Ванкувер, Канада. Сентябрь 1972
Прошло десять лет. Десять лет назад мир стоял на краю и готовился чуть ли не испустить последний вздох. Третья мировая война не началась, и теперь, когда напряжённость стала спадать, страны наконец успокоились, а мировые лидеры облегчённо выдохнули. Какой тревожной бы не была мысль о самой разрушительной войне для человечества, в данный момент все боялись, что потеряли одну из стран, которые, как предполагалось, находились под угрозой уничтожения. Возможно, это уже не Соединённые Штаты Америки против Союза Советских Социалистических Республик, а Канада против СССР. «Жестоко», — единственное слово, которое пронеслось в голове Альфреда, пока в это время его северный сосед выходил со своими игроками из подтрибунного помещения после мрачной тренировки. Канадский народ, канадцы освистали свою страну и его команду. И в каком месте это патриотизм? Конечно, Канада и его сборная несколько облажались за последние две игры, особенно играя на своей собственной территории, но это не значит, что люди должны были опускаться до такого. Довольно неприятно. — Чего и стоило ожидать, — фыркнул Англия, потирая руки и не сводя глаз с обескураженного канадца. — Из-за страстей Мэттью к этому спорту не думаю, что его люди в чём-то от него отличаются, — затем он повернулся к Джонсу с нежной улыбкой, словно вспоминая славные времена. — Прямо как ты со своим бейсболом. Тот ещё хмурился. Он не был уверен в этом. Мэттью одержим хоккеем. Может, потому что это единственный вид спорта, в котором он действительно хорош, но всё же американец не думал, что его люди будут так же суровы к нему, если он, к примеру, проиграет бейсбольный турнир Японии или, хуже того, Кубе. Просто тяжело видеть Уильямса таким подавленным. Он выиграл второй матч, но потом сыграл вничью третью, что считалось для канадцев проигрышем. Никакой любви к национальной сборной Кленовых Листьев. США приехал поддержать брата и его ребят, которых выбрали в ряды хоккейной команды. И не он один. Британия пришёл, Франция тоже, а также некоторые другие родственники Канады: Австралия, Новая Зеландия, чёрт, даже Силенд здесь. Хороший хоккей отвлечет его от мыслей о жизни в стране — по крайней мере, на это надеялся Америка. Президенту очень не понравилась идея, что он пойдёт болеть за брата, не потому, что ему не нравился сам Канада или что-то в этом роде, нет, дело в его предстоящем сопернике. СССР сейчас в Канаде, слишком близко, чтобы Никсон мог их «любить», и он, как и весь остальной мир, счел нужным держать американцев и русских как можно дальше друг от друга, скажем, на пару сотен миль. Альфред не принял во внимание эти наставления. Кроме того, он находился недалеко от собственного дома, и если дела пойдут не так гладко — в чем он сильно сомневался, — то может просто перепрыгнуть через границу, если этого хотят его люди и босс. Боже, зачастую они такие параноики, чёртовы маньяки. Помимо всего прочего, Джонс считал, что ему следовало остаться дома. Он ненавидел видеть своего брата в таком состоянии. В очень расстроенном. Ситуация только ухудшилась, когда команды начали разъезжаться по льду, а народ приветствовал Советов. Оно и верно. Толпа, состоявшая в основном из канадцев, приветствовала русских больше, чем собственную команду, которую опозорили ранее. Благодаря Техасу американец имел хорошее зрение. Он прекрасно видел, что Мэттью, мягко говоря, расстроен реакцией болельщиков. И выглядел только хуже, стоя напротив СССР на вбрасывании. Господи, Альфред не ожидал, что этот коммунист будет так хорош в хоккее. Он видел ухмылку на его лице. Тот просто впитывал каждую победу против так называемой непобедимой команды. Так что, если Канада не приведёт себя и своих мальчиков в порядок, у Союза будет лучшая хоккейная сборная в мире, и это просто не устраивало Штаты. Нет, сегодня Уильямс просто обязан показать этому коммунисту, кто в доме хозяин. «Оставайся нейтральным», — говорил президент. Ага, конечно. Как он мог оставаться нейтральным, когда его брата и так опустили ниже плинтуса и никто не переживал за него? Чёрт, это неправильно. — Не позволь ему запугать себя, Мэтти! Надери его русскую задницу! — выкрикнул Америка среди свистящей толпы. Реакция была одновременной: Канада и Совет повернули головы в его сторону на трибунах. Пока он надеялся увидеть улыбку на губах брата, его надежду на это слишком быстро обрубили: Иван ударил канадца плечом, тем самым оттолкнув, и рванул с шайбой в руках, точнее на крюке клюшки. Американец зашипел сквозь зубы, сел и вдруг почувствовал, как младший брат толкает его в бок локтём. — Может, тебе лучше пока помолчать, приятель, — предложил Австралия, виновато пожимая плечами. — Просто пытаюсь поддержать, — пробормотал тот, указав на людей вокруг. — Они этого не делают. — Дай ему шанс проявить себя. Разумеется, этого не произошло. Канада проиграл, и все русские радостно вопили, поднимая вверх руки. Это последний матч, который Мэттью должен был принять, и он проиграл. Ужасно. США никогда не видел Уильямса настолько поверженным, а зрители не расходились от разочарования. И Альфред не уходил. Он сбежал вниз по ступенькам и постучал по пластиковой раме. — Мэтти, Мэтти, ну же, скажи мне что-нибудь, — пролепетал Джонс, пытаясь уговорить канадца посмотреть на него. Тот был занят сбором инвентаря и, очевидно, игнорировал его. — Хватит дуться, ты неплохо играл. Ничья и победа уже у тебя за спиной, — напомнили ему. Возможно, не следовало этого говорить. Страна небрежно бросил собранные вещи и повернулся к Америке. Никогда в жизни сверхдержава не видел в нём столько отчаяния. — Ты слышал толпу, Альфред! Они ненавидят, ненавидят нас. Нас замечательно ударили лицом в грязь, — он вздохнул и опустил глаза. Альфреду хотелось обнять его или хотя бы похлопать по спине. Это не конец света. Оставалось ещё четыре игры. Если брат сможет их выиграть, тогда, возможно... Звук лезвий коньков привлёк их взгляды ко льду. Брагинский откатился от своих хоккеистов к канадской скамейке и как бы невзначай скользнул мимо них с уверенной улыбкой на лице. — Бессмысленно болеть за проигравших и побеждённых. Ты должен болеть за меня, Америка, — поддразнил его Союз, снова обогнул площадку и скользнул обратно к своим. — Сволочь, — выпалил Канада. Джонс зло прищурился. После того, как он исчез вместе с командой, их жёсткий взгляд иссяк, и в глазах Альфреда появилась более мягкая озабоченность, и, обернувшись к брату, он снова увидел его разочарованное лицо. — У тебя ещё есть шанс. Ты будешь играть с ним у него дома. — Тем более, дома и родные стены помогают. Если я не могу защитить себя здесь, то где же ещё? Он там сто процентов выиграет. Прежде чем он успел сказать что-нибудь ободряющее, канадец умчался прочь. Юноша просто молча кружил вокруг изрезанного льда. — Мой бедный Матьё, — раздался голос Франциска. Он и остальные спустились по ступенькам и встали рядом с ним, торжественно наблюдая за попытками Канады смириться и забыться. — Может, в следующий раз повезёт больше. — Да, — согласился Англия. — Не стоит расстраиваться, ребята, мы поедем в Москву и там за него поболеем. Мы его точно не подведём. — Конечно! — Силенд хлопнул в ладоши. — Но я виню в его неудачной игре англичан. — Что?! Ты тоже британец, мелкий оборванец! — Артур одарил его подзатыльником, сместив шляпу маленькой стра... нац... кем там был Силенд? — Нет, боюсь, Силенд прав, — вмешался Франция. — Ты бы так и сказал, чёртова лягушка! Штаты вздохнул, их ссоры возникали из ниоткуда и таким же странным образом заканчивались, но он радовался, что их соперничество сводилось к ссорам, похожим на супружеские, а не к войнам. Это бы нанесло гораздо больший урон. — Ну, друзья мои, держите меня в курсе того, что происходит, — произнёс Джонс. — Передайте зрителям в Москве немного доброго американского духа от меня! — Подожди, ты не поедешь с нами? — растерялся Австралия. — Он не хочет ничем рисковать, — объяснил Кёркленд младшему, но тот всё недоумевал. — Россия, — вздохнул Новая Зеландия. — Ты же знаешь, что мир станет грызть ногти, стоит им оказаться в одной комнате. — Но разрядка... — начал было австралиец, но его заткнули, зная, что эта разрядка ни черта не значит. — Эй, всё в порядке, кроме того, Никсон с меня голову снесёт, если я сунусь туда, — усмехнулся Альфред, подняв руки, останавливая Франциска и Артура, пытавшихся объяснить австралийской стране о гибких правилах и шатких связях разрядки. Ночью было ужасно тихо. Канада прекрасно разместил их всех, и персонал отеля оказался более чем добр ко всем, даже к СССР и его команде. Америка, однако, не спал в своей комнате той ночью. Он не устал и вместо этого решил переночевать в комнате брата. — Перестань ты уже накручивать себя из-за проигрыша. Ты отыграешься в его собственном логове. Полная окупаемость. Это будет идеально, — заверил Джонс, взяв большую ложку мороженого в рот. Он купил им обоим большую картонную коробку, но тот просто сидел, смотрел на неё и не ел, ковыряя ложкой. Мэттью обычно тихий, но не тогда, когда дело доходило до его любимого вида спорта. Американец пытался завязать с ним доверительный разговор о хоккее, но юноша не произнёс ни слова. Альфред вздохнул. Он знал почему. — Послушай, не позволяй тому, что сделали твои люди, сломить тебя. Я тоже делаю некоторое дерьмо, которое не нравится моим людям. Такое иногда случается. — Я — никогда, — прошептал Уильямс. Америка наклонился вперёд, чтобы расслышать его слова. Отодвинув коробку и подтянув колени к подбородку, тот превратился в само воплощение хандры. — Это больно, Альфред. Как ты можешь справиться с этим? — Да, нелегко, — согласился США, пожав плечами, и усмехнулся. — Но, дружище, как только мои люди, не дай бог, начнут болеть за СССР, то именно тогда мои никому не нужные пушки примут боевую готовность. — Глупый, — пробормотал младший и отвёл взгляд от брата. — Но ты всё равно меня любишь, — засмеялся Джонс, протягивая руку и постукивая ложкой по ноге канадца. Канада заворчал и потёр колено, бормоча что-то о том, что ему это не нужно. — Итак, когда прилетишь в Москву, не забудь посылать мне телеграммы каждый час. Я хочу знать, как у тебя дела. Юноша улыбнулся. Америка улыбнулся бы в ответ, если бы тот не заявил: — Хорошо, мистер шпион. Он нахмурился. — Эй, я прошу не об этом, сопляк! — Альфред отодвинул коробку в сторону и набросился на него. Он повалил его на пол, но канадец только рассмеялся и хлопнул его по плечу. — Ладно, извини, извини. А теперь отпусти меня, я не могу дышать под тобой! — захрипел Уильямс. — Ты назвал меня толстым сейчас? — спросил тот, подняв бровь и намеренно придавив своим весом канадского соседа. — Нет, нет! Слезь! — Не-а, и не подумаю. Самое время почувствовать, что значит быть сверху. О да, географическая шутка во всей красе. Но тут Мэттью обречённо закатил глаза. Через минуту его отпустили. — Серьёзно, Альфред, ты прибавил в весе, — выдохнул Канада, отдышавшись и выпрямившись. — Это чистые мышцы, детка, — американец вытянул руки и поцеловал свои бицепсы. — Жуть, напомнило, как Россия однажды сел на меня, — простонал канадец, вспоминая те несколько раз, когда Брагинский сидел на нём во время Второй мировой войны. — Эй, не приравнивай меня к этому коммунисту, — прорычал Альфред. — Но не забудь заплатить ему за это, — он сам бы не ввязался в борьбу с Союзом, если бы не поднял вопрос о возможности следующей мировой войны. — Правда, ты должен сесть на него «случайно» на льду. И убедитесь, что вы сделаете много фотографий. Я хочу это видеть! Тот закатил глаза. — Ты слишком на многое надеешься. — Для этого и нужны болельщики, — воскликнул Джонс, подняв большой палец и оптимистично подмигнув. — Да уж. Жаль, что твой президент не разрешает тебе покинуть Западное полушарие. Я бы очень хотел, чтобы ты был рядом. — Я тоже, Мэтти. Но я тоже не буду скучать. У меня дома много дел, и уверен, что он хочет, чтобы я занялся ими. Америка вздохнул. Поездка в Канаду оказалась приятной, потому что ему не нужно было беспокоиться о проблемах своего статуса. Он находился в кругу семьи, наслаждаясь игрой. Даже присутствие СССР не испортило настроение ни ему, ни остальным. Тихий стук в дверь привлёк внимание обоих. Улыбка Штатов стала шире, и он вскочил на ноги. — О боже! Пицца приехала! — Пицца? — вопросил Мэттью. — Ну, знаешь, чтобы отпраздновать завершение первой половины серии! — он вскинул кулак вверх и открыл дверь. Несмотря на то, что Канада дважды проиграл и заработал ничью, Альфред по-прежнему хотел его наградить за хорошо выполненную работу. Ничего необычного. Нельзя не улыбнуться. — Если мы собираемся праздновать, то почему пицца? Ты же в курсе, что я больше люблю блинчики, — пожаловался Уильямс, но, увидев, как посыльный протягивает США несколько бумаг, с любопытством наклонился. Что у него в руках? Американец повернулся к нему с раздосадованным выражением лица из-за отсутствия пиццы, но бросил ему конверт на имя Канады. — От Брагинского, — сообщил он. Тот с любопытством перевернул его, вскрыл и увидел пропуск на посещение Москвы. Вздох. Оглянувшись на Америку, он взмахнул конвертом. — Только мой пропуск. Официально одобренный Советским Союзом. Канадец прервал свою тираду, заметив, что Альфред тоже получил письмо и теперь держит его. Так получилось, что это тоже разрешение. — И у тебя есть? — он встал и взял письмо, чтобы убедиться, что адрес правильный. Да, надпись: Соединённые Штаты Америки. Уильямс заметил маленькую записку, прикрепленную к пропуску: «Потому что семья должна держаться вместе». — Это шутка, да? — юноша поднял глаза на Джонса. Вид у него был не слишком довольный. — Я не могу ехать в Москву. — Почему нет? — спросил он. Теперь было бы неплохо, чтобы Америка, отправившись с ним в СССР, подбадривал его и избивал тех, кто имел что-то против его игры. Было бы здорово! — Ты сам сказал, что полетишь со мной, если сможешь. Теперь у тебя появился шанс. Иван впустил тебя в свой дом. — Но... мой босс, мои люди, — Штаты начал свой длинный список причин, почему это вообще нехорошая идея. — Но ты только что сказал, что делаешь вещи, которые не нравятся твоему народу. Что для тебя ещё один проступок? Ну же, Альфред, пожалуйста. — Это небезопасно, Мэтти, — он покачал головой. Канада просто не понимал. — Я сяду на него, если ты придёшь, мне всё равно, даже если меня за это накажут. Я сделаю это, чтобы ты увидел, — младший старался заставить брата согласиться. Альфред неохотно улыбнулся и посмотрел ему в глаза. — Я не был в Москве пятьдесят три года.Москва, СССР. Конец сентября 1972
— Добро пожаловать в СССР, — объявил Литва, приветствуя гостей у входной двери. — Я могу взять ваши сумки, если хотите. — Как-то неуютно. Слушай, Торис, почему бы нам не снять номер в каком-нибудь отеле? — опешил Англия, наблюдая, как другие слуги выходят и забирают багаж, хотя британец крепко держал свой чемодан, потому что, откровенно говоря, не хотел тут останавливаться. — О, господин Совет хотел, чтобы вы все получили наилучшие условия... и... что ж... если он думает, что они у него дома, тогда он хочет, чтобы вы жили здесь, — сказал литовец. Прибалтийская страна знал, абсолютно точно знал, что родственникам канадца не понравится жить в доме СССР вместе с остальной частью Восточного блока. — Чёрт, я этого не сделаю, — англичанин отступил на шаг, качая головой. Когда к нему подошёл слуга, чтобы взять его вещи, он отшатнулся и прижал коричневый чемодан к груди. — Не-а, мне нужен чёртов гостиничный номер. Франция, звони в ближайший отель и закажи нам несколько комнат. — Это очень грубо, Англия, — рассуждал Франциск, но каждый мог сказать, что даже он был обеспокоен таким выбором. — В конце концов, он предлагает. — Я не хочу здесь жить! — пожаловался Силенд. — Это хуже, чем когда я думал, что мне придётся жить у Японии, — заныл Австралия. — Вы просто кучка больших детей! — заявил Канада, протиснулся вперёд и отдал свой багаж в руки ожидающих слуг. — Просто покажи мне мою комнату и каток. Мне нужно потренироваться с ребятами. Литва удивился отсутствием обеспокоенности со стороны канадца. Он полностью понимал их беспокойство по поводу проживания в этом доме. В конце концов, они будут спать под одной крышей с СССР. Это было пугающе для Западного блока. — О, да, прямо сейчас. Я... Америка?! — Лоринайтис побледнел при виде сверхдержавы. Что он тут делает? — Как дела, Торис? — Альфред быстро улыбнулся и позволил слугам взять его багаж. — Значит, это единственное место, которое у нас есть? — Эм, д-да, господин Совет был бы очень зол, если бы мы позволили вам иметь менее качественные номера, — Литва просто говорил им то, что Брагинский сказал ему и другим. Нельзя было отказать ему. — Ничего так, — Джонс стоял, засунув руки в карманы, и осматривался. На мгновение на его лице появилось выражение ностальгии, что вызвало любопытство у остальных. Вдруг он повернулся к ним и жестом пригласил войти. — Ну? Не стойте. Следуйте за Канадой. Если Соединённые Штаты так скажет. Дом был не так уж плох. Он казался ухоженным, полный копошащихся, бегающих слуг. Теперь, хорошо разглядев это место, страны поняли, что Союз не преувеличивал, говоря, что его дом достаточно велик для всего мира. Здесь было так много комнат. Коридор, по которому их провели вниз и дали комнаты, напичкан комнатами. Они словно очутились в какой-то гостинице. — Конечно, не Букингемский дворец, но, полагаю, сойдёт, — пожав плечами, произнёс Артур, осматривая свою комнату. — Пока Брагинский спит на противоположной стороне дома. — О нет, разве вы не слышали? Эта страна никогда не спит. Он не спит всю ночь, обдумывая, как заманить остальной мир в ловушку глобального коммунизма, — США говорил пугающим голосом, растягивая слова, шевеля пальцами. — Он шутит ведь? — Новая Зеландия обратился к Австралии. Он знал, что австралиец лучше знает своего старшего брата, и очень надеялся, что Америка просто играет с ними. Австралиец просто засмеялся вместе с Альфредом, а Зеландия испуганно застонал в ответ. Веселье и игры в сторону: они заметили Мэттью, покидающего свою комнату с распакованным снаряжением в руке. Он повернулся к Литве. — Не против сопроводить меня в ледовый дворец «Лужники»? Я бы хотел ознакомиться с катком, — объяснил Уильямс. — Нет, вовсе нет. Пожалуйста, следуй за мной. — Хочешь, мы пойдём с тобой? — вопросил Франция, глядя на сына, который, прибыв в СССР, вёл себя вполне по-деловому. — Нет, вы можете отдохнуть. Я ненадолго. — Что? Ни за что, я тоже пойду. Просто дай мне секунду, я за камерой! — бросил Америка, ринулся в комнату и открыл чемоданы в поисках фотоаппарата. — Ты тоже останься, — крикнул в ответ брат и последовал за Торисом. — Держись подальше от неприятностей. Конечно, Штаты не послушал и вместо этого выбежал с камерой на шее. — Куда он делся? Он посмотрел на Силенда, который указал в том направлении, куда ушёл канадец. С этой мыслью Альфред рванул по коридору. Сделав несколько поворотов, он определенно потерял бы Канаду, и он удивился, что сам не потерялся — или ему так показалось? Когда его рука скользила по стенам коридоров, а затем вниз по перилам лестницы, ноги двигались медленнее от неуверенности. Он начал понимать, что, возможно, свернул не в ту сторону. Какая досада, и, достигнув основания лестницы, он упёрся кулаками в бока и огляделся. Думал, что направился в фойе, но каким-то образом ему удалось заглянуть во двор. Как это случилось? Джонс собирался пойти туда, откуда пришёл, но, взглянув вверх по лестнице, замер. Глаза расширились, а челюсть отвисла. — Альфред? Голос был тише обычного. Тон же слишком мягким и нехарактерным для этой шумной страны. — Гилберт, — прошептал в ответ американец. Он не видел пруссака с сорок пятого года, не получал от него никаких известий, потому что Союз этого не позволял. — Гилберт! Америка прыгнул со ступенек и сжал немца в объятиях. Он обнимал его просто, не вспоминая ни о чём. С тех пор, как они с Германией помирились, США чувствовал, что стоит помириться и с Пруссией, хотя он не мог сделать это лицом к лицу. Он по-прежнему его старый друг, и хорошо бы снова вернуться к этому статусу. Мужчина быстро отпустил альбиноса и хлопнул его по плечу чуть сильнее, чем думал. Тот качнулся вперёд от его жеста, но это осталось незамеченным в волнении Америки при виде своего друга. — Не думал, что увижу тебя. Ну, я не думал, что буду жить в жутком доме Брагинского, но какой приятный сюрприз. Боже, прошло столько лет, — затем Альфред щёлкнул пальцами. — Я знаю! Позволь мне сфотографировать тебя, чтобы я мог Людвигу что-то показать о нашей поездке сюда! — он взял в руки фотоаппарат, висевший у него на шее, и сделал фотографию пруссака, но старший быстро опустил камеру. — Нет, нет, прошу... пожалуйста, не показывай Людвигу, — умолял Байльшмидт. Америка недоумённо посмотрел на него. Он не понимал, в чём дело. Германии понравится фотография брата. Последняя была ужасно старой. Затем, внезапно, слишком поздно он понял, почему Гилберт так неохотно хотел показываться брату. Наконец отступил назад и оглядел его. Выглядел он неважно. Стал гораздо тоще, чем в последний раз. Он ссутулился. Даже его аура изменилась. Пруссия с юности всегда был гордым и грозным генералом. Теперь, когда его плечи поникли, под глазами появились мешки, а на губах появилась хмурая гримаса поражения, это было так не похоже на Пруссию. Он воплощение покорённой нации. Печальное зрелище. Джонс теперь и сам не был уверен, захочет ли Германия видеть брата таким. Теперь, когда он вспомнил об этом, немец чувствовался таким лёгким, таким хрупким в его объятиях. Что с ним сделал Совет? — Я знал это, — Америка стиснул зубы, ладони дрожали и угрожали раскрошить камеру в руках. — Этот ублюдок ни о чем не может позаботиться. Глаза Пруссии расширились, и он быстро положил свои холодные руки на дрожащие руки Альфреда, чтобы поддержать его. — Нет, забудь о нём, Альфред. Почему ты здесь? Ты не должен. Пруссак осторожно огляделся и, приблизившись, взглянул на молодую страну перед собой. — Мэтти, — удалось выдать сверхдержаве сквозь кипящую кровь, пытаясь начать объяснения по поводу своего визита. Он моргнул и нахмурился. — Чёрт, Гилберт, как ты можешь так жить? — Лучше я, чем Германия, — заявил ГДР. Он почувствовал себя в безопасности и мягко улыбнулся. — Как Людвиг? Ты относишься к нему справедливо? — Конечно. Его экономика процветает. Он больше не болеет. Тот закрыл глаза и со вздохом облегчения склонил голову. — Господи, спасибо. И это всё? Америка, казалось, не решался рассказать ему о другом вопросе, который он и остальная Европа обсуждали после разделения Германии и Пруссии. — Что-то не так? — Ну, — протянул Альфред, ненароком сталкиваясь с ним взглядом. — Он никому не сказал ни слова с конца войны. Байльшмидт выглядел опустошённым. Склонив голову, он понимающе кивнул. — Да, я так и думал. Несмотря на первоначальный шок, Джонс снова попытался сделать снимок. — Ну же, ради Людвига. Только одна фотография. Гилберт вновь опустил камеру и грустно улыбнулся. Нет, он не хотел, чтобы брат видел его таким. — Если хочешь передать ему что-то, отдай ему это, — немец достал спрятанное ожерелье с крестом. Он протянул руку, положил кулон на ладонь и с горечью и нежностью посмотрел на США. — Это всё, что я могу сейчас дать. Обязательно передай ему это в ближайшее время. — Придётся подождать до окончания суперсерии Мэтти и СССР, — сообщил Альфред. Он не понимал, почему Пруссия так настаивает, чтобы он уехал. Не то чтобы он не мог постоять за себя перед Брагинским, даже если бы он пришёл один, не сказав ни слова ни своему народу, ни президенту — о Боже, неужели он получит по самое не хочу, когда вернётся домой? — Не пора ли тебе в гараж, Гилберт? Обе страны устремили взоры вверх, на вершину лестницы, встречая Совета. Улыбка перекосила его лицо. Он медленно спускался по ступенькам, и с каждым спуском Америка чувствовал нарастающую тревогу. Краем глаза он даже приметил, как ГДР отступает. Наконец Иван стоял на том же ровном полу, что и они. Ухмылка стала уж очень болезненно приторной для Джонса и Пруссии. — Делай, что тебе сказали. Пруссак двинулся было вперёд, но что-то внутри него перевернулось. Алые глаза смотрели то на США, то на СССР. Альфред видел его беспокойство. Он знал почему. Он видел это в Англии, во Франции, во многих других странах, которые боялись оставить его и Союза наедине, что неизбежно приведёт к катастрофе. — Эм, понимаю, ты занят. Было приятно снова увидеть тебя, — мужчина помахал рукой, и Байльшмидт отдалился, украдкой бросив последний взгляд на этих двоих, и вскоре исчез из виду. — Я думал, что сплю, когда Торис сообщил мне о твоём прибытии с остальными, — заговорил русский. Тот даже не взглянул на него. На самом деле он старался не пересекаться с ним взглядом. Довольно грубо по отношению к принимающей стране. — Я впечатлён, что ты принял моё приглашение. — Это не потому, что я хочу тебя видеть, — американец прищурился. — Я обещал брату, что буду его поддерживать. — Тогда не позволяй мне стоять на твоём пути. Но я должен спросить, почему я нашёл тебя здесь, в этом крыле моего дома? Хотя я не против экскурсии по особняку, но, думаю, ты заблудился, да? Америка не признался бы в этом Брагинскому. В конце концов, это не дворец императрицы Екатерины в Санкт-Петербурге. Это место было для него совершенно новым. — Я просто подумал, что мне нужно выйти на задний двор, — Джонс подбирал какое-то оправдание, и так как он понял, что смотрит на задний двор, то использовал его. — Не знаю, может, это самый быстрый способ добраться до хоккейного стадиона. — На самом деле, было бы намного проще идти вперёд, — предположил Иван, указывая назад, туда, откуда пришёл сверхдержава. — Если тебе нужен эскорт, я к твоим услугам. Я могу отвести тебя к брату. Штаты простонал, про себя, конечно. Он посмотрел на Совета и выдавил из себя улыбку, как это делал Брагинский. — Что ж, спасибо, — процедил он сквозь зубы. Тут, в СССР, он совершенно беспомощен. Он понятия не имел, где находится, так что ему ничего не оставалось, как принять предложение Союза. Ну и радость. Он был рад, что Англия и остальные слишком заняты распаковкой своих вещей, чтобы увидеть его с СССР — чтобы увидеть этого чёртова коммуниста, открывающего дверь перед Альфредом — чтобы увидеть Америку, садящегося в ту же машину, что и Совет — чтобы увидеть их двоих в довольно маленьком и довольно дорогом автомобиле, из-за чего дело может дойти до возможных вспышек драк. Поездка оказалась тихой, и Джонс оглядел город вокруг, словно находился здесь впервые. Русский это заметил. — Красивый город, да? — Пф, не то что Вашингтон, — уныло фыркнул США. — Величие, кажется, привлекло твоё внимание. Если только ты не прикидываешь карту местности, по которой хочешь сбросить бомбы. — Я не всегда пытаюсь бороться с тобой, Совет, — американец раздражённо глянул на него. — Да, и этот город не всегда опасен. Например, закаты очень красивые. Кажется, я уже говорил тебе об этом, — Союз имел в виду телеграмму, которую присылал, с банальной поэзией о московском закате, с тайным посланием, спрятанным в ней, о чём Альфред не знал, что и думать. После этого наступила тишина. Америка неподвижно сидел на его месте, пристегнутый ремнём безопасности и крепко скрестив руки. К счастью для них, им не придётся долго терпеть неловкое молчание, пока они подъедут к стоянке ледяного дворца. — Мы на месте, — объявил Иван. Он отстегнулся и сумел обогнать Джонса, чтобы открыть дверь. Тот не выглядел слишком довольным подобным рыцарством, но русский проигнорировал это и простил его причуды как принимающая страна. — Спасибо, — прошипел он и тут же засунул руки в карманы, ожидая, когда Совет возьмёт инициативу в свои руки. Не то чтобы он хотел следовать за ним, но у Альфреда не было другого выбора. Без него он бы заблудился и предпочёл бы следить за мистером коммунистом, чем терпеть неловкость от того, что заблудился, как идиот. — Иди за мной, — приказал Иван, махнув ему. Америка закатил глаза и повиновался. Наконец он заметил и площадку, и Канаду, и остальных членов команды, катающихся на коньках, изучающих лёд и практикующихся в забивании шайб. Чёрт, а стадион-то огромный. На мгновение Штаты забыл, что СССР стоит рядом, и смотрел, как его брат ведёт своих хоккеистов по тренировочному маршруту. Приятно снова увидеть его на льду. Он казался таким решительным, и Америка молился, чтобы он показал Брагинскому пару интересных вещей. Подождите. Их игра не сегодня? Вечером? В каком часу? Оглянувшись на русского, он наигранно кашлянул, привлекая внимание. — Кхм, эм... разве ты не должен тоже потренироваться? — Я уже тренировался сегодня утром, — его взгляд следил за канадской сборной. — Я раздавлю их, Америка, — затем он повернулся к молодой стране и самодовольно ухмыльнулся. — Мы похороним команду Канады здесь, в Москве. Тот буквально вздрогнул. Он видел Мэттью, помешанного на хоккее, но в отличии от него, Иван более жуткий. Такие себе ледовые баталии. Очевидно, эта ночь будет сумасшедшей, но Джонс не собирался пугаться. Это совсем не по-геройски. Он собирался болеть за брата и подбадривать его. — Сделай несколько хороших бросков, Мэтти. Я запечатлею их, — прошептал Альфред и поднял камеру, чтобы сфотографировать канадца, как и обещал. Как только сверхдержава вернулся в особняк, Совет исчез, готовясь к игре. Позже Америку и остальных сопроводили на арену, где всё это время находился Канада. Всем не терпелось увидеть его снова, но после того, как трибуны начали заполняться, все почувствовали себя не в своей тарелке. Это же просто хоккейный матч, да? Потому что это выглядело так, как будто вся армия СССР присутствовала на игре. — Я выгляжу нелепо, — заверещал Альфред, надвигая шляпу на глаза, скрывая свою внешность от большинства русских на стадионе. Одному Богу известно, что случится, если они узнают, что он здесь. Да, Союз уже в курсе — где бы он ни был — но что касается президента и людей? Штаты предпочёл бы оставлять их в неведении. Даже Совет хранит от своих секреты. — Сиди спокойно, — шикнул Англия, ёрзая на сидении. Толпа даже удивила его, но, по крайней мере, он был рад видеть в ней добрую дюжину канадцев — видимо, на этот раз они пришли, чтобы поддержать свою страну. — Если бы ты одевался получше, то не привлёк бы много внимания. Ты не хочешь этого здесь, особенно сейчас, когда решил прийти один. — Мэтти хотел, чтобы я пришёл, а босс — нет. А что мне оставалось делать? Я не мог сказать боссу, что ухожу. Он раздует из мухи слона, и в конце концов я вообще не смогу пойти куда-нибудь, так что вышло, как вышло, ясно? — Да знаю я, — отмахнулся Артур. — Ты постоянно рискуешь. Не стоит удивляться. Джонс почувствовал острое желание показать собеседнику язык, но сдержался, наблюдая за церемонией открытия. Он был так счастлив, увидев, что пара тысяч канадских граждан, наконец, поприветствовали свою команду, когда Мэттью и его сборная выходили на лёд для представления. Альфред постарался сделать несколько снимков. И одна из его лучших фотографий была с Канадой, поскользнувшимся из-за гвоздики, которая выпала из букета, подаренного ему. Он приземлился прямо на спину, и США закрыл рот ладонью, надеясь, что брат не поранился при падении. С ним оказалось всё хорошо, и на самом деле он воспринял это довольно позитивно, смеясь. Америка тоже засмеялся. — Я покажу Мэтти эти снимки! — он толкнул Австралию, сидящего под боком, тоже хихикающего над забавным действом на льду. — Пришлёшь мне потом копии, я хочу развидеть их, — сказал юноша. — Эй, как ты думаешь, кто эти двое? Тот нахмурился. Он увидел Брагинского, готового и одетого в хоккейную форму, ровно стоящего в стороне от своих людей. Рядом с ним был его генсек в военной форме, увешанной тоннами медалей, но Австралия-то указывал на двух женщин около Союза. Австралия ещё молод и не привык жить в других странах, кроме родного государства, но это не означало, что он не мог чувствовать ауры наций. Альфред научил его этому, и поэтому младший, без сомнения, заметил эти различия в тех женщинах. На самом деле это и были сами нации. Джонс помнил время, когда Иван сообщил ему о двух особенных девушках в его жизни. Сёстры, это сёстры Совета. Америка прижал фотоаппарат к глазам и увеличил изображение. Он никогда не видел их раньше, хотя точно знал, кто они такие, и решил рассмотреть их на нескольких фотографиях. Обе очень красивые, причём старшая излучала нежную красоту, а младшая — дикое чувство притяжения. Обе одеты так же хорошо, как и остальные советские люди на арене, и выглядели очень взволнованными, провожая брата. Та, что постарше, поправляла джерси брата, как мать, Брагинский говорил, что у него есть старшая сестра, и, должно быть, это она. А что помоложе, стояла чуть поодаль. Слегка раздражённая, со скрещёнными руками и нахмуренными бровями, и только когда Альфред посмотрел в объектив камеры, он понял, что она очень настороженно смотрит в сторону СССР. Странная. Понаблюдав немного, американец заметил остальных советских республик и стран Восточного блока на сиденьях позади. Прибалтика, Пруссия, Венгрия и многие другие, с которыми ему больше не разрешалось разговаривать. Все они выглядели презентабельно, хотя не многие, как по ним можно было заметить, хотели здесь находиться. Америка полагал, что это в основном из-за представительства. Он сделал ещё пару снимков и опустил камеру, дожидаясь начала периода, что означало старт для Канады. Североамериканская страна сумел стереть лёд вместе с СССР за первые два периода, забив в общей сложности три шайбы. Джонс вскакивал со своего места и аплодировал вместе с семьёй после второго периода. — Это мой мальчик! — ликовал Франция, а Англия хлопал так же громко, как и его дети. — Он покажет этому коммунисту, что значит вступительная игра, — отметил Артур. — Поделом ублюдку, что недооценил его. Все согласись и наслаждались гордостью за канадца. США кичился за своего брата. Сами канадцы сходили с ума от лидерства, особенно видя Канаду в более лёгком настроении. Конечно, Альфред не мог видеть его в раздевалке, не слишком самоуверенно наставляющего своим игрокам, но эта улыбка на его губах показала, что он более чем готов вернуться на лёд и закончить то, что начал. Это должно уничтожить советскую команду. Игра, конечно, замечательная и всё такое. Но изнурительная, судя по виду Союза. Страна поначалу кружил вокруг своих хоккеистов и вскоре оказался около скамейки. Некоторых он даже хватал за воротник и тряс. Он взбешён, и Штаты не сомневался, что это из-за выражения лица его босса. Этот человек казался не очень счастливым. Наконец, в третьем периоде Совету удалось забить свой первый гол. Америка не знал почему, но он радовался, что русский хоть что-то забил. Тем не менее, следя за Брагинским, он бросил быстрый взгляд на генсека — мужчина не улыбнулся. Жестоко, — по крайней мере, он не Сталин. Однако эйфория от их первой шайбы была недолгой. Канада забил свою четвёртую. Русские сконфузились. Альфред заметил его неминуемую волну унижения от поражения на своей родине. Что ж, к несчастью, Мэттью унизили на его собственной территории, так что для Совета справедливо чувствовать такую же боль. Тем не менее, Джонс не мог не желать, чтобы Иван забил больше шайб, хотя бы для того, чтобы снять давление от своего требовательного руководителя и людей. Он забил ещё один гол, значит США хотел, чтобы тот забил снова. И Союз делал это. К ужасу американца, его кулаки радостно затряслись после того, как тот заполучил третий гол сборной. Что он делает? Почему он хотел, чтобы русский забил больше голов? Неужто он хотел, чтобы СССР победил Канаду даже после всего проделанного пути, дабы болеть за своего брата? Америка тяжело сглотнул, увидев, как шайба влетела в ворота. Он видел удивление брата и видел, как тот изо всех сил старается удержать советскую сборную от того, чтобы забить последний гол и выиграть игру. Альфред видел ошибку Уильямса в переходе к обороне. Он никогда не был хорош в этой стези, ему стоило атаковать, но толпа, место, Иван, всё обрушилось на Мэттью и сбило с толку. Его лицо побледнело, когда Советы завершили матч победной шайбой. Канада выглядел совершенно опустошенным. Сердце США болезненно ныло, и он отказался фотографировать, не собираясь тратить пленку на ликующих русских и обескураженных канадцев. — Как близко, — чертыхнулся Франциск. — Ты знаешь, что это значит. Канада обязан выиграть последние три игры, если у него даже есть шанс выиграть это соревнование. — Столько напряжения, я не выдержу! — заскулил Австралия, со стоном склонив голову. — А я был уверен, что он победит, — подал голос Новая Зеландия. — Он старался изо всех сил. — СССР просто большая сволочь, вот и всё, — надулся Силенд. — Но Канада выиграет, обещаю! Их накрыло разочарование, хотя в глубине души бушевала неуверенность. Когда они, поднявшись, взглянули на Мэттью, они были поражены, глядя, как тысячи канадских болельщиков пели свой национальный гимн. Он поднял голову и с удивлением посмотрел на своих людей. Чёрт, даже Совет смутился проявлением патриотизма со стороны присутствующих канадцев. Вот она, улыбка на лице Канады, когда он скользнул к борту, к скамейке. Может быть, на этот раз он не будет так подавлен. Ему не нужен весомый дух для следующей игры, не тогда, когда он должен был играть изо всех сил, чтобы выиграть, несмотря ни на что. — Пригласим Мэтти, просто чтобы отпраздновать? — предложил Америка. — Он прекрасно сыграл и заслуживает благодарности. — Неплохая идея, если бы мы не были в Москве. У меня нет ни малейшего представления, с чего начать поиски паба. Я не был здесь несколько десятков лет, — объяснил Кёркленд. По-видимому, никто из его сыновей не знает. Что касается же старшего? Вопрос. — А как насчёт тебя, Америка? Американец пожал плечами. Он не скажет ему, что заблудился, просто попытавшись пойти за Уильямсом. — Я тоже, — признал Джонс и обратился к Франции. Француз поднял руки. — Со времен Наполеона — нет. Всё-таки эта идея удалась. Ночь закончилась торжественной поездкой в дом СССР. Группа вернулась к прибалтам, которые показали им пустой дом. Остальные, без сомнения, праздновали тоже, как и русские. Каждый оптимистично поздравлял Канаду и предлагал устроить вечеринку до прихода Брагинского, но Мэттью объявил, что и без того намучился, и тихо попросил оставить его в покое. Все поняли и тоже разошлись по комнатам. На следующий день, однако, их разбудили слуги, сообщившие им, что Союз желает, чтобы они все присутствовали на завтраке. — Лучше б я остался в постели, — тихо пробурчал себе под нос Англия, но всё же достаточно громко, чтобы его расслышал Бонфуа, а если он слышал, то и Иван тоже. Франция ткнул британца локтём под ребра, уговаривая съесть завтрак, любезно приготовленный хозяином. — Груби где угодно, только не здесь, Артур, — осторожно прошептал ему он. — Но, Франция, — жалобно простонал Артур, обводя взглядом длинный прямоугольный стол. Места, казалось, были в какой-то мере распределены: Совет и сёстры сидели во главе, Украина справа от него, Беларусь слева, другие страны, жившие в его доме, спокойно сидели на своих местах, а остальные расселились как попало. Австралия обедал с Эстонией, Новая Зеландия — с Албанией, Силенд — рядом с Литвой и Латвией, Канада — ближе всех к Ивану и его сёстрам, Альфред сидел чуть дальше — вероятно, потому, что он сам выбрал место, несмотря на то, что слуги пытались сообщить ему, что русский назначил ему место рядом с ним и его сестрами, вместо этого Джонс предпочёл сесть с Пруссией и Венгрией. Если Союз и был недоволен этим, он этого не показал. — Он пытается влить нас в свою советскую «семью», — процедил Кёркленд сквозь зубы. Франция тоже это видел. И это его встревожило. Оба не сомневались, что если СССР когда-нибудь захватит мир и страны поселяться в его доме, то, скорее всего, это будет выглядеть так. Если не считать бормотания Артура и Франциска, в столовой царила тишина. Звон столового серебра о тарелки эхом разносился по комнате. Взгляды в основном были прикованы к еде, которая оказалась весьма странной, и западные страны задавались вопросом, будет ли Совет настаивать, чтобы они ели так каждый день вместе. Иван улыбнулся и вытер рот. Он откинулся на спинку стула, взял стакан молока и отхлебнул. — Что ж, товарищи, как вам завтрак? — Очень вкусно, спасибо, — наигранно-вежливо отозвался Англия, хотя он едва притронулся к еде. — Мне очень нравятся эти тонкие блинчики! — заговорил Силенд, держа кусок одного из них перед тем, как отправить себе в рот. — О, блины? Хорошо, я рад. Пожалуйста, ешьте, у нас много блинов и оладьев. Наши завтраки состоят из большого количества каши, но в честь пребывания Канады я хотел подать еду, к которой он больше привык. Уильямс ничего не сказал, топя свои оладьи в мёде — он больше склонялся к кленовому сиропу, но, очевидно, русский не запасался им. Придётся обойтись. Его мысли всё заняты подготовкой к предстоящему матчу, который будет через несколько дней, но это всё, о чём он мог думать. К тому же ему надо было выиграть последние три матча, а он, видит Бог, хотел выиграть. — Я бы не отказался от яичницы и бекона, — сказал Альфред, вонзая нож в оладью. Напряжение немедленно появилось в воздухе вокруг, делая атмосферу настолько плотной, что многие страны могли чувствовать вес этого давления. Теперь они вспомнили, почему Америка и Союз не встречались лицом к лицу более десяти лет. Даже когда Джонс был в Канаде, его постоянно держали в разных комнатах от Брагинского. Совет допил молоко и поставил стакан на стол. Он уставился на американца, и тот, наконец, поднял на него глаза. — Я хотел провести здоровый завтрак, но если ты хочешь нажраться как свинья, я могу приготовить тебе еду самолично. Тот оскалился ему, и те, кто был рядом, могли видели, как он согнул пальцами вилку. Артур обычно говорил, дабы закончить нарастающую конфронтацию, но он всё ещё был слишком обеспокоен пищей за столом СССР и странами, находящимися под его управлением. Удивительно, но один из них осмелился заговорить и остановить возможную драку. — Я слышала, у тебя плотные завтраки, Америка. Белок, без сомнения, дал тебе крепкое тело, — произнесла Украина, положив вилку и глядя на молодую нацию. Она явно нервничала, разговаривая с ним, вероятно, потому что брат запретил ей это делать; он запретил обеим своим сёстрам. Альфред шокировался тем, что девушка вообще умела говорить, но в тот момент, когда его внимание переключилось, его настроение полностью изменилось. Улыбка стала не такой дерзкой и угрожающей, наоборот, приветливой и приятной. — О, так ты заметила? — прощебетал сверхдержава, а затем продолжил сгибать мускулистые руки перед леди. — Да, несмотря на распространённое мнение, американские завтраки готовятся с учетом увеличения мышечной массы. Как видишь. Екатерина хихикнула и случайно взглянула на брата. Ей потребовалось всего полсекунды, чтобы увидеть, как он нахмурился и неодобрительно посмотрел на неё. Она знала, что должна замолчать, но было бы невежливо закончить разговор таким образом, и поэтому у неё нет выбора, кроме как продолжать. Она давно хотела поговорить с США. — Ух ты, какие большие мускулы, — похвалила Черненко в ответ на заявление гостя. — Забавно, я помню, Ваня рассказывал мне, какой ты был тощий. Американец кашлянул и смущённо почесал щёку. — Да? Это было сто лет назад. Теперь я другой. Я привлекаю к себе внимание, — не всё так хорошо. — Значит, ты, должно быть, старшая сестра?.. — О, я Украина, — улыбнулась она, чувствуя ауру брата, но впервые в жизни ей захотелось ослушаться его. Зная о его страстной привязанности к Америке, она всегда хотела познакомиться с ним поближе и сделала бы это, как только Иван осуществил бы свои планы и объявил всему миру об их отношениях, но шанс был упущен, так что теперь у неё появился другой шанс, которого она так долго ждала. — Для меня большая честь познакомиться с тобой, — мужчина склонил голову в знак уважения. — Можешь звать меня Альфредом, если хочешь. Использование имени страны интимно, обычно оно используется любовниками или очень близкими друзьями. Он не переставал удивляться тому, как быстро обзаводился друзьями. Украинка покраснела от его подмигивания и подумала, не флиртует ли он с ней. Вряд ли. Это просто его американское обаяние, которое, вероятно, и вызывало у её брата многочисленные приступы ревности. — Как мило с твоей стороны. Можешь называть меня Катюшей, — в ответ пролепетала Украина и сразу почуяла вес руки брата на подлокотнике кресла. Она надеялась, что тот прервёт разговор вежливо, потому что намеревалась говорить с Америкой и будет говорить до тех пор, пока брат не выйдет из себя. — Кейт? Круто. Жаль, что мы не встречались раньше. Ты действительно классная. Как насчёт твоей сестры? Джонс перевёл взгляд на Беларусь, но девушка даже не взглянула на него. Екатерина нервно улыбнулась и пожала плечами. — Она не очень-то разговорчива. «С другими», — мысленно добавила она. — Позор, — нахмурился Америка. — Мне бы хотелось познакомиться с вами обеими. — Да, звучит здорово. Черненко почувствовала, как её сердце забилось быстрее, потому что рука Брагинского на подлокотнике сжалась сильнее, слегка хрустя деревом под его хваткой. — С тех пор, как Ваня познакомился с тобой, мне тоже очень хотелось как следует познакомиться. Однако все мои надежды рухнули из-за революции, и ему пришлось отказаться от стольких вещей. Труднее всего быть тобой. В комнате стало совершенно тихо. Даже звона бокалов не было слышно. Штаты застыл на месте, его глаза расширились от ужаса, и он как-то странно посмотрел на Ивана, который уже был готов рвать и метать. Оба знали, о чём говорит Украина, что она только что незаметно объявила, и оба особенно знали, что Франция и Англия, без сомнения, поймут это. Возможно, те бы и поняли, если бы Артур не купался в собственном горе, заботясь о странной субстанции в тарелке, а Бонфуа не бормотал ему что-то о вежливости. Тишина, однако, привлекла внимание обоих, и они повернулись ко всем с любопытством. — Что случилось? — спросил британец, внезапно ощутив мёртвую тишину. Джонс разинул рот. Сейчас стало слышно, с какой силой Совет вцепился в кресло сестры. Канада озадачился и даже не заметил, что его тарелка наполнилась мёдом, но его прищуренные глаза свидетельствовали, что он уловил часть сказанного. Новая Зеландия растерялся, но ни на что не обратил внимания, в то время как Силенд продолжал жевать оставшиеся блины. Именно Австралия разделял ужас Альфреда и Ивана. Его лицо побледнело, и он начал действовать. Юноша со стуком поставил стакан на стол и ахнул в притворном шоке, указывая на пролитое молоко. Он внутренне наслаждался звуком бьющегося об пол стекла, звуком, прорезавшим тишину, и, наконец, все посмотрели на него. — Ой, прости, приятель. Просто соскользнул, — извинился он, вставая и вытирая пролитое молоко. Он наклонился, чтобы убрать беспорядок, созданный намеренно, но Союз поднял руку. — Нет, слуги уберут, — вздохнул русский и встал. — Приятного аппетита. Мне следует удалиться, и мне бы хотелось, чтобы мои сестры присоединились ко мне. Обе немедленно встали и последовали за братом. Екатерина с секунду поколебалась, в последний раз обернулась и перед выходом из комнаты улыбнулась Америке. — Прощай, надеюсь, у нас ещё будет возможность поговорить. — Я тоже, Кейт, — он догадывался, что может больше не увидеть её во время своего пребывания. Из-за Ивана. Он точно не в восторге от их беседы. После того, как они вышли из комнаты, Альфред выдохнул и засмеялся громче, чем положено. — Народ, вы видели Брагинского, а? Как он взбесился. Раз вы ещё здесь, ребята, вы можете поговорить с нами, да, Гилберт? — он толкнул альбиноса локтём в плечо. Пруссия быстро улыбнулся, как и остальные. Если они собирались вести себя тихо, то американцу обязательно нужно было начать болтать. — Итак, кто хочет на экскурсию? — вопросил сверхдержава, поднимая руку. — Прибалты? Не хотите показать мне окрестности? И не забудьте показать мне комнату пыток. Я знаю, что она есть. Он запрокинул голову и, как обычно, громко и неприятно рассмеялся. Его дерзкое поведение, казалось, немного подняло настроение присутствующим, и они, по крайней мере, встали и провели экскурсию по дому. — Когда я говорю что-то сделать, значит, это для вашего же блага, — процедил сквозь зубы Совет, глядя на старшую сестру, которая смотрела на свои ноги. — Я предупредил вас обеих, чтобы вы не разговаривали с капиталистической страной, но вы всё равно ослушались. Наталья — единственная, кто слушал. — Это потому, что я более лояльна, — с гордой улыбкой заявила Беларусь. Иван стал ждать ответа Украины. Он любил своих сестёр, даже с их странностями, но приходили времена, когда им просто нужно было держать рот на замке. — Прости меня, но я очень хотела с ним поговорить, — девушка подняла на него блестящие глаза. — Это несправедливо. Я никогда не встречалась с ним, только видела его фотографии, никогда не говорила с ним, но слышала о нём бесчисленное множество вещей. Я тоже хочу узнать его, Ваня. Разве не поэтому ты пригласил его сюда, чтобы быть поближе к нему? — Я пригласил его сюда, чтобы дать ему возможность быть со своей семьёй. Это не имеет никакого отношения к тому, что я хочу видеть его здесь. — Ты лжец, — обвинила она и не побоялась сказать это, даже когда Россия более-менее успокоился. — Революция изменила тебя, и ты говоришь то же самое о своём сердце, но ты лжёшь себе и другим. Самая глубокая часть сердца скрыта в тайном месте, которое ни одна революция или диктатор не сможет запятнать. Там хранятся твои самые сокровенные чувства, и время от времени они проявляются. Я знаю, ты всё ещё любишь его, Ваня, так почему бы тебе не попытаться... — Нет, ты будешь молчать! — русский повысил голос и стукнул кулаком по подлокотнику кресла, на котором сидел. Черненко вздрогнула, но на её лице был не испуг, а жалость. — Ты не понимаешь, Катя, — он разочарованно вздохнул. Почему она просто не замолчит? — Я понимаю. Понимаю, что ты одинок, даже когда дом переполнен, как это было веками, понимаю, что ты напряжён этой новой силой. Ты ждал этого почти тысячелетия, но теперь это не больше чем бремя для тебя, потому что всё, что ты хочешь сделать, это мирно жить. Ты хочешь, чтобы все прекратили драться. Хочешь, чтобы они лежали рядом, улыбались, смеялись. Хочешь делать то же самое, но не можешь. Нет, нет мира для миротворцев. Но я видела в тебе спокойствие. Я знаю, что ты пишешь ему тайно, и знаю, что он отвечает. Ты подправляешь его письма, чтобы никто их не видел, но я поздно ночью проходила мимо твоего кабинета и видела, как ты писал, — она обеспокоенно сделала шаг вперёд. — Если общение с ним успокаивает тебя, то представь, сколько умиротворения наступит, если ты заговоришь с ним, если ты обнимешь его, если ты... — Замолчи! Брагинский встал со стула и навис над сестрой, тряся кулаками и широко распахивая глаза. Наталья стояла рядом, всё слышала и понимала. — Ты пишешь этой свинье? — взгляд Беларуси сузился. — Почему ты держал это в секрете? Союз изо всех сил старался не обращать внимания на младшую, его глаза приковались к фигуре старшей сестры, но как бы не потемнела его аура, она не отступала. Никогда не отступала, когда дело касалось сердечных дел. Она была такой во время революции и не отступила, нет, даже перед более сильным братом. При Сталине он морил её голодом. — Я не давал тебе разрешения ходить ночью по моему крылу! Как он мог не заметить этого раньше? Неужели он так увлёкся письмами Америки? Он знал, что Украина ничего не скажет его вождю, но не хотел, чтобы кто-то знал — даже собственные сёстры. — Сколько раз ты будешь мне перечить?! — Сколько раз ты будешь отказывать себе? Он сейчас здесь, а ты только прячешься и смотришь издалека. Как будто снова восемнадцатый век! — Мы враги, Катюша! Неразумно находиться рядом друг с другом. Украина тихо вздохнула. Она пыталась убедить брата, но он всегда такой упрямый. Девушка опустила глаза, разгладила складки на платье и понимающе кивнула. Ладно, если это оправдание, то она просто примет его. — Он прекрасная страна, Ваня. Слишком красивая, чтобы долго держать поклонников на расстоянии. Когда-то ты верил, что он тебе обещан. Обещан он или нет, но скоро он отдаст своё сердце другому, потому что тот, кому он его предлагал, оказался слишком слеп, чтобы увидеть это. Сделав заключительный реверанс, она покинула Совета. Тот к тому времени уже кипел. Он повернулся лицом к окну кабинета. Оттуда был виден двор, а снаружи — двое его подчинённых. Похоже, они устраивали своим гостям какую-то экскурсию. Он мог видеть Америку и это глупое выражение на его лице, без сомнения, смеющееся тем глупым смехом, эти прекрасные ярко-голубые глаза, сияющие так, что сердце России норовило перестать биться. — Вань... это правда? Ах да, он забыл, что Беларусь ещё в комнате. Обычно она никогда не уходила, если её не отпускали, как и сейчас. — Ты действительно тайно пишешь ему? — Я сильный, Наташа, — сказал русский, не отрывая взгляда от происходящего во дворе. — Я делаю всё, что хочу. Никто не будет меня допрашивать, — ему не нужно отвечать ей прямо, у него это хорошо получалось, и у Америки, кстати, тоже. Он думал: а не поймали ли нацию Нового Света за печатанием ему сообщений, и какие оправдания он мог бы использовать? — Если Брежнев узнает, что ты... Арловская на шаг приблизилась к нему. — Пойди посмотри, чтобы Катюша не наделала глупостей. — Но, Ваня... — начала жаловаться она. — Иди, — потребовал мужчина, слегка поворачиваясь, чтобы краем глаза взглянуть на сестру. Он не успокоился, пока не услышал, как девушка фыркнула, развернулась и закрыла за собой дверь. Он снова разочарованно вздохнул и отвернулся к окну. Взгляд сфокусировался на Альфреде, наблюдая, как он веселится на земле вместе с братьями. Его смех почти слышен даже через окно, и улыбка на его лице казалась такой беззаботной. — Ты думаешь, он ещё любит меня, Катюша? Ошибаешься. Ты не слышала, что он мне говорил, — печально прошептал Иван, вспоминая те времена каждый раз, когда пытался показать Америке, что всё ещё заботится о нём, даже после того, как Ленин и Сталин забрали его от него. Но каждый раз Джонс отвергал его, говорил «нет» его предложенной любви. Он не предлагал ему свое сердце. Только оружие и бомбы. Втайне они были друзьями в письменном общении, никогда не говорили друг другу обидных слов. Их темы избегали войн, политики и территориальных споров. Нет, они говорили о фильмах, которые им нравились, о вкусах в музыке, о любимых стилях танцев и о книгах. Россия улыбнулся этой мысли и точно знал, что Альфред сейчас читает роман под названием «Обитатели холмов». Даже несмотря на то, что он расстроился от обвинений сестры, он больше огорчился тем, что она была права. Единственный раз он обрёл покой поздно ночью, сидя в своём кабинете с тускло освещённой лампой, печатая телеграммы США и читая в ответ его послания. Он хотел снова быть рядом с ним, но, как заявлял ранее, они враги, и всё, что можно увидеть как отдаленно близкое, было только для вида. Америка снова и снова твердил ему, что ему плевать, что случилось с Брагинским и что он чувствует по поводу их разрыва отношений. Он прекрасно понимал, что разлюбил его. Таким образом, Совет, в свою очередь, выглядел таким же бессердечным. — Неважно, Альфред, — произнёс русский с грустной улыбкой. За окном Джонс вскочил на ноги и повёл всех обратно в дом. — Я всё равно буду любить тебя, даже если ты перестанешь. Иван не мог отдать своё сердце никому другому, даже если бы попытался. Хотя он и был рад, что они с Америкой снова разговаривают друг с другом — хоть и тайно, только поздними телеграммами — это не то завершение, которого он хотел. Да, конечно, он хотел снова поговорить с ним лицом к лицу без какого-либо подчеркивающего напряжения, прикоснуться к нему, не беспокоясь, что тот попытается сломать ему запястье, держать его в защите, чтобы не уничтожить, чтобы... Украина права, всё как в восемнадцатом веке. Что ж, оставалось два варианта для двух возможных исходов. Во-первых, играть с осторожностью, как он делал в течение последнего десятилетия, и позволить их отношениям стоять на месте, не прогрессируя и не отклоняясь. Или, во-вторых, снова увидеть восемнадцатый век и, следовательно, начать сначала с того, что Джонс, возможно, отвергает его — снова — или игнорирует. Оба звучали многообещающе. Брагинский почувствовал приближение головной боли. Он не приглашал Америку на ещё одну драму, но она всё равно последовала. Ну ладно, у него в шкафчике есть лекарство. ... Той ночью Штаты предложил развести костёр на заднем дворе. Совет был разочарован тем, как они принимают его гостеприимство, но Альфред настоял, чтобы они попробовали его версию развлечений, и после того, как убедил их настойчивыми мерами, он научил их жарить зефир. Это напомнило русскому о времени, проведённом с другими в альянсе во время Второй мировой войны. Хотя ему и не нравилось, что американец думает, будто он может предложить или сделать всё, что захочет, Иван не возражал. Присутствие Джонса, казалось, успокаивало его дрожащих подчинённых, даже тех, кто никогда официально не встречался с молодой нацией. Он умел угодить толпе и всегда был приятен в общении. Да, он действительно недостающее звено в домашнем хозяйстве Союза — тем, кто успокаивал параноидальные страхи. В этом доме Америке не придётся беспокоиться о том, чтобы быть самым сильным, чтобы другие не причинили ему вреда. Нет, его защитят сильные руки Брагинского. Единственное, чего от него ждали, — это чтобы все улыбались, как сейчас. Если бы он мог это сделать, то СССР беспокоился бы о жестокости, необходимой для сохранения господства в мире. Однажды. Однажды. Маленькое празднование продолжалось в ночи, и медленно, один за другим, страны возвращались в свои комнаты. Канада удалился первыми. Ведь завтра у него игра с Союзом, так что ему нужен отдых. Силенд заснул, и Новая Зеландия счёл своим долгом вернуть его в кровать, в то время как Франция ушёл за ними. Австралия заснул с наполовину съеденным зефиром во рту. Юноша прислонился к стене, задремав, и напугал уставшего британца, снова повалившись ему на колени. Англия улыбнулся и провёл пальцами по непослушным локонам сына. Его глаза закрылись, а голова опустилась. Республики тоже ушли, прекрасно понимая, что они не смогут пройти мимо комендантского часа даже с Советом, если не считать пожара и других событий. Его сестры не присоединились, потому что этого не хотел русский. Америка интересовался ими, но СССР знал, что капиталистическая нация и сам всё понимает. Иван понимал, что ему тоже надо отдохнуть, но в голове у него было неспокойно. Глаза оставались прикованы к пляшущему огоньку небольшого, но теплого костра. Наступил прохладный осенний холод, и он удивился, почему Америка ещё не лег спать. Обычно он чувствителен к холодным температурам. Оторвавшись от пламени и от мрачных мыслей, мужчина глянул на западную сверхдержаву. Он сидел по другую сторону, ближе к Британии и Австралии. Но смотрел вверх, в небеса. Впервые за долгое время Брагинский увидел в нём какое-то спокойствие. Какая любопытная вещь. — Ты когда-нибудь был в Большом Каньоне, а, Совет? Русский удивлённо заморгал. Штаты обращается к нему? Он некоторое время смотрел на него через огонь и покачал головой. — Нет, никогда. — Позор, — прошептал Америка, а собственные мысли плыли по Млечному Пути. — Звёзды там такие яркие — такие ясные — совсем как здесь, — он наклонил голову, посмотрел на Союза и снова увидел на его лице подобие мягкой улыбки. — У тебя очень красивое небо. СССР почти забыл, что астрономия вскипела нежной любовью внутри Альфреда. Как и он сам. Взглянув на круглую, почти полную Луну, Брагинский спросил. — Каково было стоять там, наверху? — Я всё описал в сообщении, — напомнил тот, поднимая бровь. Почему Иван снова спрашивает? — Да, знаю, я хочу услышать это от тебя. Письма на пергаменте — не то же самое, что видеть блеск возбуждения в чьих-то глазах и слышать, как меняется тон, когда предмет разговора приближается к их сокровенным желаниям. Америка понял, и вскоре десятки звёзд высыпались из голубых глаз, и эти радужки словно светились. — Это было потрясно! Я буквально плыл, в смысле, я шёл, но был таким лёгким! — американец вскочил и принялся воспроизводить движения лунной походки. Улыбка искрилась, а настроение настолько улучшилось, что он даже не осознавал, что говорит так перед Союзом — лицом к лицу — с Англией и Австралией, дремлющими неподалёку. Да, намного лучше, чем телеграмма, присланная ему Джонсом. Это письмо Брагинский так и не сжёг. Он держал его рядом с другим письмом, которое Альфред написал ему давным-давно. Оно определённо было любимым из-за некоторых деталей. Он уже представлял себе Америку, сидящего и смотрящего на Голубую планету, на которой родился их вид. Удивительно, но так оно и было, и Совет теперь хотел, чтобы его вождь разрешил ему совершать такие поездки. Он не знал, что США ушёл с его людьми, но понимал, почему это держалось в секрете. Иван не станет отрицать ревности, которую он испытывал, особенно сейчас, когда Джонс с энтузиазмом рассказывал ему, каково там, наверху. — Я хочу снова туда подняться, очень, очень, очень хочу! — воскликнул сверхдержава, хотя он старался сохранить свой тон, дабы никого не разбудить. Но по-прежнему не сводил глаз со звёзд и протянул руку, словно хотел взять Луну в ладони. После того, как весомое давление реальности начало тонуть, русский заметил, как его плечи поникли, и он даже ссутулился. Штаты повернулся к собеседнику с улыбкой на лице, хоть и печальной. — Президент сказал, что я, вероятно, могу полететь туда только один раз. Мужчина пожал плечами, потом опустился на колени, сел на прохладную траву и стал ворошить угли в огне, слушая, как те злорадно смеются над ним. — Почему это? — А разве не очевидно? — он взглянул на Брагинского, втыкая палку в костёр. — Это дерьмо тоже нуждается в присмотре. Войны, политика, международные отношения, весь этот джаз. — Ну, тогда, когда мир успокоится, ты сможешь вернуться туда, — Союз откинулся на руки и поднял глаза на Луну. — Пф, ага, в моих мечтах. — Что? Слишком большая мечта даже для американца? — издевательски ахнул тот. Альфред нахмурился и надул щёки. — Конечно, нет! Но этот сон может занять некоторое время, очень, очень, очень, очень долгое время. Может быть, я перерасту это и больше не буду туда хотеть. — Я в этом сомневаюсь. Со временем я тоже планирую отправиться туда. — Что ж, я всё-таки опередил тебя с Луной и убедился, что ты это прекрасно знаешь. Водрузил на неё свой флаг и всё такое, — уверенно заверил американец. Союз вздохнул. Конечно, страна даже рассказал ему об этом в письме. Это раздражало его, но США считал это чем-то историческим и значительным и намеренно делал так, чтобы никто не забыл об этом, чтобы никто не забыл о нём. Замечательно. Но это мило. Каким-то образом им удалось завести уж чуть ли не дружеский разговор без подчёркнутых угроз и назойливых аур. Иван попробовал другую тему. — Что ты скажешь, если я выиграю этот турнир, Америка? Русский надеялся, что спорт для него не проблема, особенно хоккей; он знал, что Америка больше любит на бейсбол, чем что-либо другое. — Я бы сказал, что зря сюда приехал. Я прилетел поболеть за брата и увидеть чудо на льду. СССР усмехнулся. — Его команда известна во всём мире, поэтому, если моя команда выиграет, это и будет «чудо на льду», а не наоборот. Почему Джонс всегда видел в нём противника? С ним всегда одна перспектива. — Ну, ты точно раскачиваешь его для петли, и, признаюсь, за этим захватывающе наблюдать, как он так усердно работает ради чего-то, — пробормотал Альфред с усмешкой, как будто это шутка. — Как Давид против Голиафа. Совет фальшиво улыбнулся, чтобы не показать своего разочарования. — Надеюсь, ты не называешь меня Голиафом, — процедил он. Сколько раз он видел, что его команда — неудачники? Такие истории нравились Америке, верно? В то время, как Иван хотел быть номером один, он знал, что Канада и его сборная лучше. Видимо, ненадолго, что, в свою очередь, даст его стране большую гордость, ведь нет ничего лучше, чем чувствовать гордость своего народа. — Как скажешь, приятель, — Джонс поднялся. — Но лучше утихомирь своих зомби, правда, Совет, в твоём доме водятся привидения или нечто в этом духе. Трудно даже вздремнуть. Наверное, стоит проверить. Союз недоумённо моргнул. Кто водятся? Призраки? Невозможно. Дом совершенно новый. Американец присел к Артуру и мягко встряхнул его. Британец фыркнул и широко раскрыл глаза. — Что, что, где мы? — Ещё в Советском Союзе, но уже поздно, нам, наверное, нужно отдохнуть, чтобы завтра мы могли поболеть за Мэтти. Кёркленд кивнул в знак согласия и легонько встряхнул младшего сына, и буквально через минуту они уже собирали свои вещи, направляясь в дом. — Америка, могу я спросить тебя ещё кое о чём? — Совет догнал его и повернул спиной к Англии и Австралии. — Что? — Это привидение-призрак. Где оно обычно появляется? — Иван подозрительно прищурился. — В окне, — ответил Джонс, вытягивая руки. — Он прижимается к стеклу и делает комнату чертовски холодной, — и усмехнулся, положив указательный палец под нос. — У него ещё усы смешные. — Что ты несёшь, Америка? Марш в комнату, — крикнул Артур, таща за воротник полусонного Австралию. Русский замер. Его глаза расширились, челюсть отвисла. Альфред видел призрака в окне? Холодного призрака? Призрака с... Генерал Мороз. Так рано? Почему он здесь? Нет... может быть, из-за присутствия Америки? Это Совету не понравилось, и он решил задержаться подольше в поисках старого духа. Огонь давно потух. Ветер слегка похолодал. Стояла осень, а не зима, но всегда Генерал будет доминировать ещё до прихода своего времени. Стемнело, но он ждал. Теперь, когда он понял, что призрак хочет уничтожить молодую страну, он осознал свою ошибку, пригласив Джонса к себе домой. Во-первых, он не думал, что Генерал появится в это время года, а во-вторых, если он появится, что он будет делать? Что может предпринять? Он осмотрел свой дом, особенно ту часть, где жили западные страны, но ничего не почувствовал. Возможно, Штаты солгал. Но такое подробное описание приманивало жуткие домыслы. Сверхдержава вздохнул. Час был поздний, так что ему нужно выходить из игры в ближайшее время. И всё же, когда он оказался в кровати, голова была забита мыслями о призраке Генерала. Мужчина не возражал против его мучений, потому что это избавляло остальных от его ледяной хватки. Однако он не потерпит, чтобы тот мучил гостей. Это довольно грубо, и Союзу не надо, чтобы Альфред возвращался к себе с ужасными высказываниями о нём. Он построил нынешний дом, чтобы прогнать призраков и демонов прошлого. Да, здесь присутствуют некоторые проблемы с сантехникой и электричеством, но это новый дом, большой, чтобы комфортно разместить все страны мира. С просторным кабинетом, комнатой развлечений, музыкальным залом для Австрии и других, кому нравилось это, даже бассейн для островных стран, любящих воду; во дворе простирались поля, на которых можно было играть во всевозможные спортивные игры: регби для Англии, футбол для итальянцев и даже поле, легко приспособленное для игры в бейсбол для Америки. Просто идеальный дом, и у Совета нет другого пути. Что же касается Генерала Мороза, появляющегося и пугающего своих жителей, то это неприемлемо. Он нахмурился, прежде чем, наконец, смог закрыть глаза. Только из-за этого у него в комнате больше десяти обогревателей — чтобы бороться с холодом духа. И когда-то место, отведённое специально для США, в конечном итоге стало его комнатой. Иван улыбнулся, что даже когда Генерал попытается заморозить их обоих, их общего тепла, несомненно, будет достаточно, чтобы прогнать злого призрака. Однажды. Иван мог бы обвинить Генерала Мороза в проигрыше своей команды. Возможно, он не был бы так разочарован, если бы они проиграли не у себя. Заокеанская сборная чуть ли не раздавила СССР, празднуя победу с Англией, Францией, Америкой и остальными, которые позже подошли к скамейкам и обняли его с восторженным ликованием. — Ты сделал это, ты сделал это! — громко воскликнул Альфред, сдавливая брата в объятиях. — Это было потрясающе, Мэтт! — похвалил Австралия. — Да, это ещё две победы, и серия твоя, — заявил Новая Зеландия с гордой улыбкой. — Я хочу подержать приз, когда ты его получишь, — пропищал Силенд. Мэттью только улыбнулся мальчику. Затем повернулся к Артуру и Франциску, которые воспитали его. — Ещё столько надо сделать, чтобы заполучить этот кубок. — Ты получишь его, бро, мы верим в тебя. Но прежде, чем мы начнём волноваться, давайте оторвёмся по полной! — А куда, позволь спросить, мы пойдём праздновать? — Британия скрестил руки на груди и поднял бровь. — Не знаю, где-нибудь в центре. Уверен, бары есть везде, — заверил Джонс. — Кроме того, посмотри на Мэтти, он дрожит от желания выйти и закричать, как сильно он надрал задницу Брагинскому на льду. Я знаю, ты хочешь этого, бро. Канадец покраснел и кивнул. Поэтому они ушли в поисках места для вечеринки, в то время как Иван изо всех сил уговаривал своих людей забыть, что существует такое слово как «разочарование». Они проиграли несколько матчей, но проигрывать на родине тяжело. Совет, однако, убедил их, что если они смогут выиграть ещё одну игру, то Уильямс, даже если выиграет последнюю, не сможет стать чемпионом серии. Но поражение привлекло больше внимания к Союзу, а значит и больше вопросов. — Ты заболел, Иван? Тот обернулся. Брежнев недовольно глядел на него. В отличие от предыдущего, этот был более суровым и собранным. Он хотел, чтобы СССР выглядел сильной державой перед другими странами, даже если они намного меньше его. — Нет, товарищ Брежнев. — Тогда скажи мне, почему ты проиграл сегодня? — Потому что Канада превзошёл меня, — вот что хотел сказать Брагинский, но не мог этого сделать перед генсеком. Тому такой ответ не нужен. Махнув своим игрокам, что те свободны, он посмотрел на Леонида Ильича. — Это была моя ошибка, такого больше не повторится, мы всё исправим. — Нет, лучше не стоит, — бросил мужчина, лишь больше нахмурившись и ушёл. И это случилось. СССР проиграл и следующую игру. — Да пропади всё пропадом! — выругался Иван, бросил свою клюшку и с отвращением и чувством дежавю наблюдал, как повторилось празднование победы Канады. Альфред и остальные обнимали канадца и радостно подпрыгивали на месте. — Что происходит, Вань? — спросила Беларусь, подойдя к нему с сестрой. Мужчина снял шлем и краги. — Ты должен их уничтожить! Он молчал, его взгляд был прикован к западным странам. Вряд ли уже можно что-то исправить. — Наталья, перестань, Ваня старается, — заверила Украина. — Всё, что ему нужно сделать, это выиграть следующую игру, и чемпионат его. — То же самое и с этим канадцем, — Арловская через плечо указала на светловолосую страну, скользящего вокруг хоккеистов и машущего всем. — Это позор. Все должны уважать моего брата. Все! — А что бы ты сделала? — враз Екатерина приняла позу матери с кулаками на бёдрах и властным взглядом. — Ты собираешься играть против Канады? Ты даже не умеешь кататься, Наталья. Пожалуйста, верь в нашего Ваню. — Я в нём никогда не сомневалась. Канада, должно быть, жульничает. Он жульничает! И я готова поспорить, что именно этот проклятый Америка подстрекает его. Украинка вздохнула и посмотрела на младшего брата. — Ты молодец, Ваня. Выиграешь следующий матч. Теперь, я думаю, мне нужно проводить Наташу домой, пока она, не дай бог, не покалечила кого-нибудь. Брагинский подумал о том, чтобы позволить Беларуси сделать по-своему и саботировать канадца — по крайней мере, у него не будет шансов против него в их последнем матче, и Совету не придётся разочаровывать генсека и зрителей, но это ниже его чести. Он посмотрел сёстрам вслед и остался со своими ребятами, надеясь привести их в форму, чтобы выиграть в финале. Вряд ли кто-нибудь спал в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября, все встали ещё на рассвете. Их трапеза проходила в молчании и напряжении, а, закончив, они уходили. Союз тренировался с своими игроками, Уильямс — со своими, а США и другие молча наблюдали за ними. — Боже, я не могу дождаться матча, — сказал Англия с ухмылкой на лице. — Если Мэттью победит, Брагинский точно с ума сойдёт. Хех, этот ублюдок будет знать, что значит унизить Канаду в его собственном доме. — Я не сомневаюсь, что мой маленький Мэттью победит, — пропел Франциск, надменно отбрасывая назад волосы. — Он выиграет эту серию во славу Французской империи, во славу папы. — Французская империя? Чёрт, нет, он был частью моей империи гораздо дольше, лягушачья морда! — Артур толкнул его в грудь. — Да, но в глубине души он всегда был истинным французом, — произнёс Бонфуа с такой утончённостью, от которой Кёркленда затошнило. — Они опять за своё, — вздохнул Новая Зеландия. — Тебе просто повезло, что ты не существовал во время войны между Францией и Индией, — пробормотал Альфред, вспоминая напряжённые времена этих двоих. Забавно видеть Канаду, так сильно поглощённого чем-то. Америка знал его, как любящего клён, непринуждённую страну, живущую к северу от его дома. Видеть его лидером было для него в новинку. Конечно, Уильямс застал Штаты врасплох во времена войны 1812 года, но тогда он больше думал об Англии. Но теперь, переварив те ситуации, он признал, что Мэттью довольно крут. Он всегда полон сюрпризов, и американец рад, что у него такой брат. Но даже это не спасло его от Союза во время финальной игры. Сверхдержава кусал губы, глядя, как русский агрессивно забивает первую шайбу. Канада последовал за ним, и в конце концов сравнял счёт. И так каждый раз, не давая ни одному, ни другому выйти вперёд. Болельщики вокруг замерли в напряжении. Бросив взгляд в сторону, где сидели республики и страны ОВД, а также его генсек, Америка заметил сестёр Совета. Те тоже нервничали, но та, что помладше, выглядела кровожадно. После каждого броска Уильямса её смертоносный взор переключался на него. Джонс уже готов был сыграть телохранителя для канадца, потому что не сомневался, что после его победы она не оставит Канаду в покое — он и раньше видел эти убийственные взгляды, и ничего хорошего от них не дождёшься. Украина взглянула через каток, и их взгляды встретились. Она улыбнулась и помахала ему рукой. Чёрт, она замечательная. Альфред нахмурился, увидев, что младшая это заметила и быстро ткнула тонким локтем сестру в бок. Екатерина выглядела обиженной, но быстро начала ругать девушку, прожигающую их обоих взглядом. Американец уже столкнулся с этим и просто смотрел в ответ. Беларусь в конце концов отвернулась — результат игры с большими мальчиками и девочкой. Он ничего не имел против Натальи, на самом деле это первый раз, когда он встретил сестёр Брагинского. Слишком рано говорить, что о них думать. Раньше он с нетерпением ждал встречи с ними. Он знал это, когда он и Иван... так давно были близки, что он познакомился бы с его сёстрами, о которых когда-то упоминал. Что-то вроде встречи с семьёй. Может быть, они познакомятся когда-нибудь, когда его отношения с СССР остынут. Или когда Украина и Беларусь освободятся от него. Альфред вздохнул, такая мысль казалась далёкой и нереальной в нынешнее время и эпоху. Когда вокруг него раздались радостные крики не толпы, а Англии, Франции и остальных стран, Америка был потрясён своими гнетущими мыслями и снова повернулся к катку. Канада только что забил ещё две шайбы: он в шаге до сравнивания счёта и в двух от победы. Тут произошло что-то совершенно неправильное. Совет перешёл к обороне. Он пытался сохранить счёт, но Мэттью в наступлении зверь, выпущенный на свободу. Очередная шайба в сетке, и снова игра вровень. Джонс волновался за него, действительно волновался, но тогда почему его сердце замерло, а глаза смотрели на Союза? Почему он хмурился, видя, как Иван пытается помешать Канаде забить снова — победить его? Штаты видел это, видел многочисленные взгляды на вождя, сидящего рядом с Беларусью и Украиной. Он взбешён. Американец давно не замечал, чтобы Брагинский нервничал из-за генсека, нет, его новый правитель не беспокоил его и не держал поводок так крепко, как Сталин, но Брежнев непредсказуемый, и когда его ожидания были разбиты собственной страной, это отразилось на его лице. Было видно, как сильно Союз ненавидел разочаровывать. Близко, так близко. Они толкались, блокировали, почти пробивали, очень напряжённо. А потом случилось это. Через тридцать четыре секунды Канада забил победную шайбу в ворота. Пальцы Джонса автоматически прижались к камере, чтобы сделать снимок, но разум вдруг опустел, когда его родственники вскочили со своих мест и закричали. — Он сделал это! Он сделал это! — выпалил Австралия, тряся Силенда за плечи. — Это мой мальчик! — и Англия, и Франция воскликнули на своих языках, но Артур уловил французский акцент и быстро ополчился на француза. — Я сказал, что он часть моей империи, лягушка! — выплюнул он, схватил Франциска за воротник и встряхнул. — Нет, твоя империя канула в лету, как и его связи с тобой, — возразил тот. — Я его отец, и этого ты у меня не отнимешь. Пока двое дрались, а трое других напевали канадский гимн, Альфред стоял с совершенно стоическим видом. Необычно, что остальные ещё не заметили этого. Хотя он очень радовался за Уильямса и находился в шоке от того, как повернулась игра. Он начал этот турнир с того, что подбадривал и болел за своего сводного брата. Его уговорили приехать во враждебную Москву, чтобы он мог продолжать болеть и поддерживать. Но теперь... он был в растерянности от своих противоречивых чувств. Что, чёрт возьми, с ним происходит? Он сделал исторический снимок. Он встал на сторону Канады. Но теперь... — Он... проиграл, — прошептал Америка, чувствуя, как разочарование Совета оседает в толпе. Он не закатил истерику, как многие могли бы подумать. Нет, вместо этого он торжественно сообщил своим хоккеистам об их ценном труде и увёл их. Русский даже не оглянулся на Канаду, которого посадили на плечи сокомандников. Вместо этого Штаты наблюдал, как он поднял глаза на генсека. Тот впоследствии отвернулся, отказываясь смотреть на него. Жестоко. — Мы должны отпраздновать! Мы должны отпраздновать! — быстро прокричал британец, вытряхивая Альфреда из оцепенения. С каких это пор он перестал рвать глотку Франции? Америка хорошо умел менять личности, дабы скрывать секреты. Он быстро улыбнулся и поднял камеру. — Скажите «Вперёд, Канада!» — Вперёд, Канада! — воскликнули пять стран и улыбнулись. — Ладно, идите, хватайте Мэтти, встретимся в баре, — бросил Джонс, и мигом все разбежались. Они веселились вовсю, были, наверное, единственными в Москве, кто праздновал окончание серии. Остальные вокруг что-то бормотали и ворчали. Они явно не слишком счастливы, но победителям было всё равно. — Можно мне подержать, Канада, пожалуйста? — попросил Силенд, протягивая руки к прекрасному трофею, который канадец не хотел никому давать трогать. Уильямс кивнул. Он передал кубок Силенду, чьи глаза заблестели. Но если бы он уронил его или сделал хоть одну вмятину, старший брат разорвал бы его в клочья. — Молодец, Мэттью, — похвалил англичанин. — И Альфред поймал всех на фото. — Да, я обязательно пришлю вам все копии, — объявил сверхдержава. — Мне немного жаль бедного Совета, — признался Франция. — Я слышал, что в Советской России поражение — это смерть, не так ли? Все смеялись и радовались победе. Они, вероятно, не спали бы всю ночь, если бы с ними не было несколько молодых стран, которые автоматически засыпали в определённый час. — Что ж, лучше мне уложить его спать, — сказал Англия, беря Силенда на руки. Он попытался вырвать у него из рук канадский трофей, но мальчик не отпускал его. Артур хмыкнул, виновато улыбнулся Канаде и взял мальчика на руки. Мэттью решил уехать с ними, чтобы убедиться, что с его добычей ничего не случится. Позже Новая Зеландия забрал Австралию в свою комнату, США попросил Францию сопровождать их для безопасности. — А ты сам, Америка? Ты не идёшь? — спросил Франциск, покидая бар с двумя сыновьями Британии. — Я сразу за тобой. Только закончу, — пробормотал Джонс, поднимая бутылку ликёра. Француз скрылся из виду. Альфред задержался на некоторое время, кажется, допивание напитка заняло больше времени, чем он думал. Даже допив его, он заказал ещё, потому что ему очень хотелось выпить. Когда бармен поставил перед ним стакан ликёра, Америка не раздумывая взял его. Он покрутил жидкость, некоторое время смотрел на неё и, поднеся стакан к губам, замер, услышав знакомый голос. — А, Америка! — тот увидел ворвавшегося Литву. Он казался бешеным. Господи, что на этот раз? Когда Лоринайтис наконец сумел встать перед ним с приоткрытыми губами и трясущимися руками, готовый сообщить какую-нибудь ужасную новость, Альфред поднял палец, останавливая его. Он залпом осушил стакан и позволил напитку обжечь внутренности и разъесть разум. По крайней мере, он хотя бы частично онемеет, получив какие-нибудь вести от Литвы. — В чём дело, Торис? — наконец спросил сверхдержава, оседая и расслабляясь, и вдруг нахмурился. Литовец выглядел бледнее, чем когда вошёл в бар. Это задело Джонса за живое, и он встал со стула и подошёл ближе к брюнету. — Что случилось? Литва моргнул, а затем оглянулся по сторонам. Он ничего не говорил, на самом деле США думал, что он выглядел точно так же, как он во время маккартизма. Ха, какой же он был параноик. — Советский Союз? Америка не глуп и знал, что, несмотря на желание Брагинского вместить весь мир, чтобы они стали одной счастливой семьёй, эта страна известен жестоким избиением своих подчиненных. Он не знал, всегда ли это было частью Ивана — даже будучи империей. Литва по-прежнему молчал. На самом деле его колени стучали друг о друга, и казалось, он готов упасть в обморок. Бедный. Американец погрустнел, вспомнив, что ему пришлось бросить его много лет назад. Они сразу нашли общий язык, и Альфред обнаружил его в ещё худших условиях, чем сейчас. Но сейчас он действительно ничего не мог поделать — Союз слишком сильный, пока нельзя сражаться, дабы попытаться освободить другие страны, даже Литву. — Ты в порядке, парень? Выглядишь неважно, — обеспокоенно пролепетал Джонс. — О, я знаю, как насчёт выпить? За мой счёт! Америка заказал ещё по одной, но как только напиток разлили и пододвинули к нему, Лоринайтис отскочил от предложенной рюмки. В чём проблема? Честно говоря, Штаты любил Ториса. Прибалт отличный парень, но даже он был слишком недоволен им. Нахмурившись, мужчина убрал стакан и пожал плечами. — Жаль, — вздохнул он. И тут его осенило. — Точно! Ты пришёл сказать мне, что Брагинский хочет, чтобы мы все вернулись к нему. Комендантский час, да? Опять ничего. Итак, Альфред пошёл по его ранее задуманному сценарию. — Ну, ты можешь сказать ему, чтобы он отстал. Я не живу в его доме, и если он расстроится, я всегда могу остановиться в гостинице. Просто. — Ты должен уехать. Джонс моргнул. Наконец, Лоринайтис что-то сказал. — Как я уже говорил, я покину этот бар, как буду готов, — безразлично отозвался Америка. — Брагинский мне не командир. Я свободный. — Нет, ты должен покинуть эту страну, пожалуйста, — настаивал Литва, в отчаянии прижимаясь к сверхдержаве. Чёрт, это ясно как день. — Остынь, я скоро это сделаю, — американец постарался оторвать его от себя. — Но к чему такая спешка? Литовец на мгновение замолчал, опустив глаза. — Здесь просто небезопасно. Тебе вообще не нужно было сюда прилетать, так что, пожалуйста. Пожалуйста, ты обязан уехать этой же ночью. — Небезопасно? И так знаю, — Альфред оптимистично улыбнулся и подмигнул. — Но я герой, а герои сильны и отважны. Я не отступаю ни перед какой угрозой, особенно перед СССР. — Это не СССР. — Кто же тогда? — Америка тоже умел играть в угадайку, у него это неплохо получалось. — Его сумасшедшая сестра? Или, может быть, его босс, пф, валяй. Да я уверен, каждый русский хочет моей смерти. Ну, этого не случится, потому что меня здесь нет. — Америка, прошу. Внезапно Лоринайтис удивился резкой переменой в настроении мужчины. Его улыбка стала менее дерзкой и более нежной, а взгляд тусклым. Как тогда, когда он жил с ним. Американец улыбался ему, и Литва думал, что он уже никогда не увидит такой улыбки, особенно в эту Холодную войну. — Расслабься, Торис, — промямлил Джонс и положил руки на плечи дрожащего юноши. — Я в порядке. Я пообещал Канаде, что не буду привлекать к себе внимание и попадать в неприятности. Насколько всем известно, я всего лишь путешествующий турист. Не стоит беспокоиться. Я знаю, когда надо заткнуться. Литва уже дрожал от разочарования, что не может заставить США увидеть очевидное. Он сжал кулаки и стиснул зубы, в то время как Альфред оплатил бармену и надел пальто, выходя на улицу прохладной ночью. — А, Америка? — Возвращайся домой. Я догоню тебя позже, — заплетающимся языком доложил он, обернувшись. Позже? — Куда ты уходишь? Америка снова перевёл взгляд на освещённый город. — Я в Москве, наверное, единственный раз в жизни. Я составлю план на будущее и, может быть, осмотрю достопримечательности. И это последний раз, когда Лоринайтис видел его. Верный своему слову, Альфред путешествовал по городу, никому не причиняя вреда и держась особняком. Он шёл медленно, ещё медленнее, когда глубокой ночью запрыгнул в поезд и откинулся на спинку сиденья. Поездка оказалась не такой уж плохой, сиденья удобные, еда неплохая, и люди, сидящие напротив него, тоже приятные. Это юноша и девушка лет двадцати с лишним. Парочка, и притом заботливая. Они хихикали друг с другом, держась за руки и время от времени обмениваясь поцелуями. Оба мило покраснели, когда, наконец, заметили, что Джонс наблюдает за ними со зрелым пристрастием. — Ой, прости нас, так неловко, наверное, — они сказали, стыдливо поглядывая на него. Они не знали, что существо, сидящее рядом, на самом деле нация, которую научились ненавидеть из-за соперничества их собственной страны с ним. Джонс пожал плечами и улыбнулся. Он не против их проявления нежности. Кто он такой, чтобы говорить влюблённым, чтобы они перестали любить? Будь то русские люди или нет. — Нет, всё нормально. Меня это не беспокоит, — любезно ответил мужчина. Те просто кивнули и прислонились друг к другу, закрывая глаза и просто наслаждаясь присутствием друг друга. Уже поздно, и остальные, без сомнения, крепко спали. Америка просто смотрел в окно вагона и вздыхал. Он не знал, зачем это делает, но чувствовал, что должен. Если другие узнают, они, вероятно, надерут ему задницу, но им и не нужно знать. Штаты вернётся до того, как они проснутся. Он в этом уверен. Зная Англию, тот проснётся с похмелья на следующее утро — пардон — на следующий день, так что у Альфреда достаточно времени, чтобы пойти туда, куда он хочет, а потом вернуться до... Сверхдержава повернул его голову, и его тут же накрыла волна тошноты. Он не знал, было ли это из-за его мрачных мыслей или нет... Положив руку на живот, Джонс нахмурился. Ему нехорошо. Он подумал, что, видимо, съел что-то не то, но если это так, то его вырвет, но этого не последовало. Нет, эта болезнь другая. Страна опустил глаза и посмотрел на руки. Он вытянул пальцы и сжал в кулак, чтобы проверить свою хватку. Она слабела. Он чувствовал, как что-то ползает по его телу. Как-то неуловимо, но он чувствовал. По мере того как поезд продвигался вперёд, американец ощущал, будто его растягивают, а ноги слабеют. Да, он нация, и чтобы заболеть, требовалось нечто большее, чем пищевое отравление, поэтому он немного нервничал. Мысли сразу же вернулись к Родине и народу. Нет, в глубине души он знал, что с ними всё в порядке. Так что это было? Наконец, когда поезд прибыл на нужную станцию, и все встали, уходя, он сидел. Сидел, потому что дышать было нечем. Потому что ноги не двигались. Потому что он догадывался, какова вероятная причина его болезни. Но он не будет паниковать. Герои не паникуют. Как раз перед тем, как двери закрылись и поезд чуть было покинул станцию, Америка заставил себя подняться и выйти из вагона. Он не упадёт в этом поезде. Одному Богу известно, что случится, если советская милиция найдёт его, лежащим на полу. Слабость теперь менялась. Мужчина почувствовал жжение в мышцах, и чем дольше он шёл, тем больнее становилось. Он не похож на людей, он мог выдержать большую боль, но это давило на него. Дико давило. Даже когда ему следовало развернуться и попытаться вернуться к Артуру и остальным, он этого не сделал. Он ехал сюда несколько часов и не остановится, пока не увидит кое-что. Поэтому старался не привлекать к себе внимания своей ходьбой, а старался идти как можно быстрее, но к тому времени, когда добрался до ворот, уже вцепился в прутья, изо всех сил сгибая металл. Джонс постоял несколько секунд, пытаясь отдышаться и сдержать стоны боли. В глазах защипало от слёз, и когда он закрыл их, они были такими горячими, что весь череп внутри казался вулканом, готовым взорваться. Нет, он должен двигаться дальше. Было слишком поздно, чтобы охранять это место, и судя по тому, в каком состоянии оно находилось... его вовсе не стоило защищать. Америка прищурился, глядя на дворец. Первое место, где он поселился на русских землях. Он принадлежал императрице Екатерине — она ему нравилась; она была очень мудрой для женщины-правителя. Один только взгляд на неё вызвал на лице Альфреда нежную улыбку, но всё произошло так быстро, и дворец превратился чуть ли не в руины. Американец не сомневался, что именно Пруссия опустошил дворец. Похоже, над этим ещё предстоит поработать. Очень жаль. Эти чёртовы Советы просто не могли обо всём позаботиться. Кряхтя и выходя из себя, сверхдержава перелез через ворота. Он приземлился на ноги, но потерял равновесие, наклонившись вперёд, и упал на землю. Подняться оказалось труднее, а когда он это сделал, ему пришлось остаться на месте, чтобы отдышаться. Наконец, он вошёл в тёмный дворец. Он был так рад, что вокруг нет охраны. Выбрал подходящий час. Ноги сами вели его вверх и вниз по коридорам, которые когда-то были заполнены гостевыми комнатами. Открыв дверь в одну из таких комнат, он выдавил из себя улыбку. Помнится, как его давным-давно отвели в эту комнату. Мужчина огляделся. Тут отсутствовало так много вещей, но он помнил, что было там. Исчезли комод, зеркала, тумбочки и письменный стол. Осталось только одно — разбитая кровать. Америка видел. Он видел богатую красную и золотую ткани разорванных, изодранных и выцветших простыней. Он видел тёмные дубовые кровати и пушистые пуховые подушки, наваленные на полог. Всё исчезло. Понятно. США сел на кровати и вздохнул. Он закрыл глаза и проглотил боль, пронзившую голову. Он не позволит этой болезни разрушить его воспоминания. Точно так же, как в этой стране у него отобрали и отняли многое, так и во всех других местах, где хранились его воспоминания о времени, проведённом там. На самом деле это была не очень хорошая идея, но Альфред чувствовал, что ему нужно снять это напряжение. Мысль о том, чтобы прийти, не приходил ему в голову до тех пор, пока он не остался один в том баре. Поначалу мысль об этом визите была подавлена, но после нескольких часов разглядывания своего напитка он принял решение, и если его чему-то и научили в юности, так это придерживаться своего решения и воплощаться его в жизнь как можно скорее. Так он и сделал, и теперь оказался на грани ужасной болезни, которая, без сомнения, сделает его уязвимым. Но он набрался храбрости, зная, что будет здесь совсем один. Где нет ни охраны, ни КГБ, ни политиков, ни даже гражданских. Место было пустынным. Прекрасно. Америка упал на пыльную кровать и лежал там, пока следующая стадия болезни не окутала его, но есть ещё одна вещь, которую он хотел увидеть. Поэтому он заставил себя подняться, выйти наружу, спуститься по лестнице и выйти через заднюю дверь в сад. Сорняки заполонили прекрасный пейзаж и статуи, большинство из которых разрушены либо из-за заброшенности, либо из-за войны. Печально, но этот двор был его любимой частью дворца. Войдя в лабиринт изгородей, он улыбнулся. Он помнил, как играл в прятки с Куинси в этих высоких кустах, и как мистер Дейна злился на них обоих. Штаты протянул руку, чтобы дотронуться до увядшей ветки, и нащупал сухой скелет растения. Потребуется чудо, чтобы оживить его. Нахмурившись и резко втянув воздух от усиливающейся боли, Америка двинулся дальше. Он попытался углубиться в центр сада, но не достиг его. Боль, к его ужасу, раскалывала череп, а конечности начинали сжиматься, пытаясь унять дрожь в агонии, которой болезнь пронзала тело. Джонс тихо вскрикнул и до крови закусил губу. Глаза закрылись, по щекам потекли слёзы. Он чувствовал головокружение. Огонь внутри угрожал испепелить его плоть: даже холодный воздух вокруг него не в силах его потушить, а ветер начал усиливаться. Колени подогнулись, и он рухнул, ударившись торсом о каменный фонтан. Он пуст, и обе руки лежали в его чаше, сухие, но ноющие. Посмотрев вверх, Америка разглядел фигуру. Он улыбнулся в последний раз, увидев лицо знакомого друга. — Здравствуй, Иван, — проговорил он статуе, прерывисто дыша. — Не мог бы ты присмотреть за мной... немного... пока я?.. Альфред обрадовался, что статуя не пострадала. Она по-прежнему выглядела точно так же, как раньше, — старой и обветренной. Удивительно, эта штука так и не опрокинулась, даже после погрома Пруссии. Действительно удивительно. Он съёжился, чувствуя, как болезнь просачивается в кости и пытается вырвать мозг из тканей. Мужчина задыхался, держась за живот, выплёвывая кислую обжигающую желчь. Содержимое его желудка не единственное, что лежало рядом с Америкой. Он различал кровь и, прикоснувшись к губам и носу, обнаружил, что жидкость вытекает из них. Его отравили. ______________________________________________________________________________________ Исторические заметки: Мероприятие сосредоточено на суперсерии 1972 года между Советским Союзом и Канадой. В конце главы Америка вернулся во дворец Екатерины Второй. Это не Зимний дворец, а её собственный. Это первое место, где Америка был размещён в России в восемнадцатом веке, поэтому у него есть какая-то сентиментальная привязанность к нему. Это очень хороший дворец, но он был разрушен во время Второй мировой войны. Русские в конце концов начали его отстраивать, но это заняло некоторое время. Ух ты, самая короткая историческая информация. Конечно, в этой главе есть ссылки на другие исторические события, такие как высадка на Луну в 1969 году и переговоры по ограничению стратегических вооружений (ОСВ-I) — разрядка 26 мая 1972 года.