Пляжи небесные

Принстон, Штат Нью-Джерси, 2010 год. День, Когда Раздался Взрыв. Еще долго в больнице его называли так, просто ли назначая злопамятную дату некой временной меткой, возвращаясь ли к событиям в воспоминаниях. «Ту машину я купил незадолго до Дня-когда-раздался-взрыв». «С Максом? Ну, с Максом мы расстались сразу после Дня, когда…» Глупое и напыщенное название. Но никто не вкладывал в него больше смысла, чем она. В День, когда… в общем, в тот день все послевечерние события казались выдавленной из реальности проверкой на прочность. Будто кто-то стоял поодаль, в безопасности, и испытывал лично ее, главврача Принстон-Плейнсборо Лизу Кадди. Сможет ли оперативно организовать бригаду помощи и возглавить ее. Отважится ли, поступаясь соображениями безопасности, личной и своих подчиненных, отправиться в самый эпицентр взрыва, произошедшего в соседней больнице. Переживет ли восемь часов напряженной работы, накладывая швы как простая сотрудница «Скорой» и контролируя каждое действие своей бригады - потому что от каждого действия в этом общем аду зависела чья-нибудь жизнь. Она смогла, отважилась, пережила. Но этого оказалось мало. Было кое-что еще. По тому, как Хаус цеплялся за ногу в последние дни, можно было и без медицинского образования определить, что боль перешла на крещендо, наяривая на басах в полную силу и грозя сорваться в губительную какофонию. На срочный – код красный! – вызов из разрушенной больницы она административным пинком уволокла подчиненного именно из-за той боли. Кому нужны были сверхординарные диагностические навыки под завалами? Не лучше ли заменить в спасательной команде одного калеку, которому и самому вот-вот понадобится помощь, на дюжего хирурга или хотя бы умелого медбрата? Все здравые рассуждения могли отправляться к черту, когда появилась возможность хотя бы на полночи отвлечь Хауса от прогрессирующей боли, окунуть его с головой в работу, переключить с осознания одиночества на чувство сиюминутной востребованности. Он даже не особо сопротивлялся. Уилсона не было в городе, пациента не было, Чейз взял отгул, чтобы уладить разводные дела… Никто не знал, - твердила она потом себе, - что все повернется именно так. Ни ты, ни он, вообще никто. Предугадать это было невозможно. Никто не знал, что на сотни окровавленных, с развороченными конечностями, пострадавших придется одна без видимых повреждений. Но именно она будет умирать стремительно, и именно ее зацепит взглядом Грегори Хаус, и именно к разгадке этого странного случая он приложит все силы. Никто не знал, что счет в спасении этой женщины будет идти на минуты, и минут тех окажется слишком мало – а может, это разгадка, осенившая Хауса, придет слишком поздно. Никто не знал, что его внезапная пациентка – Люси Майерс, 32 года – впадет в кому, и ее окончательная участь будет решаться уже в небесном ведомстве, которому, как известно, плевать на Грегори Хауса, и его врачебные амбиции, и его боль. …Тогда, после сумасшедшего восьмичасового марафона, посреди ночи вернувшись в ПП, чтобы отдать последние распоряжения по размещению все поступавших больных, Лиза Кадди нашла в себе силы не только встать под живительный двухминутный душ в комнате для персонала, но и подняться наверх, в диагностическое отделение, чтобы проверить, что делает Хаус. Хаус сидел за столом и смотрел сквозь баночку с викодином. - Нет. Она сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос. Возможно, требовалось что-то посильнее. Возможно, стоило взывать к его разуму, угрожать потерей лицензии, наконец, умолять, встать на колени… Но она просто сказала «нет», и этого оказалось достаточно. Переведя взгляд на нее, стоявшую в темном проеме двери, Грег молча поднялся, схватившись за трость, и прошел мимо, задев плечом. - Пошли, - бросил, не оборачиваясь, и не сбавляя шаг. – Сегодня я приглашаю перекусить. …Когда он щелкнул выключателем, и в лофте зажегся свет, она машинально отметила, что была здесь впервые с того дня, когда Бонни показывала ей эту квартиру. Привнесенные явно женской рукой мелочи прибавляли гостиной уюта. Рассеянно поглаживая маленькую статуэтку, она опустилась на диван, когда Хаус, заполнявший гнетущую тишину перестуком дверок мини-бара и позвякиванием льда в стаканах, заменил безделушку в ее руках на стакан с символическим, на два пальца налитым, бренди. Только после первого глотка она осознала, что ее потряхивает мелкой дрожью. От сумасшедшей ночи. От того, что Хаус снова был близок к пропасти. От странного чувства страха, смешанного с возбуждением, которое она испытывала сейчас, сидя на диване с ним рядом. Уилсон и Сэм, справлявшие второй медовый месяц, угнали на пару дней в Вегас, с Рейчел находилась круглосуточная няня, а Лукас, узнавший о форс-мажоре в больнице, предпочел ночевать у себя дома… И понимание, что, захоти только, она сможет остаться здесь до утра, добавляло мандража. Но Лиза Кадди не была бы собой без умения собирать волю в кулак. Поэтому, поборов искушение отпить из стакана еще, отдаться на волю алкоголю и именно на него переложить ответственность за все свои дальнейшие действия, она отставила бренди и взглянула на Хауса. - Зачем ты привез меня сюда? - «Есть пляжи на небе, где от повседневности можно укрыться…» - продекламировал он в ответ, и она не смогла сдержать улыбки. Да что там – сквозь губы пробивался нервозный смешок, дань не отпускавшему ее напряжению. Хаус, цитирующий Лорку посреди ночи в гостиной, казался не менее невероятным, чем весь сегодняшний день. Стейси как-то сказала, что он умел быть романтичным – по-своему – и теперь, черт возьми, она, Лиза, ее понимала. Он залпом допил – ледышки звякнули о зубы – и развернулся к ней, не говоря ничего. Адреналин, бурливший под кожей, почти ощутимо искал себе выхода. Хотелось то ли расплакаться, то ли закричать, то ли вырвать у него из рук и швырнуть стакан об стену, и наблюдать за подтеками, сбегающими вниз, к полу. Вместо этого она закрыла глаза и качнулась вперед. Если бы только он оказался грубым в своей нетерпеливости. Если бы хоть на секунду заставил ее чувствовать себя униженной или используемой. Если бы развел африканские страсти, задрав ее юбку, или распластал у стены… Она бы опомнилась, вырвалась, снова сказала бы «нет», увещевала, доказывая скорее себе чем ему, что это – вовсе не то, что им обоим нужно сейчас. Но он просто взял ее за руку, раскрыл, как цветок, напряженно сжатую ладонь и, приблизив к себе, ткнулся губами и носом. Уже потом, когда лихорадка все-таки вышла наружу, начав диктовать свои правила, на смену нежности пришла и вечная как мир борьба, и жадность, и нетерпение. Диван, закиданный одеждой, был оставлен позади как поле боя, и они оказались в какой-то спальне – ей следовало только надеяться, что это не спальня Уилсона. Но было все равно, и где они, и сколько времени осталось до рассвета, и чем занят весь окружающий мир за пределами этой кровати. Важными в этой жизни осталось лишь несколько вещей. Ее удовольствие. Его удовольствие. И то, самое первое, ощущение губ на раскрытой ладони… …Утро началось не по будильнику: внутренний голос сказал «Лиза», и она резко открыла глаза. Все вокруг казалось чужим: незнакомый потолок, запахи, звуки за окном. Повернув голову, с минуту она напряженно разглядывала лицо спящего рядом мужчины. Парадоксальным образом оно тоже казалось чужим: а может, было просто непривычно смотреть на него настолько вблизи, не спеша наблюдать каждую морщину, каждую полутень, проводить взором по губам и носу. Хаус не проснулся, когда она осторожно встала, на цыпочках пробираясь к гостиной. Душ и утренний кофе были явно не к месту. Торопливые сборы, проверка телефона в сумочке – Лиза Кадди покинула здание. Ее машина осталась на стоянке больницы – она сообразила это уже на пороге. Возвращаться не стала, дошла до ближайшего уличного кафе на углу, села на только-только выставленный барменом стул и, заказав тонизирующего чая, вызвала такси. Город вокруг потихоньку возвращался к жизни, первые посетители звякали колокольчиком на дверях. Обхватив руками чашку, она сидела, уставившись в одну точку. Левую ладонь нестерпимо жгло.