того, немцы, по-видимому, не хотели вовлекать США в войну, так как уже понабрались врагов, но-о-о у них реально не было выбора. Англичане заблокировали их от любых поставок, продаваемых американцам, поэтому те могли торговать только с союзниками. Да, нехорошо, поэтому немцы пытались «обескровить» Англию, топя американские корабли, перевозящие провизию, таким образом, раздражая американцев, тем самым заставляя конгресс объявить войну. Честно говоря, чего ещё они ожидали? Русская революция/Гражданская война в России создали две отдельные армии. Белая Армия, которая была за империализм, и Красная Армия, которая была за коммунизм и социализм. Когда Ленин наносит удар в сердце России, белый цвет является олицетворением сопротивляющейся империалистической Белой Армии, но затем кровоточит красным цветом в знак того, что коммунистическая Красная Армия в конечном итоге победила. Простая визуальная символика. Примерно в это же время мы видим экспедицию Белого Медведя и американский экспедиционный корпус «Сибирь», из которых несколько тысяч американских солдат были отправлены в Россию вместе с другими союзными гарнизонами, чтобы остановить восстание и бороться с растущей Красной Армией. Но в конце концов всё провалилось, и американцы, знающие, что теряют хорошего союзника, не хотели, чтобы русский народ видел в них вторгшуюся империю, и поэтому отозвали своих людей. После большевистской революции президент Вудро Вильсон поручил американским дипломатам воздержаться от официального и неофициального признания нового большевистского правительства. Посол США Дэвид Фрэнсис оставался в России до ноября 1918 года, но так и не был заменен. 14 сентября 1919 года посольство США в России закрыло свои двери. Кроме того, кто-нибудь из вас, милые читатели, может заметить, что Америка становится, ну, Америкой. С его, «Я герой!», гэгами и прочим. Но это начинает появляться здесь не просто так. Во-первых, чтобы скрыть боль в сердце, а во-вторых, вот что: после Версальской конференции президент Вудро Вильсон заявил: «Наконец-то мир узнал Америку как спасителя мира!» Вот оно, пожалуйста! Вот где его герой действительно начинает проявляться! Я имею в виду, что это было несколько раньше, но он в основном изолировал его, пока мистер Уилсон не сказал это, и не позволил ему впитаться в мозг Америки. Америка сейчас вступает в «ревущие двадцатые годы», которые печально известны благодаря богатым людям, выпивке, курению, азартным играм и всему этому джазу. И Америка будет делать многое, что может отвлечь его от расстройства, то есть до тех пор, пока не наступит похмелье (кхм, кхм, Великая депрессия, кхм). 1921-1923: Великий голод в России. Массовый голод в России, усугубленный войной и политическими потрясениями, унёс жизни более семи миллионов человек в 1921–1923 годах. Несмотря на отсутствие официальных отношений между Соединёнными Штатами и Россией, правительство США оказало значительную помощь русскому народу. Я хотела бы, чтобы Америка рискнул прийти, но он всё ещё убит горем, плачет, топит свою душу в алкоголе, как вы могли видеть. Генерал Мороз затрагивает здесь некоторые деликатные вопросы и предполагает, что мир был переделан бесконечными сменами цивилизацией за цивилизацией. Возможно? Возможно. Не знаю, но концепция подчёркнута. Если это так, то будет ли этот результат отличаться? Генерал Мороз, кажется, знает всё, да? Ну, узнаем по мере развития истории. И, наконец, Россия стал тем Россией, которого мы знаем! 1922: создание Союза Советских Социалистических Республик. Большевики в конечном счёте одержали победу над «белыми» и начали централизацию власти в руках более могущественных большевиков в Москве. К 1922 году Россия, Беларусь, Украина и Закавказье (Грузия, Армения, Азербайджан) присоединились к Союзу Советских Социалистических Республик (СССР). Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан, Казахстан и Киргизия присоединились к Союзу в последующие годы. Ура Советской России!