Promised to Me

Вашингтон, США. 16 октября 1962

Америка побледнел. СССР же не станет. Не посмеет. Неужели? — Что Вы сказали? — прошептал Альфред, уставясь на босса, чьё лицо было так же бледно, как и его собственное. — Отчёты там, если ты хочешь взглянуть на них, — выдохнул Кеннеди, слегка подтолкнув папку, лежащую на столе, и продолжил пытаться сохранить спокойствие по поводу сложившейся ситуации. Джонс быстро схватил её и пролистал отчёт. Глаза расширились от ужаса при виде распечатанных изображений. Оглядываясь на своего лидера, он заметил, что тот неохотно смотрит ему в глаза. Зло нахмурившись, Америка бросил папку обратно, тем самым столкнув другие безделушки рядом. — Эти чёртовы ядерные бомбы! — закричал он, хлопнув руками по столу, заставляя президента посмотреть на него, но мужчина отводил взгляд по неизвестной причине. — Я знаю, — мягко произнёс Кеннеди. — И ты спокоен? Куба в ста пятидесяти километрах от меня! — Я знаю, — повторили ему. — Тогда какого чёрта ты просто так сидишь?! В голосе Штатов слышались нотки отчаяния и истерики. Он обращался к своим президентам за ответами, и если те ничего не могли придумать, то на его плечи ложилась громадная ответственность за принятие решений, а Америка зачастую не делал правильный выбор. — Ты считаешь меня некомпетентным, Альфред? Американец в замешательстве моргнул. Почему он спрашивал об этом? Разве он не должен быть более озабочен этим насущным вопросом? Страна не ответил. Кеннеди вздохнул. — Они делают это, потому что считают меня слабым, — должно быть, под «они» босс имел в виду русских. — Тогда докажи, что это не так! — вновь потребовал Альфред. Президент, наконец, посмотрел на него. — Я нападу. Клянусь Богом, нападу. — Нет, — приказал мужчина, качая головой. — Мы не можем применить силу. — Да ну? Потому что Куба старается сделать это! — А что подумает Англия? — Мне плевать, что он думает! — Как насчёт Франции, Канады, Германии? Когда ты слишком занят стрельбой по кубинцам, что помешает СССР захватить Западный Берлин? — вопросы ошеломили Америку. Он был слишком взбешён, чтобы думать о возможных последствиях. Президент же обдумал каждую возможность, как только узнал об этом. — Очевидно, ты не перестаешь думать без кулаков, Альфред. У тебя и так мало друзей, и ты готов бросить их, тягаясь с Кубой? — Нет, не с Кубой. С СССР, — заявил США. — Ты же знаешь, что он собирается сделать. — Тогда что бы сделал ты, м? — Кеннеди откинулся на спинку стула и прищурил глаза. — Покорил бы Кубу? Сделал его своим государством? А что с Западным блоком? Уверен, если Советский Союз увидит, что ты делаешь, он может также испытать свою удачу в доминировании на территории. — Мы разные, и ты это знаешь! Как смеет его президент, его командир и начальник приравнивать его к этой коммунистической мрази? — В твоей голове, может быть, но для мира? Вы оба просто жадные разжигатели войны, — отрезал Кеннеди, не заботясь о чувствах своей страны. — Я пытаюсь защитить себя! — срываясь, вопил Америка. Его трясущиеся кулаки стали объектом пристального взгляда босса. — Я не могу... Я не позволю другой стране доминировать надо мной. Только не снова. Я не позволю никому вокруг меня иметь столько власти. Я не позволю! Президент мог видеть, насколько встревожен Джонс. Маккартизм уже поколебал его решимость в предыдущее десятилетие, и он боялся, что теперь это состояние вернётся из-за нахлынувшего кризиса на руках. Быть мировой державой трудно, особенно такой молодой и такой эгоистичной. Но он должен быть таким, иначе его растопчут — скорее всего, до смерти. Кеннеди ещё не было, когда мальчик впервые взялся за оружие, чтобы защитить себя тогда, в восемнадцатом веке, но он знал, что эта молодая нация, стоящая перед ним, никогда не отпустит свою свободу. Он и раньше испытывал страх, был близок к доминированию. Альфред боялся того, что это произойдет снова, как и он. Но президенту нужно сохранять спокойствие так же, как это делали его предки, которые помогли сформировать мышление страны многие столетия назад. — Насколько жестоким ты собираешься быть, чтобы спасти своё достоинство? — мужчина вздохнул и посмотрел на свои сложенные руки. Наклонившись вперёд, он придвинулся ближе к столу и упёрся локтями в деревянную раму. — Я заставлю Бразилию поддержать меня. И Аргентину тоже. Венесуэлу, Колумбию, я заставлю их помочь мне, — мрачно поклялся Штаты. Кеннеди нахмурился. — Это родственники Кубы. — Знаю, — сообщил Америка, а его лицо всё больше беспокоило босса. — Если им придётся действовать как прикрытие, пусть будет так. Посмотрим, осмелится ли «старший брат Куба» напасть на своих младших братьев и сестёр. Боже, я надеюсь, что он это сделает. Я надеру ему задницу быстрее, чем успеют пикнуть эти проклятые страны. — Тихо, — прошипел президент и успешно растворил в воздухе недобрую ауру Джонса, мысли которого стали принимать безумный характер. Барабаня пальцами по столу, мужчина задумчиво посмотрел США в глаза. Он старался не обращать внимания на тёмный, дурной оттенок, но взгляд напрягал его. — Я хочу провести собрание в ближайшее время. Позволь мне решить, какой план действий мы примем. Поверь мне, это не займёт много времени. Пусть твой народ защищает тебя. Мы были здесь ради тебя с самого начала и не собираемся сдаваться сейчас. Внезапно Америка вспомнил 1775 год, когда его люди сказали то же самое. Когда они оторвали его раздавленное тело от травы и прикрыли его позор. Когда они вложили пистолет в его дрожащие руки и заставили его ноги двигаться. Вынудили его защищать себя и свою честь. Тогда он полагался на свой народ всем сердцем. Когда он перестал им доверять? Неужто это из-за Маккарти, который проник в его мозг и растворил это когда-то близкое доверие к его людям? Или из-за предыдущего президента, что сказал ему, что они отстают от СССР, и поэтому Альфред обвиняет его ученых в том, что они полные имбецилы? Нет, так не должно быть. Штаты должен доверять своему народу, как сказал ему президент. Но этот кризис так близок. Ему никогда не нравился Куба, но он знал, что проклятый марксист и не подумает дважды, чтобы ударить по нему. СССР, вероятно, будет стоять рядом с Кубой, пока тот отправляет эти ракеты, и смотреть, как они сталкиваются с Америкой. Миллионы умрут. Миллионы людей, которые составляли эту страну. Он не хотел этих смертей. Он не мог смириться с мыслью о потери хотя бы одного, будь это иммигрант или нет. Конечно, его методы самосохранения беспокоили президента и других советников, но они не понимали весь его страх. Его народ в колониальные времена делал то же самое и поэтому отвернулся от жестокого возмездия Альфреда. Они охотно отпускали его и позволяли делать то, что было необходимо, чтобы спасти себя от господства. Если бы босс вернулся к нему с планами, которые не нравились Джонсу, тогда страна продолжил бы работать самостоятельно и выполнил то, что, по его мнению, было единственным способом остановить нападение на себя. Он может начать войну, но уверен, что будет бороться за свою свободу изо всех сил, как и раньше. — Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, Альфред, — голос Кеннеди вывел того из невесёлых мыслей. Они обменялись немыми взглядами, и мужчина встал и взял папку с фотографиями. Он подошёл к США и хлопнул документами по его груди. — Я хочу, чтобы ты это обнародовал. Убедись, что весь мир знает, и загони эту проклятую русскую нацию в угол правдой. Альфред смотрел на неоспоримые образы и испытывал небольшой страх перед назначенной миссией. Мир узнает об этом. Он лично хотел сохранить свои отношения с Союзом в тайне. Он не хотел, чтобы казалось, что он борется с ним каким-либо образом — мир бы отчаялся, увидев его слабым. Америку? Он должен быть их героем. Должен заверить их, что сможет и будет защищать их в случае необходимости. Но сейчас всё, чего хотел Америка, это забыть мир и защитить себя. Почему никто не заботится о его благополучии? Правильно, потому что они все сами чертовски слабы. Джонс был одинок и всегда будет одиноким. — Мы заставим его признать нарушение нашей доктрины, — поклялся Кеннеди, чтобы успокоить его. — Приготовься, Альфред. Всё произойдёт очень быстро, и я хочу, чтобы у тебя была твердая голова на плечах. Страна молча кивнул. Он постарается изо всех сил.

Западный Берлин. Октябрь 1962

Англия довольно не по-джентльменски выплюнул чай и разбрызгал его по всему Германии. — Что?! — Артур чуть не уронил чашку с чаем и теперь крепко держал её, кроша фарфор. — Это объявление войны! Британец так увлёкся заявлением американца, что даже не увидел раздражённого Людвига, чья красивая белая рубашка была испорчена цветом чёрного чая. Вместо этого немец просто закрыл глаза, сдержанно выдохнул, спокойно встал и вышел в туалет. — Да, я думал, что это ложь, потому что, ну, знаешь, как наш милый Альфред любит преувеличивать, но... доказательство неоспоримо, — заговорил Франция, тоже глядя на бумагу. — Зачем Альфреду лгать о таких вещах? — спросил Кёркленд и норовил засунуть фотографию в рот француза. — Чёрт возьми, Франциск, это же рядом с его домом! — Да знаю я это, Артур! — простонал Бонфуа, убрал газету с лица и уставился на англичанина. — Именно поэтому я предложил ему свою полную поддержку. — Т-ты? — Англия выглядел удивлённым, а тот просто закатил глаза и кивнул. — Да, конечно. Но если бы русские направили свои ракеты на тебя, я бы не был так склонен помогать. Британия покраснел, кулаки задрожали. — Ах ты, чёртова лягушка! Я знал, что никогда не должен рассчитывать на тебя! Ты ни разу не предлагал мне помощь. — Потому что ты никогда не спрашивал. — Ты..! Речь Англии оборвалась в тот момент, когда кто-то подбежал к дверям посольства. Без вежливого стука ворвался незваный гость, чем-то разъярённый. — Всё в порядке! Где он сейчас?! — Турция? — Артур недоумённо моргнул, увидев ближневосточную страну так далеко от своего дома. — Что ты здесь делаешь? Тот повернул голову в сторону Англии и Франции, хмуро озираясь и приближаясь к ним. Он яростно встряхнул британца. — Америка. Где этот чёртов мальчишка?! — Его здесь нет, так что отпусти этого карлика, — вздохнув и взмахнув рукой, скомандовал Франциск. Как только Англия встал на ноги, он поправил пиджак и с искренним беспокойством посмотрел в сторону Турции. — Хочешь сказать, что-то случилось? — Это! — Садык указал на бумагу на кофейном столике. Картинка с ракетами на Кубе отображена на первой полосе жирным шрифтом с надписью «кризис». — Да, все потрясены этим. Мы с Францией уже предложили ему поддержку. Ты сделал то же самое? — Его поддерживают? — усмехнулся турок. — Как насчёт моей поддержки? Этот чёртов пацан хочет убрать свои ракеты из моего дома! — Он что?! — выпалил Кёркленд. Конечно, это было известно ещё до объявления кризиса, и поэтому Англия был уверен, что есть несколько деталей, которые ему пока не суждено узнать. И уже до Турции дошли слухи об удалении ракеты, дабы защититься от советского вторжения. — Зачем ему это..? — Вот это, чёрт возьми, я и хочу знать! — закричал Аднан. — Я думал, он здесь с вами. Должно быть, понёсся домой, избегая меня. Проклятие. — Ну, видимо, есть другая причина, по которой он дома. Читал? У него большие проблемы, — защищался Артур. Садык удивлённо посмотрел на него. — Ты всегда защищаешь этого сопляка! О, конечно, давайте дадим ему разобраться с этим самому. Давайте дадим ему ставить и убирать ракеты, где он пожелает! А СССР так может? Нет, конечно же, не может! — Успокойся, Турция, — попытался Британия, но страна был в истерике, и по его состоянию ясно, что он не успокоится в ближайшее время. Кто-то вошёл в зал. Германия сменил рубашку и теперь вытирал мокрые ладони. Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы Турция подскочил к нему и схватил за воротник, как Англию. — Эй, Турция! — громко позвал его Кёркленд, но тот даже не слушал его. — Ты видел его в последний раз, ведь так, фриц? — Аднан также встряхнул Людвига, но немец равнодушно смотрел на него, не говоря ни слова. — Довольно, отпусти его, — Артур шагнул к ним и положил руки на плечи Турции. — Он не хочет говорить, особенно с тобой, так что прекрати сейчас же. — Позвони ему прямо сейчас! — настаивал турок. — Я хочу, чтобы он был здесь. Он не может так со мной поступить! — Я сказал, отпусти! — потребовал Англия и, наконец, смог отстранить Садыка от совсем невозмутимого Германии. Турция по-прежнему выглядел рассерженным. Он повернулся к англичанину и покачал головой. — Хорошо, звони ему, Англия. Он твой ребёнок, он тебя послушает. — Я не собираюсь ему звонить. А особенно видеть тебя таким. Тебе нужно успокоиться, Турция. — Не могу, — его безумный тон мало-помалу стих, начиная быть похожим на скулёж. Он, смирившись, опустился на диван рядом с Францией и казался несколько жалким, стиснув голову в ладонях. — Как ещё я могу защитить себя? — Ты говорил о каком-то удалении ракет. Какие ракеты? — спросил Англия. — Чёрт, — пробормотал Турция. — Ты не должен был знать, хотя не думаю, что Америка хотел сохранить это в секрете. Да, парень дал мне несколько своих ракет. — Но разве СССР не... — Конечно. А почему же ещё этот ублюдок начал отдавать Кубе свои? — Итак... это просто... расплата? Артур не знал о ракетах, и из этого вытекает, что русского это вообще не устраивало. Садык жил совсем рядом с СССР с американскими ракетами, поэтому если бы Альфред дал нужную команду, то она бы легко долетела до Москвы. Теперь, когда Куба живёт так близко к Америке, если СССР отдаст приказ, тогда... — Забавно, насколько мы близки к Третьей мировой войне или ядерной войне, как вы хотели бы её назвать, — иронично усмехнулся Франция. — Думаю, ожидаемо, что мир умрёт очень быстро, поскольку главными сверхдержавами были Америка — слишком молодая нация, полный наивности, и Совет, ну, вы все его знаете. Он не сильно изменился с тех пор, как стал СССР. То, что говорил Франциск, имело смысл, но они уже поклялись поддерживать Америку. Какой большой риск. Если бы война действительно возникла, то она действительно была бы ядерной, и каждая страна понесла бы огромные потери, особенно после того, как СССР объявил о своём ракетном превосходстве в прошлом году. Можно с уверенностью сказать, что Европа сидела на иголках, и Англия точно знал, что Джонс тоже. Молчание после слов Франции будоражило нутро каждого. Каждая нация просто хотела вернуться домой и закрыться в своих комнатах, но они отказывались выглядеть расстроенными или психически неуравновешенными в обществе, тем более среди других. Британия глянул на тихого, как всегда, Германию. Ни капли беспокойства. Внезапно он полез в карман куртки и вытащил ручку. Все смотрели, как немец написал несколько слов на газете и вновь спрятал ручку, надев колпачок и положив её обратно в куртку. Наклонившись вперёд, три страны прочитали надпись Людвига, гласящую: «Я остаюсь с Америкой». Турция нахмурился. — Ты не запоёшь так, когда он оставит твою жалкую задницу СССР. — Америка! Америка! Дверь посольства снова распахнулась и ударилась о стену, теперь уж точно свисая с петель. Запаниковавшая нация бросился внутрь и осмотрел комнату, посмотрев на каждую страну, сидящую в зоне отдыха, развернулся на каблуках и рванул наверх. — Америка? Америка! — Италия продолжал кричать, его голос доносился из верхнем этаже здания, открывая и хлопая дверями в бесплодных поисках сверхдержавы. Остальные просто сидели внизу, ожидая, когда бешеная страна опомнится и поймёт, что Америки тут нет. — А-ме-ри-ка! — итальянец спрыгнул с лестницы и, не взглянув ни на кого, норовил выскочить из посольства. — Подожди, Италия! — окликнул Англия, но тот скрылся из виду. И вдруг снова появился в дверном проёме, а слёзы виднелись на его испуганных глазах. Затем он бросился вперёд и оказался перед всеми, особенно близко к Германии. — Германия, Англия, Франция, Турция, вы видели Америку? Мне нужно с ним поговорить! Пожалуйста! — Венециано схватил немца за куртку и начал рыдать, спрятав лицо в рубашку. — Успокойся, парень, что случилось? — спросил англичанин, хотя подозревал, что это связано с Карибским кризисом. — Меня не волнуют его ракеты, пусть он их перемещает, но он не может вступить в войну с СССР! В мире не будет покоя, будут страдать и умирать люди, и когда они умирают, то же самое случается и со странами! Ничего не останется! Италия говорил так быстро, что все присутствующие едва ли понимали его слова, но они понимали его необходимость поговорить с Америкой. Каждый хотел что-то сказать Америке, но, по крайней мере, все знали, что придётся подождать, пока он не разрешит свой спор с Союзом, как бы то ни было; произойдёт ли это на войне, где все они должны будут броситься на сторону США, или на пути дипломатических резолюций. Все они молились, чтобы это произошло последним способом. — Германия, — хмыкнул Ваграс и посмотрел на своего старого друга намокшими янтарными глазами. — Ты знаешь, где Америка? Немец промолчал, хотя и выглядел обеспокоенным и расстроенным состоянием духа и внешним видом приятеля. Вместо этого Германия взглянул на газету с изображением американского самолёта-шпиона. Италия понимающе кивнул. — Подождите! — отступил Феличиано, встрепенувшись. — Если я не могу поговорить с Америкой, то я могу поговорить с СССР. С этими словами итальянец развернулся и удрал. — Италия! — спохватился Англия. Он действительно думает поговорить с Советом? Нет, это невозможно, он смертельно боялся его, особенно сейчас. — Италия, вернись! — страны выбежали из посольства и попытались догнать Италию, но, увидев его на довольно большом расстоянии от себя, поняли, что никаких шансов нет. — Чёрт побери! Его ж там прикончат! — Он не очень умный, но и не так глуп, как ты думаешь, — поразмыслил Франция. — Италия открытый, и, без сомнения, пошлёт какое-то послание СССР. Не волнуйся, я сомневаюсь, что произойдёт нечто ужасное. — Но всё-таки лучше, чтобы мы позволили им обоим, то есть Америке и СССР, уладить этот вопрос между собой. Мы здесь лишь для поддержки конфликта. Италия знает лучше, — повернувшись к Германии, Артур сказал: — Возможно, ты мог бы попробовать поговорить с... Ах да, точно, как же... Кёркленд вздохнул и взмолился, чтобы Варгас не делал глупостей, и чтобы Америка и СССР урегулировали это мирным путём. Этого ожидали многие, особенно от них двоих.

Москва, СССР. 24 октября 1962

Союз неоднократно перечитал послание Италии. Ему нравилось. Однако он уже не был так уверен в своём руководителе. Посмотрев в сторону мужчины, Иван заметил, что он тоже читает и хмурится. Человек просто отбросил телеграмму и задумался. Брагинский решил промолчать и позволить ему самому решать, что делать. В конце концов, это была его идея поставлять Кубе ракеты. В последнее время СССР уже ничего не хотел делать. Когда его учёные показали ему гигантскую атомную бомбу, он не был впечатлён, когда его астронавты отправились в космос за пределы Земли, он не впечатлился, когда его руководитель решил бросить вызов американцам в ракетном превосходстве СССР... Совет просто хотел немного побыть один. Ему, честно говоря, не хотелось думать о молодой сверхдержаве, так заинтересовавшейся в их соревновании. Его настроение и отношение к прошлому году сильно разозлили лидера, но Союзу было всё равно. Он сосредоточился на своей территории, экономике, людях и так далее. Хрущёв же, по-видимому, сосредоточился на провокации Соединённых Штатов Америки. Интересный ход. Из-за этого решения помочь Кубе может начаться война. Иван, конечно, помнил доктрину Монро. Он был одним из первых, кто поддержал его, и Америка поддерживал его в договорах и учениях, когда они... Времена, конечно, изменились, поэтому русский предположил, что это только вопрос времени до того, как его влияние переместится в Западное полушарие. Он не ожидал этого так скоро, и когда взглянул на генсека, мужчина просто улыбнулся ему и сказал то, что хотел услышать. — Я не уверен, что наш народ готов к войне, — в качестве совета предложил Брагинский. — Ну, СССР, разве ты не этого хотел? Куба достаточно весомый союзник, и это наш шанс продвинуться в Западное полушарие. Там мы могли бы захватить маленького Америку, а ты мог бы оставить его себе. Страна вспомнил, как уже говорил об этом с ним. Хотя ему казалось, что они сошлись на том, что это займёт годы, и, конечно, оба согласились осторожно следовать планам. Это, безусловно, самое смелое, что Совет когда-либо видел, и, конечно, он возьмёт на себя вину, это ведь его ракеты, не так ли? — Вы... — Иван посмотрел лидеру прямо в глаза, чего не делал больше года. — ...очень глупы. Игнорируя Хрущёва, он обнародовал просьбу Италии, чтобы увидеть реакцию людей. К своему удовольствию, он обнаружил, что те думают над этими словами, а не пропускают мимо ушей. Когда даже Америка позволил Варгасу заговорить со своим народом, русский начал видеть вмешательство, с помощью которого маленькая итальянская страна могла спасти целую планету.

Нью-Йорк, США. 25 октября 1962

— Боже, Италия, ты такой... пацифист. Тем не менее, Америка нежно улыбнулся искренней просьбе Венециано. Итальянец, возможно, и слабак большую часть времени, но всё же самоотверженный слабак, с которым Альфред был рад дружить. Он не трусил, когда мир балансировал на грани ядерной войны. Но вероятно, он делал это, чтобы спасти свою шкуру... как и остальные. Американец нахмурился при этой мысли и убрал пергамент, отданный ему президентом, содержащий послание Италии к нему и СССР, чтобы они не вступали в войну из-за этого кризиса. Джонс собирался показать миру, насколько Союз подлый. Раз и навсегда. Больше не надо называть его лжецом или говорить, что у него паранойя. У него при себе есть фотографии, которые являлись законным доказательством. Все должны были быть на совете. Америка пригласил всех: Англию, Францию, Германию, Италию, Японию, Скандинавию, Турцию, Грецию и, конечно, СССР. Когда Альфред вошёл в зал, то сохранял серьёзность всю встречу и не стал показывать своё удивление на появление Союза. США до последнего думал, что страна проигнорирует их встречу, как и в большинстве случаев, так как он был занят установкой грёбаных баллистических ракет на Кубе. Фотографии увеличили и поместили на пьедестал, чтобы все могли их увидеть. СССР даже не дрогнул от обвиняющего взгляда Штатов. Нет, он просто улыбнулся этой жуткой ухмылкой и был тише, чем даже Германия на протяжении всего мероприятия. Италия казался наиболее встревоженным, и именно из-за него встреча прервалась. Бедная страна начал кричать при виде снимков и восклицать, что ракет там нет и что им просто необходимо исчезнуть с лица Земли. Япония и Германия пытались утешить старого друга, в то время как Англия и Франция успели подраться, а Турция собирался начать спорить с Альфредом, когда Греция добавил какое-то ехидное замечание, и поэтому они начали кричать на друг на друга, оставляя Джонса на растерзание его собственным мыслям. Несмотря на драки, разгорающиеся на протяжении всей встречи, Америка продолжал смотреть на Совета. Тот просто игнорировал его и занялся чтением чего-то в своих документах. После добрых пяти минут полного хаоса русский тихо извинился, собрал свои вещи и вышел из комнаты. Американец не потерпит ничего подобного. Не обращая внимания на предупреждения своих советников, Альфред покинул зал и устремился вслед за СССР. Он быстро догнал его и потянул за развевающийся шарф, останавливая. Развернувшись к нему, Америка толкнул высокую страну в стену. Союз одарил его весьма удивлённым взглядом, а затем улыбнулся. — Ну, Америка, если ты хотел поговорить со мной наедине, мог бы просто прийти ко мне в комнату, — усмехнулся Иван с более сильным акцентом, чем обычно. — Не неси чушь, ублюдок! — выплюнул США, нехило задев его грудью. — Ты видел эти фотографии. Я знаю, что это твои ракеты. — Тогда зачем ты мне это говоришь? — спокойно спросил Брагинский, глядя сверху вниз на разгневанного американца. — Потому что я хочу, чтобы ты признал их существование. Они твои, и тебе лучше сказать это! Союз молчал. Альфред был в гневе. — Признай это сейчас же, сукин ты сын! — вновь прокричал Штаты, на этот раз схватив Ивана за шарф и угрожающе встряхивая его, будто пытаясь задушить русского. — Его подарила моя сестра, отпусти, живо, — произнёс тот одними лишь губами. Америка сделал последний рывок и выполнил его просьбу — отпустил. Он отошёл на шаг назад, чтобы дать Совету немного пространства для своей властной ауры. — Почему ты так со мной поступаешь? — США опустил глаза на свои ботинки и сжал кулаки. И когда американец посмотрел на него, он ещё мог видеть гнев, уже смешавшийся с явным замешательством. — Почему? Я ничего тебе не сделал. — Как и Куба, — ухмыльнулся СССР, тем самым, должно быть, ещё больше раздражая Америку. Джонс поднял кулак, словно собираясь ударить Брагинского, но невидимая сила остановила достойную атаку, и кулак затрясся в воздухе. Русский поднял бровь при виде этого. — Ты хочешь ударить меня, Америка? Станешь ли ты начинать нашу надвигающуюся войну? Это главный вопрос на протяжении всей Холодной войны: кто ударит первым? Потому что тот, кто нападёт первым, будет считаться «плохим парнем» в истории, верно? Америка, конечно, не хотел портить свою репутацию, по крайней мере, насколько это знал Союз. И Союзу, конечно, было интересно наблюдать, как пальцы Альфреда дрожат на рычаге детонатора. Опасная игра на двоих, и не раз лезвия их ножей проносились мимо их глоток. Америка медленно опустил руку. Теперь он трясся перед Советом, и тот знал, что это не от страха. От гнева и необходимости бороться. От необходимости бороться за выживание. — Я не плохой парень, — прошептал Джонс, хотя, по всей видимости, сказал он это скорее самому себе. — Не я. — Если продолжишь так говорить, может быть, ты поверишь в это, — выдохнул Союз. Взгляд американца с годами становился всё жестче. Тогда, у Берлинской стены, он даже не взглянул на него. Всё из-за его национальной безопасности. — Бояться — это нормально, Америка, — сказал Совет с таким видом, будто ему не всё равно. Может, так оно и есть, а может, и нет, это решать Альфреду. — Я тоже испугался, когда кто-то разместил ядерные ракеты в пределах досягаемости моего дома. Вот они: шок в голубых глазах, ослабленная челюсть и острые опущенные плечи. Его поймали в его игре жертвы. США открыл рот, норовя что-то сказать, но ничего не вышло, и он закрыл его от смущения. Америка снова оглянулся вокруг. Он осматривал местность, чтобы убедиться, что они одни. Из-за приглушённых криков за дверями зала заседаний можно было с уверенностью сказать, что другие страны всё ещё заняты собственными ссорами и страданиями, чтобы заметить отсутствие двух сверхдержав. Повернувшись к Ивану, Штаты взглянул на него, слегка наклонился вперед, понизив тон, и прошептал: — Если я уберу их, ты уберешь свои? Брагинский снова улыбнулся. — Убрать что? — Свои чёртовы ракеты, — прорычал Америка. Его тон уже не такой мягкий, как секундой ранее. — Откуда? — С Кубы. — С Кубы? — Да, с Кубы! Из его дома! — Кто сказал, что у меня там ракеты? — Есть фотографии, чёртов коммунист! Лицо Альфреда снова полностью покраснело, ноздри раздувались, кулаки сжимались и дрожали. СССР замолчал. Американец поднял руки, желая вцепиться в шею русского, затем закричал что-то нечленораздельное, хлопнул руками и развернулся на каблуках. Очевидно, он ничего не добился от этого бессмысленного разговора. Он не знал, зачем вообще пытался. — Я завтра свободен в час дня. Пообедаем вместе, а? Америка вопросительно обернулся. Что он только что сказал или спросил? — Что, опять? — Джонс всё прекрасно слышал. Только глупый русский акцент несколько раз вставал на пути. — Тогда увидимся. Это свидание. Без дальнейших объяснений Брагинский помахал США и скрылся. Он проигнорировал требование блондина объясниться и вышел из здания. Также немного удивился, что Америка не последовал за ним снова. Молодая нация был так потрясён во время встречи и даже когда столкнулся с ним, что Иван лишь убедился, что он не может держать себя должным образом. Завтра будет весело, особенно если Штаты присоединится к нему. Союз уверен в этом. Америка осторожный и любопытный. Кроме того, это свидание затеяно для его же блага.

Нью-Йорк, США. 26 октября 1962

Казалось, что утро не кончится. Америка проснулся рано, около трёх часов утра, если быть точным, и с тех пор не мог заснуть. Поэтому он не спал, просматривая свои документы, а затем перешёл к чистке пистолета, который всегда носил с собой. Он делал это снова и снова, пока стрелка часов не перевалила за пять утра. Американец чувствовал усталость. Он устал. Это было заметно по шагам и его взгляду. Да, он страна, и ему не нужно слишком много спать, но в последнее время Альфред хотел лежать в постели в течение нескольких дней, может быть, даже недель. Настолько он истощён. Правление миром утомляло его, и постоянно Джонс спрашивал себя: на кой чёрт ему всё это? Что ж, уже слишком поздно отступать, и он заставит весь мир узнать, кто сильнее, даже если придётся завоевать и убить Кубу. Глянув на часы с красными цифрами, Америка закатил глаза и вздохнул. Он не сказал президенту о приглашении СССР, и даже не решил, пойдёт ли он вообще. В конце концов, возможно, это ловушка. Зная Ивана, наверное, так и есть... хотя, честно говоря, зная Ивана, это, вероятно, не так. После некоторых раздумий Штаты понял, что он даже не знает, где встретиться с Союзом. Что он должен был делать? Прийти к нему в комнату и ждать, как парень свою подружку? Чёрт. Америка просто не готов к этому. Часы показывали 5:04 утра, минута даже не прошла. Время тянулось так медленно. Господи... Раздался тихий стук в дверь, и американец навострил уши. Подняв голову, он настороженно посмотрел на дверь своего номера. Ещё слишком рано для обслуживания номеров, и он, естественно, ничего не заказал. Альфред тихо встал и прижал пистолет к груди. Протянув руку, он открыл дверь и приставил дуло пистолета ко лбу потенциального убийцы. — А! Извините! Пожалуйста, не убивайте меня! Америка облегчённо выдохнул и закрыл глаза. Убрав пистолет, он виновато посмотрел на дрожащего итальянца. — Прости. Я думал, это кто-то другой. Почему ты здесь так рано? — Я не мог уснуть, — признался Италия. — Я боюсь, Америка, боюсь за весь мир. — Мы оба боимся, дружище, — с хрипцой в голосе произнёс сверхдержава, потирая затылок. — Заходи, я проснулся, можешь поговорить со мной, если хочешь. — Спасибо. Венециано вошёл внутрь, и США закрыл дверь, заперев её для безопасности. Рыжеволосый присел на кровать и выглядел довольно нервным, остановив взгляд на своих переплетенных руках и подрагивающих пальцах. — Это насчёт кризиса, да? — Джонс скрестил руки на груди и устроился у подножия кровати, на которой сидел Италия. Итальянец кивнул головой и промолчал. — Эй, — приглушённо позвал Америка, и янтарные глаза открылись и посмотрели на него. — Мне нужно кое-что тебе сказать. Я никому не говорил, потому что не хочу, чтобы они знали, но даже я сам не знаю, что с этим делать. Глубоко вздохнув, Альфред начал: — Вчера я столкнулся с СССР по поводу ракет, когда все были так заняты своими спорами, — Варгас уже боялся и хотел что-то сказать, но тот остановил его: — Я пытался заставить его признать его ракеты на Кубе... но... он ничего не сказал. Я знаю, что он знает, и он знает, что я знаю, что он знает. Но он не сказал ни слова. — Иногда лучше не делать этого, — наконец тихо проговорил Италия, потирая руки. — Одно неверное слово может легко разрушить мир. — Да? Надеюсь, ни одного такого слова я вчера не сказал. Если бы ты был там, у тебя бы точно случился сердечный приступ из-за того, что я ему наговорил. Я так взбесился, а он не хотел признаваться. В любом случае, он пригласил меня на обед сегодня, около часа дня. — Пригласил? — удивился Феличиано, хотя с удивлением было легче справиться, чем с параноидальным страхом. — Может, он наконец-то хочет поговорить. Это хорошо! — Но я не думаю, что хочу идти, — пролепетал Джонс и занял место рядом с итальянцем. — Что? Почему? — в глазах Варгаса вновь зародилось беспокойство. Не похоже, чтобы он опасался за свою жизнь — он опасался быть завоёванным. — После всего, что случается, ты начинаешь понимать, что это всего лишь игра, Италия. Ты делаешь ход и ждёшь, пока они сделают свой. Ты не должен спрашивать их, о чём они думают; ты должен позволить им бояться угадать твои мысли. Если я не разыграю свои карты правильно, то СССР выйдет победителем. Я не могу этого допустить. Я не позволю. — К чёрту твою гордость. Американец поразился его тоном. С широко распахнутыми глазами он в шоке смотрел на него. Поджав губы, Варгас сощурился, как ребёнок. — Ты не можешь играть с судьбой человечества, как с игрушкой, — возмутился Венециано. — Всем нам плевать, кто окажется на вершине. А вам плевать на будущее нашего народа и будущие поколения. Гордыня — один из самых смертоносных грехов, Америка, и от тебя прямо несёт ею. Шок Америки медленно ослабевал, а оскорбления сходили на нет. — Ты... Ты ничего не знаешь! — вскочив на ноги, Альфред сжал кулаки и встал перед этим жалким юношей. — Ты понятия не имеешь, каково жить в страхе, что страна по соседству способна стрелять в тебя и убивать миллионы твоих людей! — Я повидал немало войн и не раз был побеждён, — ответил тот, опустив брови, придавая янтарным глазам более тёмный оттенок. — Теперь ты сверхдержава, верно? — Джонс моргнул, снова озадачившись его отношением к себе. — Начни вести себя как взрослая страна, какой ты себя считаешь, и урегулируй всё с помощью дипломатических усилий. Это двадцатый век, Америка, время, когда всё можно урегулировать через отрицания. Я уверен, что ты слишком высокомерен, чтобы учить русский, но Иван знает английский. Если он хочет поговорить, иди к нему. — Я не знаю, хочет ли он говорить, поэтому я и конфликтую! — воскликнул Альфред, размахивая руками. — Он на твоей земле, что ещё он может сделать? Он прав, но если бы США признал это, то признал бы, что его страх встречи с Союзом весьма глупый, и Америка, конечно, ненавидел выглядеть идиотом. Видимо, Италия поднялся и вдруг коснулся рукава его рубашки. — Я знаю, почему ты расстроен. Ты просто не знаешь, что надеть. Не волнуйся, Америка, я помогу подобрать тебе гардероб. Итальянец начал копаться в шкафу и вытащил-таки пальто, ткань которого, как он считал, идеально подходила к цвету рубашки. Штаты распирало желание сказать ему «отстань», но не мог заставить себя произнести и звук. В конце концов, Варгас пытался помочь. Чёрт, он даже говорил с Брагинским, так что Америка не стал противиться. Он знал, что всё, что ему нужно было сделать, это попытаться предотвратить разразившийся кризис, но разговор никогда не был его лучшим атрибутом. С ранних лет он чувствовал, что действия говорят громче, чем слова, и были намного более простыми, а также приводили к более быстрым результатам. Переговоры пугали Альфреда. Но ещё интереснее было, каким будет обед с Советом.

12:52

— Нет, нет и нет! Убирайся! Хочешь выставить меня клоуном?! Разъярённый американец не слишком вежливо вытолкнул Феличиано из своей комнаты. Тот влепился в стену по другую сторону коридора и замер. Потирая ушибленный лоб, он развернулся и застонал. Он просто улучшал внешний вид Америки, что в этом плохого? Его гардероба не хватало, поэтому он предложил часть своей одежды. Конечно, очевидно, что Альфред не влезет в неё, но он знал одного портного в Нью-Йорке, который работал по последнему писку итальянской моды, так что было не трудно наведаться к нему и дать ему измерения Джонса. Оба сразу же отправились за красивым предметом одежды для сверхдержавы, но когда Италия вернулся с ним и не без труда заставил его примерить, он почти сразу же снял его. Ещё Варгас предполагал, что он такой из-за своей прически и неопрятным уходом за кожей, который полностью не соответствовал его дорогому номеру — поэтому он попытался это исправить. Тогда, увидев себя в зеркале, Америка испугался. Тем более, когда посмотрел на время. Ну и вышвырнул Венециано из гостиничного номера. Он, честно говоря, не видел проблемы в том, что за обедом ты всегда должен выглядеть лучше, особенно если это имело отношение к каким-то дипломатическим причинам. Так почему же американец так раздражён, осталось за пределами понимания Феличиано. Он ведь успел подготовить его вовремя, да? Италия ошеломлённо отлепился от стены. Он собирался вернуться и убедиться, что Альфред не переоденется в потрепанные брюки и старый пиджак. В конце концов, уже давно не сороковые. Так или иначе ему не удастся снова попасть к США. Отшатнувшись на несколько шагов, итальянец опять уткнулся спиной в стену, неожиданно появившуюся. Вообще-то, это и вовсе не стена. — Ох, осторожно, Италия, иначе удары Америки нанесут тебе психический ущерб. Он вскинул голову и ахнул, отскакивая назад. — А! С-Совет, я не ожидал увидеть тебя здесь. — Да уж. Я вспомнил, что так и не сказал Америке, где встретиться, так глупо с моей стороны. И я решил сам прийти и проводить его до места. Ты же не будешь возражать, если я заберу его у тебя на несколько часов? — с улыбкой ответил Союз, которая, должно быть, навечно травмировала младшую страну. — Конечно, нет. Италия потрудился улыбнуться. Он неистовствовал, излагая свои мысли в письменной форме, но не сейчас, стоя лицом к лицу с СССР. Америка намного младше его, и Италия не боялся его так сильно, как остальные, ведь им обоим нравится паста и пицца, так что они почти что родственные души. Медленно, но верно Варгас отдалялся от Ивана, идя по коридору к выходу. Альфред — большой мальчик, и он сможет справиться с русскими самостоятельно. Ему не нужен был кто-то вроде Италии для поддержки. Даже несмотря на это, Италия беспокоился за их встречу и поэтому едва слышно сказал напоследок: — Прошу, будь добр. — Я всегда такой. Худшее, что может случиться — это война, да? На мгновение в глазах итальянца блеснули слёзы, и он исчез. Теперь Брагинский смотрел на дверь гостиничного номера Америки. Приблизившись, он постучал. Он ничего не услышал и постучал вновь. — ...Я передумал, Иван. Я никуда не пойду. Русский усмехнулся. Таким образом, он планирует избежать свидания. Хм, у него должны быть камеры по коридорам, а в его комнате куча мониторов. В любом случае, он не узнал бы, что это Иван, а не Италия, которого уже давно и след простыл. Очередная паранойя? В своём собственном доме? Какой человек не будет чувствовать себя в безопасности в собственном доме? СССР считал его психически неуравновешенным, но и это прекрасно. Он знал, как с этим бороться. — Но ты должен, — мягко настаивал Совет. — Я уже забронировал столик. — Если ресторан недостаточно хорош для этого наряда, то засунь свои оговорки знаешь куда?.. Внезапно дверь широко распахнулась, и Америка прислонился к дверному косяку, в одежде, что так хотел выбросить или дополнить Италия. США выглядел превосходно. Раздражённое выражение его лица не остановило Союза от вдыхания дорогого, приятно пахнущего одеколона, который тот наверняка никогда в жизни не использовал. Костюм красивый, строгий и чёрный. Рубашка, торчащая из пиджака, была светло-кремового цвета, а галстук, теперь свободно расслабленный вместе с расстёгнутым воротником рубашки, ослепительного белого. Иван проследил за золотыми запонками и... это кольцо на мизинце? Даже эти светлые волосы были слегка подстрижены и зачесаны назад с экспертной лёгкостью в стиле. А лёгкое недовольство на его лице буквально кричало Брагинскому, что Альфред так и норовит снять это всё с себя к чёртовой матери. В общем, Ивану не потребовалось много времени, чтобы понять, что Феличиано знатно похозяйничал в гардеробе Америки. У итальянца всегда были хорошие вкусы, но видеть его в таком виде это как-то уж... неожиданно. Союз разрывался между смехом при виде возмущения Штатов от происходящего и продолжением таращиться и удивляться, как Италии удалось затолкнуть такого хулигана, как Америка, в этот костюм. — Эм, я выбрал ресторан, чтобы поставить тебя в неловкое положение, заметив, что ты никогда не наряжаешься для надлежащих случаев, даже для простого ужина, но, похоже, что Италия намного умнее, чем я, и прочёл мои мысли, — улыбнулся русский, и тот сузил глаза на его одеяние. СССР одет хорошо, не так шикарно, как он, конечно, но в довольно неплохой одежде. Америка спокойно завязал галстук и поправил воротник. Его напрягало его нынешнее положение, ему жутко неловко. Это из-за дорогого костюма или из-за присутствия Совета? Видимо, ответ очевиден. Иван молча повёл Джонса в сторону выбранного им ресторана. По словам русского, это хороший ресторан, куда Вы, скорее всего, приведёте свою девушку, чтобы там встать на одно колено и сделать ей предложение. Это совсем не похоже на место обеда, скорее ужина. На этот раз Альфред сыграл молчаливого партнёра. Продолжать смотреть на Совета через стол не очень вежливо, и не будь Совет таким терпеливым с исключительным терпением к этой конкретной стране, то он бы не подумал дважды, чтобы воткнуть свою трубу в горло или выбить ему все зубы. Он уже успел заказать напитки. Именно ему стоит заказать закуски и оба их основных блюда. — Ты предпочитаешь бутерброды на обед, я прав, Америка? — СССР выглянул из-за меню и увидел, что младший всё ещё смотрит на него исподлобья, откинувшись на спинку стула, скрестив руки. Ответом была тишина, как всегда. Союз вздохнул. Повернувшись к официанту, он улыбнулся и отдал меню. — Нам два пирога. Пока всё. Официант кивнул и ушёл. Брагинский повернул голову в сторону сверхдержавы. Что ж, если хочет, пусть молчит. Людская болтовня, звон столового серебра и тарелок искажали все представления, и вскоре просто слушать это стало невыносимо. Альфред выдохнул и отвёл глаза. — Зачем я здесь, Иван? — А для чего все ходят в ресторан? Поесть, конечно. Джонс взорвался. Взмахнув рукой, он сбил свой стакан с водой, и тот полетел в ближайшую к ним стену, почти задев пару за столиком и официанта, обслуживающего их. Теперь все глазели на них, и всё, что сделал русский, это натянул улыбку против хмурого взгляда Америки. — Какой жадный взгляд, — цокнул Совет. — Зачем. Я. Здесь? — чеканя каждое слово, давил Джонс. Тот же мог поклясться, что расслышал громкий хруст их деревянного стола, щелкающего под сокрушительным давлением рук страны. СССР позволил тишине опуститься на них, прежде чем плыть по краю здравомыслия Альфреда. Заметно, как близко он был к тому, чтобы напасть на него. Но так ли это? Тот, кто нападёт первым, окажется антагонистом в предстоящей войне и никак не сможет изменить свою участь. Наконец, Иван произнёс: — Потому что я хочу, чтобы ты успокоился. Американец усмехнулся и откинулся на спинку стула. — Что? Разве я не спокоен? — Кажется, вот-вот начнётся война, — Союз наблюдал, как его слова вгоняют Штаты в ту параноидальную панику, которую он видел раньше. — Да, и какое тебе до этого дело? Ты сам начинаешь это, — пробормотал Джонс. — Думаю, история скажет, что это Куба, да? У Америки зло сверкнули глаза. — Я знаю, что это ты, — опасно зарычал он. — Как и я знаю, что твои ракеты в Турции и Италии находятся не просто так. Официант с настороженными глазами поставил перед странами две тарелки, и СССР обратил внимание на пошатнувшегося человека. — Ах, спасибо. Альфред недоумённо посмотрел на свою тарелку, а именно на странный вид бутерброда. — Это называется пирог, русское блюдо. Он снова усмехнулся и отодвинул тарелку. — Ты заказываешь мне русскую, блять, еду? — Мы в русском ресторане, — рассуждал Совет. — Ты бы знал, если бы не пялился так на меня. — О, ты хочешь, чтобы я перестал пялиться? Хорошо, хорошо, — Джонс встал. — Мне всё равно надоело на тебя пялиться, — он развернулся, но как только Иван заговорил, замер. — Обязательно скажи своему президенту, что я был готов говорить, а ты нет, если ты, конечно, скажешь правду. Америка хотел что-то сказать, но моргнул при виде Брагинского, поднявшего руку. Италия был прав; Союз не стал бы пытаться напасть на него, не тогда, когда он был не в своей стране, не тогда, когда вокруг так много людей. Американец подошёл ближе и подождал, пока тот поднимется. Он не дрожал, потому что не боялся его. Нет, он боялся Кубу... нет, он никогда не боялся Кубу. Он мог бы надрать ему задницу, если бы захотел, поэтому он боялся ракет. Да, только ракет. Вдруг Иван протянул руку и ухватил его за лацканы пиджака. Если бы он собирался ударить его, то выглядел бы как плохой парень. Но Совет не причинил ему вреда, вместо этого он выглядел так, будто поправлял пиджак, чтобы хорошо выглядел. А убирая руку назад, он достал небольшое устройство, которое заставило глаза Джонса расшириться. Русский поднёс к своим губам чёрный гаджет, скалясь Америке. — Это СССР. Привет, господин президент и все, кто слушает, — начал он, озираясь на хитроумного американца. — Было бы очень хорошей идеей для нас обоих, если бы мы достигли своего рода дипломатического решения. Я поговорю со своим руководителем и договорюсь о том, чтобы наши страны успокоились мирным путём. Вы хотите, чтобы ракеты ушли из Кубы? Я хочу, чтобы ваши ракеты тоже ушли из дома моих соседей. Вы можете сообщить в ООН, мне всё равно, но я не сдвинусь с места, пока вы не двинетесь. Делайте первый шаг, — с этими словами сверхдержава щёлкнул на устройство и бросил им в Альфреда. — Следующим будет твой пистолет, Америка, — сказал он и сел обратно, чтобы насладиться заказанной едой. Союз не полагал, что Америка останется, и он не ошибся. После этого послания Штаты быстро ретировался, даже не попрощавшись. Со вздохом Иван отодвинул тарелку. Он потерял аппетит.

13:14

— Что, чёрт возьми, может с ним произойти? — Англия сидел и обедал с несколькими другими странами. — Никогда не видел его таким взбудораженным. Он даже не притронулся к пасте. А Италия, не прикоснувшийся к макаронам, означал, что что-то неладное-таки присутствовало в воздухе. Нехорошо. — Он просто ссыт в штаны из-за кризиса, — возмутился Романо. Артур засмеялся и сделал глоток чая; он правда не очень любил американский чай, но он находился в Нью-Йорке, да ещё и настало время чая. Что ещё ему оставалось делать? — Неужели? Я слышал, ты тоже был очень раздражён возможностью того, что Америка вернёт свои ракеты, которые он оставил у вас дома. Романо усмехнулся и скрестил руки на груди. Несмотря на его грубое замечание о младшем брате, он ещё не притронулся к еде. Можно сказать, что он и сам переживал о сложившейся ситуации. — Америка делает, что хочет, — разъяснил Варгас. — У нас нет другого мнения на этот счёт. Ублюдок толкнул бы нас всех перед собой, чтобы спастись от вражеского огня. Ты это знаешь. Кёркленд вздохнул и поставил чашку на стол. Оглядевшись вокруг, он увидел разгневанного Романо, странно тихого и обеспокоенного Италию, рядом с которым сидел Германия, тихий, как и всегда. Затем Франция, который выглядел так, будто пытался не лезть не в своё дело, пряча лицо за газетой «Таймс». Вспоминая о встрече на днях, Англия никогда не видел Америку таким злым с тех пор... Британец резко выскользнул из своих раздумий. Хотя, не нужно было останавливаться на ошибках, которые он совершил сто восемьдесят семь лет назад. Прошлое в прошлом. Он и Альфред снова близки, и Артур будет проклят, если снова разрушит их отношения. Нет, он был рядом с ним во всём, поддерживал его на все сто процентов, хотя англичанин знал, что другие правы; что Джонс превращается во что-то ужасное. — А? О, спасибо, Германия, но я в порядке, — заговорил Венециано, прочитав записку, которую передал ему Людвиг. — Поздравляю, картофельная башка, ты заставил его говорить, — заметил Романо. Феличиано не сказал ни слова с тех пор, как они увидели его и предложили ему поесть. Германия и он всегда были вместе, и даже если немец отказывался говорить, блондину всегда удавалось заставить итальянца поболтать. — Послушай, Италия, мы все пытаемся разрядить нависшую ситуацию, — пролепетал Англия, ловя взгляды молодого юноши. — Именно поэтому мы здесь. — Я просто хочу, чтобы они могли общаться, — Варгас имел ввиду США и СССР. Все знали, что в последнее время две могущественные страны не видят ничего, кроме глоток друг друга. — Я приехал к Америке раньше, и он признался мне, что не уверен, хочет ли он попробовать вести переговоры с Иваном. — Да, это на него похоже, — Южная Италия закатил глаза. — Но он поехал, действительно поехал. — Поехал куда? — спросил Англия. — На обед с Советом. — На обед... с Советом?! — Кёркленд одновременно испугался и удивился. Видя, как Америка ведёт себя в последнее время, он даже и не думал, что тот согласится пообедать с Брагинским. — Да, — кивнул Венециано. — Он сомневался, но я помог ему одеться, чтобы он не чувствовал себя таким неуверенным. — Ты наряжал его? — лицо британца, казалось, побледнело ещё больше, даже Романо бросил на него обеспокоенный взгляд. — Да, а потом он меня вышвырнул. — Ты знаешь, куда они пошли? — Артур вскочил со стула. — Второй проспект, рядом с собором. — Ясно, идём, Франция! — скомандовал Англия, обхватил рукой локоть француза и выдернул его из кресла. — Что ты делаешь?! — воскликнул Франциск, и из его рук выпала бумага, а кофе пролился. — Мы должны убедиться, что эти двое не начнут войну. — Нет, — Бонфуа вырвался, выпрямляясь. — Америка уже давно взрослый. Он подтверждал это снова и снова. Я, например, готов позволить ему попытаться проявить себя. Возможно, пришло время сделать то же самое, — он вздохнул, увидев пятно на его красивой рубашке от пролитого напитка. — Если вы меня извините, мне нужна другая рубашка. Не хочу показаться на людях в таком виде, — и ушёл. Англия усмехнулся, подняв руки в воздух. — Прекрасно! Я сделаю всё сам. И отправился шпионить за Америкой, в целях убедиться, что тот не наделал ничего из ряда вон выходящего. Не то чтобы он мог его остановить, но... Романо поднялся со своего места. — Я буду держаться от этого подальше. Если спросят меня, где я был в это время, скажу — и ты тоже, Фели — что сидел в своей комнате и занимался своими чёртовыми делами. Несмотря на шум и суету города, за столом воцарилась тишина, и Италия с трудом выдержал её. Повернувшись к Германии, который на удивление ещё находился рядом, он нахмурился. — А ты не собираешься тоже уйти, Германия? Немец просто выпил глоток пива, посмотрел на обеспокоенную страну и отрицательно покачал головой. Это все, что он предложил ему в ответ на вопрос. — Ты тоже не волнуешься? Людвиг вздохнул и поставил стакан на стол. Он беспокоился, как и любая другая нация, но верил в то, что сказал Франция. Считал, что Альфред может принять правильное решение, но в то же время всё могло произойти с точностью наоборот. Он не мог сделать что-либо лучше или хуже, чем сейчас. Поэтому Германия сидел неподвижно и продолжал оставаться с Феличиано. После того, как он стал свидетелем его подавленного состояния, Италия выглядел так, будто нуждался в чьей-либо компании. — Как думаешь, что произойдет... если это случится? — его глаза широко распахнуты и сейчас темнее, чем тогда, когда он проиграл войну. Блондин знал, о чём он говорит. Каждый знал. Третья мировая война была чем-то, о чем все знали, но как скоро? Этого никто не знал. Но это будет смертельно опасно и катастрофично. Ядерная война приведёт к уничтожению мира. Германия строчил записку, чтобы успокоить итальянца, чтобы он перестал думать о таких мрачных мыслях. Тут он заговорил снова: — Ты бы был с ним? С Америкой? Немец застыл. Венециано не смотрел на него. Его взгляд опущен на сцепленные руки и дрожащие пальцы. — Я знаю, что ты ухаживаешь за ним... Я знал это ещё во время войны. Ты бросишься на войну, потому что заботишься о нём, ведь так? Да, конечно, он сделает это. Несмотря на то, что все утверждали, что Италия слегка туповат, на деле же он очень наблюдательный. Германия не удивился, что Варгас узнал об этой привязанности, хотя она была глубоко сокрыта, особенно во время Второй мировой войны, но ему нечего было сказать в своё оправдание спустя несколько десятилетий. Италия, скорее всего, будет претендовать на нейтралитет в Третьей мировой войне. Германия, однако, откажется от таких привилегий. На этот раз он будет стоять рядом с Америкой. На этот раз Людвиг не пожалеет своей преданности. Подвинув листок бумаги перед итальянцем, он улыбнулся ему. Тот взял записку и прочёл: «Войны не будет». Немцу одно дело сказать, когда весь мир ждал, что Америка и Советский Союз оглашат точное заявление, чтобы успокоить свои натянутые нервы. Италия не успокоился, несмотря на уверенные фразы Германии.

Нью-Йорк, США. Вечер 27 октября 1962

Совет сохранял спокойствие, когда к нему заявились американские агенты. Их лица мрачны, взгляды напряжены — они очень рассержены. Он знал почему. Он уже получил известие об уничтожении самолета США и даже знал, кто в этом виноват. — Прошу, пройдёмте с нами, господин СССР, — объявил один из них. Агенты не представляли угрозы для такого, как Брагинский. Пока он находится в их стране, он будет вежлив. Хотя на самом деле он сомневался, что скоро вернётся домой: Америка точно сможет отследить и засечь его паспорт в аэропортах. Несколько эгоистично. Ивану необходимо вернуться к своему народу и руководителям. Ему нужно урезонить их и убедиться, что они не пытаются начать следующую мировую войну. Он мог бы назвать несколько своих людей, которые были бы только счастливы. Союз жил достаточно долго, чтобы осознавать, когда и где начать войну, а сейчас не время и тем более не место. Причины неверные, и результат в конце концов не оправдает победителя. Но сверхдержава терпеливо и внимательно прислушивался к любому шороху. Мужчины проводили его в машину и увезли. Он хотел поговорить об этом с Америкой и заверить его, что он не имеет к этому никакого отношения, но в каком-то смысле обрадовался, что США нигде не видно. Тот, без сомнения, одарил бы его синяком под глазом или разбитой губой, однако русский хотел, чтобы его лицо было в идеальном состоянии по возвращении домой. Честно говоря, он не ожидал, что этот искренний визит по просьбе Альфреда окажется таким. Теперь он практически пленник. Очень грубо со стороны принимающей страны так поступать с ним, но что ещё мог сделать Брагинский? Если он будет сопротивляться, то Америка, несомненно, придёт и поднимет на него руку. Можно сражаться с ним, можно вернуться к себе, только при желании, но Совет хотел заверить Джонса и своих людей, что не станет зачинщиком войны. Будь это так, его бы в первую очередь погнали отсюда пинками. А вернувшись на свою территорию, он дал бы своим генералам план ведения боевых действий и разрешение открыть огонь. У него не было ни того, ни другого намерения. И его просто возмущало, что в этой стране его считают таким лжецом. Поездка оказалась более-менее тихой, и двум агентам, сидящим рядом с Союзом, нечего было сказать. Как и ему самому, собственно. Он не сводил глаз с дороги и сразу заметил, что она, ведущая к отелю, где, по его мнению, его посадят под домашний арест, сменилась другим видом. Они добрались до другого города. Это столица США. Вряд ли его привезли на экскурсию. После того, как машина остановилась, агенты выпустили его. Они уделили большое внимание своей скрытности, убедившись, что никто ничего не видел. Так вызывающе, что Иван норовил засмеяться, но воздержался, позволяя американцам вести себя. В маленькую тихую комнату, где его кто-то ждал. Некий мужчина улыбнулся, встал на ноги и протянул ладонь, предлагая пожать руки. — Я рад, что Вы смогли прийти, господин СССР. — Будто у меня был какой-то выбор, — грубо ответил Совет, не взяв предложенную руку. Он нахмурился на человека, давая понять, что устал от помыкания, особенно от враждебно настроенных людей. — Садитесь, пожалуйста, — сказал мужчина, предлагая ему стул за столом, но страна опять отказался. — Я просидел почти четыре часа в машине. Я постою, — произнёс он, сложив руки за спиной и выпрямившись. — Осмелюсь спросить, почему меня пригласили в Вашу столицу? — Вы имеете полное право удивляться. Прошу прощения за срочность, но я уверен, Вы знаете о том, что произошло в последнее время. — Да, действительно, сожалею о вашей утрате, — честно заявил русский. Мужчина сузил глаза, вздохнув. — Если бы Вы могли убедить других в такой же искренности, — и покачал головой. — Как по мне, не очень умно вести диалог при посторонних, — парировал Иван. — Нет, Вы правы. Время требует ответа, господин Союз. По крайней мере, к завтрашнему дню. Мы можем начать войну. — Да, я знаю. И пришёл я сюда по серьёзной просьбе Америки. Теперь я оказался в ловушке, не в состоянии уйти, не в состоянии контролировать этот беспорядок, который внезапно возник без моего ведома. — Но ведь Вы страна, не правда ли? — вопросительно спросил мужчина. — Вы не контролируете всё? — А Ваша страна? — переспросил Брагинский. Человек нахмурился и улыбнулся. — Мы могущественны — да, почти бессмертны — да, но влияние? Иногда изменчиво. Скажите, Америка хочет воевать или хочет продолжить переговоры? — ему и без того известно, какого мнения придерживается Америка, так же как и американец, сидящий перед ним. — У нас есть правители, которые готовы действовать в качестве ответственного руководителя, когда там не все дома, — он постучал по голове. — Тогда именно они имеют решающее слово. Но, опять же, я уверен, что Вы уже знаете об этом. Человек задумчиво сложил руки и кивнул. — Я поздравляю Вас с тем, что Вы поставили наше правительство в смятение, даже не пытаясь, СССР, но я должен спросить... — его глаза встретились с глазами сверхдержавы. Не многие люди смотрели на него так, а ведь это даже не американский президент. — Что Вы чувствуете к Америке? Русский был готов ответить на политико-дипломатический вопрос или отказаться от него. Этот вопрос относился ни к тому, ни к другому. — У наших противоположных и напряжённых руководств мне, вероятно, не нужно этого спрашивать, но, как Вы сказали, иногда у Вас нет окончательного слова в том, чего Вы сами хотите и о чём думаете. Вы считаете его слишком молодым? «Конечно.» — Вы считаете его слишком амбициозным? «Должен ли он довольствоваться своим полушарием? Да.» — Вы считаете его психически неуравновешенным? «Боже, к чему всё это? После всего этого шпионажа он стал довольно умным. Самое забавное, что я десятилетия играл в игры разума с другой страной.» — Вы его боитесь? «Нет. Я расстроен, что он так боится меня. Сейчас я понимаю, что такие, как вы, виноваты в этом; используя свою капиталистическую тактику запугивания на уже испуганной нации. Я никогда не причиню ему вреда. Никогда.» Не добровольно, по крайней мере. Хотя он помнил несколько отчётов о том, как физически ранил Америку, но он сильная нация и поэтому быстро исцелился от этих вторжений. Затем человек лукаво усмехнулся. — Должен ли я считать Ваше молчание согласием с моими утверждениями? «Как смешно.» — Возможно. Будьте так добры спросить об этом союзников США. Посмотрите, насколько они верны Вам. — Вас меньше, чем их. — Ничто, кажется, не удержит Вас от Ваших подтвержденных мыслей, — вздохнул Совет. — Вы снова потратили моё время впустую. — Можно подумать, — человек встал и показал на дверь позади него. — Могу ли я попросить Вас ещё об одном одолжении? Терпение Союза улетучивалось, раздражение нарастало. Он достаточно долго ублажал этих американцев. Они тратили его время; время, которое лучше всего потратить на то, чтобы вернуться домой и, наверное, урегулировать этот спор до начала войны, вероятно, способную враз уничтожить весь мир. — Я поставлю свою работу, а также свою жизнь под угрозу, если Вы говорите правду, — прошипел мужчина, поднимая уголки губ, но взгляд оставался мрачным, будто вся его надежда рассеялась. — Я готов разблокировать Ваш паспорт и отправить Вас туда, куда Вам нужно, обратно в Вашу страну или на Кубу, если только Вы убедите последнего человека. Дипломат открыл дверь, жестом приглашая русского войти. Брагинский нахмурился. Он устал быть вежливым и обведённым вокруг пальца. На его земле этого бы не произошло, но, учитывая такие деликатные обстоятельства, он норовил угодить к американцам, лишь бы только показать, что не хочет, чтобы эта ситуация обострялась. Страна похвалил человека за попытку наладить связи между их государствами, но он дурак, обманувший собственную страну, чтобы вновь встретиться с Союзом. Альфред сидел в комнате с другим дипломатом, который беседовал с ним. Как только Иван вошёл в комнату, Джонс быстро повернулся к нему с широко раскрытыми от удивления глазами, но вскоре эти голубые сапфиры наполнились необузданным гневом, который испугал бы любую другую страну. — Ты! — сверхдержава вскочил с кресла, бросившись к Совету буквально со скоростью света. Американские дипломаты побледнели при виде своей страны, готового нанести удар по СССР и таким образом начать войну. Брагинский единожды позволил Штатам врезать себе. Только потому, что он заслужил это за отсутствие преимущества над ситуацией, и довольно забавно видеть, как смертельно напуганы люди. Это вовсе не призыв к войне; это просто истерика, причина недопонимания. США схватил Союза за шарф и притянул его к себе, тряся. — Русская! Ракета была русской! Андерсон мёртв из-за тебя! Америка стиснул кулак и вдруг убрал его: СССР не дал ему ударить опять. Люди молчали, как рыбы. Иван поймал его запястье и крепко сжал, заставив отпустить шарф. Альфред попытался замахнуться другой рукой, но тот поймал и её. Тут Брагинский увидел панику на лице блондина, неистово старающегося вырваться. — Нет, нет! — взгляд Джонса метнулся к дипломатам и остановился на двоих из них. — Вы... что вы сделали? Вы предали меня! Из-за него! Америка теперь боялся, столкнувшись с мощью Совета. Русский чувствовал это в его ауре и видел в его глазах. Резкое встряхивание вынудило американца взглянуть на него. — Они позвали меня сюда, чтобы помочь. США это не убедило. — Помочь? Помочь?! — он изо всех сил пытался вырваться на свободу, а его гнев угасал до паники. Вскоре Союз заметил грани чего-то опасного, чего-то, что он когда-то видел в Англии и Германии. — Отпусти меня, чёрт возьми! Отпусти сейчас же! Иван разжал ладони, и Альфред отшатнулся. Он приземлился на стол, за которым сидел ранее, очки спали набок, а лицо продолжало гореть от смущения и гнева. — Предатели, — прохрипел Джонс, ослабляя галстук, слишком плотно завязанный вокруг шеи. Он посмотрел на своих людей и поймал обеспокоенный взгляд Совета. — Все вы... Я посажу каждого из вас. Каждого! — Какой избалованный ребёнок, — расслышал Америка, как только направился к двери, отказываясь находиться в одной комнате с русским. Он остановился рядом с Брагинским, который выглядел очень взбешённым. — Раньше ты никогда не был таким. Никогда, — фыркнул СССР, недовольно нахмурившись на это детское поведение. — Да? Будто ты меня хорошо знаешь? — выплюнул в ответ Штаты. — Да... очень давно, — прошептал Иван. Удивительно, но это заявление вызвало короткое затишье. Люди облегчённо вздыхали и расслабляли напряжённые тела, но он знал лучше — Альфред легко может снова сорваться, прибегнуть к своим идиотским привычкам. Американец затаил дыхание и указал на Союза, словно обвиняя лжесвидетеля. — Но ты всё-таки это сделал... это ты во всём виноват. Ты пытался... покалечить меня с начала двадцатого века. Ты делаешь это нарочно. Ты пытаешься напугать меня, заставить отступить. Я не слабак, не слабак! После сбитого U-2 Америка начал почти бессвязно говорить. Раньше ему приходилось легче. СССР просто не мог поверить в его паранойю. — Ты хочешь войны, Америка? — он требовал ответа. Альфред задержал взгляд на мгновение на сверхдержаве, вдруг нахмурился и уткнул глаза в пол. — Позволь мне помочь тебе, Америка, — более нежно проговорил тот. Джонсу стоит прислушаться к Ивану. Он должен поверить, что сможет разрешить этот спор, если его освободят. Ему нужно верить в него. Итак, в конце концов, Америка хотел напасть или вести переговоры? Взрослый выбрал бы последнее, но Альфреду ещё далеко до такого роста. На этот раз Совет позволил себе поверить в него, несмотря на то, как он сам его ранил раньше. Его настроение может измениться и испортиться до такой степени, что Брагинский просто намеревался уйти и посмотреть, как зарождается Третья мировая война, но это неправильно. Он за весь день ни разу так не удивился, но то, что возвело его на самый высокий пьедестал удивления, было то, как Джонс посмотрел на него снова. Этот взгляд он не видел с 1860-х годов, когда Америку застигла его Гражданская война. Он выглядел беспомощным, не зная, что делать, и нуждался в отчаянной помощи и руководстве. И он смотрел на Ивана в поисках ответов, как на близкого союзника, который мог бы обеспечить ему безопасность. Совет больше не верил в чудеса, и ничего уже не мог сказать. Позже он сел в самолет и покинул Штаты. Он бы направился обратно в Москву, но ему казалось более важным оставаться ближе к США в уверенности, что он не допустит этой ужасной ошибки, как он пообещал недавно в столице, и поэтому самолет повернул на юг. Нужно наведаться к Кубе.

Гавана, Куба. Раннее утро 28 октября 1962

Куба вздрогнул, когда хрустнула ещё одна кость. Он чувствовал жалость к этому человеку, даже если он не его. СССР знал, что люди не переживают такие же побои, как у стран, да? Они более хрупкие, и их жизнь легко ускользает от них. — Эй, Иван, остановись. Ты хочешь убить его? — Карлос обеспокоился тем, что Брагинский обратил на него внимание, но он должен был что-то сделать, иначе от советского офицера ничего не останется. Кубинец уверен, что Союз собирается вернуть мужчину в Кремль на суд, и тогда пусть убьют его, если захотят, но не здесь и не сейчас. Когда русский обратил свои тёмно-фиолетовые глаза в сторону страны, он напрягся. Совет перешагнул через почти бессознательного человека и подошёл к Кубе. Он остановился в нескольких дюймах от него, вытащил из кармана пальто письмо и поводил им перед глазами. — Разве я не страна? Люди? Его правительство? Я контролирую ситуацию или нет? — его вопросы беспокоили Мачадо, тем более что письмо покачивалось, словно маятник. Он очень хорошо знал это письмо. — Ты тоже, да? Тогда ты тоже был бы очень разозлён, когда один из твоих командиров действует по собственной воле и не подчиняется установленным приказам. Было так неловко, когда Америка и его люди в упор смотрели на меня, желая услышать, почему один из моих людей сбил его самолет, — СССР порывисто ткнул в ещё ночное небо. — Мне нравится говорить людям, что делать, а не наоборот, поэтому я поднимаю этот вопрос, — он яростно потряс письмом перед Кубой, затем откинулся на спинку стула и уставился на него. — Ты хочешь, чтобы я напал первым? Чтобы я растратил свои ракеты, а мир смотрел на меня как на врага? — Они уже это делают, так почему бы не нанести удар первым, прежде чем у них появится шанс? Иван засмеялся, но оставался настороженным. — Не думаю, что ты меня правильно понял, — бросив жёсткий и доминирующий взгляд на малое островное государство, он усмехнулся. — Я отдаю приказы. Это я украшаю тебя оружием. Я контролирую ситуацию. Не ты. Ты ничто в этой великой схеме вещей. Если разразится война благодаря ему, — русский обернулся к неподвижному окровавленному советскому офицеру, лежащему на земле, — и, похоже, что это может произойти сегодня, то ты будешь первым. Америка уничтожит тебя, и этот остров грязи и камней станет настолько непригодным для жизни, что ты перестанешь существовать. Ты можешь стрелять этими ракетами в Америку, но он выживет, и когда он это сделает, он прикончит меня, как и всех остальных. Куба не на шутку испугался доминирующей ауры Союза, которой он хотел бы обладать, только больше возмутился его оскорблением. Они были в хороших отношениях со своей взаимной ненавистью к Америке и всему капиталистическому, но теперь всё выходило из-под контроля, у них создавался раскол. Джонс, этот мальчишка слишком коварный, и Совет клюнул на это. Почему он этого не видел? Он заставлял его есть с ладони, давил на СССР угрозами насилия и разрушения, делал непристойные вещи с родственниками Кубы. Он помешан на контроле, а теперь контролирует Брагинского. — Ты боишься, — настаивал Карлос. — Ты боишься, что он причинит тебе боль. Почему? У тебя больше огневой мощи, чем у него! — Если бы ты только знал. — Что ты хочешь этим сказать? — мужчина начинал терять самообладание. Ему действительно нужно было заткнуться прямо сейчас. Союз убрал письмо обратно в куртку и приказал лейтенантам сдерживать командира, избитого до полусмерти. Повернувшись, он оттолкнул Кубу в сторону. — Скажи своим, пусть соединят меня с Москвой. У того не было другого выбора. Он сделал, как ему сказали. Так Иван сидел в комнате, прижимая телефонную трубку к уху. Не важно, сколько сейчас там времени — ему срочно надо поговорить с первым секретарём ЦК КПСС. — Замечательно, Вы проснулись, — воскликнул Совет. — Вы приняли решение? — он сделал паузу и улыбнулся. — Нет? Хорошо, потому что это решение приму я. — Тебя нет в стране, — ответил Хрущёв. — Ты должен обратиться к своему народу. — Нет, не должен. У меня есть Вы, и Вы выслушаете то, что я скажу. — Ситуация не очень хорошая. В любом случае, я буду выглядеть дураком. — Да, как и должно быть после того, как Вы не сумели помешать нашему дорогому командиру сбить американский U-2. Возможно, это Вам я должен был позволить Америке нанести удар. — Он ударил тебя? — голос Хрущёва звучал неуверенно. — Ему не следовало этого делать. Ты не должен был позволять ему прикасаться к тебе. — Я сам могу справиться, — заявил сверхдержава. — Но, кажется, Вы не можете. Вы согласитесь на всё, что захочет президент Америки, слышите? Пусть мир и их лидеры видят в Вас дурака, это Ваше наказание за то, что Вы не пришли ко мне по поводу этой ситуации. — Ты сказал, что хочешь, чтобы я изолировал его! Разве я этого не сделал? Он так боится, что Куба нападёт на него, что даже не смотрит на Европу, Ближний Восток или даже Азию. Это идеальное время для..! — Сейчас не время для этого, — в Брагинском рос гнев. — Не тогда, когда он настолько силён. Человек засмеялся. — Силён? Он боится Кубы, наших ракет, твоих ракет. Он не посмеет дёрнуться против тебя, когда разрыв так велик. — Да, разрыв большой, но не в нашу пользу. Как его вождь может быть таким самоуверенным и беспечным? — Что ты хочешь сказать? Ты видел отчёты? — Нет, но мои шпионы видели, — сообщил страна. Он практически слышал насмешки на другом конце. — Да, Вы скрываете от меня, а я от Вас. — Эта информация важна, ты обязан поделиться ею со мной. — Как и Вам нужно было поделиться со мной о предоставлении Кубе ракет. — ...сколько? Иван замолчал. Даже такая страна, как он, был ошеломлён числом. Это число было в пользу нации, такой молодой, такой нестабильной и такой боящейся мира. — В десять раз больше. Ему не надо было давать точное число, потому что он достаточно близок к полноценному ответу. Он доверял своим шпионам. Они не лгали. Он практически чувствовал, как вождь бледнеет и дрожит. Союз поделился своим сожалением об этой ситуации. — Как давно ты это знаешь? — Давно. — Тогда почему?.. Почему ты позволил мне... по национальному телевидению заявить, что мы были выше. Ты позволил мне бросить ему вызов! Ты даже согласился! — Да, забавная игра. Мы с Америкой часто играем в неё, и это то, что любят делать страны, что люди не смогут понять, — хмыкнул Совет и вздохнул. — Но веселье кончилось, и если он и дальше будет думать, что я превосхожу его по вооружению, то Вы возьмёте вину на себя, и мы возьмём свои ракеты и уйдём. Хрущёву придётся пойти на жертвы, как и Ивану.

Вашингтон, США. Утро 28 октября 1962

Америка не понимал, как ему удалось заснуть. Он даже не знал, что спал, пока не открыл глаза, приняв новый день. Странно, но последние тринадцать дней кризиса он вообще не спал. Да и не особо нуждался в этом; в конце концов, он страна. Сон означал лёгкость ума и тела. Он усмехнулся при этой мысли. Альфред никогда не был так напряжён за всю свою жизнь, не было никакой возможности, чтобы расслабиться. Но он спал, никто не отрицал этого, и всё, что Джонс мог придумать для возможного объяснения, — одна страна, сообщившая ему с такой искренностью и уверенностью, что он уладит это. Когда он в последний раз так себя чувствовал? Определенно до войны. Возможно, в двадцатых? Нет, этого не может быть. Нет, это было до войны, когда СССР... Иван... США спал спокойно, потому что Союз Советских Социалистических Республик сказал ему, что сделает всё лучше. Как родитель, обещающий своему ребёнку, что поцелуй заставит боль уйти. Америка больше не ребёнок, он мог справиться с чем угодно сам, даже с этой угрозой для безопасности своего дома, но он не отрицал, как хорошо было возложить бремя паранойи на кого-то другого; передать груз на чужие плечи. Как в старые добрые времена. Штаты не смог бы объяснить это, если бы его спросили. Даже если этот новый день принесёт проблемы, подняв DEFCON до самого высокого уровня, Альфред был рад освободиться от напряжения хотя бы на несколько часов. Ещё не до конца проснувшись, он встал с дивана, на котором вырубился ранее, и направился в Овальный кабинет, как его схватил плачущий Италия. Он почти потерял равновесие, но удержался на ногах, похлопав рыжеволосую нацию по спине. — Ты сделал это! Спасибо, спасибо, спасибо! — рыдая, благодарил Варгас в объятиях Америки, к большому замешательству блондина. Тот поднял глаза, видя облегчение на лице своего президента, сидящего за своим столом, и вскоре заметил присутствие других стран — когда они успели здесь очутиться? Только тогда Джонс пришёл к выводу, что кризис закончился. Брагинский прошёл через это. — Наконец-то всё кончено, Альфред, — улыбнулся Англия, подошёл к нему и взял его руку в свою, пожимая её в знак благодарности. Америка взглянул на Францию, развалившегося на диване с довольным и неоправданно облегчённым видом. Германия кивнул в знак признательности, и — неужто это намек на улыбку? Быть не может. Канада тоже здесь. Приблизившись, он похлопал Альфреда по плечу. — Ты выглядишь лучше. Отлично, — канадец беспокоился не только из-за страха эскалации войны, но и за своего брата. Это же Мэттью. — Что ты собираешься теперь делать? — спросил Италия, и американец отпустил его и отстранился. — Хочу убедиться, что эти ракеты убраны. Я не буду доверять Совету, пока не увижу своими глазами, что он забрал их. — И ты не увидишь. Все обернулись на голос. Президент поднялся и встал перед своей страной. — Что Вы имеете в виду? — вопросил Америка. — Почему нет? — Потому что тебе приказано отправиться в отпуск. Доверься своим людям, Альфред, мы позаботимся, чтобы работу выполнили за тебя. Улыбка дернулась на уголках губ сверхдержавы, и вдруг руки Канады потянули его за плечи. — Я знаю! — воскликнул северная страна. — Ты мог бы провести отпуск у меня дома! — Что? Ни в коем случае, у тебя дико холодно в это время года, — пожаловался Джонс. — Но мы можем выпить горячего шоколада у камина и покататься на лыжах. Тебе будет весело, давай. — Звучит весело, правда, Германия? Мы тоже можем поехать, Канада? Пожалуйста, — вмешался Венециано, сложив ладони в просящем жесте. Людвиг вздохнул, а Артур улыбнулся. — Если Альфред не возражает, — пояснил Уильямс. — Не возражаю, — усмехнулся Америка. — Вы все были за меня, и я не могу приуменьшать вашу поддержку. Я благодарю всех вас, правда. — И как тебе это удалось? — заговорил британец с хрипотцой в голосе, словно всё ещё не мог поверить в такой более-менее счастливый конец. — Как тебе удалось всё уладить, не прибегая к насилию? Я знаю тебя, ты на девяносто девять процентов скотина, остальное — загадка. — Эй! — Он расскажет, — Феличиано будто хотел ответить за США. — Верно? — тот улыбнулся ему в ответ и кивнул. Самый простой ответ, и мир не стал бы сомневаться. Им не нужно знать ни подробностей, ни того, что Совет для него сделал. Оба так отчаянно хотели уладить кризис мирным путем. Он не мог вспомнить, когда в последний раз им пришлось дойти до такого. Альфред полагал, что должен поблагодарить Союза за сотрудничество и за то, что он изо всех сил старается помочь. Это было вежливо. Нет, нельзя этого сделать. Он знал правила игры. Сейчас стоит держаться от него подальше, насколько возможно, чтобы заставить мир думать, что он «плохой парень», каким и был всегда, ведь так?

Москва, СССР. Конец декабря 1962

После нескольких месяцев отсутствия и беспокойного ожидания хозяин дома наконец вернулся. Вечером, когда только закончился ужин, а Украина убирала посуду. Она услышала, как с тяжёлым стуком открылась и закрылась дверь, и знала, что в ту ночь никто не выходил, особенно с началом снегопада. Её сердце подпрыгнуло, и она быстро оставила посуду и побежала в прихожую, видя своего младшего брата, прислонившегося к косяку входной двери, ужасно измученного. — Ваня, — вздохнула Екатерина, собираясь обнять его, но остановилась, заметив его настроение и исказившееся лицо. — Всё в порядке, Ваня? Брагинский посмотрел на неё, и та узрела его покрасневшие глаза и тёмные круги под ними. — Я устал, — он отшатнулся и, оставив свой багаж, направился вверх по лестнице. Союз свернул в коридор, снял тяжёлое пальто и исчез в одной из гостевых комнат. С любопытством Черненко подошла к его комнате. Она открыла дверь и обнаружила, что её младшая сестра лежит в кровати Ивана. — Наталья! — с укором вскрикнула Украина. Девушка раскрыла глаза и раздражённо посмотрела на старшую сестру. — Что? — спросила Беларусь, поднимая голову с подушек. — У тебя есть своя комната, пожалуйста, спи там. — Нет, — отказалась Арловская. — Брат ею не пользуется, и это единственная комната, которая утешает меня в его отсутствие. — Но ему она нужна. — Не сейчас, когда он пошёл играть в войну с этой шлюхой. — Наталья, — Екатерина думала, что воспитала её лучше. — Прошу, не говори таких гадостей об Америке, и кстати, брат вернулся. Глаза белоруски расширились, и она тут же вскочила на ноги. — Да? Где он сейчас?! — В одной из комнат спит. Он бы отдыхал здесь, если бы ты не заняла её. — Но он может поспать рядом со мной. — Нет. Ты знаешь, что смущаешь его этим, и я не хочу, чтобы он чувствовал себя ещё и неловко после возвращения домой. Ты следила за кризисом вместе с нами. Ты знаешь, где он был последние несколько месяцев и как он измотан от всего. — Я могу загладить свою вину, — рассуждала девушка. — Могу пойти к нему и подарить ему... — Нет, — остановила её старшая. — Нет. Просто оставь его в покое на некоторое время. Неохотно Беларусь послушалась. Украина, однако, принялась рассказывать другим о возвращении Совета. После чего она взяла на себя заботу о брате: приготовила ему завтрак и чашку горячего кофе и отнесла вещи на подносе в комнату, в которой сейчас находился Иван. — Ваня? — девушка постучала в дверь и открыла. — Ваня, я принесла завтрак. Она поставила поднос рядом с кроватью, где он спал. Обычно Черненко позволяла ему спать, но, зная, что он не ел с самого отъезда, она осторожно встряхнула его. — Ваня, покушай, пожалуйста, — с материнской улыбкой призвала страна. Довольная, она смотрела, как Брагинский садится и трет лицо. Украина не переставала удивляться, как её маленький, истощённый, слабенький братик вырос таким большим и сильным. Она хотела бы принять похвалу за то, что подняла его до такого уровня, но на самом деле не была рядом с ним столько, сколько было нужно. Так что с чистой волей и решимостью её маленький Иван вырос сам, и результат этого сидел прямо перед ней. — Вот, возьми кофе, — Украина взяла чашку и предложила её брату. Союз пробормотал «спасибо» и выпил. Екатерина наблюдала за этим: в мире нет другого лучшего чувства, кроме как смотреть, как твой младшенький ест, пьёт и процветает. Странам нелегко выжить, многие умирали, и им обоим просто повезло оказаться среди счастливчиков. — Давай, ешь, — но русский нахмурился. Он поставил кружку на стол и замолчал. — Что случилось, Ваня? СССР лёг и снова отвернулся лицом к стене. — Я устал, — ответил он, и на этом всё. — Ты почувствуешь себя лучше, когда поешь, — Украина коснулась его широкого плеча, наклонившись над ним, чтобы посмотреть на его лицо. Он не закрыл глаза, но смотрел сквозь. Девушка боялась, что он потеряется в своих мыслях, что зачастую происходит в последнее время. — Нет, не хочу. Украинка нахмурилась от беспокойства. Она сжала его руку, как делала это в детстве. — Что случилось, Ваня? Скажи мне. Я выслушаю. — Я устал, — опять. Он говорит это, чтобы заставить её уйти, но, как его старшая сестра, она не собиралась этого делать, пока не обнаружит реальную проблему и не придумает правдоподобное решение. — Ты обо всем позаботился, да? — начала Черненко, ссылаясь на недавний кризис. — Тогда не стоит так расстраиваться, — она вспомнила, как в прошлом году у них был похожий кризис у Берлинской стены. Иван вернулся домой почти в таком же настроении, и когда Украина надавила на причину, возле её головы пролетела бутылка водки. Она надеется, что такой же исход не произойдёт сегодня, но не боится. Она узнала, почему брат был в депрессии тогда, узнает и сейчас. Ему нужно поговорить. Разговоры помогают снять стресс и, прикасаясь к нему, сестра чувствовала, что он окоченел. — Америка снова причинил тебе боль? — она знала об его чувствах к нему. Знала, что даже после революции он держался за эти глубокие страстные порывы, которые заставляли его смотреть на молодую западную нацию глазами, полными нужды и тоски, несмотря на ненависть руководства к нему. Она видела, как Брагинский страдает, и, услышав всё, что произошло в прошлом, тревожилась, что собственные чувства маленького Америки, когда-то заявленные столь интимными для её брата, могли исчезнуть. Ведь прошло почти полвека с тех пор, как Совет вынужден был разорвать связи со своим тайным возлюбленным. Украина никогда не видела его таким убитым горем, и этот взгляд, навсегда укоренившийся в её памяти, появлялся, когда он был рядом с Альфредом. Ей это очень не нравилось, и если бы она могла что-то с этим сделать, она бы это сделала. Русский мог хорошо держать самообладание. Мог со своими вождями и людьми, с другими странами вокруг, но не с сестрой — даже Беларусь замечала это. — Нет, — последовал тихий ответ СССР. — Он не смог бы, даже если бы попытался. Его бесконечные ракеты бесполезны. Украинка снова наклонилась и прижала пальцы к его груди, касаясь его медленно бьющегося сердца. — А если они нанесут удар здесь, — он взглянул на неё, слегка повернувшись. Та грустно улыбнулась. — Разве я не говорила тебе не уходить? Они могли бы уладить это без тебя. Ты знал, что он обвинит тебя, как только ты ступишь на его землю. — Мне нужно было уйти. Потому что Хрущёв не говорил мне, что поставляет ракеты Кубе. Какой глупый шаг с его стороны. Когда он заставил меня удалить ракеты, я удалил больше, чтобы этот вопрос никогда не появлялся в будущем. Ему это не нравилось, как и Кубе. Вот почему я поздно вернулся домой. Извини. — Не волнуйся. Я рада, что ты не в ладах с руководством, — она печально склонила голову, вспоминая о первых правителях Ивана после Гражданской войны и о том, как жёстко они с ним обошлись. — Может быть, если бы ты не подался в те годы, ты бы не потерял их... и его. Императорская семья и молодой Америка — две самые важные вещи в жизни Брагинского того времени, может быть, даже сегодня. Союз тяжело вздохнул, сожалея, что вспомнил то время, когда боролся за эти вещи и потерял... потерял всё. Поэтому он решил сосредоточиться на более новых делах. Это никому не помогало. — Он был так зол на меня, Катюша. Украина заинтересовалась, жестом призывая брата продолжать. — Ты сказал ему, что не знал о ракетах? Он усмехнулся и сел. — Нельзя говорить о таких вещах в игре. Если бы я сказал ему, что мне не известно о пропаже нескольких моих ракет из бункеров, а затем о появлении их у Кубы, который живёт по соседству с ним, Америка бы подумал, что я не контролирую свои операции. Нет, для меня это ни чем хорошим бы не обернулось. Екатерина понимала в какой-то степени. Она слышала, как брат говорил об этой «игре» раньше. Обычно она была уверена, что он играл с Англией, а теперь кажется, что соперником является Альфред. Она слушала всё о проблемах Совета, но когда он говорил о стратегиях их игры, она просто не совсем понимала это и предполагала, что никогда не поймёт. Всё, что она знала — это то, что игра СССР и США опасна, когда все остальные, кроме них, проигрывали. Но она знала, что им обоим необходимо оставаться на вершине. — Тогда как же вы всё уладили? — девушка слышала о жестоком характере Джонса от многих стран, но гораздо больше ужасали его действия. Вот она, улыбка от воспоминаний, держащаяся на губах Союза. — Он попросил меня о помощи, — произнёс Иван, и усталость на его лице немного померкла от лёгкого настроения. — Не словами, он посмотрел на меня и молча попросил о помощи. Интересно, знал ли он, что сделал это. В конце концов, он был тогда со своими людьми. Но, когда я ушёл, он не остановил меня и не отдал приказ о вторжении. — Значит... это значит, что он снова доверяет тебе? Это поведение несколько странное, особенно после напряжения их последней встречи. Русский просто хмыкнул, будто то, что она сказала, возмутительно и смешно. Он ничего не сказал, лишь покачал головой. Усталые глаза медленно метнулись к окну, побелевшему от сильной пурги. — Но я видел его, Катюша... Я видел юношу, который мне доверял. В тот момент он это сделал. В тот момент он всё взвалил на меня, и я поклялся не подводить его. Хех, что бы Сталин подумал обо мне сейчас. Меня бы назвали предателем за то, что я поклонился желаниям Америки. Украина хотела бы, чтобы брат забыл об этом тёмном человеке. Он причинил ему только душевную и физическую боль. Она должна помочь ему, но никто не мог, Сталин был слишком силён, даже для Брагинского. Но, услышав, как Совет говорит о Джонсе и о том, что он видел в нём, она улыбнулась и засияла с возрождающейся надеждой во взгляде. Может быть, Америка ещё такой же глубокий внутри, в мыслях, в чувствах. Может быть, его чувства ещё остались, затянувшиеся после трагедии, как у СССР. В отличие от Беларуси, Черненко знала о тайных ухаживаниях Ивана и Альфреда. Она вспомнила, что так хотела, чтобы брат официально объявил об этом миру, потому что искренне желала, чтобы у брата было всё самое лучшее. С Америкой рядом. По крайней мере, мир будет испытывать ревность к Союзу и ко всем его благословениям. Тем не менее, она хотела этого для него, но с таким количеством сталкивающихся идеалов это оказалось труднее, особенно если один или оба отказывались сотрудничать друг с другом. Положив руку ему на колено, Украина оптимистично улыбнулась. — Брат, как только всё уладится, ты должен попробовать поднять занавес между Америкой и его людьми. Хорошая идея. Кроме того, было бы гораздо безопаснее иметь доступ к мгновенной связи при возникновении недоразумений, а они часто случаются между этими двумя. — Нет, — уныло отозвался он. — Ты не недооцениваешь его характер. Когда он взбешён кем-то, он останется таким на десятилетия, а возможно, и столетия. Ничего хорошего из этого не вышло. Усталость возвращалась. Обладание такой властью выглядело очень тяжёлым и очень одиноким. Несмотря на то, что в его доме жило так много стран, она видела одиночество в его движениях и глазах. Что делать ей? Она не выносила брата таким. Поэтому оставила его в покое и дала ему отдохнуть. Уходя, украинка поняла, что если брат не попытается, это сделает она. Она не была хороша в этой их «игре», но у неё была вера, что хорошо, что Совет и Америка, наконец, договорились об условиях общения. И она уверена, что сможет убедить дипломатов в этой важности. Для них они будут яснее видеть безопасность между намерениями и операциями наций; для неё это способ, чтобы брат и Альфред, наконец, снова начали говорить, если станут сотрудничать.

Москва, СССР. 30 августа 1963

— Сестра, это что? Иван точно знал, что это такое, и что это не его марка и модель, но он хотел, чтобы Украина объяснилась. — Это, дорогой братик, твоя горячая линия с Америкой, — сообщила девушка, жестом указывая на четыре машины, которые вытащили грузчики. Это американские телетайпные машины. Катерина действительно добилась того, чего хотела: средства, с помощью которых Иван и Альфред могли переговариваться. Брагинский не был против горячей линии, в отличие от многих его людей, но просто не думал, что Америка примет эту идею, и поэтому никогда не поднимал её. Когда сестра успела..? — Извини меня, брат, но я связалась с дипломатом США до вашей встречи в Женеве. Я убедила его поговорить с твоим представителем, с которым я тоже разговаривала. Они подняли эту тему, и все согласились. Они подписали контракт, и вот мы устанавливаем телетайпы. Разве это не замечательно? Черненко улыбалась, вертясь вокруг брата. Он не запрещал, но и не давал разрешения. Совет просто не знал, что думать об этом, отчасти представляя, что ещё спит. Действительно ли представитель Америки одобрил? Всё население Соединённых Штатов менее склонно к русским — к нему. Возможно, это сам Джонс одобрил — нет, невозможно. Он же до сих пор зол, и его вспышки гнева могли ослепить его на десятилетия. — Это от Америки? — СССР и Украина обернулись, заметив, как младшая сестра тычет пальцем в доску. — Мусор, — усмехнулась она и выбила машину из рук грузчика, и та рухнула на землю. — Наташа! — ахнула Украина, подбежала к аппарату, словно к павшему солдату, упала на колени и осмотрела его. Он сломан, свисали некоторые делали, и из-за этого она чуть не заплакала. — Что я скажу? — беспомощно спросила она, будто её накажут за это. — Что подумают американцы, когда узнают, что мы сломали один? Иван вздохнул, увидев такое жалкое зрелище; даже Беларусь скрестила руки на груди и отвела взгляд от безнадежного вида старшего брата. Украинка часто выглядела такой потерянной, что не было новостью, а уж тем более трагедией. Не вынося того, как сестра оплакивает эту штуковину, он протянул руки и сказал: — Отдай её мне. Я всё исправлю. Екатерина посмотрела на него слезящимися глазами, удивление на её лице расстроило Брагинского. Разве она не думала, что брат поможет? Вот почему он взял её к себе, не так ли? Прямо сейчас ей нужна его помощь, чтобы починить машину, а Союз многое понимал в механике. Она осторожно взяла его и отдала брату. Тот повертел машину, точно определяя, что сломалось. Сдвинув выскочившие детали вместе, они надёжно встали на место, и всё. Он вернул его сестре, аппарат оказался почти невредимым. — Как новый, — заверил Совет. — А теперь убери его к остальным. — Спасибо, Ваня! — девушка обняла его, чуть не раздавив его лицо о её грудь. — Хватит! — пролепетал русский, отстранившись. — Отойди. Он догадывался, что Украина хочет, чтобы между ним и Америкой снова пробудились былые отношения. Несмотря на свою слабость как страны, она очень волевая и настойчивая, и если она что-то задумала, то рано или поздно этого добьётся. Иногда Союз хотел иметь такое же сильное сердце, чтобы оно оставалось непоколебимым после всех ударов жизни. Тем не менее, судя по тому, как вела себя Черненко, казалось, что именно ей самой не терпелось напрямую поговорить с Альфредом. Всё выглядело именно так. Её глаза горели, когда настало время опробовать машины. Как вдруг сообщение успешно пришло из столицы США. Именно она подняла его и перевела, прежде чем показать брату и остальным, наблюдающим за этой вехой в истории. — Смотри, смотри, сработало! — воскликнула украинка, показывая Брагинскому. — Как думаете, это написал Америка? Я не очень понимаю, но ты думаешь, что это он написал? Совет взял листок бумаги и прочёл про себя: «Быстрая бурая лиса перепрыгнула через спину ленивой собаки 1234567890.» СССР понял, почему сестра смутилась. Это сообщение не должно иметь смысла, в конце концов, видимо, американцы тестировали свои ключи. — Нет, это, должно быть, их отдел связи просто проверяет ключи, — ответил Союз на вопрос сестры и сразу заметил её разочарование. У неё никогда не было никаких контактов с западной страной, отчасти потому, что он не намеревался знакомить их. Он искал время, но его время закончилось, и поэтому Америка и его сёстры ещё официально не встретились. Однако, Иван не сомневался, что Альфред сейчас со своими экспертами по коммуникациям наблюдает, ждёт их ответа, чтобы объявить установление горячей линии успешным. — Теперь мы должны им что-то отправить, — объявила Катерина. — Что ты хочешь сказать? Русский думал о многом, но не мог решить. — Давай, садись, садись, — девушка подталкивала брата сесть перед одним из телетайпов и что-то написать. — Скажи что-нибудь им — ему. Сказать что-нибудь Америке? Отлично.

Вашингтон, США. 30 августа 1963

Было ли преступлением желание Альфреда, чтобы эта проклятая вещь потерпела неудачу? В общем, было немало его людей, которым не нравилась идея горячей линии с его заклятым врагом. Они считали, что она должна пройти к проверенному союзнику, но президент был прав; имея безопасную и чёткую связь с СССР, есть некая доля вероятности избежать последующих «кризисов». Он стоял над рабочими, печатающими послание в Москву, и передавал его. Он не хотел слышать ответа и надеялся, что они не получили прошлое сообщение, а это означало, что всё провалилось. Почему? Потому что он не готов говорить с Россией. Ни устно, ни письменно — нет. Ему нужно время, чтобы прийти в себя от случившегося в прошлом году, но нет, его люди сочли разумным устроить это как можно скорее. Хорошо. Хоть бы ничего не получилось, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, но какая-то сила завела его в эту комнату, чтобы заставить засвидетельствовать момент истины. Скрип и свист машины лишь подтвердило несчастье Джонса. Сообщение выскочило и было получено. Чёрт. Один мужчина взял его, улыбнулся и передал ему письмо и словарь. — Держите, — сказал он. — Почему бы Вам не оказать честь, Америка? Штаты не хотел, но если они настаивают... Он медленно перевел сообщение и снова перечитал для более ясного понимания. Это какой-то стих, что-то о закате в Москве. «Алое солнце сверкает до сих пор, Из окна его вижу сейчас. Эта красота оседает над Москвой. О, столица, ты коснёшься небес. Та тянется к солнцу, но оно исчезает. Здания в тенях земли замирают. Красота угасает; И жизнь затухает. Темнота не рассеивается, Сжимая людей леденящими пальцами. Но, о Москва, не расстраивайся. Предстань пред осколками радости. Не забывай, не прекращай Любить того, по кому скучаешь, Ведь если ты любить перестанешь, Я забуду, забуду тебя, моя дорогая. А завтра вернётся солнце И сотрёт слёзы всех прошлых печалей.» — Что там написано, Америка? Сверхдержава вздрогнул, перечитывая сообщение самому себе несколько минут, забыв рассказать другим в тревожном ожидании. — О, что-то о московском заходящем солнце, довольно неудачно, — он сложил лист и спрятал его в карман пиджака. — Что ж, это сработало. Поздравляю, джентльмены. Пожалуй, пойду расскажу президенту. Продолжайте. Американец никогда раньше не чувствовал себя настолько неуютно. А эти глаза так выжидательно смотрели на него и на послание Союза. Да, оно именно от него. Удивительно, что он сам лично ответил на их тестовую передачу, и, честно, Альфред подумал о том, чтобы отправить что-то ещё, но откинул эту мысль. У него целая команда связи, поэтому ему не пришлось бы мириться с коммунистами, а письмо, прижимающееся к его груди в кармане, есть только письмо и ничего больше.

Москва, СССР. 30 августа 1963

— Что ты им послал? Иван улыбнулся. — Что-то, что поймет только один человек в этой комнате. Машина печатает хорошо. Они пригодятся, спасибо, что достала их, Катюша. Это напомнило Брагинскому время, когда Америка пытался проложить прямую линию через Аляску, через Сибирь. Связь прервалась по неизвестным причинам. Совет был очень разочарован, а Джонс ужасно рассержен. Почему они не попытались снова? Обидно, что первая успешная линия, соединяющая две страны, вызвана политической напряжённостью и вынужденным решением, но сестра права, это помогло бы налаживать контакт гораздо быстрее, теперь Ивану больше не нужно было совершать поездки в США лично. Если появятся какие-либо проблемы с ним, связь в помощь. После того, как все успокоились, они начали выходить из комнаты один за другим, чувствуя удовлетворение от того, что линия заработала. Союз же предпочёл остаться и смотреть на машины. Он нажал ещё на несколько клавиш на клавиатуре и постучал пальцами по её основанию. Переходя к другим машинам, СССР кое-что придумал. Он выдернул из розетки один аппарат и взял его на руки. Тут их и так много — три, зачем ещё один? Его кабинет подойдёт машине гораздо лучше.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

Ему пора уже идти домой. Все успели высказаться по этому поводу: говорили, что полезно время от времени отходить от политики и средств массовой информации. Они, вероятно, правы, но Америка, с развязанным галстуком, лежащим на полу пиджаком, стаканом виски в руке, сидел в комнате связи Белого дома. Почему? Отчасти потому, что это была первая комната, на которую он наткнулся, как схватил бутылку алкоголя, но главным образом потому, что никто его тут не нашёл бы. Всё крыло здания пустовало: он один в этих коридорах. Забавно, ведь на самом деле здесь всегда было так шумно из-за работающих машин, пищащих и скрипящих передач, но теперь в комнате стояла мёртвая тишина. Тем не менее, Альфред слышал их в своей голове — стоны и визг, выкрикивающие сообщения, и он бежал, чтобы доложить обо всём своему президенту, мистеру Кеннеди. Мистер Кеннеди… Это имя заставило сверхдержаву нахмуриться. Он пообещал себе, что с каждым нахмуренным взглядом будет пить, и, не раздумывая, прижал стакан к губам, позволяя горящей жидкости скатиться по его горлу. Джонс, причмокнув губами, опустил глаза на пустой бокал. Развернувшись в кресле, он потянулся к бутылке с алкоголем, стоящей на одном из столов, рядом с одним из четырёх телепринтеров. Он протянул руку через стол, и ближайший к нему телетайп запустился. Америка с любопытством наблюдал за ним, и создавалось ощущение, что машина сейчас взорвётся. Это не удивило бы его, поскольку, в конце концов, это чёртова коммунистическая технология. Вдруг машина просигналила, получив сообщение. Страна некоторое время не двигался. Он уставился на маленькую записку, на которой виднелось всего несколько слов, как будто она лишь плод его воображения. Мало ли, может, так виски в голову ударил. Конечно, он знал, что недостаточно пьян, чтобы это как-то повлияло на зрение. Вздохнув, американец сорвал послание и схватил словарь. Ему не потребовалось много времени, чтобы сопоставить слова с английским, и вскоре он повторил сообщение, переведённое про себя. «Соболезную твоей утрате.» Америка прочитал его ещё три раза и усмехнулся, а позже и вовсе залился смехом, так как многие из его людей обвиняли Советы в убийстве президента Кеннеди. Никто, естественно, не уверен, что это правда, но обвинять их есть дело простое. Поэтому, когда Альфред перевёл сообщение, отправленное словно утешающим другом, он не мог не смеяться. Ох, если бы пресса узнала об этом. Щёки уже начали побаливать от тупой улыбки. С рыком Джонс разорвал послание, бросил книгу и смахнул всё со стоящих в ряд столов, опрокинув все аппараты на пол. Теперь они уже непригодны. Ему было всё равно, нужны ли людям эти машины, ведь они занимали столько места. Джон Кеннеди не был первым с тех пор, как убили Линкольна, но он первый, чьё присутствие и руководство сейчас крайне необходимы. Альфред чувствовал себя потерянным без него. Когда Америка был готов рвать и метать, Кеннеди сдерживал его гнев, прекрасно уравновешивал его. А что сейчас? Почему новый босс позволял своей стране делать то, что ему нравится? Видно, думал, что ему нужно пространство в это время траура. Последним из его президентов убили Мак-Кинли, но у него был сильный вице-президент, который вошёл в Овальный кабинет и снабдил его новой обувью. Тедди был великим, и США находился рядом с ним, особенно после того, как он быстро встал на ноги после смерти Мак-Кинли. Линдон? Он пытался, но просто не понимал, что нужно Альфреду. Ему не нужны слова соболезнования, ему нужны приказы. Что угодно, лишь бы не думать об утрате. Так что, конечно, мистеру Джонсону было бы откровенно плевать, что там учудил Америка в кабинете связи. Да, он может быть тем, кто объяснит советским ублюдкам, что случилось с их машинами. Штаты больше не общался с ними. В этот момент одна из машин заскрипела и запищала. Та самая же, через которую он получил последнее сообщение. Что удивило Джонса, так это то, что она всё ещё работала после того, как её бросили на землю с её собратьями, и что функционировала даже с вырванным шнуром. Это до некоторой степени беспокоило его, но любопытство притянуло его к аппарату и заставило вырвать только что переданное сообщение. Оно было немного длиннее, давая понять Америке, что это не копия предыдущего. Взглянув на растрепанную книгу, лежавшую в другом конце комнаты, он принял решение: либо проигнорировать сообщение и стереть неисправный телепринтер в пыль, в конце концов, эти сообщения не имели значения, или он мог взять книгу и перевести письмо, чтобы удовлетворить своё любопытство. Альфред выбрал второе. Со вздохом он встал, прошёл через комнату, взял словарь, вернулся к чудо-машине и сел на пол. Снова поставив машину вертикально, страна взял сообщение и открыл книгу. Через некоторое время странный алфавит стал понятнее. «Он был хорошим руководителем. Жаль, что Америка не унаследовал его уравновешенность. Это, безусловно, сделает его отношение более умиротворяющим.» Сверхдержава перечитал эту запись больше раз, чем предыдущую, думая, что неправильно перевёл. Но всё правильно. Он смял бумагу. В такое время СССР посылал подобного рода шутки? Какого чёрта?! Если бы кто-нибудь это увидел, посчитал бы довольно глупым зрелищем, но вокруг ни души, и поэтому Джонс не чувствовал стыда, стреляя в телетайп сложенными пальцами, имитируя пистолет. — Ладно, хочешь поиграть со мной? Я играю, — пробормотал Альфред и напечатал собственное сообщение.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Они обвиняют тебя.» Брагинский усмехнулся. Он не ожидал, что получит ответ, ответ от самих Соединённых Штатов. Если бы это был человек, он не понял бы игры слов между странами, и ответ дал Совету знать, что получатель действительно получил передачу. Что он получил передачу. Иван не общался напрямую с Америкой со времён прошлогоднего кризиса, и мир счастлив, ведь ни один из них не готов к публичной беседе. Союз прятался от своего председателя ЦК, потому что иногда потребности страны отличались от ожиданий народа. Подняв послание, СССР поджёг его зажигалкой, а затем положил пепел в тарелку. Ему незачем провоцировать Хрущёва на скандал за разговор с США без политической причины, если бы узнал. Были вещи, которые вождь скрывал от него, и будут вещи, которые Союз скроет от него… как этот разговор.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«А ты обвиняешь меня?» Палец Америки остановился над буквами на страницах словаря. Он нахмурился, положил книгу на стол и пошёл, чтобы тихо напечатать сообщение в ответ, но остановился перед тем, как отправить его. Он перечитал свой ответ, и по какой-то странной причине все обвинения и оскорбления, сыпавшиеся в ответ, не соответствовали молодой стране… как будто он забыл сходить в церковь в воскресенье. С каких это пор чувство вины нарастает, когда он собирается наезжать на Совета? Вздохнув, Альфред отказался от первоначального сообщения и вместо этого написал что-то ещё.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

Русский окончательно решил потушить пламя после долгой внутренней борьбы, перечитывая послание в пятнадцатый раз. Держа его перед собой, его пальцы с нежной осторожностью потирали каждое слово, каждую букву. «Я думал, мы не имеем права решать, что делать и даже говорить. Воля народа — наша собственная.» Иван не мог поверить в то, что читал. Он не сомневался, что до этого момента беседовал с Джонсом, а эта записка… Сотни лет назад он и Америка — тогда он был таким маленьким — говорили об этом после того, как молодая страна спросила его мнение. Не его людей, а его самого. И Брагинский ответил этой же фразой, что читал сейчас. Теперь, когда Иван подумал об этом, он просто поставил американца в такое же положение, чтобы ответить так. Союзу очень понравилось это воспоминание, только они вдвоём разговаривали друг с другом лицом к лицу, без преград, в надежде сблизиться. Какое невинное время. Время, когда Альфред смотрел на него снизу вверх. Он скучал по тем дням. Они продлились не так долго, как он хотел. Хорошие дни никогда не исчезнут.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

Он жадно схватил сообщение, как только машина его выпустила. С книгой на коленях он оглянулся. «Что случилось с твоим индивидуализмом?» Штаты рассмеялся, и следующее сообщение, которое он напечатал, вышло из него легче.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Я страна. Полагаю, у меня нет такой роскоши, но я буду бороться, чтобы моим людям она была доступна.» Конечно, Америка так бы и сказал. За каждое его мнение стоило бороться и умирать. Насилие там, где оно не было необходимо. Совет поджёг сообщение и напечатал ещё одно письмо.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

Альфред был в разгаре уничтожения писем до неузнаваемости, когда телепринтер встряхнулся и выпустил очередное послание. Тот час же он прекратил то, что делал, и сел. «Постоянный борец. Разве ты не устаёшь?» Сверхдержава хихикнул. Что за вопрос? К чему он?

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«У героев нет на это времени.» Русский никогда не сжигал сообщения быстрее, чем это. В течение прошлого века он задавался вопросом, с чего этот мальчишка взялся называть себя таковым. Это раздражало всех и было полностью заштамповано постоянным употреблением. Брагинский это очень сильно чувствовал. Откинувшись на спинку стула, он обдумывал ответ. Ему не хотелось отвечать на это игривой шуткой. Казалось, Джонс будет говорить с ним, только если разговор не станет слишком серьёзным, и до появления угрозы, звучащей как насмешка, которая способна обмануть мир своим смертоносным намерением.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

США смотрел на сообщение, выплывающее из машины. Это заняло больше времени, чем раньше, и он ненавидел ждать… видимо, даже советских писем. — Спасибо, — проговорил страна, начиная переводить. «Что бы ты сделал, если бы больше не за что было бороться?» Америка в замешательстве моргнул. Это честный вопрос или ответ? Пожав плечами, он решил ответить на него своим искренним ответом, и если бы его попросили подшутить над его продуктивностью, то Иван оказался бы похожим на придурка.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Это звучит как способ уйти в отставку. Только я, собака, кошка, лес, бревенчатая хижина, сидение на крыльце, рыбалка и бейсбол.» Первая мысль при виде сообщения — сбивающий с толку ответ, — если бы Совет не понимал Америку так хорошо. Так что это рай для западной нации. Забавно, как все изменилось с тех пор, что Альфред сказал ему в последний раз. Он не набрал вопрос о взгляде Союза на счастье, поэтому СССР не ответил и не сообщил ему о своём рае, который он себе представлял. Всё ничуть не изменилось, и если бы американец спросил, ответил бы Иван в том же духе: «Летний день, окружённый высокими стеблями подсолнухов, лёжа в прохладных тенях, глядя на бесконечное голубое небо над головой, считая облака с тобой в моих руках.» Когда-то Джонс мечтал о том же самом. Брагинский вздохнул. Фиолетовые глаза остановились на окне кабинета. Поднялся снег, и он уже видел, как Генерал Мороз смотрит на него, дразня, прижимая руку к стеклу и замораживая его. Старому призраку нравилось видеть его мучения. Казалось, это единственная реакция, которая его хоть как-то порадовала. Не мог ожидать меньшего от такого холодного. Совет правда должен прекратить разговор с США. Он знал это. Его изменение в мышлении повлияли на русского. Генерал смеялся и издевался. Это, конечно, не успокаивало его больное сердце в груди. Он потёр грудь. Сердце снова начнет болеть. После инцидента на блокпосту Союз почувствовал, какой невыносимый урон нанёс удивительно хрупкий орган. Он понимал, что Генерал заставляет его так болеть, чтобы пробудить его тело к действию, но страна сопротивлялся любой тёмной мысли, зная, что результат не принесёт облегчения, чтобы остановить боль в его сердце. В эти игры он играл с Генералом Морозом. Различные и гораздо более смертельные, чем игры со Штатами. Но после откровения Пруссии СССР понял, насколько разбит Альфред на самом деле. Вид сильного и супер-одаренного героя-воина разбит. Он хотел противостоять тем, кого он считал угрозой своей безопасности, потому что боялся, боялся, что то, что случилось с ним так давно, повторится, и от этого боялся, что умрёт. Ни одна страна не хотела умирать, поэтому Джонс построил свои высокие стены и вооружил их множеством оружия. Больше всего было больно от того, что Америка рассматривал его как одного из тех, кто может причинить ему вред, сломать его самым жестоким образом. Союз желал поправить его, показать ему, что его руки могут защитить Альфреда, не разрушая; что его прикосновения могут быть мягкими, а не грубыми и жёсткими, что он может шептать слова любви, а не лжи и ненависти; что он может поцеловать так нежно, как ещё никто его не целовал; что он может заглянуть в глаза и открыть ему свои самые сокровенные желания; что он может впустить его в своё сердце. Но сам же Совет тоже не отстаёт. Поскольку его сердце всё ещё тосковало по западной стране, стране гораздо более молодой, более наивной, несущей разные идеалы, то его народ почти не мог знать ничего из этого. Давным-давно Иван был волен рассказать своим людям о желаниях своего сердца, и они слушали и принимали и даже с нетерпением ждали его союза с США, но опять же, это было много лет назад, и эти понимающие люди давно ушли… давно умерли. Совет был готов прекратить преследовать Альфреда, после произошедшего на КПП «Чарли» его достаточно ранили. Он принял их различия, эти очевидные неприязни к другому, и что он умрёт, наблюдая за ним издалека, но информация Пруссии пробудила, возродила его мёртвую надежду. Надежда на то, что между ними ещё есть что-то общее. Их разбитость. Было бы так неправильно для двух сломленных стран найти утешение в другом, несмотря на их напряжённость? Союз так не считал, но у Джонса, видимо, были другие идеи. Всё равно, что начать всё сначала. Иван мог бы даже утверждать, что их отношения «начинаются заново».

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

Америка, честно говоря, понятия не имел, почему так разочаровался: машина молчала. Он проверил всё несколько раз и не нашёл ничего плохого, кроме уже заявленных нарушений. Но маленькая лампочка горела, а значит всё работает. Но писем больше не было. Он вспомнил, что отправил ранее, и предположил, что разговор окончен. А чего он ожидал? Дружески пообщаться с Брагинским, как это было в 1800-х годах, когда они... когда они были так близки... Эта мысль горько угнетала его. Мысль об утраченной дружбе и о любви, которая ещё не расцвела, причиняла слишком много боли, чтобы медлить с мыслями. Поэтому сверхдержава принял этот конец. Для него было неожиданностью и приятным сюрпризом поговорить с Советом наедине — Америка был один, но он не знал, относится ли то же самое к СССР, хотя в глубине души, по правде говоря, он чувствовал, что тот так же одинок, как и он. Так же одинок, как и он. Покачав головой, Америка встал и поднял с пола свою куртку. Подойдя к столу, он взял стакан с напитком и выключил единственную лампу в комнате. Он оглянулся и не мог избавиться от чувства, что ему грустно... так похоже на 1919 год, когда он, наконец, покинул землю бывшей Российской империи... потерял. Для людей это было много поколений назад, для США — вчера, и он чувствовал, что переживает это сегодня, независимо от того, насколько сожалел о том, что так взволнован и открыт, чтобы снова прочувствовать эти вещи. Нет. Нет, он не позволит своим чувствам контролировать себя. Снова и снова его президенты, а также друзья продолжали говорить ему, чтобы он начал думать более логично. Они правы, потому что логика никогда не ошибалась и, следовательно, никогда не навредит. Штаты закрыл дверь в комнату связи с мягким щелчком и повернулся к тёмному коридору. Он боялся возвращаться в свой дом в Вашингтоне, потому что знал, что там точно напьётся и начнёт проклинать всё подряд, а эти две вещи он ненавидел больше всего. Альфред сделал три шага и остановился. Острый слух уловил звук этого проклятого теле-принтера, и он сразу же метнулся назад, ворвался обратно в комнату связи, бросил, что держал, на столы и замер перед машиной, которая выдала ему недавно полученное сообщение. Америка с нетерпением взялся за словарь и начал расшифровывать письмо. «Я представляю угрозу для твоего рая?» Джонс вздохнул и снова сел перед телетайпным аппаратом. «Да», — хотел он напечатать, но знал, что не может по многим причинам. «Потому что ты снова тащишь меня на поля подсолнухов», — это честный ответ, но Америка знал, что если скажет это Ивану, то тот, скорее всего, не поймёт. У Брагинского на уме более важные вещи, чем помнить что-то настолько тривиальное. Что-то, что никогда не вернётся. Эти двое были ничем иным, кроме как кораблями в ночи.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Да.» Он ожидал этого. Он привык, что люди винили его в своих бедах, и боролся с их криками голода и воплями о работе. Он очень хорошо знал, каково носить ярлык «плохого парня». Сегодняшние СМИ, особенно американские, позаботились о его распространении постоянно и повсеместно.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Если бы я заботился о твоём счастье, мне бы пришлось заставить себя исчезнуть с лица земли.» Американец улыбнулся. Забавно, потому что на самом деле никто не заботился о нём так сильно, чтобы сделать это. Никто не любил сверхдержав. А Совет может воплотить в жизнь этот комментарий.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Тогда хорошо, что тебе всё равно.» Ответ смутил Союза. Америка аплодировал его отсутствию озабоченности, или он говорил, что он...? Нет, не может быть. Даже СССР иногда не мог понять, о чём думает Джонс, несмотря на то, что он его главный соперник. Иногда он говорил вещи, которые не имели никакого смысла.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Временами ты такой загадочный.» Альфред цокнул языком и засиял от гордости.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Вы, Советы, всегда должны быть начеку.» Иван усмехнулся. Америка умный, умнее, чем кажется остальному миру. Его маска невежества не обманула русского ни в малейшей степени, поэтому он ещё не поддался мощному и широкому влиянию Штатов.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Вспомни, как ты вставал на носочки в наших стычках.» США нахмурился. Он плохо справился с Карибским кризисом, но должен ли Совет задирать его, будто он выиграл битву? Чёрт, если начнется настоящая война, они оба окажутся в проигрыше.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Мои люди были напуганы. Что ещё мне оставалось делать?» Брагинскому надоела их игра слов. Они страны и должны говорить прямо.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Хочешь сказать, что ты боялся?» Америка вздохнул, разорвал записку и вспомнил о своей реакции в те опасные времена. Он был близок к этому. Очень близко к этому.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Ты был на моей земле, когда это случилось. Уверен, что ты сам видел, что я чувствовал.» Союз замечал страх в его голубых глазах, но также и отчаянное желание сотрудничать с ним и остановить кризис. Русский просто хотел, чтобы он смотрел на него так, словно нуждался в его помощи, словно желал этой помощи. Потому что при всей своей власти Совет чувствовал, что если он не может помочь своему народу или своим друзьям, то это бесполезно.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Ты так часто хвастаешься, что обладаешь большой властью, угрожаешь её применением как врагу, так и другу... И всё же ты очень быстро отступил, когда я угрожал тебе, что заставляет меня, как и всех остальных, засомневаться.» У Альфреда были и сила, и палец на спусковом крючке. В конце концов, это не он будет посылать разрушительные бомбы. Иван не мог ничего сказать против него: у него всё так же.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Ты тоже хвастался в пятьдесят седьмом, бросив мне вызов.» Штаты, конечно, отслеживает его нарушения и тех, кто пошёл против него. — Ребёнок, — выдохнул русский.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Какая это была забавная игра. Мне особенно понравилось слушать, как твой президент нервничал, и подробности о строительстве бункеров. Скажи мне, это был твой страх или твоего народа?» Американец чувствовал, как в нём закипает кровь. Игра. Все игры СССР. Ничего, кроме подчеркнутых значений, кодовых слов и многообещающих угроз со скрещёнными пальцами за спиной и глазами, смотрящими в другую сторону.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Хочу, чтобы ты знал: я не боюсь ни тебя, ни твоих колбасных ракет.» Союз откинулся на спинку стула. Он поджег послание, наблюдая, как бумага чернеет и чернеет, собираясь на тарелке перед ним. Его вождь был бы недоволен тем, что он делает, но это разговор между личностями стран, а не их политическими лидерами, и до тех пор, пока Джонс, не дай бог, не проболтается, до ушей Хрущёва не дойдёт ни слова.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

Америка настороженно посмотрел на послание и перечитал его снова. «Тебе и не надо бояться, ты же не лжёшь, утверждая, что лидируешь.» — Какого чёрта? — он лихорадочно печатал ответ. Ему нужны ответы, чтобы подавить смятение, сменившееся его паранойей.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Что ты имеешь ввиду? Скажи мне ПРАВДУ.» Ух ты, Альфред делает упор на слово «правда», написанное заглавными буквами, что должно означать его настойчивость и давление. Он хочет правды? Ладно, пусть будет так. Брагинский наклонился вперёд. Интересно, а что сделает США, когда узнает её? Это может плохо кончится для Совета и его народа, но опять же, достаточно хорошо зная этого мальчишку...

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«3000. Полагаю, что твои цифры больше при твоей паранойе.» Америка уронил записку и прикрыл разинутый рот. — Он солгал... он играл не... Ты обманул меня! — орал он на телетайп, будто это громоздкая штука и есть сам СССР. Ракеты. Иван говорил о ракетах. О его ракетах. Американец не думал, что он и вправду не играл. Но этот коммунист фактически вскрыл его засекреченные факты, и Штаты глубоко внутри знал, что он не лжёт, что все его слова — правда, что его вызов являлся попросту тупым взятием на слабо. При этом на лице Союза всегда была надета одна и та же маска безразличия. Он легко всех одурачил! Президент даже объявил всем о своей вере в советский блеф. Пребывая в шоке, Америка дождался ещё одного послания. «Мои цифры, возможно, во много раз меньше, но сейчас я могу назвать три тысячи твоих городов и сёл, которые пострадали бы от уничтожения, если это самое уничтожение спровоцировали бы.» Нет, Брагинский не хотел выглядеть слабым, поэтому, конечно, он бы угрожал «на всякий случай». Чувство угрозы наименее волновало Америку. Потом он задумался. Каким бы Альфред был, если бы знал, как далеко он опережает Союза? Построил бы он эти бункеры в горах? Пострадал бы он от долгосрочного маккартизма? Как бы он относился к Ивану? Стали бы они ладить лучше или хуже? Джонс ощутил накатывающуюся головную боль, но это не помешало ему медленно напечатать ответ.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Мы не друзья, Совет. Мы не должны разговаривать вне государственных дел.» Иван погрустнел. Было весело общаться, переписываться. Это действительно помогло его почти мёртвому сердцу. Но он ждал этого послания от Альфреда и предсказал это сразу же после того, когда начал тему бомб. США, без сомнения, шокировался от всего нескольких слов, поэтому имело смысл, что он хотел закончить их личную беседу.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Да, но, может быть, когда-нибудь, когда это случится, мы сможем продолжить. Мне понравилось наше общение.» Американец с нежностью улыбнулся этому письму, его воображение переполнялось от видений обнадёживающего будущего, в котором он и СССР, положив оружие, всегда указывали друг на друга и заявляли о дружбе. С той же улыбкой он напечатал ответ. «Мне тоже понравилось», — страна опешил. Он не мог сказать этого Союзу. Просто он не так с ним разговаривал... в течение долгого времени. Вместо этого написал что-то другое.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

Сверхдержава выдохнул порцию горячего воздуха на свои холодные руки, потирая их друг о друга, как вдруг пришло письмо. Взяв в руки, он прочёл его и поджёг. «Ты живёшь в бредовых фантазиях.» Русский усмехнулся и поспешил написать. Разговор всё ещё был довольно открытым.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«А ты живёшь в негативных, товарищ.» Штаты засмеялся и откинулся назад. — Как угодно. Почему он до сих пор разговаривает с ним?

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Ладно, когда ты станешь капиталистом, я признаю, что был неправ, и назову нас лучшими друзьями.» Америке действительно нужно открыть своё шоу с его сарказмом. Тем не менее, были некоторые вещи, которые США никогда не узнает, и если бы это было так, то, возможно, он прав; может быть, они будут жить вечно как враги. Даже эта горячая линия не есть средство улучшения отношений, просто способ сообщить другим о своих намерениях при вторжении в другую страну, перемещении их кораблей близко к их территориям и тому подобное. Единственный способ для них снова сблизиться — для Совета стать капиталистом, для Альфреда стать коммунистом. И оба держались за свои идеологии, как за религию.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Нет, капитализм не объединяет, как коммунизм. Ты тот, кто должен перейти к коммунизму, чтобы мы все могли жить вместе под одной крышей.» — Господи, да тебе промыли мозги, — пожаловался Джонс, качая головой.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Я наслаждаюсь свободой выбора. Человек сам определяет, как хочет жить. Я точно знаю, что не все твои сожители хотят жить в этом безвкусном доме. Перестань пытаться изменить меня. Я был таким 187 лет, и боюсь, что если изменюсь, то всё равно останутся вещи, которые тебе не понравятся во мне.» Так вот почему он так рассуждал? Союз сидел неподвижно, смотря на догорающее послание. Он знал, что сказать в ответ, но это бы противоречило ему.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

«Ни одна страна не остается полностью прежней даже на два десятилетия. Изменения тонкие, но они есть. Жаль, что ты не видишь этих недостатков.» — Недостатки? Ха! По крайней мере, они не столь крупные, как твои, — пробормотал Альфред телетайпу. Он был в процессе того, чтобы напечатать ответ, когда машина провернула очередное письмо. Он вздохнул, закатив глаза. Брагинский что, не мог изложить все свои мысли за один раз? У него заканчивалась бумага, и ему, честно говоря, не хотелось вставать и менять свёрток. Оторвав записку, Америка начал переводить. «Даже редкие камни имеют множество недостатков, но сохраняют свою красоту. В руках резчика они изменяются для того, чтобы показать свою истинную яркость. Поэтому я подожду, пока ты не захочешь отдать себя в руки резчика. Я могу сделать тебя самым ярким.» Западная страна оставался невозмутимым. Попахивает коммунистической версией лести. Или что это? Чёрт.

Москва, СССР. 25 ноября 1963

«Нет значит нет. Это конец разговора.» СССР не подразумевал под предыдущим сообщением чего-то оскорбительного. Во всяком случае, он пробовал свои силы в приглашающей поэзии, как Франция. Ну, во-первых, он не Франция, а во-вторых, США твёрдо стоит на своём месте в мире. Но он хотел, чтобы Джонс знал, что его предложение остаётся в силе и что он всегда будет приветствовать его с распростертыми объятиями, если он решит передумать. В конце концов, Альфред обещан ему, и Иван его получит. Когда? Неизвестно. Он надеялся, что это произойдёт в ближайшем будущем. Он мог попытаться использовать силу, чтобы получить его, но после обнаружения его скрытых шрамов и количества его ракет он знал, что этот подход окажется бесполезным. Поэтому Совет стал напоминать ему о его приглашении и убеждаться, что никто другой не сможет позвонить его возлюбленному. Будут периоды гнева и молчания, но этот разговор только доказал русскому, что Штаты не так молчалив, как все думали, особенно наедине. Именно тогда его голос казался самым громким. Обрадовавшись исходу попытки разговора с молодой страной, Иван встал и взял тарелку с золой. Он тихо вышел из комнаты, чтобы избавиться от пепла.

Вашингтон, США. 25 ноября 1963

— Альфред, ты ещё не ушёл домой? — президент посмотрел на Америку, выходящего из Белого дома с телетайпом в руках. Мужчина с любопытством глянул на машину. — Что-то не так с аппаратом? Джонс вздрогнул. На самом деле он не хотел конфронтации со своим новым боссом. — Да, мне нужно, чтобы Вы связались с некоторыми механиками или Москвой и попросили ещё несколько машин, — сказал Альфред, поднимая взгляд на кивающего Джонсона. Он хорошо понимает, что сделала его страна. — Этот тоже сломался? — спросил президент, указывая на машину в руках блондина. — Ага, — солгал он. А ложь ли это вовсе? Эта штука не работала «должным образом», так что... — Я забираю его домой и разберусь с ним. Может, если я заставлю его работать, я смогу починить и остальные. Это была ложь, и у его нового правителя нет другого выбора, кроме как принять её. США не собирался работать с машиной или возвращаться, чтобы починить другие. Вместо этого он держал телетайп у себя дома в Вирджинии, держа ее подключенной на тот случай, если некая славянская страна решит передать несколько сообщений, которые Альфред будет читать в уединении, подальше от своих лидеров и пресс-служб, и особенно от тех, кто называл себя его союзником. Ночь 25 ноября — не последняя ночь, когда Америка получал письма, и, к своему большому удивлению, своими действиями он отвечал тем же, и тем самым создавал постоянную тайную беседу с Иваном, из-за которого не имел ни малейшего представления, к чему он ведёт и почему не останавливается. Но, после некоторого размышления причина-таки явилась: он был лишен разговора с Советом в течении пяти десятилетий и пропустил их недавние переговоры. Учитывая, что это не совсем те тексты, которыми они обменивались в Первую мировую войну, он, по крайней мере, смог поговорить с ним. Это дало возможность Джонсу забыться и заставило его чувствовать себя немного лучше. Но, конечно, не утолило его одиночество, и, прочитав письма Брагинского, он понял, что он не так одинок в этом изолированном чувстве. Возможно, это жизнь сверхдержавы, или только его и СССР. Казалось, что в этой комнате только они вдвоём, без дверей, без окон, без единого человека. ______________________________________________________________________________________ Исторические заметки: Временные рамки: шестидесятые, но, как вы можете видеть, едва прошёл год в глупой длинной главе, так что на самом деле здесь по большей части только о Кубинском ракетном кризисе. Поскольку у стран могут быть другие интересы, чем у их народа и лидеров, господин Никита Хрущёв лично дал добро Кубе на поставку ракет. Теперь, конечно, это случается не часто, но в этом случае СССР был не лучше, отчасти потому, что не мог отойти от событий у контрольно-пропускного пункта «Чарли» и от рассказов Пруссии о секретах Америки. Ему нужно было время подумать. И, да, тогда американцы по какой-то причине решительно настроились на вторжение на Кубу и завоевание страны. Разговор с русскими был в глубине сознания Америки, но в конце концов президент настаивал на переговорах. А эти множественные препятствия неправильного перевода, что это было безумием. Америка всегда ссылался на «родственников» Кубы, имея ввиду, сколько южноамериканских стран были на стороне США. США направили бы письма указанным странам и попросили бы их передать послания Кубе. Письма были просто милыми невинными записками, гласящие, что американцы не вторгнутся, если прислушаются к их требованиям. Ну, как обычно. Американцы показали другим странам фотографии самолетов-шпионов сфотографированных ракет и сказали: «Посмотрите, что делают русские!» Большинство стран встали на их сторону, потому что с кем ещё они могли бы быть на их стороне? Сначала Франция что-то заподозрила, но после показа фотографий встала на сторону США. Турция была очень рассержена, когда американцы решили вывезти свои ракеты из страны в соответствии с требованиями Союза. Очень. Сильнее, чем итальянцы. Италия, больше всего в этом обеспокоенный, ссылается на Папу Иоанна XXIII, который направил послание русским, а затем американцам с просьбой не начинать войну, вероятно, способную уничтожить всё население мира. Вот и добрались до свидания этих двоих. На самом деле это ссылка на Джона А. Скали, который обедал с советским шпионом Александром Фоминым (Феклисовым), человеком, который сказал ему, что он попытается помочь урегулировать этот спор своих стран. Вторая встреча Ивана и Альфред — Скали просят встретиться с Фоминым снова, и американец срывается на русского, говоря свалить от них куда подальше и так далее. Русские, однако, постоянно пытались объяснить паникующим американцам, что они сотрудничают в меру своих возможностей. СССР был очень готов решить эту проблему, когда попытки США походили на: «К чёрту! Мы вторгаемся!» Кубинцы действительно давили на СССР напасть первым, но Советы отказались. Таким образом, несмотря на то, что у русских самая большая бомба (Царь-бомба), похоже, у американцев было больше. США удерживают превосходящее лидерство с 27 000 ракет, а СССР — только 3600. Советы сказали, что раньше они запускали ракеты, как сосиски, а американцы в это время сгрызали ногти. Что будет делать Америка, когда узнает, что он впереди? Россия лгал хорошо, но это все часть их игры под названием Холодная война. В 1963 году 20 июня Соединённые Штаты соглашаются создать горячую линию с СССР, тем самым делая возможным прямое сообщение. Сообщение, которое отправили американцы, было реальным ответом на проверку всех ключей, и русские, как говорят, отправили поэтическое сообщение о закате Москвы. Я, конечно, изменила его, как и многие вещи в этой ужасно длинной главе.