И губы меняют очертания 14/20

Август 1954 года Бейкер-стрит, 221В, Мэрилебон, Лондон, Англия Следующие несколько месяцев Джонни чувствовала себя словно на поле битвы, а она уже забыла, как любит это ощущение. Все ускорилось, все прояснилось. Вялое однообразие, тянувшееся с конца войны – унылый Лондон, карточки на масло, квартиры без горячей воды, вынужденный оптимизм по поводу будущих детских парков в будущих пригородах - все было забыто. Появилась безотлагательная спешка. Движение. Встряска для организма, которую Джонни не чувствовала с тех пор, как в 1944 году нарушила приказ, выгружая тяжелую артиллерию в Маргейте, ночью, под рвущимися над головой бомбами. И самое странное, что дело было не в страхе и опасности - они были не главными. Всему виной была... Шерлок, такая странная, стремительная и головокружительная, она заставляла сердце Джонни биться чаще. Оглядываясь назад, Джонни вспоминала, что в последнюю спокойную минуту была одна в квартире. Бейкер-стрит 221Б, как и обещала Шерлок, располагалась удобно. Крошечная, душная квартирка, провонявшая рыбой из кафе внизу. Каждая свободная поверхность от дверей до туалета была завалена одеждой и лабораторным оборудованием, а грязь, осевшая на одной конфорке, имела необъяснимый сине-зеленый цвет. Пожилая домовладелица не смогла скрыть брезгливой гримасы, когда показывала квартиру Джонни, и Джонни довольно скоро обнаружила, что горелка еще цветочки по сравнению с состоянием умывальника в туалете. Чудесным образом в квартире имелся исправно работающий водопровод. За него Джонни готова была смириться с кем-то еще более странной, чем Шерлок Холмс; она даже могла бодро разоблачиться до трусов и провести генеральную уборку всей квартиры, если это означало, что не нужно выскакивать на улицу холодными январскими ночами, чтобы пописать. Тухлые, как Марджит к концу отношений, теплые туалеты были частью повседневной жизни Кенсингтона, к которой Джонни привыкла. И вот она достала из кармана нож и решительно отколупнула сине-зеленое пятно. Скрипнула дверь. Она вздрогнула: худой бледный мужчина в угольно-черном костюме аккуратно шагнул через порог. Весь вид его был безупречен: подстриженные усики, элегантные очки, сияющие туфли. Выглядел он как респектабельный джентльмен из пригорода, уважаемый отец семейства. Как будто он пришел сюда, в эту грязную квартиру, чтобы оценить и взвесить, и, наверное, подумалось Джонни, покарать. Она выпрямилась и начала объясняться. Но джентльмен поднял бровь, открыл рот и изрек: «Право, мисс Уотсон, а я думал, что в третий вам раз повезет», - протяжным контральто Шерлок, и мир переключился на другую передачу. Следующее, что Джонни осознала - она толкает Шерлок в плечо, а Шерлок ухмыляется. Потом Джонни жестом показала на сине-зеленую дрянь, а Шерлок пожала плечами. Потом к ним ворвалась запыхавшаяся крошечная женщина с крысиным лицом, и Шерлок силой усадила ее на стул и попросила рассказать все о ее сыне и девушке, с которой его видели. А потом Джонни и Шерлок носились по окрестным переулкам, прячась в магазинах и за припаркованными такси, и Джонни выдохнула: «У тебя так каждый день, да?»; потом они вместе сидели за мусорными баками на станции Сент-Панкрас, наблюдая, как девушка швырнула пачку десятифунтовых банкнот в лицо молодого человека. Поздней ночью того же дня, а точнее ранним утром, когда они сидели в гостиной миссис Фицпатрик, поедали рагу из баранины и выслушивали тревоги пожилой дамы по поводу рождения ее первого (и незаконного) внука, Джонни поняла, что Шерлок провела весь этот безумный день в образе банкира из Сити, и даже пальцем не пошевелила, чтобы объяснить, зачем ей это понадобилось. Джонни уже плохо соображала и страшно хотела спать. Ей пришлось подавить невольный смешок. Шерлок в своем наряде теперь выглядела так, как будто ее изрядно потрепали где-нибудь на заседании комиссии по бюджету: костюм в пятнах уличной грязи и машинного масла, помятые обтрепанные брюки. Ничего нелепей нельзя было придумать. Когда она, ковыряя рагу, серьезно и авторитетно заявила миссис Фицпатрик, что лучшие в районе цены на приданое для новорожденных в магазинчике в самом конце Уиндхем-Мьюз, Джонни не смогла больше сдерживаться: она расхохоталась и подняла руку, извиняясь. Было почему-то приятно видеть выражение ужаса на лице Шерлок. Вернувшись домой в бледном рассветном свете, девушки все еще смеялись. Они привалились к стене, оставив у ног свой гонорар – баранье рагу явно в гораздо большем количестве, чем они могли запихнуть в холодильник. - Шерлок, - задыхаясь, произнесла Джонни, и Шерлок, ухмыляясь, посмотрела в потолок и выдохнула в ответ: - Джонни! - Что, черт возьми... зачем ты... - Джонни все еще не могла говорить от смеха и жестом показала на испорченный костюм Шерлок, - зачем ты так вырядилась? - Хм, - Шерлок осмотрела пятна и мятые брюки, - ну... Глядя прямо в глаза Джонни, она произнесла: - Я думала, что так тебе будет комфортнее. Полторы секунды ей удавалось удерживать серьезное лицо, а потом они обе согнулись пополам и сползли на пол от хохота. - Ты смешная… с чего ты решила, что так я … — выдохнула Джонни, но не смогла закончить фразу, и Шерлок подхватила: - Да, знаешь, вести дела с парнем… Джонни ударила по полу ладонью, слезы от смеха брызнули у нее из глаз. Когда они обе растянулись на полу, тяжело дыша, Шерлок подняла голову, чтобы посмотреть на костюм, и грустно заявила: - Думаю, он пригодится, если понадобится пристроиться в очередь за бесплатным хлебом. - Да, хлеб нам понадобится, чтобы осилить все это рагу, - сказала Джонни, девушки слабо хихикнули и покачали головами. Солнце взошло над Лондоном. *** Через четыре часа Джонни должна была быть в гараже. После работы в этот же день она перевезла свои вещи из дома Марджит на Бейкер-стрит. Вещей было так мало, что ей пришлось всего лишь два раза съездить туда и обратно на Винсенте. Она даже не успела разложить белье, когда к ней вихрем ворвалась вновь богемная Шерлок, наряженная в полосатый вязаный жилет, капри и эспадрильи, в коротком парике под мальчика, с яркими шарфами на шее и запястьях. Она вломилась в комнату Джонни, села на кровать. Закурила сигарету и обрушила на Джонни поток слов. Раздраженная Джонни подняла глаза – она раскладывала вещи по ящикам комода, - уже готовая рявкнуть на Шерлок, что она прожжет дыру в покрывале, и - ура. Наступил один из редких моментов тишины. Шерлок повязала шею синим платком, смягчившим ледяную прозрачность ее глаз; ее лицо дышало волнением. Она говорила что-то о растрате, о живописи, о нелегальных барах на американский манер, но Джонни ничего не слышала, потому что хищные кривоватые зубы Шерлок мелькали за ее мягкими губами, а ее руки изящно жестикулировали. Боже, она была такая странная и красивая. И ты ей по барабану, вспомнила Джонни и очнулась. И все опять ускорилось и понеслось на всех парах до двух часов ночи. Из последних сорока часов Джонни спала всего три. Шерлок курила пряные сигареты и болтала с парой художников в нелегальном баре, а Джонни наблюдала за входом: ждала человека определенной внешности или полицейских, которые могли в любую минуту вломиться сюда. Художник помоложе передвинулся ближе к Шерлок: одна руку он положил на ее колено, другая беспокойно маячила над джином с тоником. Он что-то сжимал в ладони? У Джонни засосало под ложечкой; ей показалось, что он двигает пальцами. Ее рука дернулась к ножу, спрятанному за подкладкой куртки, но Шерлок поймала ее взгляд и дала понять, что не надо. Несколько минут спустя Джонни выплеснула свою агрессию, двинув кулаком по лицу и коленом по почкам тощему парню, которого поджидала. Он лежал ничком на полу без сознания, она отвернулась от него и увидела, что художники уставились на нее и Шерлок, которая совершенно невозмутимо опрокинула последний коктейль в свое длинное белое горло. - В следующий раз так не пались, ладно?- пробормотала Шерлок, вскакивая с барного стула. Она вытащила бумажник из куртки парня и прошмыгнула вниз по лестнице, Джонни вышла следом. Еще два часа – потраченное зря время, подумала Джонни, но Шерлок наотрез отказалась ехать на мотоцикле, а такси они позволить себе не могли, — и они снова оказались на Бейкер-Стрит. Они были грязные, одуревшие от бессонницы, но поймали вора и заработали гонорар в виде грима и одолжений. - Какие «одолжения» могут оказать нам парочка художников-авангардистов? - проворчала Джонни, потирая плечо, пока Шерлок заполняла краской пустые отсеки в ящике для грима. Шерлок улыбнулась про себя. Это была особенная, приятная улыбка. Но сказала она всего лишь: - Никогда не помешает заводить широкие связи. - Хм. А чему ты так радуешься? Шерлок слегка вздрогнула, как будто ее подловили. - Я, эм… - Потом выражение ее лица стало больше похоже на ухмылку. - Я подменила коктейли, пока ты отвлекла нашего клиента. — Ты ... - Джонни медленно улыбнулась. - Я подумала, он может рыпнуться. - Да, ты нас чуть не выдала, ты слишком громко думала. Теперь ты успокоишься? Он будет без сознания еще шесть часов. Барбитал, я полагаю. Не очень оригинально, но чего еще можно ожидать? Ему не на что сетовать; кроме того, барбитал был его собственный. Джонни фыркнула. - Заводишь широкие связи? - спросила она. - Он должен почувствовать себя обязанным мне, - сказала Шерлок. - Я не буду ни шантажировать, ни преследовать его. — Ну что ж, — сказала Джонни, потирая глаза, - тогда я прямо сейчас взбодрю свой дух, проглотив еще одну миску рагу и завалюсь спать на… - она посмотрела на часы и застонала, - целых два часа. Когда она, наконец, поднялась наверх, то обнаружила три прожженных следа от сигарет на своем покрывале. Но ей было уже наплевать. *** Последние несколько месяцев Шерлок казалось, что она тонет в океане, который отказалась наносить на карту. Даже в то время, когда она осматривала квартиру на Бейкер-стрит и строила свои планы, в глубине подсознания раздавался щемящий голос. Она угодила в парадокс. Джонни Уотсон отчаянно нуждалась в жилплощади. И она, Шерлок, потребовала часть гонорара наличными, чтобы оплатить аренду. И нельзя отрицать, что реакция Джонни на Шерлок была необычно доброжелательной, необычно восприимчивой (даже до того, как она стала сопровождать – и фактически помогать - Шерлок в расследованиях). Если бы кто-нибудь стал оспаривать это, Шерлок представила бы количественные данные, набросала их или нарисовала в виде графика. Поэтому, когда ее мозг посылал смутные, но постоянные импульсы сомнения насчет логики ее собственных поступков, казалось абсурдным доверять им. Я умнее, подумала Шерлок, сжимая зубы в два часа ночи в февральскую бурю, чем те дураки, которые второй раз наступают на старые грабли. Грохнул гром, сверкнула молния, и над головой Шерлок, из комнаты Джонни, раздался совершенно не похожий на Джонни писк. Затем тихое, сонное бормотание, смешок. Потом тишина и слабый намек на стон. В голове Шерлок замелькали воспоминания о розовом кружевном вечернем платье; блестящие губы; копна каштановых локонов. Теперь, одна в своей комнате, она сжала в руке канцелярский нож. Она быстро подошла к комоду, двигаясь рывками, ноги ее плохо слушались. Вытащила нижний ящик. В самой задней части, за домашними тапочками, половину ящика занимал аккуратный ряд металлических цилиндров. На носках Шерлок остались вмятины, и за стопкой белья тоже виднелось пустое место. Шерлок села и стала смотреть на цилиндры. Она думала о Джонни, которая уже второй раз занялась любовью с девушкой наверху. Шивон, кажется? Она была родом из Баллишэннона, рядом с Лох Гилл и знаменитым Лейк-Айлом. Шерлок поняла это по ее выговору, когда они столкнулись. Поняла, что Джонни, как и любой другой человек, который знакомился с этой девушкой, попытается процитировать это ужасное стихотворение, если Шерлок упомянет Иннисфри. Упомянула. Они все равно отправились в постель. Скукота. Шерлок повернулась на каблуках, закрыла глаза. Несколько месяцев назад; один из последних прекрасных осенних дней. Она отправилась в гараж прямо в белом кимоно после карате. Перепачканная машинным маслом Джонни в брюках цвета хаки и мужской белой майке растянулась на боку рядом с Винсентом, она опиралась на свое оголенное плечо и возилась с открытой коробкой передач. Ногами она возила по обильной грязи. Шерлок наблюдала, как Джонни потянулась за гаечным ключом другого размера. Она не отрывала глаз от мотоцикла. Ее пальцы двигались размашисто и уверенно, скользили по внутренним поверхностям коробки передач с какой-то практичной грацией. Руки Джонни не были ювелирно безупречными, как у часовщика; или точными, как у Шерлок, когда она играла на скрипке. Но они были прямолинейными. Родными. Джонни прикасалась к Винсенту с той же грубой, нежной беспечностью, с какой демонстрировала свое обнаженное плечо. И Джонни так беззаботно доверяла своему телу, даже после… после войны. Чешуйница вспорхнула с лодыжки Джонни. Джонни дернула ногой. Шерлок вздрогнула, странно взволнованная. Ее глаза широко раскрылись. Во рту была мучительная сухость, челюсть судорожно сжалась. Шерлок вытащила два цилиндра и выпрямилась. Открыла их. Один, второй: точные удары о столешницу комода, потом ловко открутила крышки пальцами. Пошарила в открытом цилиндре лезвием канцелярского ножа. Поднесла мокрую бумажку ко рту, слизала тонкий серебряный карандаш. Ей нравилось делать это без рук. Она жевала, глотала и хмурилась. Она была очень упряма. Но, в конце концов, это ритуал; ей всегда нравилось не спать поздно ночью в непогоду. Ливень и бензедрин сгладили все лишнее. Она была легкой и пустой, плыла за своими руками, а они двигались, измеряли, записывали. От пальцев до выводов пролегала прямая линия, чистая и ясная. Она проводила так все зимы после окончания войны. Сегодня она была верна себе, и все шло как по накатанному. - Ты теперь среди простолюдинов, Холмс, - сказала Джонни в тот день, когда Шерлок сказала что-то о чешуйнице. - У нас, бедняков, нет горничных, чтобы проветривать помещения. - Ты думаешь, я богата? - спросила Шерлок, и Джонни ответила, не колеблясь и не оборачиваясь: - Нет. Я знаю, что ты богата. Шерлок подняла бровь и, сама не зная почему, занервничала. — Я больше не общаюсь со своей семьей, - поспешно выпалила она. Джонни не удивилась. Молния осветила комнату. Стеклянные приборы блеснули на полках. Прогрохотал гром. Сердце Шерлок подпрыгнуло, все тело прошила дрожь, а наверху изголовье кровати Джонни стучало — стучало — стучало – по стене. Шерлок насадила четвертую за вечер амфетаминовую полоску на кончик серебряного ножа и опустила ее для пропитки в чай. Иногда, когда наркотик только начинал действовать, звуки искажались, как будто слышались сквозь толщу воды. Но теперь, после первого прихода, они резали по нервам. Звучали громче в сто раз. Царапанье металла о дерево (изголовье кровати), дерева о дерево (подножие кровати), дерева о стекло (окно), металла о… ах. Звук приглушился: кто-то запихнул ткань между изголовьем кровати и стеной. Шерлок вообразила розовое вечернее платье Шивон, скомканное, как старая тряпка, в пятнах ржавчины от железного остова кровати. И все же Шивон, наверное, уйдет завтра с улыбкой, подумала Шерлок. Даже со смехом. Шерлок поймала себя на этих мыслях, хотя как это неинтересно – странное хорошее настроение упакованной в кружева цыпочки Джонни Уотсон. Наверное, с их жалкими умишками легко быть всегда в хорошем настроении. Они как будто созданы для этого. Будто ни о чем не задумываются. - Я знала это целую вечность, - заявила Шерлок, - я это почти не учила в... – она прикусила язык, но слишком поздно. - Где именно? - спросила Джонни, язвительно и ликующе, болтая ногами. Шерлок отрезала: «Нигде», что было глупо. Улыбка Джонни стала еще шире. - В какую ты ходила школу, Шерлок? - спросила она дразнящим тоном, протяжно и ласково. Она откинулась на ладони, веснушчатые плечи выдвинулись вперед. Дельтовидные мышцы выступали под гладкой золотистой кожей. Веснушек, подумала Шерлок, меньше, чем в разгар лета. - Ну же, скажи мне, - канючила Джонни. - Знаешь что, давай возьмем байк и прокатимся. Такая поездка воспоминаний. Шерлок жадно посмотрела на мотоцикл, но ее желудок сделал сальто. - Где же тогда? В Хилл Броу Скул? Вестминстере? Квин Мар... - Я никуда не поеду на этой штуке, - огрызнулась Шерлок. - Я тебе не твоя… я не желаю откинуться во цвете лет. Они уставились друг на друга, и дразнящая усмешка сползла с лица Джонни. Челюсть Шерлок снова дернулась, она попыталась расслабить мышцы. Ну, подумала она, это правда. Сама она категорически не скучная. Не ровня остальным. Пять минут с этой Шивон, и Шерлок могла прочесть катехизис ее посредственности. Шивон жила в Кройдоне. Писала ирландским тетушкам о погоде. Ездила в город по пятницам в розовом кружевном платье. Слушала «Дневник Миссис Дейл» и ненавидела миссис Маунтбанк. Стажировалась в трикотажном отделе магазина женской одежды. Вела тайную жизнь, но была настолько глупа, чтобы жалеть об этом. Ездила на заднем сиденье мотоцикла Джонни Уотсон. Не окончила среднюю школу - завалила алгебру. Утром по воскресеньям она навещала бабушку и улыбалась старушке той же улыбкой, которой одарит Джонни завтра за завтраком. Той же улыбкой, даже после того, как Джонни встала над ней на четвереньки, протолкнула колено между ее ног и толчками вдавливала ее в матрас, сильно, так сильно, что Шерлок слышала их внизу в своей… Скукота. Шерлок глубоко вздохнула, разжала челюсть. Но она… Она была верна себе. Только глупец откажется от выбора и согласится на меньшее, в обмен на несколько непроизвольных сокращений мышц на кровати в съемной квартире. Она просунула три пальца под вырез халата и провела их кончиками по ключице, едва дыша. Шерлок сказала что-то нелепое, что—то вроде: - Откуда ты узнала о моей семье? Мой кокни кажется тебе неубедительным? Кокни был одним из немногих выговоров, которые Джонни высмеивала; несколько холодных ноябрьских дней они под видом нищих ночевали на церковном подворье Святой Этельреды. Джонни засмеялась. - «Мой кокни кажется тебе неубедительным?» - передразнила она Шерлок. - Нет, дурочка, я не оскорбляю ни твои ряженые образы или маскировку или как там ты это называешь. Во всем виновата твоя надутая напыщенность. Трубишь тут на милю вокруг "я училась в частной школе". Внезапный порыв нежности, припомнила Шерлок. - Я… используешь мои собственные методы против меня? - спросила она, стараясь не улыбаться. Джонни насмешливо покачала головой, мгновение она смотрела прямо в глаза Шерлок. - Да зачем мне это? Я за версту узнаю мажорную скотину. Судя по тому, как ты умеешь носить вещи… я тебя умоляю. Как ты умеешь носить вещи. (И вот когда несколько недель спустя, в тот вечер, когда они проникли на бал к Карратерсу, Джонни Уотсон сказала ей: «Тебе не кажется, что менее подозрительно было бы пойти как пара? По-моему, Жанетт примерно твоего размера», - и протянула кусок черного шелка с кружевной отделкой и косым вырезом. Шерлок разорвала платье в клочья, оскалив зубы и зарычав, как зверь. Джонни испугалась. Шерлок сказала себе, что это было нормально и необходимо. Ее нельзя смешивать с одной из них.) Наверху раздавались задушенные крики. Ножки кровати снова ездили по полу. Шерлок опрокинула в горло остывший чай вместе с размокшей бумажной закуской. *** Утром буря выдохлась. Шерлок не спала; она была предельно сосредоточена. Она добавила еще каплю титра в колбу. Шивон и Джонни спустились вниз. Джонни говорила: «Миссис Маунтбенк, да? Она невозможна», и Шивон протестовала, хихикая: «Нет, она колючка. Я бы тоже стала слегка раздражительной, если бы мне пришлось со всем этим мириться». Они закрыли дверь, тихо смеясь; не было зрелища нелепей. Несколько часов спустя Шерлок и Джонни уселись на крышу омнибуса и прижались друг к другу в ледяном тумане. Они отслеживали племянницу мистера Батлера до ее работы в Мейфере. Джонни наклонила пшеничную голову и подышала на руки. По клумбам она прокатилась на больном плече. Она смотрела на Шерлок как на диво, когда Шерлок изложила мотив и ход этого преступления и закатила глаза, попробовав французский сыр, который мистер Батлер дал им в качестве гонорара, и Шерлок невольно забыла обо всех Шивон в мире. Не прошло и нескольких дней, когда Шерлок, заталкивая свой халат в корзину для белья, заметила пятна на рабочем комбинезоне Джонни: ржавые пятна там, где ткань засунули за железное изголовье. *** Апрель 1955 года Бейкер-стрит, 221В, Мэрилебон, Лондон, Англия Вот такой была жизнь с Шерлок Холмс, открыла Джонни. Безумной; загадочной; всегда в движении. Никакого здравого смысла. Никакой скуки. В некотором смысле, думала она, стоя у кухонной раковины и приканчивая остатки лазаньи от миссис дель Понте, что жила дальше по улице, похоже, будто состоишь в тайном обществе. «Связи» Шерлок действительно расширялись весьма основательно; Шерлок, насколько Джонни могла судить, не имела никакого источника доходов, но на Бейкер-стрит постоянно просачивался поток самых разных продуктов и товаров, ей постоянно оказывали услуги. Так что, хотя она не тратилась на пабы и почти не ела, Шерлок ежемесячно получала у мистера Батлера, зеленщика чай, хлеб, молоко и фасоль. И хотя, будь проклята Национальная система здравоохранения, она заставила Джонни зашить пять глубоких разрезов, перебинтовать вывихнутую лодыжку и вправить ей плечо в первые три месяца их знакомства, мистер Фиппс, аптекарь, живущий дальше по улице, отныне постоянно снабжал ее бронхиальными ингаляторами. И после их первой ссоры, когда Шерлок без спроса взяла рабочий комбинезон Джонни для эксперимента с кислотами, она быстро поменяла его на новый в военторге мистера Хатчинсона в двух кварталах от них, хотя потом несколько дней жаловалась, что ей пришлось сократить свой бюджет для маскировок. Ну да, маскировки. Они были по-прежнему - какими? - подумала Джонни, с облегчением споласкивая миску от остатков лазаньи. Обескураживающими? Сбивающими с толку? Порой странно притягательными? К исходу первых трех месяцев Джонни почти всегда могла узнать Шерлок, если они сталкивались в квартире. Однако положения дел это не облегчало. У нее все еще красовался синяк после ночи, когда Шерлок ворвалась в ее спальню в образе тюремного надзирателя, а голова Джонни в этот момент была между бедер прекрасной темноволосой француженки. Терез визжала без остановки, сильно ударила Джонни по больному плечу, и попытки Джонни объяснить, что Терез нечего волноваться, что это ее соседка, увы, оказались провальными. Девушка схватила свое платье и выскочила из комнаты, вытаращив глаза на беззастенчиво разглядывающего ее надзирателя. - Черт побери, Шерлок, - застонала Джонни, она размяла плечо и поморщилась, когда застегивала рубашку. - Ты не могла подождать десять минут? Чертова дверь была же закрыта. Но она пошла за странно тихой Шерлок в холодную мартовскую ночь. Но в дебрях Лондона Шерлок все еще могла обмануть Джонни и, казалось, наслаждалась этим. В прошлую субботу Джонни пятнадцать минут жарко спорила с дородной кастилькой, продавщицей билетов, стараясь понять расписание, а тем временем нужный ей поезд ушел, и проклятая старая ведьма щербато ухмыльнулась. В этом была вся Шерлок. Искала компаньонку в расследованиях и теперь развлекалась, обретя ее. - Черт возьми, - пробормотала Джонни, хлопнув ладонью по билетной кассе и наблюдая, как ее поезд отходит от станции. Но она не смогла подавить приступ облегчения. Пришлось бы провести день в пригороде со своим придурком-братом. - Ах, - сказала продавщица билетов, с пугающей скоростью вылезая из своей билетной кассы. – Ах, por fin, dath cuento. Entonthes, vámonos? Джонни пробормотала: «Sí, mocosa», скривив губы, ее рука упорно тянулась к ножу, спрятанному в подкладке куртки. - Что? – спросила она в ответ на удивленный взгляд женщины, но Шерлок уже стала сама собой, подняла брови и бросила из-за плеча: - У тебя есть друзья в Кастилии? Джонни не ответила. Ана была чилийкой. *** Но это было вовсе не неожиданное откровение, которое осенило ее. Прежде все было по-товарищески, целомудренно: всплеск адреналина; шок узнавания; дружеские перепалки. Но кое-что случилось потом, однажды, когда Джонни поняла, что молоденький стиляга с зачесанными назад волосами, хмурый владелец магазина средних лет, мальчик в пропитанном потом белом кимоно для каратэ - на самом деле Шерлок. Джонни обдумывала эту проблему в пабах; в перерывах в гараже; во время мытья посуды. Она отчаянно старалась не думать об этом ночью, когда оставалась одна или - не дай бог - не одна в своей постели. То, что она привязалась к Шерлок, не было большим сюрпризом и большой проблемой. Джонни Уотсон любила и жила с достаточным количеством женщин, чтобы уважать явное отсутствие интереса к своей персоне. Но тут… Шерлок вечно загоняла ее в угол. Как будто она сопротивлялась целой армии, а не одному человеку. Во-первых, Джонни никогда не испытывала (они шутили о звездах на ее собственной Аллее Славы) самого отдаленного желания переспать с мужчиной. Но когда они с Шерлок неделю прожили под прикрытием под именами Эвана и Майкла, иногородних руководителей рекламной компании брата миссис Фитцпатрик, она едва могла отвести взгляд от задницы Шерлок, обтянутой идеально пошитыми темно-синими брюками. Не могла перестать представлять себе Шерлок, просыпающейся утром и бинтующей грудь. Она груба, нетерпелива со своей собственной плотью? Или нежна и неуклюжа от сна? И, черт возьми, Джонни обрывала такие мысли по пять-десять раз в день. В любом случае, Шерлок совершенно убедительно играла мужчину; Джонни думала, что работа ее отвлечет. Но всю эту неделю ее губы сохли от постоянного облизывания, и ей приходилось по три раза просить Шерлок повторить одно и то же. Странно, что Шерлок в такие моменты казалась почти довольной. В этом хрен разберешься, подумала Джонни через две ночи после завершения дела. Она сидела в «Кабане и барсуке» за третьей пинтой, заказывая все, что нравится, платя бармену наличными и получая от этого странное удовлетворение. В чем привлекательность Эвана, над которым Джонни могла и поиздеваться на улице, если бы не знала его настоящей личности? В чем привлекательность домохозяйки Мишель Хакни или старухи миссис Холмс? Привлекает их нереальность? Или то, насколько реальными они казались? Или просто детское удовлетворение от знания секрета? Даже когда Шерлок наряжалась мужчиной, она не была похожа на саму Джонни или на других бутчей в «Робин Гуде» или «Воротах». Шерлок переодевалась из прагматичных целей. Для дела она преображалась по мановению волшебной палочки. (Хотя… был один случай, когда они проникли на бал у Каррутерса, когда Джонни показалось… И Шерлок так разозлилась на меня. С побелевшими губами, страшная, она порвала черное кружевное платье, которое Жанетт оставила в их квартире. Джонни не поняла ее поступка; она не любила вспоминать об этом). Не имело значения, превращалась Шерлок в торговку рыбой, гадалку или преподавателя Оксфорда - в самые странные моменты она бросала взгляд на Джонни, и что-то мелькало в ее глазах, и… а может, Джонни так казалось. Какая-то подлинная Шерлок под маской. И каждый раз, когда это происходило, Джонни больше всего на свете хотела увидеть этот взгляд снова. __________________________ Авторские примечания. 1. Даже в Лондоне, огромный процент жилья в 1945 году все еще был без «удобств», таких как туалеты внутри квартиры. 2. Военторги были фактически единственным магазинами, где после войны могли одеваться бутчи. 3. Шерлок сказала Джонни на кастильском: «Ах, наконец-то вы разобрались. Берем билет?» Джонни ответила: «Да, сволочь». 4. «Это ужасное стихотворение»: оно вовсе не ужасное! Просто на вкус Шерлок очень сентиментально - Йейтс «Озеро Иннисфри». 5. Употребление бензедрина либо в форме таблеток, либо с помощью модифицированного ингалятора, как показано здесь, было широко распространено среди битников. Это амфетамин, похожий на декседрин. В этот период он был более доступным и менее социально стигматизированным, чем кокаин, морфин и героин. Эффект от использования стимулятора сильно варьируется в зависимости от химии мозга. У Шерлок это сглаживание, сосредоточенность и некоторое успокоение, а также некоторое затухание ее мыслей, что может означать, что она где-то в спектре расстройств СДВГ/аутизма