***
— Чимин-и, ты во мне дыру просверлишь. — прошептал Юнги, не отрываясь от изучения чего-то на экране. Я вздрогнул, носом зарываясь в укутанные ладошки. Он рассекретил меня. Как же неловко. Со стороны компьютерного стола послышалось какое-то копошение. Я замер не в силах пошевелиться. Предвкушение, сладкой патокой разливается по венам, загоняя сердце в бешеный ритм. Я так соскучился по нему… Весь декабрь был настолько загружен, что времени не оставалось на то, чтобы нормально поесть, не говоря уже о совместном времяпрепровождении. Выступления, перелёты, тренировки, несчитанное количество репетиций и трёхчасовой сон — единственное, что имело место быть в таком плотном графике. Я держался, из последних сил старался не докучать Юнги вниманием, но порой выходило из рук вон плохо, от чего я оказывался в другом конце автомобильного салона, гонимый: «Чимин, тебя слишком "много"». И я делал всё, чтобы меня было «мало» или вообще не было. Я прекрасно видел, что хёну тяжело. Он устал от всего этого, но я не в силах как-то помочь и ослабить эту удавку на шее Юнги. Единственное, что я мог сделать, так это всего лишь не утомлять его ещё больше. Даже если это было во вред мне самому. Я люблю его. Нет, вовсе не той любовью, которую испытывает согруппник к согруппнику или брат к брату. Я люблю его больше своей собственной жизни. Самой сильной, сжигающей дотла больной любовью. Да, чёрт, я готов бросить весь мир под ноги, лишь бы он был счастлив. Наверное, это неправильно, по-детски глупо и старомодно, но он — весь мой мир, в котором я живу. Мои триллионы глотков воздуха, без которых я просто умру. Я выглядываю из своего убежища, сталкиваясь с изучающим взглядом в метре от меня. — Ты мило сопишь. — усмехается старший, надвигаясь, — Чего прячешься? — Я не хотел тебе мешать. Лёгкие сжало болезненным спазмом, из головы точным ударом выбило все мысли, и всё вокруг заплясало световыми переливами, когда Юнги забрался ко мне в кресло, утыкаясь в открывшийся участок шеи. — Извини, хён, — на выдохе, — я не хотел отвлекать. Я вытащил руку и обнял старшего поперёк груди, губами касаясь тёмной макушки. Юнги прерывисто задышал мне в район сонной артерии, потёрся носом, и я на себе ощутил всю тяжесть его усталости. Многотонные плиты буквально навалились теперь на нас обоих, придавливая без права на вдох. Но я не против. Я готов разделить это с ним, только бы ему стало лучше. Вдвоём легче. — Мне кажется, я закончил. По шее невесомо заскользили шероховатые губы, вызывая табуны мурашек. Я закусываю губу и задерживаю дыхание, пытаясь не издать ни звука. Слишком сильно, ощутимо, словно рефлексом в животе забились множество мотыльков, кружась, танцуя и рассыпаясь где-то внутри. Где-то под местами его касаний. — Хён… — Прости, малыш, — обдавая жаром влажную кожу, шепчет старший своим невыносимо глубоким хриплым голосом, — я совсем не уделял тебе внимания. Хён так много тебе грубил, Чимин-и, и ему так стыдно. — старший начал постепенно разворачивать плед, — Если бы ты только знал, как я по тебе соскучился. Мой несдержанный всхлип вырвался с последней фразой, и я торопливо скинул с себя вещь, забираясь на Юнги и обвивая его за шею. Облегченно выдохнув, я прижался к его шее и вдохнул терпкий аромат кофе, которым он в последнее время стал пренебрегать гораздо чаще. Юнги, Юнги… — Я тоже соскучился, Юнги-хён, — торопливо проговорил я, не отрываясь от шеи старшего, — Я не злюсь. Я всё понимаю. Стискивая старшего в объятиях, я дрожу всем телом от невесомых прикосновений к моей пояснице. Юнги кончиками пальцев исследует, выводит узоры на ткани одежды, словно печати. Печати принадлежности. Кле́йма собственника. Я соскучился… Я соскучился до боли, до искр из глаз, до нехватки воздуха и лихорадки всего тела. Я задыхаюсь прямо сейчас от обилия родного тепла, запаха. Его много. Он во мне, под коркой, въелся, забился чёрной тушью в кожу. — Малыш, — губы коснулись головы, — посмотри на меня. Я приподнялся, лицом к лицу сталкиваясь с Юнги. Наши носы в миллиметре друг от друга, и я сгораю от болезненного желания его поцеловать. Голова кружится, руки ослабли, и мне так хочется поддаться веянию и впиться в его губы, искусать, зацеловать, залюбить до потери пульса Потому что «моё», и только. — Сильно соскучился? — Юнги пододвинулся ближе, ухмыляясь и не касаясь губ. — Ты серьёзно? Я прикрываю глаза и качаю головой, касаясь своим носом его. Юнги улыбается, но не поддаётся такой открытой провокации, начиная в разрез со мной водить своим. Мы часто играем так. Нам нравится раззадоривать друг друга, чтобы после было слаще, острее. Раньше, я был не прочь позабавиться, но сейчас мне хочется волком выть и рвать на себе волосы, катаясь по полу. Потому что больно, остро прямо сейчас. — Абсолютно. Взрыв. Атомный, ядерный — к чёрту. Меня разорвало от спокойствия, равнодушия в голосе Юнги, и я сорвался. С рыком принимаю сидячие положение на бёдрах старшего, притягивая его к себе. Смотрю в глаза напротив долго, пристально, пытаясь понять: как же давно мне сорвало крышу? В какой период я начал видеть в нём то, что мне нужно? Как давно я начал умирать от нехватки его в своей жизни? Юнги — не мой кислород, однозначно нет. Он в каждой вещи этой комнате. Он в каждой частичке этого города. Всего мира. Юнги в каждом расцветающем цветке, в каждой молекуле, естественно меня окружающей, обволакивающей. Он — рядом, даже если нас разделяют километры дорог, литры вод. И всё потому, что Юнги даже во мне. Мой персональный маленький и серьёзный хён. — Я ненавижу тебя. — Я знаю, детка. — шепчет старший, поднося ладонь к моему лицу, — Ты ненавидишь меня до трясущихся поджилок. И всё потому, что любишь. Словами не описать насколько, но я больше. Гораздо больше. Взрыв. Ядерный, атомный. Цунами, водоворот, землетрясение в 13 баллов, смог, кровавый дождь — все всадники апокалипсиса, когда вот так. Когда всё вместе. С места в карьер. С разбега об стену. С высотки на бетон. — Знаешь чего я хочу больше всего прямо сейчас? — кончик языка скользит по бьющейся венке на моей шее прямиком к уху, — Я хочу оттрахать тебя до бессознательного состояния. Но ведь это будет нечестно по отношению ко мне самому, — зубы смыкаются на мочке уха и из меня вырывается задушенный скулёж. Ненавижу, — Я буду любить тебя. Нежно, ласково, чтобы ты ощутил, пронёс через себя всё, что я чувствую изо дня в день. Хочешь чтобы я занялся с тобой любовью, Чимин-а, м? Судорожно вдыхаю и часто-часто киваю, рефлекторно поднимая руки, когда ладони Юнги забираются под футболку, оглаживая бока, а губы выцеловывают щёку. Он всё ещё играет со мной, медленно, тягуче, стягивая с меня футболку, Юнги доводит меня до исступления, прыгает на надорванном самообладании, проверяя то на прочность. Но какая к чёрту прочность? — Я хочу чтобы ты распробовал то, насколько вкусна моя любовь. Чтобы в твоей маленькой, глупой голове никогда, даже мимолётно, не пронеслась мысль, что я тебя не люблю. — Я никогда не… Да кого я обманываю? Порой старший перегибал палку, выставляя меня из своей комнаты посреди ночи, когда я всего навсего хотел просто быть рядом. Без никакого подтекста, просто было нужно его присутствие рядом, под боком. Слова: «оставь меня одного хотя бы ночью», для меня не имели другого смысла, кроме как: перегорел, несмотря на то, что где-то внутри, мой серьёзный и маленький хён шептал: устал. — Люблю, слышишь? Слышу, чувствую, и, если честно, хочу кричать. Ведь я тоже. Старший одаривает невесомыми, лёгкими поцелуями мои щёки, нос, подбородок, уголки губ, избегая их самих. Я прикрываю глаза, наслаждаясь долгожданной лаской. В этот раз хочется медленно, тягуче, чтобы все внутри взрывалось, разрывалось, слабыми покалываниями распространялось по нервным сплетениям. Чтобы всё внутри переворачивалось вверх дном от его любви. Чтобы она была одна на двоих, общая. Юнги неожиданно отстраняется, встаёт с кресла и тянет меня на себя, подхватывая на руки. Несколько секунд, и я оказываюсь усаженным на компьютерный стол. Старший прикасается к губам, и внутри меня взрываются тысячи петард, переполняя небывалым восторгом. Хочется плакать, смеяться и кричать так, чтобы весь мир слышал. Сердце дрожит, звенит, бьётся оглушительно громко, когда Юнги обволакивает мою нижнюю губу своими и тут же отодвигается. Недоумевая, я распахиваю глаза, вцепляясь в худи парня мертвой хваткой, не позволяя увеличить расстояние. То, что между нами — и так непозволительно много. Он не уйдёт, нет. Не может быть. Этого просто не может быть. — Ну, ты чего? — старший улыбается, наклоняя голову вбок, — я никуда не денусь. Я хочу снять верх. Расслабься, маленький. Облегчённо выдыхаю, убирая руки с плеч старшего, и тот рывком стягивает худи, откидывая его в сторону. Секунда… Две… Три… Смотрю на идеальное тело Юнги, проверяя то на наличие чего-нибудь нового. Прикрываю глаза, когда каждая родинка, каждый изгиб, углубление и впадина остались неизменными. Тело Юнги по-прежнему не наделено изъяном, словно чистый холст. Словно белый лист бумаги, созданный и подготовленный специально для меня. — Сильно. — улыбаюсь я, отвечая на, скорее всего, уже забытый вопрос. — Я знаю. — Юнги прикусывает губу, пытаясь сдержать улыбку, — Я тоже сильно. Не забыл… Я тяну руки к парню, пододвигаясь к краю стола. Ладошками зарываюсь в тёмные прядки и скрещиваю ступни на пояснице, притягивая Юнги ближе. Он сразу же целует глубоко, пробуя на вкус то одну, то другую губу, языком пробираясь в рот. Я задерживаю дыхание, стараясь отвечать со всей пылкостью, страстью, что накопились во мне за всё то время. Как же мне не хватало чувства, когда лёгкие сковывает невидимыми оковами, но я всё равно не дышу, боясь разорвать поцелуй. Упустить ту химию, которая творится между нами в этот момент. Юнги продолжает исследовать мой рот, сталкиваясь с языком, прикусывая его, втягивая в рот, посасывая. Я несдержанно ёрзаю по столу, пытаясь влиться в старшего своим телом. Темноволосый разрывает поцелуй, мягко оттягивает за волосы мою голову в сторону, прикусывая нежную кожу шеи. — Юнги, нам влетит, — фальцетом, сквозь сбившееся дыхание, проговариваю я, пробегаясь языком по искусанным губам. Приятная боль. — Разберёмся, — отвечает Юнги, а после втягивает кожу на ключице. Я опираюсь на руки за спиной, головой ударяясь об стену. Стон не то боли, не то наслаждения срывается с моих губ, и Юнги вновь отстраняется. Несдержанно всхлипываю, с силой притягивая старшего обратно. Надоело. Юнги просовывает ладони к моей пояснице и рывком поднимает меня со стола, направляясь в сторону разложенного дивана. Он осторожно опускает меня на развороченные ото сна простыни, вновь припадая к моим губам. Подушечками пальцев оглаживаю оголённые худые лопатки, плечи, ключицы, не веря своему счастью. Он и правда рядом. Он и правда любит. Старший опускается ниже и широким мазком облизывает тёмный ореол. Поясницу простреливает острым уколом, и я выгибаюсь, прикусывая ребро ладони. Юнги шипит, больно прикусывая бусинку соска, и перехватывая мои руки, закрепляя по бокам. — Я соскучился по твоим стонам, детка, — Мин зализывает пульсирующее местечко, следом обдавая его холодным воздухом, — не смей лишать меня этого. Несдержанно всхлипываю, почти плача подкидываю бёдра, касаясь изнывающим членом, бугорка на штанах Юнги. Меланхолично трусь о хёна, пока он коленом не прерывает все мои движения, пригвождая к дивану. В голове противный звон тормозов разогнавшейся до бешеной скорости машины. Нет, нет, нет. Он не может так поступить со мной. Пытаюсь вырваться, как обезумевший извиваюсь под Юнги, мотаю головой из стороны в сторону, шиплю, плачу. Не успеваю одуматься, как оказываюсь перевёрнутым на живот, а ладонь Юнги больно сдавливает шею, надавливая чуть ли не всем весом, размазывая меня по кровати. — Успокоился! — рычит парень, сильнее надавливая на шею. Воздуха катастрофически не хватает, голова идёт кругом и я расслабляюсь, обмякая под старшим, — Умница. — уже спокойно выдыхает Юнги, отпуская шею, — Не зли хёна, детка, хорошо? — Да, — хрипло выдыхаю я, смыкая веки, — Хён, расстегни их, пожалуйста. Юнги переворачивает меня обратно на лопатки, сразу же вынимая пуговку из петли и опуская бегунок. Приподнимаю таз, позволяя старшему доступно стянуть джинсы. Облегчённо выдыхаю, приоткрывая глаза. Юнги задумчиво смотрит на недавно сделанную татуировку, стаскивая джинсы со ступней. — Мне нравится, — улыбается он, наклоняясь к надписи и кончиком языка выводя каждую линию. Не до конца зажившая ранка горит, и я впиваюсь старшему в плечи, оставляя глубокие борозды. Он ещё не видел её так близко. Издалека, когда я обрабатывал надпись, он мельком видел татуировку, но ни разу не касался, не рассматривал её детально. Я выгибаюсь вновь, когда завершая букву «D», Юнги стаскивает моё бельё, торопливо целуя середину надписи. По телу пробегают толпы мурашек, в голове давно пусто, и единственное, что я чувствую, пронизывающую боль каждой напряжённой мышцы. Юнги садится ко мне на колени, а после и вовсе встаёт, снимая спортивные штаны вместе с боксерами. Я опираюсь на локти и заканчиваюсь как человек. Налившийся ровный член, окольцован витиеватыми венками, напряжённо пульсирует, и я буквально молюсь на самообладание старшего. Язык пробежался по вмиг пересохшим губам, и я принимаю жалкую попытку встать на колени, чтобы слизать предэякулят, так соблазнительно поблескивающий в свете приглушённой лампы. — Нет, малыш, не сегодня, — улыбнулся хён, опрокидывая меня на спину. Закрывая ладошками вспыхнувшее лицо, я отворачиваюсь. Голова трещит противной трелью, и я надавливаю на веки, чтобы хоть как-то привести себя в чувство и скинуть дымку возбуждения, с аппетитом выедающую мозг. — Бля-ять… Юнги заглатывает сразу же и по основание. Тело начинает пробивать судорога, и я поджимаю пальцы ног, пытаясь пробиться в глотку глубже. Старший быстро отстраняется, пережимая член у основания. — Воу, детка, ты и правда сильно соскучился, — ухмыляется Юнги, одаривая внутреннюю сторону бедра лёгкими поцелуями. Я вновь шиплю, стискивая сбившиеся простыни в кулаках, выкручиваю кисти, заламывая до боли. Предательская влага льётся из глаз и я закусываю губу до разрыва мягкой ткани. Ничего не помогает. Нет такой боли, которая будет сильнее той, что я чувствую сейчас. — Тс-с-с, малыш, не плачь, — шепчет Юнги, поднимаясь вверх и целуя меня в губы. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — молю я сквозь всхлипы, привставая на пятках. — Нам нужно тебя хорошенько растянуть. Юнги переворачивает меня на живот, приподнимая за талию и ставя на колени. Несколько секунд ничего не происходит, но у меня нет сил на то, чтобы оторвать лицо от дивана и посмотреть куда делся старший. В следующий момент диван скрипит, и тёплая ладонь оказывается на ягодице, отодвигая её в сторону. Я замираю, на секунду разум прочищается, и отрываясь от простыней, выглядываю из-за плеча. Крик, и я вновь падаю на обивку, топя стон в прикушенной наволочке. Колени разъезжаются, внизу живота забился напряжённый комочек из мышц, а по щекам с новой силой заструились слёзы. Юнги удерживает мои бёдра, толкаясь языком в сжатый сфинктер, пытаясь его расслабить. Я зажмуриваюсь до спазмов, утробно рычу, стискивая пальцы до онемения. Старший толкается глубже, и я кричу ещё громче. Голос срывается на хрип, и я пытаюсь толкнуться в, до сих пор сжимающую мой член, ладонь. — Юнги… хён, достаточно. Мне боль…но… очень… Старший с пошлым чмоком отрывается от своего занятия, прикусывая ягодицу и вгоняя влажный от смазки палец, по костяшку. — Такой податливый, — хриплым голосом говорит Юнги, добавляя ещё два пальца, — они так расходятся, детка. Ты молодец, не плачь. Улавливаю только обрывки фраз, не в состоянии собрать всё воедино. Боль достигла своего апогея, и мне хочется кричать громче, валяясь в ногах и умоляя его прекратить. Мне просто хочется почувствовать его. Почувствовать нас — единым целым. Влиться, раствориться и забыть всё, что я когда-либо знал. Просто хочу, и мне уже всё равно, как это произойдёт. Только бы это уже наконец, чёрт возьми, случилось. Напряжение всё ещё давит на виски, волнами растекаясь по всему телу. По позвоночнику пробегает дрожь, когда из прохода исчезают пальцы, и я, сквозь заложенные уши, слышу как хлюпает смазка. Толчок. Резкий, до основания, пробирающий морозом до мозга костей. Я кричу, подаваясь назад и насаживаясь глубже. Юнги падает на меня сверху, одной рукой обвивая мой торс, а другой удерживая нас от падения. — Я…я не могу держаться, хён, — сиплю я, не двигаясь. Юнги выходит из меня, аккуратно переворачивает на спину, пристраиваясь сверху. Старший закидывает мои ноги себе на талию, и я из последних сил, скрещиваю их у него на пояснице. Юнги с сожалением смотрит на мой багровый и влажный от собственной смазки, член, а после входит сильным толчком, сладко вскрикивая. Я притягиваю его к себе, заставляя упасть на локти, и впиваюсь в рот, остервенело кусая распухшие губы. Темноволосый срывается на бешеный ритм, вколачивая меня в кровать. Голос ломается окончательно, и вместо звонких стонов из груди вырываются задушенные хрипы, просящие сильнее и больше. Куда уж больше, но я прошу, не соображая ничего. Он во мне. Глубоко настолько, что хочется так навсегда. Каждую минуту, каждую секунду, ведь мне всегда будет мало. Всегда будет недостаточно Юнги, хоть он и внутри, вокруг — окружает, обволакивает. Мне всегда нужно больше. Юнги рычит, толкается глубоко, размашисто, до пошлых шлепков сталкивающихся тел. По коже струится пот, волосы неприятно липнут ко лбу и все органы чувств и восприятия обострились до предела. Я толкаюсь навстречу старшему, выдыхаю в его рот, шиплю, молю о большем, и он выполняет, с каждым разом вдалбливаясь всё сильнее. Диван угрожающе скрипит. Воздух вокруг накаляется до высоких температур, влагой оседая на стёклах окон. Юнги остервенело толкается в меня, при каждом движении попадая по простате. Я сиплю, расцарапывая всё, до чего дотягиваюсь на теле старшего. Ноги спадают с поясницы парня, и я принимаюсь елозить ступнями по простыням, в попытке забросить их обратно. Юнги одной рукой сдавливает моё бедро, ладошкой пробираясь к внутренней стороне. Внутри всё натягивается до скрипа, и ещё немного, и каждая мышца расщепиться на атомы. Пальцы поджимаются, и от груди идёт вибрация, разбиваясь сильными толчками в глотке. Юнги гладит внутреннюю сторону бедра, не касаясь паха и шумно дыша мне в губы. Внутри всё сжимается, давит на живот нечеловеческой силой, и я чувствую, как старший сбивается с ритма. Он постепенно наклоняется к уху, прикусывает мочку, шепча слабо разборчивое: кончай. Я выгибаюсь до хруста в позвоночнике, приподнимаю себя и Юнги над диваном. Горло раздирает от крика, но я продолжаю, не в силах терпеть силу удовольствия. Оргазм сносит меня на самое дно, и я шиплю, кусая старшего за плечо. Реву, раздирая недавно оставленные борозды ещё сильнее, извиваясь и подрагивая всем телом. Юнги закатывает глаза, шипит, делая последний толчок и обессиленно падая на меня сверху. — Ты молодец, мой хороший, — сбивчиво хрипит старший, — Мой, только мой. Сперма толчками выплёскивается внутри, заполняя меня до краёв. Загнанно дышу не в состоянии насытиться воздухом, чувствуя, как слабею окончательно. «Кислородное голодание», — изрекаю я, прежде чем потерять сознание.***
Прихожу в себя на всё той же развороченной кровати. Приоткрываю один глаз, не в силах пошевелиться. Я не чувствую тела. Жалкая попытка встать, сопровождается адской болью, от чего я приглушённо скулю. — Перестарался, — выдыхает сонным голосом Юнги и аккуратно подталкивает меня в плечо, бережно укладываю на лопатки, — прости, детка. — Это было жестоко, хён… — Не спорю и я искренне извиняюсь. Я показал тебе, через что я прохожу изо дня в день. Каждый раз, когда у меня нет сил, времени, возможности быть рядом. Я чувствую точно такую же боль, когда… Всегда, Чимин-и. Вот такая моя любовь, детка. Она разрушает меня изнутри, когда тебя нет рядом. Прости, малыш, я правда перестарался. Извини, Минни. — Глупенький, — сиплю я и, превозмогая боль, притягиваю старшего к себе. Губы двигаются лениво, почти невесомо касаются друг друга, извиняясь, сцеловывая боль. И я по прежнему готов на всё, чтобы он был счастлив. Мой маленький и серьёзный хён. Юнги отстраняется первым, утыкаясь мне в ключицу. Пару секунд лежим не двигаясь, по прежнему разделяя одно дыхание на двоих и наслаждаясь теплом и уютом. Мы — единое целое. — Хён? — начинаю я, перебирая влажные прядки меж пальцев. — М? — Это был лучший оргазм в моей жизни.