Майами, Флорида, США. Недалёкое будущее
Россия слегка улыбнулся при виде хозяина. Американец сегодня выглядел прекрасно, как всегда: красные плавки, лёгкая расстёгнутая пляжная рубашка, свисающая с загорелых плеч, и новые модные солнечные очки на глазах. Он всегда был красавцем, этот лучик привлёк всеобщее внимание в тот момент, когда вышел на пляж, чтобы поприветствовать всех и поблагодарить их за участие в его вечеринке. Но, конечно, больше всего Ивана удивило отсутствие тонального крема, который он обычно наносил на свои видные шрамы. Уродливый шрам, полученный при обрушении башен-близнецов, обнажился для посторонних глаз. Раньше Штаты был так чувствителен к этой ране, и её было скрывать гораздо труднее, чем рану, напоминающую атаку на Пёрл-Харбор. Русский удивился: когда это молодая сверхдержава перестал интересоваться взглядами и шёпотом других стран? На тот момент окружающие вокруг, казалось, не возражали против вида ужасного интимного шрама, поэтому Россия полагал, что Джонс некоторое время обходился без прикрытия, чтобы другие привыкли к этому виду. И тут Иван вспомнил, как надолго он отошёл от дел мира — или как надолго был отстранён от них. Даже по-прежнему он просто сидел и наблюдал. Сохраняя молчание, пока мир проходил мимо него. Америка носился туда-сюда с разными возгласами, дабы узнать, что да как у наций. Когда светская беседа ему надоедала, он извинялся и уходил. Это отношение действительно напомнило Брагинскому о том, каким был Альфред пару столетий назад, но он становился старше, и его потребность в совете или собеседнике уже не такая необходимая, как раньше. США сейчас свободен от многих мировых дел, и Федерация мог легко сказать, что он просто не знал, что с собой делать. Он всё ещё был активной страной, не имея ни малейшего представления о том, чем заняться в свободное время или отпуск. Его улыбки перестали быть такими ослепительно яркими. Россия видел, что он медленно впадает в расслабленное состояние. Уникально видеть его таким, зная, что не так давно он был параноиком. Причиной этого более спокойного состояния ума, несомненно, был сильный парень Джонса. Русский нахмурился при виде немца, вышедшего из раздевалки, в цветной рубашке, плавках и тёмных очках. Он крепчал из-за экономического роста и наращивания мощи. Германия больше не извергал пустые угрозы в адрес России, молодая страна намеревался снова стать мировой державой, и по тому, как он привлёк Америку на свою сторону, легко понять, что это отчасти для его защиты. Мужчина усмехнулся над этой идеей. Как будто Альфред нуждается в защите. Он же ещё очень силен и мог самостоятельно держать голову над неспокойными водами. Но даже Иван успел заметить, как быстро Джонс присоединился к идее прихода Германии к власти... словно это когда-то было доказано на протяжении всей истории. Правительство России было обеспокоено, его люди нервничали. Пока раньше они говорили о властной силе Соединённых Штатов, теперь же шептались о немцах и их подъёме. Германия ближе к России, обитал в той же самой территории суши, однако расстояние Германии от Америки было намного дальше, и глядя на то, как нация считал себя надёжным союзником США, Брагинского тянуло блевать. Даже вид их сейчас — рука Людвига покоилась на талии сверхдержавы в знак верности — и обладание странами-зрителями подтверждали, что немец пытался доказать остальному миру, что он сделает всё возможное, чтобы остаться рядом с Джонсом. И русский не сомневался, что он пытается... но в конце концов он понял, что Байльшмидт подведёт Альфреда, и жаждал застать этот день. — Чёрт побери! Ненавижу солнце! Зачем я вообще пытался?! Очень знакомый крик отвлёк внимание России от Германии к Англии, который щеголял с весьма неудачным загаром. Весь красный. Он никогда не загорал. — Ох, Англия, если бы ты дал мне нанести лосьон, то не потерпел бы фиаско со своим экспериментом, — это Франция. Волосы собраны на затылке, тёмные очки, а в руке большая бутыль солнцезащитного крема. Брагинский хмыкнул, видя Артура в такой агонии. — Нет! — ворчал британец, кутаясь в полотенце, защищая обожжённые плечи от солнца. — У тебя слишком шаловливые ручонки, лягушонок! Я лучше сделаю это сам. — Да сейчас уже поздно, — пробормотал Бонфуа с печальным вздохом. — Теперь ты больше на лобстера похож. Вскоре лицо англичанина сравнялось с остальной частью его обгоревшего тела, и он мигом забыл про все свои волдыри и ожоги, пытаясь задушить Франциска. Вечеринка, конечно, напомнила России старые времена, когда он сидел и смотрел, как остальной мир идёт своим обычным путем, костяшки пальцев встречаются с челюстями, а колени падают в кучу с кишками. Это всегда смешило его, но не в этот раз... он давно перестал улыбаться. Он стал наблюдать, не сводя глаз ни с чего. В окружающих странах было нетрудно расшифровать их настроения или прислушаться к их разговорам. Ничто не представляло интереса для Ивана. Большинство продолжало любезничать и наслаждаться пляжем и солнцем... по крайней мере, те, чьи тела будут иметь более тёмный оттенок. — Кесесесе, эй, Австрия, зырь на мой потрясающий замок из песка! Бьюсь об заклад, твой — полная хрень по сравнению с моим гениальным архитектурным шедевром! А, ну да, Гилберт, возящийся с холмами мокрого песка, создавал какой-то причудливый дом для крабов. Странно, что альбинос всё ещё существовал после того, как его давно лишили мирового статуса, но русский был уверен, причина этому собственный рост Германии и люди Пруссии, которые поддерживали его жизнь, чтобы досадить кому-нибудь ещё. Этим «кто-нибудь» оказался просто Австрией, по спине которого обеспокоенная Венгрия растирала защитный крем — после произошедшего с Англией, многие нежные затенённые нации дважды подумали о дополнительном применении лосьона. Родерих, видимо, не обращал на альбиноса никакого внимания и продолжал болтать о недавно купленных вещах Хедервари, а та кивала в ответ. Но Пруссию нельзя было игнорировать — никогда. Когда его могучий песочный замок разбился о волны, он пошёл дальше, приближаясь к своим старым товарищам и врагам. — Эй, Лиз, проделай мне такое же, — Гилберт даже не сформулировал это как вопрос, тупо потребовал. От Венгрии никогда ничего не требовали. И этот идиот сейчас это осознает. Длинноволосая девушка обернулась. Бутылка в её руке хрустнула посередине, и содержимое вытекло, будто внутренности смертельно раненого врага. Действо поразило Пруссию, в то время как Австрия прошипел на капли лосьона, капающие на его руки. Прежде чем Элизабет успела извиниться бывшему мужу, она посмотрела на Пруссию и пригрозила ему той же участью, что и у бутылки. — Эй, у меня иммунитет! — оправдывался пруссак, пытаясь спасти свою задницу от грозной женщины, которая определённо пока не остыла. — Иммунитет? — усмехнулась она, продолжая ломать бутылку надвое. — Ты теперь живёшь в фэнтезийном мире, Пруссия? Неудивительно. — Парень моего брата — Америка, и прямо сейчас мы находимся на его вечеринке, поэтому я по праву почётный гость, — рассуждал Байльшмидт с ехидной улыбкой. Венгрия, конечно, ничего этого слышать не хотела и всё равно швырнула раздавленную бутылку альбиносу в лицо. — Мы все «почётные гости», тупица! Можно подумать, что вся борьба между нациями была плохой комедией, но всё это угасло в конце концов. Гилберт был вынужден самостоятельно обмазываться кремом, сидя рядом с Австрией и Венгрией, Франция и Англия убавили громкость ссоры до простой перебранки, в то время как британец сидел в тени у некоторых будок со своими одинаково обожжённым старшими братьями, а другие воюющие нации просто расстались и изо всех сил старались игнорировать свою напряжённость и наслаждаться солнцем, песком, водой и Америкой. Брагинский снова взглянул на Америку, заметив, что тот делает всё возможное, чтобы втиснуться в чужие дела. Видно, что его любовник наблюдает за ним из-за стакана пива. Немец даже случайно глянул в сторону России. Вместо того, чтобы быстро отвернуться, Иван лишь встретил его взгляд, сопоставляя мощь с мощью. Он нисколько не боялся ни Германии, ни его растущей мощи в Европе, и если у этой проклятой своевольной страны были с ним проблемы, тогда он и русский могли бы просто присоединиться к тем обычно воюющим нациям, выясняя отношения на дюнах. — Ха-ха, удивлён, что ты вообще появился, Россия. Взгляд Федерации был обрезал древней страной, плюхнувшейся за затенённый стол, за которым он сидел. Мужчина на мгновение уставился на Китай. Он обмахивался веером, снимая шляпу и очки. — Слишком жарко, слишком ярко, — пожаловался Яо. Тот ухмыльнулся, по крайней мере своему старому другу. Теперь всё зависело от мнения. Они, конечно, не были близки, никогда не были близки, но были соседями, и это помогало им легче разговаривать друг с другом. — Я бы сказал тебе то же самое, — ответил Иван. — Кто ж отвергает приглашение Соединённых Штатов Америки? Пока мир находится в беспорядке, приятно прийти на прилично спланированную вечеринку и заплатить за посещение из личного кармана, — Китай вздохнул, продолжая обмахиваться веером, его глаза блуждали, ловя взгляд нескольких соперничающих наций из его региона. Русский заметил, как он хмуро смотрит на Вьетнам, такую хорошенькую маленькую девчонку, которая никогда не падала в обморок ни от Китая, ни от его денег, как многие другие. Россия полагал, что Ван оскорбился этим, особенно с её продолжающимся увлечением западной страной, который не мог предложить ей столько, сколько Китай. Девушка была слишком маленькой и худенькой на вкус Брагинского. То, что Америка увидел в ней, всё ещё сбивало с толку, но она пыталась поймать взгляд сверхдержавы, завязывая небольшую беседу и предлагая купить ему напиток. — Она всегда была глупой, — заметил китаец. Сказано ли это для бессвязной болтовни, самому себе или ещё кому-то, Иван всё равно откликнулся: — Как и многие твои родственники, — в ответ. Ему не нужно было поднимать тему истории Азии или своих перспектив, он понимал, что Китай очень хорошо знает, что думает о них. — Западные люди ещё тупее, — сказал азиат, не сводя взгляда ни с Вьетнама, ни с Америки. — Что делает её вдвойне глупой. Его внимание было приковано к Альфреду и его разговору с Израилем и Грецией. Интерес, казалось, всегда возвращался к этой сверхдержаве, независимо от того, как сильно Россия пытался сконцентрироваться на чём-то более подходящем и продуктивном. Потребовалась бы даже часть его обузданной воли, чтобы привлечь его внимание к вопросам, которыми стоило бы заниматься больше. Наконец, повернувшись к Китаю, он улыбнулся и небрежно откинулся на спинку стула. — Эта тусовка призвана ослабить напряжённость и, возможно, дальнейшие дипломатические дискуссии, поскольку наши лидеры в последнее время кажутся совершенно некомпетентными. Тот хихикнул и кивнул. — Я не глупый, — ответил он. Даже Яо знал причины этой национальной встречи. Большинство собраний состояло из экономики и политики, очень редко было что-то ещё. — Тогда скажи мне, что ты будешь делать, когда это произойдёт? — мужчина обратил свой взор к бескрайнему океану перед ними. Он знал, что Ван понимает, о чём он говорит, и позже заметил, что азиат смотрит на него безразлично, словно это простое упоминание о чём-то, с чем так сильно боролись, нисколько не тревожного. — Я не собираюсь быть политически корректным, как бесконечная масса дураков здесь. Я готовлюсь уже давно. И думаю, готов. Быть готовым к Третьей мировой войне в некотором смысле было похоже на написание последнего завещания. Призрак в глазах России предвещал сцены конца. Всё это приближалось. Все это понимали, чувствовали в своих телах. Все знали, что это будет последняя война, что она уничтожит не только их население, но и их род. Многие даже задавались вопросом, исчезнет ли человечество, и что они, олицетворения, перестанут существовать вместе с видом. Очень вероятно, и поэтому их конец был тщательно распланирован. Все знали, где они хотят быть, когда он придёт, что они хотят делать, с кем они хотят быть и так далее. Китай вздохнул, его глаза устремились к океану. Он замолчал на мгновение, не раздумывая над ответом, Иван знал, что он уже думал об этом и что он, вероятно, понял свой конец лучше, чем любой другой. Послышался мягкий смешок до того, как Китай сказал: — Я собираюсь выпить столько литров байцзю, сколько смогу, а потом отолью на пагоду Тхиенму, — он рассмеялся при этой мысли, ухмыляясь предоставленному образу. Страна вздохнул и расслабился, выглядя слишком довольным. — Я вернусь в этот город и буду сидеть на троне Дракона, пока сама жизнь не исчезнет, — да, он действительно доволен этой почти ностальгической идеей. Повернувшись, он выпятил подбородок, жестом приглашая Брагинского последовать его примеру. — А ты что? Что ты будешь делать? Россия тихо напевал себе под нос. Честно? Ему нравилось оставаться в состоянии наивности; нравилось думать, что все его пушки защитят его, что все его бомбы заставят чувствовать себя в безопасности, что его люди переживут войну, и что конец будет не так уж плох, потому что в действительности ему некуда идти, кроме как исчезнуть. Глядя на другие страны вокруг, он был уверен, что все они продумали свои планы. Особое место, любимый человек, дело, на которое у них не было времени раньше; Иван знал, что у стран есть что-то... чего нет у него. — Я останусь со своими сёстрами. Было достаточно легко думать о таком конце и достаточно легко говорить об этом. — Если они не уйдут к тому времени, — добавил древняя нация к мрачному настроению их разговора. Русский нахмурился на колкость Китая, но это не помешало его глазам блуждать, искать, пока аметистовые радужки не приземлились на самую красивую страну в мире. А что будет делать он? Во всяком случае, если представится такая возможность, Россия уверен, что больше всего на свете он хотел бы провести последние дни своей жизни в его тёплых и сильных объятиях. Ах, от таких фантазий сердце вновь начало бы биться, как тогда. После Аляски этим органом стало гораздо труднее управлять. Федерация его ненавидел. Поэтому он старался сосредоточиться на тёплом дне, солёном бризе и затишье волн на пляже. Но, конечно, он не родился среди этого прекрасного пейзажа. Нет, опасная местность зазубренных гор, покрытых снегом и бурей, была его подушкой, а мороз — покрывалом. Мужчина дольше прожил дома с сильным снегопадом, чем день на пляже. Он не нашёл покоя и позволил своим тёмным мыслям раствориться, игнорируя всех. Китай уехал после того, как решил погнаться за мятежным Гонконгом и избежать шумной Южной Кореи, что преследовал его до раздражения. После него больше никто не уходил, даже вечно общительный хозяин. Было уже поздно, и, к большому неудовольствию Брагинского, ему следовало позаботиться о своей бледной коже. Посмотрев вниз, страна заметил, как покрасневшее раздражение расползается по его голеням. Пока он сидел в шезлонге под большим зонтиком, предмет не давал достаточно тени для ног. Россия встал и пошёл к ларькам, чтобы найти какую-нибудь мазь от зуда. Он проходил мимо других светлокожих наций, которые выглядели хуже, чем он, но они, конечно же, не поделились бы с ним своим целебным лосьоном. Поэтому он должен был завершить поиски мази облегчения или найти Америку, который знал, где они. В итоге Иван первым делом нашёл Джонса. Страна Нового Света оказался довольно близко к полкам различных гелей. Конечно, в это время он далеко не раздавал их тем странам, которые искали что-то от ожогов. Его внимание было сосредоточено на очень дерзком немце, чей рот сейчас припал к его загорелой шее, и чья рука хозяйничала у него в плавках. — Людвиг, сто-о-ой, — смутился Америка, краснея всё сильнее, чем больше любовник прикасался к нему так интимно. — Господи, подожди, пока мы вернёмся в комнату, нгх... — вдруг он заметил чьё-то присутствие и посмотрел в сторону Брагинского. Германия обернулся. Он выглядел несколько раздражённым из-за того, что его прервали, но когда он понял, кто зашёл, ещё больше взбесился. — Чего тебе, Россия? — да, немецкие и российские отношения были не в лучшем состоянии в этот день и в время, это было ясно просто по тону Людвига. Довольно быстро русский вернулся к своим старым привычкам улыбаться в ответ, хотя давно этого не делал — потому что ему так давно не приходилось иметь дело с этим проклятым немецким отродьем. — Я обгорел и искал какой-нибудь крем. Извиняюсь, я не понял, что зашёл в секс-шоп. Интересно, как это Альфред уклонился от комментариев вместо затворнического Германии. Ведь немец любил держать свои личные дела подальше от любопытных глаз, а теперь, кажется, совсем осмелел. Иван считал, что именно из-за его прихода к власти нация пытается ударить в грудь. — Что ты сказал? — Людвиг хмуро посмотрел на мужчину, полностью отстранившись от Джонса, прижатого к стеллажу, и развернулся, будто был защитником его достоинства — ха, какое-то достоинство ещё осталось? — Людвиг, нет. Россия усмехнулся, увидев, как крепко США держит Байльшмидта на поводке. Одно только произнесение его имени заставило немца повернуться к нему и посмотреть на него с покорностью. Как типично для Америки: пытаться повлиять на ход боя, который рано или поздно должен был произойти. Русский улыбнулся, потому что это смешно, да и чтобы просто скрыть своё отвращение. Правда ему хотелось развернуться и уйти, но что-то удерживало его. Сжав кулаки по бокам, он изо всех сил пытался скрыть дрожь. Он действительно хотел прижать кулак к лицу Германии прямо сейчас, только один удар. — Эй, Людвиг, почему бы тебе не подождать меня в баре? Закажи мне что-нибудь. Ты знаешь, что мне нравится, — точно, Альфред. Он заморгал глазами своему возлюбленному, чтобы исполнить свои самые сладкие требования. Немец сквозил неохотой, его глаза постоянно пытались сосредоточиться на своем парне, оглядываясь на замершего Ивана. Он взял Америку за руку. — А почему бы тебе не пойти со мной? Нет лучшей компании, чем Соединённые Штаты Америки. Русского действительно тошнило. Просто наблюдая за этой отвратительной попыткой флиртовать, он потерял аппетит на следующие несколько дней. — Нет, скорее всего, он не сможет найти лосьон. Я помогу ему, а потом встречусь с тобой, — объяснил американец с ободряющей улыбкой, скрывающей довольно много даже от Германии, но, конечно, не от России. Нежелание Байльшмидта бесило Федерацию. Он уж было хотел схватить его и вышвырнуть отсюда, но сдержался, приберегая силы для следующего дня. В конце концов немец уступил. Как и многие другие убедительные пути Америки, этот подействовал. Страна со вздохом кивнул головой. — Ладно, не задерживайся. Уходя, он протиснулся мимо Брагинского, прямо давая ему понять, что толчок был очень преднамеренным. Тот ничего не сказал и сохранил часть идеи о том, что делать с Германией, как только война разрешит ему. — Ожог, значит? Внимание вернулось к Альфреду, как только Людвиг полностью покинул помещение. Лёгкий румянец исчезал с его лица. Отчасти это было грустно, потому что Джонс выглядел привлекательно с ним — хотя тот факт, что его вызвал Германия, пробуждал другое отвращение в русском, которое он, конечно, держал в себе и скрывал за улыбками. Штаты вздохнул и повернулся к полкам. Одним прыжком он схватил упаковку, стоявшую на верхней, и бросил её Ивану. — Вот. Просто следуй инструкциям. И направился прочь из комнаты, как Россия вдруг заговорил: — Спасибо за гостеприимство, Америка. Это первое, что ты показал мне за весь день. Он услышал, как сверхдержава остановился, нет, он чувствовал его. Даже почувствовал, как тот повернулся к нему... нет, Америка ещё не смотрел на него. Интересно, как Брагинский ещё не перестал его чувствовать? Чувствует ли Альфред то же самое — способен ли он вообще что-либо чувствовать? — Гостеприимство? Я пригласил тебя сюда, Россия. Я, наверное, единственный идиот, который вообще мог до этого додуматься! Иван продолжал скрывать ухмылку, несмотря на неприязнь к тону Америки. Он просто не сводил глаз с упаковки лосьона и вёл себя так, словно читал надписи. Но даже в этом случае его взгляду не потребовалось бы много времени, чтобы найти взгляд Джонса, и на этот раз это произошло. И когда его взгляд упал на эти сапфиры, полные расстройства и других смешанных эмоций, улыбка Ивана начала исчезать. Было нелегко поддерживать свой стоический вид перед США, особенно когда им не на кого было смотреть, кроме друг друга, чтобы увидеть все недостатки и сожаление, которые оба постоянно отрицали. — Возвращайся в бар, Америка, твой любовник ждёт тебя, — Иван не хотел говорить, что видел огорчение в голубых глазах по поводу того, что казалось неприязнью к любой форме отказа, как сейчас. Потому что русский не верил этому, когда ясно это видел или когда ясно это чувствовал. Он первым вышел из комнаты, пытаясь продолжить свой скучный день и беззаботную и бессмысленную вечеринку. Россия знал, что это будет напрасно, но приехал, потому что хотел увидеть Альфреда.Русские леса. Недалёкое будущее
Тони ненавидел зиму; слишком холодную и непростительно бессердечную. Лето было для него идеальным временем года, и не только потому, что жара смягчала кожу, но и потому, что Лето ярче Мороза, улыбался гораздо чаще и смеялся приятнее. Несмотря на нынешнюю забывчивость, инопланетянин наслаждался комфортом больше, чем кто-либо другой, поэтому так часто бывал рядом с ним, но сейчас нужно продолжать искать Мороза и справляться с холодом, пробегающим по его телу. Забавно, как много духов обитает в пустынных местах мира. Тони усмехнулся, потому что всё это как-то печально. Дух был божеством, существом, обладающим обширными знаниями о сотворении планеты и истории, последовавшей за эволюцией жизни. Не многие вполне понимали, как жизнь постоянно угасала и чрезмерно снова возникала из пепла полного запустения. Пришельцу очень нравилась устойчивость Земли к обитателям её внешней коры. Немногие планеты могли пройти через такое зверство и повреждения поверхности и атмосферы и найти способность производить жизнь за сотни — тысячи — миллионы — миллиарды лет, которые потребовались, чтобы оправиться от такого разрушения. Но Тони не искал его, как просветлённый человек, ищущий знания или поклонения. Нет, у него на уме были другие вещи, и найти его сначала оказалось немного трудно после того, как он понял, что призрак уже несколько столетий скрывается от большинства людей. Он искренне удивился, как быстро мир забыл о тех, кто существовал до земных форм жизни. Инопланетянин действительно подозревал, что даже сами люди больше не смогут увидеть персонификации своих наций во времени. Боже, как нехорошо. Но он выбросил эту мысль из головы, поняв, что этого не произойдёт. Люди не забудут своих живых стран, которых они составляют, просто потому, что у них никогда не будет такой возможности. — Чертовски холодно, — пробормотал Тони. Даже обхватив себя руками, он не мог унять дрожь. — Мороз, выходи! — он не хотел больше ждать в этом богом забытом месте. Ему нужно, чтобы этот визит соответствовал его цели, чтобы он мог выполнить задачу и отправиться в путь. Измерительные приборы на панели управления начали выходить из-под контроля. Инопланетянин мог просто подождать духа внутри своего корабля, но это было бы довольно грубо. Во всяком случае, это Мороз был груб, заставляя так долго ждать своего появления. Из вихря снега и льда перед Тони предстало божество. Тот равнодушно смотрел на парящую над ним фигуру. Похоже, призрак видел дни и получше, он не выглядел так хорошо. — Вы заставили меня ждать из-за Вашего плохого самочувствия? — спросил пришелец, на что дух только засмеялся, немного опустившись, замораживая ноги существа, словно пытался отморозить пальцы. «Зачем ты пришёл ко мне?» — тон Генерала казался более усталым, чем обычно. — Предупредить Вас, — спокойно ответил Тони, даже несмотря на стремительное похолодание. Мороз усмехнулся. Хмурое выражение его лица, казалось, усилилось, но он не набросился на чужака, с которым был хорошо знаком. «О чём?» — Чтобы Вы закончили свою игру. Интересно, как дух зимы помнит маленького инопланетянина, ведь он не видел его долгое время. Правда, они знали друг друга — когда-то. «Тебя это не касается. Ты должен заниматься своим делом.» Тони вздохнул. — Однако Ваша игра в мучения облагает планету бременем. Хотите, чтобы Земля перестала существовать, как родной мир пиктян? Мороз хмыкнул на комментарий. «Мать была в порядке, когда это началось, и будет в порядке, пока это не закончится. Ты не имеешь права говорить мне, что я могу или не могу делать на Земле, по которой я скитаюсь, наблюдатель.» — Верно, я наблюдатель, — кивнул пришелец, прищурившись. — И я видел много миров, рушащихся из-за мелких споров, перерастающих в запустение планет. Мне нравится Земля, и я наслаждаюсь формами жизни, которые она породила. Я хотел бы, чтобы эта плавающая масса продолжала жить, как и должна, через тысячи лет, но Вы рискуете разрушить этот мир. Генерал слушал Тони, но безразличие к его словам было не только заметно, но и чувствовалось. Тот вздохнул. Он знал, что не сможет заставить божество повиноваться ему, но изо всех сил пытался убедить его, на каком пути безопаснее для планеты. Затем Тони увидел, как дух вытянул руки и показал инопланетянину своё состояние. Рваные лохмотья украшали его духовную форму от недостатка заботы, вещь забвения. «Ты меня видишь? Ты понимаешь уровень моей силы? Я не в той форме и не в том облике, чтобы снова взять мир в свои руки. Если только его приход к власти не будет остановлен», — улыбка, тронувшая губы призрака, в какой-то степени обеспокоила инопланетянина, хотя бы потому, что она показала ему безумие нестареющего существа. «На этот раз матери угрожает не холод и лед. Нет, это жара и дым.» — Это потому, что он не знает! Не ведите себя так, будто Вы не виноваты. Это Вы ввели его в этот бесконечный круг. Это Вы смеялись над его забвением и подстрекали врагов повторить его судьбу. Генерал поднял руки, словно желая доказать свою невиновность. «Я его не трогал. Дух не может причинить вреда стране», — мать-Земля сделала это, чтобы спасти бессмертных существ на своей планете от власти над другими. Генерал, казалось, смеялся над досадой Тони. «Я тоже не сохраню физическую форму. Но я всё же нашёл причину. В отличие от тебя и Лета, я меньше забочусь о физическом мире.» Пришелец провёл пальцами по рукам. Это правда, что сохранение физической формы влечёт за собой новые опасности. В форме божества, он, как масса космоса, удерживающая вещи внутри и вокруг Вселенной, не будет чувствовать холода или жара. Никто не смог бы ударить, заколоть или застрелить призрака, но оставаться таким было утомительно от одиночества, и поэтому Тони принял эту форму — хотя этот вид выглядеть весьма насмешливо для существ, живущих на планете — чтобы вести разговор, прикасаться, пробовать на вкус и жить с формами жизни, называющими эту планету домом. И он нашёл друзей, одного друга, который затерялся в том же затруднительном положении, что и он сам. — Нет, и всё же ты заботишься о том, кто так долго находится в физическом мире, — инопланетянин глядел на духа с абсолютной жалостью. Божество сошло с ума за время воспитания одной нации. Он стал психически неуравновешенным или был не в своем уме с самого начала, при появлении на свет как воплощение времени года? Генерал нахмурился, услышав о неверном слуге. Как одно божество другому, он не оценил попытки Тони совать нос в чужие дела. «Оставайся наблюдателем», — сказал Мороз более глубоким тоном с подчёркнутыми угрозами, которые из-за физической формы Тони не могли быть выполнены. — Даже в таком виде, — заверил тот. — Но я пришёл, чтобы позаботиться об этой планете и её земном потомстве. Если Вы не прекратите свою проклятую игру, то бремя планеты окажется слишком большим, — пришелец полюбил существ, живущих в этом мире. Таких разнообразных, таких живых и таких самоуверенных. — Вы испортите мне удовольствие, если эту планету постигнет та же участь, что и другие. «Уверяю тебя, это произойдёт не от моей руки», — ответил Генерал. Он царствовал и раньше. Бесчисленное множество раз. И каждый раз мир исправлялся, рождал новую жизнь и возвращал страны к их циклам. Но бывали времена, когда зима почти уступала жаре, даже когда сам Лето не понимал, что делает. Людям нравится бояться льда и мороза, но они забывают, что повышение температуры может быть столь же смертельным, если не более, с более длительными последствиями. Генералу пришлось спрятаться в пустынных уголках мира, чтобы спастись от надвигающегося палящего солнца. Он уже чувствовал это, и всё это из-за незнания, что делать. — Вас не волнует, что может случиться с Вами в итоге? — спросил Тони, зная наверняка, что даже призрак не сможет пережить такую жару. «В той мере, в какой дух не может причинить вред нации, так же и страны не имеют возможности уничтожить божества», — ответ, который Тони предвидел, но он неверен в понимании других возможностей, которые могут произойти. — Если только нация не Лето. Возможно, Вы заперли его в физической форме, но сейчас, когда его сила высвобождена, он вполне может прикончить Вас. Мороз нахмурился, и инопланетянин мысленно упрекнул его за ограниченность. — Знаете, почему Америке удалось создать первую ядерную бомбу, когда другие бросились против него, чтобы сделать то же самое при получении окончательного разрушительного оружия? — пришелец склонил голову вбок. Зимний дух оставался спокойным. Наконец-то, этот дурак начал понимать, что происходит с миром и его странами. — Думаете, это совпадение? Германии не хватает только тяжелой воды, Япония забывает добавить уран? Конечно, у них были эти ингредиенты, но ничего не получалось. Знаете почему? Потому что никакая сила, выращенная или внедрённая в почву земли или воды, воздуха или океана, не могла вызвать такое разрушение, нет, могла лишь сила божества. Люди Америки первыми поняли это и стремились к тому, чтобы их нация предложил свою сущность, но даже они не знали мощи в его душе. Другие попытались поместить часть себя в свои сконструированные устройства, но ничего не работало, независимо от того, что они давали. Поэтому каждый раз, когда остальные пытались заполучить в свой арсенал такое разрушительное оружие, часть его похищалась. Это правда. Жара, энергия, радиация — всё это исходило от разрушительных способностей Лета, о которых слишком многие забыли... о которых Мороз, конечно, помнил. И если мир войдёт в ядерную войну, то только с помощью руки Лета. Мир вполне может стать бесплодным. Лето всегда был хорошо воспитанным духом большую часть времени, живя на Земле в своей небесной форме, но теперь, когда повторяющиеся циклы препятствовали пониманию его ранее сохраненного знания, его сила могла прикончить совершенно здоровую планету. И Тони чувствовал, что это позор. — Если бы Вы просто закончили этот цикл и помогли ему вернуться в первоначальную форму, тогда эта планета не столкнулась бы с такими суровыми последствиями, — сказал он. Его раздражали постоянные попытки урезонить призрака. Он уже давно понял, что Мороз сумасшедший. Пока нации исчезали, возвращаясь в циклы мира, их благословляли упадком ума. Но давних обид от жизни, прожитой в гневе, больше не было. Однако Генерал был обижен и держал внутри себя расстройство, продолжая свою, казалось бы, бесконечную месть. Тони был наблюдателем в течение долгого времени и устал от идиотизма духа. Если бы он был на его месте, он счёл бы свою месть удовлетворительной после пятого цикла, но Мороз заставил тех, кто причинил ему зло, пройти через огромное количество угнетающих сценариев, что вышло из-под контроля. Трагически забытое божество, имеющее такую разрушительную силу, не знало, что он делает и кому даёт власть. Это нужно остановить, прежде чем ещё одна планета, полная жизни, будет уничтожена, пытаясь сохранить любое благословение дыхания. Молчание встревожило инопланетянина, и он раздражённо фыркнул. Нелегко было вести разговор с тем, кто уже потерял рассудок. — Несмотря на свою физическую форму, я обещал никоим образом не вмешиваться в дела этой планеты. Если Вы хотите, чтобы этот мир, который породил Вас и многих других жителей, исчез, пусть будет так, но знайте, что Вы станете первопричиной, и Ваши эгоизм и злость приведут потенциальный мир к кровопролитию. Тони развернулся и направился к своему космическому кораблю. Тут, услышав мягкий и мрачный смех Генерала, он обернулся и заметил слабую улыбку на губах старого духа. «Ты же знаешь, что мир хотел бы умереть как один из этих людишек. Он всегда любил их больше, хотел быть ближе к ним, чем ко мне», — он нахмурился, и горечь просочилась наружу. Ветер стал холодным, и начал падать снег. «Прекрасно. Пусть он умрёт в таком жалком виде, мне всё равно... если это будет конец для всех нас, тогда мне будет хорошо.» Пришельцу действительно было грустно, и он ушёл. Он не выполнил то, что намеревался сделать, а именно — заставить зимнего духа понять направление, в котором катится планета, и каким-то образом уговорить его помочь божеству вырваться из физической тюрьмы, в которую он был заключён за многочисленные жизненные циклы. Тони любил Землю. Он видел её с первого появления, и время от времени проверял её жизненный процесс, позже принимая решение создать собственную физическую форму, поселиться среди населения и привязаться к определённой персонификации, который действительно был более счастлив, чем Генерал Мороз. — Как жаль, — вздохнув, пробормотал Тони. Теперь ему нужно было решить, остаться ли ему на планете до конца или уехать в надежде найти себе такую же планету. Повернувшись в кресле, он смотрел, как его корабль отдаляется от голубого шара. Он улыбнулся. Нет, он не верил, что полюбит любой другой источник жизни, кроме как планету Землю. Он будет скучать по ней.Берлин, Германия. Недалёкое будущее
Достаточно затянув галстук, Америка в последний раз посмотрел на себя в зеркало и вздохнул. В глубине души он хотел всего-то пятисотлетнего отпуска, но, будучи влиятельной нацией, не мог позволить себе такую роскошь, поэтому он закрепил свои обязанности и прислушался к тому, что сказал его босс. Переодевание — просто средство дела, как и всё остальное. — А, — Альфред почувствовал, что его повело вперёд, и вдруг руки обхватили его крепче, поддерживая его тело. Он мягко улыбнулся: Германия уткнулся лицом в его грудь. — Людвиг, давай, мне пора. — Останься, — попросил немец и положил подбородок на его плечо, глядя на нацию в зеркале голубыми глазами. — Не могу, — выдохнул Джонс, будто повторял то, что сказал ранее. Конечно, он хотел. Хотел лежать в постели в кольце рук Людвига — типичный ленивый день, но национальные обязанности требовали внимания, как и поездка. — Знаешь, что я думаю, — он обернулся и улыбнулся своему возлюбленному. — Как только закончу, я попрошу у босса немного свободного времени. Хорошо? Этот хмурый взгляд всегда присутствовал в глазах немца, и он продолжал раздражать Америку. Но сверхдержава хихикнул и приблизился, крадя поцелуй на губах Германии. Американец со вздохом упёр руки в бока и покачал головой. — Раньше ты не сомневался, что я уйду. Теперь не должно быть по-другому. — Это потому, что ты идёшь к нему, — снисходительно заявил Байльшмидт. Он понизил голос, и настроение США упало ещё ниже. Альфред понимал, что Германия и Россия находятся не в лучших отношениях — в течение некоторого времени. Он сомневался, что они когда-нибудь поладят, но пока они не ввязались ни в одну войну, Джонс не видел в их холодной напряжённости никакой угрозы обществу или миру. Они просто не могли оставаться в одной комнате наедине надолго, не такая уж это и большая проблема. — Честно говоря, я не думаю, что визит к России будет так же плох, как к некоторым другим мудакам, у которых я останавливался, — пробормотал Штаты, уже вспоминая предыдущие остановки у остальных стран, что оказались невероятно грубыми и враждебными к уже запланированному визиту. Мужчина подсознательно поправил галстук по привычке. Он не хотел вечно хмуриться, особенно перед Брагинским. Нации нужно чаще улыбаться — естественно. — И что ты собираешься проверять? — немец сел на край кровати, скрестив руки на груди, а на лице — явное неодобрение. Германия — вторая страна, которому нужно было чаще улыбаться. — Ты знаешь, что он массово производит ракеты, даже если он их прячет, мы оба знаем, что он задумал. — Всё равно надо идти, — отрезал Альфред. Босс сказал идти. Затем он усмехнулся. — И, кроме того, откуда ты знаешь? Может быть, всё начинает устаканиваться, даже для него, — и, уловив насмешку Людвига, нахмурился. — Эй, нам больше не нужны войны, особенно в Европе... Известно же, что случилось в прошлый раз. — Нет ничего плохого в том, чтобы быть готовым. Америка, мягко говоря, удивился и подошёл к нему поближе. — О чём ты говоришь? Ты тоже? Ты хоть представляешь, сколько таких проклятых оправданий я слышал в своей поездке по проверке ядерного оружия? — чертовски много. — Так что, тебе можно говорить такие вещи, но если Россия или грёбаный Иран скажут это, тогда мы выйдем из себя и попытаемся изо всех сил ограничить их количество? Нет, мы все должны договориться об этих программах, Людвиг, — Америка не собирался так политизировать отношения со своим любовником — во-первых, он сейчас с ним не из-за этого. Он просто заскочил на небольшой перерыв перед тем, как наведаться к России, но он видел страны без остановок, проверяя их арсенал, разговаривая с их лидерами и просматривая политику. Ум был запущен на контуры переговоров, и то, что Германия отреагировал так, заставило его реагировать так же, как он показал бы себя в дебатах. Людвиг было открыл рот, собираясь что-то сказать в ответ, но посчитал, что начнётся ещё одна дискуссия. Опять же, Джонс не хотел спорить со своим парнем. Однако лёгкая улыбка украсила его лицо, и Германия покачал головой, решив помолчать и воздержаться от споров, когда в этом не было необходимости — по крайней мере, не сейчас. — Спасибо, Людвиг, — сверхдержава положил руки ему на плечи. — Обещаю закончить всё как можно быстрее и вернуться. Звучит неплохо, да? Байльшмидт встретился с ним взглядом, продолжая молчать. Он кивнул и коротко улыбнулся. Немец расстроился его настойчивостью в том, что он всё ещё должен был пойти и увидеть Ивана, или он не мог спорить сейчас? Что бы то ни было, это не имело значения: Альфред подался вперёд и наградил Германию прощальным поцелуем. — Подожди меня, ладно? — Америка отстранился, надеясь сделать свою работу быстро.Москва, Российская Федерация. Недалёкое будущее
— Россия, может, лучше переместить их? Иван даже не повернулся к боссу. Он просто продолжал смотреть на впечатляющее по количеству и численности вооружение перед ним. Слой за слоем лежали снаряды для каждого невооружённого глаза, и он постоянно пересчитывал их. Он знал о приезде Америки и его делегатов. Знал, зачем он едет. И плевать хотел на его мнение, потому что больше не интересовался мнениями стран. Скоро наступят времена, когда будет необходимо иметь такие запасы оружия. Мир во всём мире был всего лишь фальшивой фантазией людей, которая никогда не наступит, пока в воздухе витает враждебность. Федерация позже отдаст приказ переместить количество смертоносного оружия на другой объект, но прямо сейчас хотелось показать их, хотя бы для того, чтобы увидеть бесценную реакцию нации, который, как умалишённый, так усердно работает, чтобы оружие не попало в руки предполагаемых врагов. — Нет, — ответил Брагинский. Ему было всё равно, что скажет президент, даже если тот попытается приказывать ему. Россия уже никому не позволял управлять собой и поэтому взял всю ответственность на себя. Он понимал, что в случае чего малейшая ошибка ляжет на его голову, но не особо-то и возражал. — Пусть постоят ещё немного, — он направился к выходу из помещения. В конце концов, нужно найти какой-нибудь костюм к приезду ожидаемого гостя. — Но Америка может их увидеть. Русский усмехнулся. — Отлично. Я этого и хочу. Альфред давно не удостаивал его своим визитом. Брагинский очень хотел узнать, что он думает об этом месте, и был уверен, что он не упустит из виду очевидную отшлифованную оборону и тонкие признаки боевой готовности. Российский президент слишком волновался, просто находясь рядом с прибывшей страной, и постоянно настаивал на том, чтобы тот пытался склонить американских делегатов от очевидных признаков, которые, вероятно, могли бы привести к множествам санкций — будто бы Россия один грешит этим наращиванием силы. Вдруг остались лишь две страны, и было ясно, что Альфред испытывает дискомфорт, что оставил своих людей на растерзание российским политикам. Возникло короткое удивление, что он разозлился из-за этого, или же ему просто не нравится оставаться наедине с нацией вечно напряжённых отношений. Может быть и то, и другое, но Иван не будет упускать эту возможность. — Почему бы тебе не присесть, Америка? Ты выглядишь слишком напряжённым для гостя, — сказал мужчина, сидя в прекрасном кресле, а его глаза продолжали сканировать каждую деталь американца. Тот немного подрос и с каждым днем становился всё красивее. Приятно видеть его так близко и без его надоедливой торговли между так называемыми друзьями. — Это не случайно, Россия. Федерация нахмурился. Ему не понравилось, как Джонс произнёс его имя. Слышно слишком много раздражения в тоне, но русский же не сделал ничего плохого и никак не оскорблял его. А отсутствие зрительного контакта становилось всё более грубым, неуважительным и в конец раздражающим. Америка вздохнул. Брагинский даже уловил усталый спад в плечах, как будто его энергия истощилась от посещения этого места. — Послушай, у меня ещё есть много других стран, которые я должен посещать и регулярно проверять, мы можем просто покончить с этим? — сверхдержавы наконец встретились взглядами, и стало ясно, что Альфред действительно устал. России не нравилось, что молодая нация так часто теряет жизненные силы. В эти дни бремя ответственности за мир давило на него всё сильнее. Как он и ожидал. Титул единственной мировой державы не предназначался для детей. Иван продолжал улыбаться и кивал. — Ладно. Иди за мной. Путь до склада дал им обоим достаточно времени для небольшой беседы, хотя он действительно не знал, на какую тему её начать. Альфред, однако, вернулся к рутине и начал с речи, которую говорил бесчисленным другим, которых посещал ранее. — Спасибо, что позволил мне и моим делегатам приехать и продолжить нашу проверку. Твоё сотрудничество с остальным миром будет отмечено и по праву оценено. Федерация думал, не заткнуть ли американцу рот собственной шуткой, но, опять же, ему нечего было сказать. Вместо этого он позволил звуку грузовиков, перевозящих оружие со склада, привлечь внимание Америки к странно возросшей активности. Везде солдаты, рабочие, несколько высокопоставленных чиновников, которых, как знал русский, уже видел Джонс. Даже когда молодая нация замедлил шаг и замер, наблюдая за происходящим вокруг, Иван не остановился, ожидая, пока гость догонит его, и продолжил идти к складу, куда планировал привести его с самого начала этого визита. Вскоре его догнали, и не было сюрпризом, когда вопросы Штатов начали подталкивать Брагинского к ответу. — Что происходит? — он услышал в его голосе тревогу. Зачем спрашивать, если он уже и так понял смысл. — Россия! — американец надавил снова и встал перед ним, чтобы привлечь внимание, но тот как раз подошёл к запертой двери и закончил вводить код. Он медленно повернулся к Альфреду, не выражая ничего. Тому придётся использовать свой декодер, чтобы выяснить, о чём думает Иван. — Давай «покончим с этим», да? — Федерация ещё раз улыбнулся и толкнул дверь, войдя первым. Америка быстро последовал за ним, и именно такое выражения лица ожидал увидеть Россия. — Ч-что всё это значит? — недоумевал сверхдержава. Теперь стало очевидно, на что он смотрит. Русскому не нужно ничего объяснять. Склад был полон ракет и оружия, разумеется, для военных целей. В настоящее время эти ряды находились в процессе более безопасной транспортировки, и непринуждённо идущая работа шокировала Джонса. Брагинский хотел что-то сказать, но просто улыбнулся, наслаждаясь его молчанием и потрясением на его лице. Он внимательно следил за движениями нации, как США делает несколько шагов вперёд, как его глаза сканировали каждую ракету и каждое устройство. Америка точно знал, что это, вероятно, он даже сможет назвать модели — в конце концов, именно великие Соединённые Штаты Америки был отцом такого разрушительного оружия. — Что... — Альфред, бледный, как смерть, повернулся к России. Неужели всё это так сильно его взволновало? — Что ты наделал? — Что ты имеешь ввиду? — спросил Иван, притворяясь смущённым, к явному раздражению молодой страны, усмехнулся и обвёл рукой пространство склада. — Ты хотел проверить оружие, и я предложил показать тебе. Вот оно. Впечатляет, не правда ли? — Ты... ты... — Джонс постоянно озирался на установленные ракеты, словно всё это галлюцинация, и если взглянуть на них ещё раз, они исчезнут. К сожалению, этого не произошло. Он зарычал, и этот жуткий взгляд русский не видел со времён их первой Холодной войны. Это навевало воспоминания. — Ты полностью оскорбляешь цель моего визита! Альфред обращался к нему, как к виноватому. Тот лишь хихикнул и решил напомнить западной стране, что он тоже может быть таким же остроумным. — И какова же цель этих визитов, Америка? Врываться в наши дома, будто это твоя территория, и заглядывать в наши шкафы, надеясь, что мы положили одеяла на все наши скелеты? Нет, я так не думаю, — Россия ухмыльнулся, глядя на стремительно краснеющее лицо. Американец сжал дрожащие кулаки по бокам. Интересно, хватит ли у него воли ударить? Если ударит-таки, будет больно. — Думаешь, что во время посещения остальных ты ничего не видел, а значит у них ничего и нет? — он нахмурился на наивность Америки. Почему он опять строит из себя дурачка? Он ведь гораздо умнее, а поэтому его полный идиотизм сейчас вызывал дикое отвращение. — Нет, я не буду тебе лгать. Давай, смотри на всё это. Это моя сила, и она крепчает. Их перемещают в более безопасные места, но они не исчезнут. — Ты что, собираешься начать Третью мировую войну?! — возмутился Джонс. Да, было бы лучше, если бы он ничего не видел, но Иван устал лгать людям — особенно Альфреду. Он пообещал себе, что больше не станет кривить душой. Не тогда, когда, вероятно, больше не будет достаточно времени на примирение. В конце концов, Третья мировая война должна была покончить с миром, и Брагинский больше не будет закрывать глаза на её приближение, как остальные тупоголовые нации. — Начать? Нет, просто готовлюсь к этому. И тебе тоже стоит, Америка. — Ты с ума сошёл! — выплюнул мужчина и развернулся с намерением выйти из склада и вернуться к своим людям. Рассказать о последствиях того, что он только что видел. — Давай, беги, как маленький ребёнок, — это остановило американца прежде, чем он достиг двери, хотя не побудило вновь взглянуть на страну. Иван на мгновение стиснул зубы, абсолютно взбешённый идиотским отношением США к этому. Русский не сделал ничего плохого и никому не угрожал. — Ты же знаешь, что не сможешь вечно прятаться от надвигающейся катастрофы, — фыркнул он, расправляя плечи и изо всех сил стараясь заставить гостя следить за его рассуждениями. — Может быть, тебе и хочется забыть о том, что грядет эта война, но другим — нет. Они все улыбаются тебе, в то время как за их спинами они дают сигналы удвоить их производство арсенала. Китай, Иран, Индия, Израиль... даже Германия. На упоминание о любовнике Альфред обернулся, плотно сжав губы и держа язык за зубами в споре, который может обостриться. Но мужчина был рад, что он, наконец, снова привлёк его внимание. — И ты знаешь это, Америка... — Россия помрачнел. — Или ты действительно стал таким дураком, каким тебя и видит весь мир? Штаты слегка наклонил голову. Жест, означающий весьма не злость. Плотно закрыв глаза, он глубоко выдохнул, и Иван понял, что он пытается успокоиться перед тем, как сказать или сделать что-то. — Зачем... ты говоришь мне это... Россия? — Джонс выпрямился и теперь смотрел со всей серьёзностью, на какую был способен в такой хрупкий момент. Он искал ответы в фиолетовых глазах, и старший изо всех сил старался обнажить их; просто показать, что он больше не собирается скрываться от него. — Потому что у меня больше нет причин лгать... особенно тебе, — ответил Брагинский. Лёгкая улыбка мелькнула в уголках его губ, и он снова посмотрел на ракеты. — Я наконец решил, что с меня хватит. Хватит хранить секреты... или разбивать сердца, — Альфред заметно притих — слушал; Россия мог видеть, что он слушал его, а гнев оседал в свете ситуации. — У нас просто нет времени на эту чепуху. Наступило короткое молчание. Федерация подумал бы, что Америка ушёл, если бы не чувствовал его присутствия. Когда он заговорил, русский перевёл на него взгляд. Казалось, США не мог принять всё, что только что сообщили ему, или понять это. — Ты правда... ждёшь конца света, не так ли? — он выглядел жалким, будто так старался вкладывать сердце и душу в работу, которую создавал, а в итоге потерпел неудачу. — Я могу пообещать тебе, что не нажму на кнопку первым, — заверил, поклялся Иван. Американец мог бы и ослабить своё высокомерие. Тот нахмурился. — Но всё это... заставит всех остальных... — Это не может заставить другие страны действовать в ногу за имением собственных запасов, создающихся в настоящее время. Знаю, — уверенно кивнул мужчина. — Чёрт побери, я запрещаю этому миру погибать! — закричал Америка. Но Брагинский разглядел его истерику и воспринял этот всплеск как приобретённый опыт. Штаты не разозлился, просто испугался... как и все они. — Трудно смириться с правдой. Но лучше встретить конец с зрелым отношением. Ты будешь первым, кто падёт, если будешь действовать как малолетка, — да, конец определённо напоминал спор, дабы увидеть, кто продержится дольше. России плевать, выживет ли он в течение многих лет после войны или погибнет при первых ударах, но он хотел, чтобы Альфред оставался сильным, дерзким и красивым... хотел, чтобы он был последним, и Иван знал, что этого не о, если он закрывает глаза на очевидные знаки вокруг него. — Никакой. Войны. Не. Будет, — Америка был решительным и уверенным в своём заявлении. Конечно, если Соединённые Штаты Америки так говорит, то так оно и будет. Русскому стоило его отпустить. Альфред казался счастливым, ни о чём не зная, а Брагинскому на самом деле всё равно. И всё же он хотел, чтобы США образумился. Чтобы открыл глаза и перестал вести себя как последний идиот. — Тебе нравится отвергать очевидное? — Иван бесился больше из-за того, что Джонс ему не верит и просто не хочет ничего осознавать. Он же может — должен — стоять на своём лучше. — Или ты не заботишься о своих союзниках, желая, чтобы они закрыли глаза на предсказанные события и погибли первыми. Хм, ты никогда не был предан никому, кроме самого себя. Это, казалось, задело Америку. Он нахмурился ещё сильнее, глаза потемнели и сузились. — Не смей обвинять меня в неверности моим друзьям, — предупредил сверхдержава, тон стал более грозным и сочащимся угрозой. Федерация хмыкнул, скрывая своё недовольство прошлой ложью. — Если ты можешь оставить партнёра по постели, то сможешь оставить и жалкого союзника за океаном. — Нет, — отрезал Штаты, пытаясь оградить этот спор от кое-чего личного. Очень жаль, что не выходит. Россия просто повёл плечами и изобразил равнодушие. В отличие от Америки, он не боялся решать вопросы, связанные с личными делами, потому что даже нации должны были решать их, и лучше до того, пока они не съели их души, как это было с Россией и Америкой. — Что? Это же доказательство твоей неверности, — губы изогнулись в подобии улыбки при виде попытки Джонса отвлечься от разговора. Глаза молодой сверхдержавы смотрели куда угодно, только не на Ивана. Как это на него похоже — плясать вокруг темы, нуждающейся в оправдании. По правде говоря, заявление Брагинского может быть как политическим, так и личным. Смотря куда США отнесёт его. Даже если он предпочёл собственническим проблемам национальные и мировые, русский ещё чувствовал, что его сердце начинает бешено стучать лишь от одного воспоминания о том, как он держал Альфреда в тот день, так же крепко, как и младший. Его приказ уйти был невыносимым для него и почти сломал его, если бы хрупкий орган не укрепился благодаря сердцу американца. Но когда позже он прыгнул в постель Германии и проигнорировал связь, созданную ими на Аляске, это вызвало горечь внутри России, сидящую внутри и по сей день. Но он знал, что если Альфред признает, как он ошибается и как сильно всё ещё любит Ивана, то всё будет прощено навсегда. Федерация думал, что он сейчас выпалит причины, почему он всегда останется верным своим друзьям, и почему они отплатят ему тем же. Однако, не ожидал того, что Америка закричит в ответ: — Я ждал тебя! — лёгкий блеск в голубых глазах оказался любопытной вещью даже при внезапном безмолвном состоянии России. Джонс постоянно старался держаться ровно, но тело дрожало от волнения. — Ты не можешь обвинять меня в том, что я бросил те... — Северная Корея, Вьетнам... Германия... — мужчина устал от этих бестолковых оправданий. И так сыт ими по горло. На этот раз он не позволит ему уйти от ответственности за свои действия и выбор. — Ты вечно искал шлюху, чтобы та грела твою постель... пока сам не стал ею. Слова вонзились в Альфреда, и он заметно вздрогнул от них. Реакция вызвала некоторое удовлетворение, но Россия промолчал после этого замечания, не зная, радуется ли он, видя убеждённость в его глазах, или же его задевает очевидное душевное расстройство? Далее последовало что-то, похожее на стыд — или, по крайней мере, Брагинский предполагал это увидеть — Америка начал неловко переминаться с ноги на ногу. Видимо, он развернётся и убежит, как обычно. Дверь по-прежнему была прямо за ним. Один толчок — и она откроется. Всё, что ему нужно было сделать, это просто развернуться. Но он этого не сделал. Вместо этого Альфред, казалось, внезапно взбесился, и посмотрел на русского. Он пронзил своим взглядом его собственный, открыв так много скрытых эмоций, о которых Россия даже не подозревал. — Одиночество убивало меня, Иван! — сверхдержава назвал его человеческим именем. В этот момент он, по-видимому, не понял, что сделал, и просто продолжил свою тираду. — Раньше я ждал, оставался целомудренным в надежде, что ты поймёшь, насколько ужасен коммунизм и как он губит тебя, — мужчина разочарованно выдохнул и стиснул зубы, как будто мысли об этом причиняли ему боль. — Чёрт побери, я хотел, чтобы твоя экономика рухнула, чтобы твои люди голодали, чтобы они взбунтовались и вытеснили твоих психов-лидеров! — дыхание улеглось, руки безжизненно свисли по бокам, а губы даже сумели изогнуться в грустной разочарованной улыбке. Слова начали звучать по-другому. — Но... мои надежды рушились... снова и снова. Когда я снова увидел тебя после Второй мировой войны, я даже попытался связаться с тобой, сказать, что я свободен, что я ждал... тебя... но даже тогда ты не слушал меня. Я был убит горем в поисках любви, — он нахмурился на Ивана. — Конечно, я искал других. Россия не верил ему... по крайней мере, не хотел. Он понимал, что Альфред ни с кем не был до Второй мировой войны, но когда он вообще пытался связаться с Брагинским? Когда он успел заявить о своей готовности приехать к нему? Ложь, всё это ложь. — Даже после Вьетнама... я ждал тебя, — признался американец, опустив глаза то ли от сожаления, то ли от стыда. Но снова его характер взял верх, и он показал свою досаду от упущенных возможностей прошлого. Он оглянулся, его взгляд был почти обвиняющим. — Чёрт, Россия, я снова хотел встречаться с тобой после распада Союза, — интересно, как смешок вырвался из горла Америки даже после вспышки. Он со вздохом поднял руку и потёр глаза из-под очков. — Наверное, я не так сильно старался, как следовало бы. Хорошо, я понимаю, что это была моя вина за ту ошибку, — он засмеялся, заикание в смехе предупреждало, что настроение сверхдержавы ухудшается. — Я бы сразу сказал «да», если бы ты спросил меня... Но я устал ждать. Нелегко оставаться изолированным. Я не знал, хочешь ли ты меня так же, как я тебя... а Германия... — России было противно видеть улыбку на его губах при упоминании этого проклятого ублюдка. — Он заставил меня чувствовать себя желанным, когда я переживал ненависть к себе. И теперь он помогает мне забыть своё уродливое прошлое. В какую ложь Америка заставил себя поверить? — Но оно было не уродливым, Альфред, — уныло ответил Федерация на негативное отношение Джонса к прошлому — их прошлому. — Оно было прекрасным, — оба удивились, когда он назвал Америку Альфредом, но он видел это справедливым, так как США использовал его имя ранее, без всякого на то разрешения. — И нам не нужно оглядываться назад, на наши воспоминания, чтобы снова расстраиваться из-за них, если мы сделаем всё правильно в настоящем. Иван попытался улыбнуться, протянуть руку и прикоснуться к Америке. Это было его желанием в течение долгого времени; просто прижаться любой частью себя к нему и почувствовать тепло его кожи, но мгновенно Штаты отступил, заметив уменьшающееся между ними расстояние. Он ударился спиной о дверь и увернулся от лёгкого прикосновения пальцев русского. Тот нахмурился и медленно опустил руку, разочарованный очередным отказом от того, от кого всегда добивался одобрения. — Нет, — Брагинский ненавидел это слово, которое всегда, казалось, исходило из уст Альфреда. — Я сейчас с Германией, и он делает меня счастливым, — он даже не смотрел на Россию, будто не хотел признавать своё присутствие, даже когда он стоял прямо перед ним. — Но я тоже могу, — пообещал Иван. Он мог бы сделать его в сто раз счастливее, чем этот проклятый фриц. Федерация указал на оружия вокруг них и впечатляющий арсенал вооружения. — Я бы отдал тебе всё это, позволил бы укрыться здесь, если бы ты только мог вернуться ко мне, — тут гнев вспыхнул с новой силой от непонимания, и Иван ударил кулаком рядом с Джонсом, его костяшки хрустнули и согнули металлическую раму двери, к которой прижался страна. А он даже не вздрогнул от внезапного агрессивного действия. — Блять, ты отдался мне! Несправедливо, что Америка не в его объятиях, не рядом с ним. Несправедливо, что он использует свои грёбаные оправдания, когда предназначен для России. Они оба это чувствуют. — Это был несчастный случай. Русский не знал, чего хочет больше: позволить своему гневу разгореться сильнее из-за этого заявления или рассмеяться. Он остановился на последнем. — Не ври мне, Америка. Я знаю, когда ты врёшь. Ты прижимался ко мне, я сознательно обнимал тебя. Штаты по-прежнему не смотрел на него. Золотистые брови столкнулись на переносице, веки плотно сомкнулись, словно защищая его от всех стихий, от взглядов и звуков, от всего. Россия позволил своей душе протянуть руку и коснуться духа Альфреда, позволяя ему почувствовать его и вспомнить. — Наши души слились. Ошибки не могут привести к соединению двух наций, — объяснил Брагинский, прижимаясь так же близко физически, как и душевно, давая понять, что он не хотел причинить ему вреда и никогда не причинит. Он хотел, чтобы Америка снова поверил ему, вернулся к нему и полюбил его, как когда-то. — Я знаю, ты чувствуешь то же самое. Знаю, — он положил руку на сердце и уже чувствовал, как эмоции просачиваются из существа Джонса в его собственное, наполняя чувствами, теперь разделяемыми по обоюдному согласию. — Ты чувствуешь это прямо здесь, не так ли? Он решил вновь попытаться связаться с Америкой. На этот раз, вместо того, чтобы ласкать пальцами лицо, он прижал ладонь к его груди и поразился тому, как сильно его сердце билось в том же ритме, что и его. Их связь сохранилась, несмотря на трагическую разлуку, и это заставило Россию улыбнуться даже в его печали об их обстоятельствах. — Альфред, — произнёс ли он имя нации устно или мысленно? Не имеет значения. Важно лишь то, что США смотрел на него, и теперь Иван чувствовал, что он действительно может говорить с ним, и что тот будет слушать. — Почему ты оттолкнул меня? Через их связь он понял, что Америка не хотел. Его смущение усилилось, когда он впоследствии прижался так близко к Германии, из-за чего Федерация усомнился в связи, которую, как он знал, чувствовал, но сейчас они стояли друг перед другом, их близость кормила другого молчаливыми ответами, слишком тяжёлыми, чтобы говорить обычным языком. Он это чувствовал. Чувствовал боль Альфреда, его сожаление и печаль о содеянном. Мужчина внутренне слышал его извинения даже при видимом молчании нации, стоящем перед ним неподвижно. Иван простит его. Он простит Америку, если только вернётся к нему. — Вернись ко мне, — тихо попросил он. Его душа тянулась к душе Джонса, коснулась и вскоре поглотила его со всей нежностью, на которую способна. Америка был любовником России, и старший не хотел терять его ни перед кем другим. — Позволь мне снова обнять тебя. Дай мне шанс показать тебе любовь ещё раз, — только он может дать США любовь, которую тот заслуживает. От всех остальных он искал тепла, а их объятия длились недолго. Иван почувствовал забившееся сердце. Он точно знал, что Альфред набирает темп. О, как хотелось снова поцеловать его. Рука поднялась, обхватив сильную челюсть младшего. Брагинский наклонился вперёд и в тот момент, когда его нос коснулся носа Штатов, ощутил, что его тело дрожит. Русскому показалось бы, что он дрожит от предвкушения, но он заметил беспокойство в лице сверхдержавы. — Нет. Россия моргнул. Взгляд опустился к приоткрытым губам и врезался в голубые сапфиры, что смотрели вниз и в сторону, пытаясь предотвратить ошибки — или исправить. — Пожалуйста, — прозвучал тихий шёпот Америки, несмотря на то, как близко они были друг к другу. — Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Ясность во всём, что говорил Джонс, озарила Ивана. До того, как они переплели свои тела и души, Россия считал, что он единственный, кто в силах заглянуть в разум Альфреда, чтобы понять, что он сказал или почему он сделал то, что сделал, но теперь... теперь всё стало ясно. Если Брагинский будет настаивать, он упадёт в его объятия и согласится на новую любовь между ними. Но только сейчас стало понятно, почему Америка боролся с этой их общей связью, так отчаянно сопротивляясь. Он пытался сохранить верность Германии. Русский нахмурился. В то время как всё, что он хотел сделать, это обнять Альфреда и поцеловать, в то время как мир разваливался на части, всё, о чём тот мог думать, это верность нации, который не должен был быть его любовником. Россия ненавидел его, гнев усилился, заставив США взглянуть на него: его тревожная аура потемнела. — Хочешь остаться верным ему? — прорычал Иван. Рука угрожала обвиться вокруг хорошенького горлышка сверхдержавы. Он давно этого не делал. — Германия не заслуживает твоего уважения. Не тогда, когда он тоже врёт тебе, накапливая оружие в процессе подготовки. Мужчина отстранился и прошёлся перед Джонсом, прежде чем не смог больше выносить его взгляда. Он отвернулся, сосредоточив взгляд на руках. — Вали к нему, — рявкнул Брагинский. В любом случае Штатам пора заканчивать свои домашние дела. — Вали и посмотри сам. Но когда узнаешь правду, знай, что когда ты найдёшь себе честного союзника, мой дом больше не будет местом, где ты сможешь отдохнуть и оправиться от недостатков мира. Какое-то мгновение Альфред не двигался. Таким образом, его присутствие позволило мыслям Федерации блуждать по воспоминаниям, когда между ними и окружающим миром не было напряжённости. Мир, где он мог бы лечь вместе с Америкой на поле, полное подсолнухов, и просто смотреть в голубое-голубое небо. Было ли это слишком большим желанием? — Ты бы хотел... вернуться ко мне... если бы отпустил его? Если бы он был вторым в сердце Джонса, тогда, возможно, мог бы успокоиться, зная, что ему придётся подождать ещё немного. Россия услышал шарканье за спиной. Американец зашевелился, открывая дверь. — Я не смогу ни за кого цепляться, если мы все умрём! Это были его последние слова. Он с силой захлопнул за собой дверь, а звук эхом разнёсся по складу даже среди работ, идущих в здание и снаружи. Тем не менее, русский не мог не усмехнуться и кивнуть головой. Возможно, Америка прав.Берлин, Германия. Недалёкое будущее
День шёл прекрасно. Германия провёл позитивную встречу с своим боссом о внутренних вопросах, встретился с братьями в баре и опустошил несколько кружек эля. Просто приятное воссоединение, которое обошлось без драк. После этого он отправился домой гулять с собаками. Он только что вернулся с их долгой прогулки и наполнял миски водой, как услышал стук в дверь. Улыбка стала ещё шире, когда он увидел на пороге своего возлюбленного. Сегодняшний день не мог быть более совершенным. Теперь Людвиг хотел обнять Америку, сжать его и поцеловать, затащить его в спальню и заняться любовью, чтобы закончить самый идеальный день в жизни. Он знал, что Альфред не будет возражать против такого сказочного финала, и поэтому даже не обратил должного внимания на внешность или выражение лица Джонса, наклоняясь для одного офигенного поцелуя. Пощечина, конечно, была не только убийцей настроения, но и пробуждением. День определённо испортился его взлетающим смятением и жалящей щекой. — Сукин ты сын! — даже яд в голосе США растворил поднявшийся дух. — Как ты смеешь лгать мне, ублюдок! Американец разъярён: это видно по его трясущимся рукам. Он сощурился на Германию, будто был готов драться. Замешательство Байльшмидта усилилось этой демонстрацией агрессии. Быстро копаясь в мыслях, он норовил понять, что может быть не так со сверхдержавой. Точно, Америка же вернулся из своего визита в Россию. Одна только мысль о высокой коварной стране приводила его в ярость, и черты его лица резко начали выражать внутреннее недовольство. — Ты вернулся от России? Что он тебе сказал? — немец быстро оправился от удара и выпрямился, его собственная аура столкнулась с угрожающей аурой Джонса, хотя бы для того, чтобы узнать причину этого неистовства. — Он сказал мне достаточно, — огрызнулся Штаты, подходя близко и толкая его в грудь. Его жёсткие глаза были тёмными по сравнению с немецкими, но оба смотрели друг на друга с одинаковым раздражением. — Угадай, что я обнаружил у него? — нависла короткая пауза, и мужчина выпалил: — Ракеты, сотни и тысячи грёбанных ракет! Германия сказал бы, что удивлён, но на самом деле это не так. Что сбило его с толку, так это то, что Россия по обоюдному согласию раскрыл Америке своё вооружение. Людвиг ожидал, что русский спрячет оружие. Вполне разумно просто держать Альфреда в неведении, чтобы он не беспокоился и сам не беспокоил. Зачем Брагинский..? — А знаешь, кто ещё массово производит это оружие? — спросил США и опять-таки не дал Байльшмидту времени придумать достойную догадку или ответ. — Ты, ублюдок! Ты наебал меня. Я тщательно осмотрел всё снова, как Россия посоветовал мне, и, конечно же, я их нашел, — он скрестил руки на груди, выражая полное возмущение всем происходящим. — Ты сам сопровождал меня, чтобы доказать, что не хочешь какой-нибудь войны, которая положит конец всем войнам. Ты солгал! Время, когда Соединённые Штаты Америки доверял России больше, чем Германии, не есть хороший знак в отношениях. — Хватит! — немец не хотел повышать голос, но боялся, что сверхдержава не позволит ему вставить и слово на обвинение. После его крика наступило молчание, которое дало время собраться с мыслями и успокоиться. Он злился не на Альфреда, а на Ивана за то, что он подчинил его своей воле. В итоге Германия решил остаться лучшим человеком. Посмотрел на Америку, его глаза смягчились, и лёгкая улыбка украсила его губы. Протянув руку, он коснулся плеча мертвенно-бледной нации. — Ну, Альфред, — начал он, но тот отшатнулся, словно рука была раскалённым железом. — Не прикасайся ко мне! — выплюнул Джонс. Он раздражён, невероятно раздражён. Байльшмидт нахмурился. — Несправедливо, Альфред. Когда я разозлён, ты отмахиваешься, но когда ты разозлён, ты хочешь посадить меня за все военные преступления. — Есть разница в том, что я делаю по сравнению с тем, что делаешь ты, — пояснил мужчина, усмехнувшись, вспомнив скандалы в начале тысячелетия. — Да, я отношусь к этому немного по-другому, но это потому, что я хочу защитить, а не начать проклятый апокалипсис! — Я защищаю! Я делаю это, чтобы защитить тебя! Американец разинул рот, не веря не единому слову. — Защитить меня? Людвиг, наличие такого количества оружия вызовет панику и не остановит от нажатия на кнопки! — А уменьшение количества приведёт к уничтожению! — немец понимал, что Альфред хочет сохранить мир, и знал, всегда знал, когда приближалась война. Он должен быть готов, и Штаты тоже. — Что ты собираешься сделать, Альфред, наложить на меня санкции? За что? Я поклялся, что никогда не причиню тебе вреда. Россия пытается настроить нас друг против друга, разве ты не видишь этого? США закатил глаза и отвёл взгляд. Он не ушел. Он просто стоял, распираемый изнутри чертями. — Я так зол, что ты позволил ему контролировать себя, — продолжал Германия. Это, казалось, сильно взбесило американца. Через секунду он опять повернулся к нему и нахмурился ещё сильнее. — Он привык к этому. Но, похоже, после того, как ты снова стал сильным, это всё, чего ты хотел: контролировать других, контролировать меня, — Джонс опустил руки и заключил: — Люблю, как ты ненавидишь Россию. Интересно, как ты к себе относишься, ведь ты так похож на него! С этими словами он решил уйти. Людвиг терпеть не мог, когда его сравнивали с этим славянским ублюдком, но ещё больше, что Америка так быстро отстранился от него, не дав должным образом объяснить причины его массового перевооружения. — Альфред? Альфред! — окликнул его страна, но тот не остановился. Он продолжил свой путь вниз по тропинке и, подойдя к воротам, протянул руку. Немец поспешил за ним. Он не мог отпустить его, особенно после всего этого непонимания намерений. Он не потеряет своего возлюбленного из-за лжи России. Одному Богу известно, что случится, если Штаты вдруг уйдёт от Германии и разорвёт их отношения. Этого хотел Брагинский. Во всём виноват эта тварь! — Альфред! — он мысленно поблагодарил его за то, что сверхдержава замер у выхода. Мужчина стоял неподвижно, спиной к Байльшмидту, вцепившись руками в прутья ворот. — Альфред, не сердись на меня. Хотя бы зайди и выпей, — он мягко коснулся его плеч, следя за его действиями. — Мы всегда находили компромисс между нашими спорами. Я не вижу причин, почему мы не можем найти его сейчас. Германия попытался улыбнуться. Американец же так любит эти выражения. Но он не повернулся к нему. Людвиг хотел вновь надавить на Америку, чтобы он пошёл с ним, как заметил, что его тело дрожит и вдруг наклоняется. Глаза расширились при виде крови, капающей изо рта Америки. Страна хотел подойти поближе, но сделал шаг назад — Америка, наконец, обернулся. Нация задыхался. Он выглядел слабым и очень бледным. Более того, испуганным. Ладонь коснулась вытекающей крови, руки дрожали, как и всё тело. Большие голубые глаза встретились с испуганными зрачками Германии. Что..? — Л-Людвиг? — кровь хлынула через нос, и Джонс потерял равновесие. Тот вскрикнул. Он бросился вперёд и поймал его прямо над землёй. Дрожал от страха не меньше, чем содрогающееся тело Америки. Что происходит?! Что случилось?! — Альфред! — руки сжались вокруг сверхдержавы, который глядел на кровь, окрашивающую его ладони — на его собственную кровь. Людвиг никогда не видел такого ужаса в глазах сверхдержавы и распахнул рот от ощущения горящей кожи мужчины. На него напали... на него... Нет. США поражён разрушительными ракетами. Миллионы его людей умирали. Но если они все умрут, Америки больше не будет. Нет, Германия не мог этого допустить. Разбитый вид Альфреда в его объятиях, чувство опустошения, которое так давно испытывал Япония... Кто мог такое сделать?! Страх потерять Америку прямо здесь и сейчас мучил немца, и тут в голову ударил образ одного из его самых заклятых врагов. Германия зарычал, смаргивая слёзы, вспыхивая ненавистью к ублюдку, который виновен в этом. Сейчас Россия — самая лёгкая мишень и главный подозреваемый. Глухое бульканье вернуло внимание Байльшмидта к горящей нации в его руках. Ещё больше крови вытекло по губам Штатов, выскользнув из уголка рта и стекая по щеке и уху. Когда-то яркие живые глаза потускнели, но оставались сосредоточенными на Людвиге, широко раскрытыми и испуганными. Кровь лилась как вода; брызги запятнали рубашку немца и его лицо. — Людвиг, нет, — Альфред захлёбывался сильнее, пытаясь настаивать на своём. — Пожалуйста, — эти глаза всё ещё умоляли его не реагировать на растущий гнев. — Людвиг... Германия не слышал ни слова из того, что говорил Джонс. Он видел растущую рану, ожоги на его коже, тянущиеся вверх по шее и по лицу, сверхдержава изо всех сил старался дышать с кровью, заполняющей его лёгкие и пищевод. Байльшмидт никогда не хотел видеть Америку таким. Он и раньше видел его тяжело раненным, но это намного ужаснее. Американец дрожал в его руках, заставляя его тело трястись от страха и смятения. Губы задрожали, и теперь немец, наконец, почувствовал слёзы, текущие по щекам. Этот день был идеальным, без столкновений в мире, и даже когда появился рассерженный Альфред, Германия не думал, что произойдёт в конце. Разрушено, всё разрушено; день, месяц, год, мир... Америка. Он знал, просто знал, что США заденут первым. Вот почему он укрепил арсенал. Вот почему прятал его от него, потому что если Джонс не будет стрелять в ответ, то он, чёрт возьми, будет! Прижав его к груди, Германия высвободил руку, сунул её в карман и достал телефон, чтобы связаться с командным центром. Ему уже всё равно, что скажут босс и генералы. Последнее слово в этом судьбоносном решении оставалось за ним. Взгляд метнулся к сверхдержаве. Он хрипел, глядя на Людвига. И то ли ему показалось, но сверхдержава качал головой. Голубые глаза широко раскрыты, а рот то и дело открывался и закрывался, пытаясь остановить кровь. — Нет! — мужчина наконец-то смог закричать. Дрожащими руками он схватил Германию за окровавленную рубашку. — Н-нет! — Техас начал сползать по лицу от скользкой крови, продолжающей покрывать его кожу. Он слабел, но продолжал смотреть на страну. Байльшмидт заплакал, уронил телефон и обнял Альфреда обеими руками, прижимая к себе. — Вот почему, — выдохнул он. Сирены начали пронзать воздух, звук их никогда не переставал быть пугающим. — Посмотри, что он с тобой сделал, Альфред! Америка рыдал, а слёзы, просачивающиеся в радиоактивную кровь, остались незамеченными, как и его мольбы сохранить мир. Возможно, остальные были правы... в конце концов, нет таких слов, чтобы спасти мир. Главной заботой, помимо вопроса личного выживания, было, переживёт ли сама планета такое опустошение, потому что, конечно, её жители не переживут.Москва, Российская Федерация. Недалёкое будущее
Вкус к водке угасал. Он не знал почему. Россия смотрел на почти полную бутылку, выпив всего два стакана. Он кружил прозрачную жидкость в своём третьем стакане — просто смотрел на неё, будто наконец понял, что это слабое вещество не может решить все его проблемы. Иван усмехнулся про себя, задаваясь вопросом: что в данный момент делает Америка? Этот маленький мальчик изо всех сил старался спасти мир, который был обречён с самого начала. Нет, Брагинский не думал, что есть способ спасти планету. И всё же он надеялся, что Джонс сочтёт бессмысленным придерживаться контрактов и клятв. Мир умирал, даже Иван постарался прояснить это в мозгу сверхдержавы, так почему бы не провести то немногое время, что у них было, в неосознанном счастье? Федерация хотел бы исчезнуть с улыбкой на лице. Каждый народ думал о своём конце и, наконец... Он понял, чего хочет. Россия хотел держать Америку, когда вокруг них рушился этот хилый мирок. Хотел целовать его в губы и чувствовать, как младший прижимается к нему. Хотел знать, что Альфред всё ещё любит его и не оставит, так как его душа переплелась с душой Брагинского в тот день на Аляске. Было бы страшно; в конце. Даже Россия нервничал перед встречей с ним. Но был уверен, что если бы его герой стоял рядом и поддерживал его, то русский мог бы исчезнуть с улыбкой. Он давно забыл, как сохранять эмоциональное выражение лица, и надеялся, что Америка поможет разжечь это воспоминание, чтобы они оба могли уйти спокойно. Именно этого он хотел больше всего на свете. Одиночество прожигало сердце, и мужчина знал, что это из-за постоянной связи между ним и Америкой. Раньше Иван мог легко чувствовать сердце молодой страны, его мысли и эмоции, теперь их связь была настолько натянута, что ему было трудно сказать, бьётся ли собственное сердце от боли или это чувство исходит от повреждённого органа Джонса. Прижимая стакан к губам, Россия решил, что это будет последний глоток. В тот момент, когда обжигающая жидкость коснулась рта, он подался вперёд. Локти ударились о стойку небольшого бара, за которым он сидел дома. Страна отстранился и начал задыхаться. Вскоре он пришёл в себя, остановившись взглядом на стакане с уже кроваво-красным содержимым. Иван поставил его на стол и дотронулся до рта. Убрав пальцы, он увидел доказательство внутренней раны. Потрясение на мгновение удержало сверхдержаву от каких-либо чувств, прежде чем он снова упал. Тело русского сотрясалось, он размахивал руками и смахивал бутылки с алкоголем с барной стойки. Громкий треск эхом разнёсся по его тёмным коридорам дома, так же как и стоны России, которые он так отчаянно пытался сдержать внутри. Белгород и Воронеж исчезли, он это чувствовал. Их горящие тела царапали его и впивались в кожу. Кровь, извергавшаяся изо рта, шла от бесчисленных жизней, потерянных в один миг. Налитые кровью глаза остановились на его трясущихся конечностях, но он держался за стойку, изо всех сил стараясь оставаться сильным. Когда ему, наконец, удалось успокоить дыхание, мужчина положил голову и расслабился. Ощущение горящего изнутри тела ужасно. Мышцы дёрнулись от удара, рот открылся в желании закричать, но он сдержался... потому что обещал себе. Он, конечно, не ожидал, что это произойдёт так скоро, но не будет удивляться, как будто это ново для него. Он страдал, сердце кровоточило. Потеря стольких людей убивала его, и он почувствовал слабость. Колени подогнулись, и он чуть не упал на пол, если бы не сжал кулаки и не уперся локтями в стойку. В глазах защипало от жгучей боли. Сознание почти угасло, но даже в таком состоянии оно не мешало ему улыбаться и приветствовать долгожданный конец. О, как долго Россия ждал этого, чтобы исчезнуть в небытие.