***
Йорг долго звонит в дверь — зажимает и ждёт, пока электронная трель не замолкнет, и тогда повторяет опять. Рука затекла, рюкзак оттягивает плечо. Соседи с сопением подглядывают в глазки. Наконец, Макс отпирает. Он одет в джинсовые шорты и пушистый свитер цвета топленого молока. Видимо, решил утеплиться. Макс болезненно бледный — до синевы, но спокойный и даже весёлый. Толкает Йорга в плечо: — Ну что, продолжаем веселье? — Я пас, — тот на всякий случай поднимает руки. — Отец кассету забрал. — Ве-е, — выдыхает Макс и глухо кашляет. Он по стенке, пошатываясь, идёт внутрь и ложится на узкую кровать в своей комнатке. Йорг устраивается в ногах. Рюкзак на всякий случай он отставляет в ближайший угол, чтобы всё время держать в поле зрения. — Ну, ты как вообще? Макс расплывается в улыбке: — Приколись меня сегодня заштопали, — он закатывает свитер и майку, демонстрируя Йоргу два тонких шва и полдюжины пластырей. — Кайф. — Мм. Да. — Хочешь потрогать? Йорг осторожно проводит ладонью по твёрдым рубцам и замечает краем глаза, что рюкзак шевельнулся. — Зачем ты так делаешь? Ну, калечишь себя. — Просто я Помадный убийца, — ухмыляется Макс и одёргивает свитер. — А серьёзно? — А серьёзно — какая тебе разница? Ты мне не брат. — Ой, да не дай боже, — гогочет Йорг. — Нахуя мне такой псих в семье. — А мне… — Макс мстительно щурится, — жиробасина. — Алкоголик. — Трупоёб. — Истеричка. — Ёжик. — Хочешь шпината? — А не откажусь. — Я на опохмел тебе принёс, — Йорг наклоняется к рюкзаку. Пакет с листьями он предусмотрительно засунул во внешний карман. Макс с преувеличенной алчностью набрасывается на зелень. — Они немытые. — Ёжик, пиздишь. Кстати, возьми вино в холодильнике. Шато что-то там. — Сам возьми. — У меня ножки не ходят, — Макс виновато указывает на свои длинные бледные ноги. Тоже все в мелких и крупных порезах. — No. No way. И тогда Йорг подхватывает его на руки. Макс смеётся и отбивается, но Йорг держит его как невесту, немного перед собой. — Слушай, реально… ты надорвешь… ся… — Рули, бля! — Тогда неси меня в туалет, раб, — повелевает Макс и обмякает на руках у друга. Йорг специально едва не прикладывает его головой об косяк, и заносит на кухню. Сажает на стол и распахивает холодильник. Там очень симпатичная ветчина, сливки, сыр… Йоргу кажется, он попал в дорогой гастроном. И никогда ещё ему не было так параллельно на еду. В дверце, между оливковым маслом и экстрадезодорированным кукурузным, стоит початая бутылка Chateau Margaux. — Оно? Макс с энтузиазмом кивает. — Это очень дорогое, наверно. Вряд ли Ник будет рад... — Коспади, Ёжик, — Макс закатывает глаза. — Его нужно пить. Оно вот-вот испортится. — С шестьдесят девятого стояло, и ничего, — хмыкает Йорг, но всё же достаёт бутылку и передаёт Максу. — Бокалы в шкафу. И кстати, я не шутил насчёт туалета.***
После второго бокала мир потихоньку начинает обретать краски и смысл. Йорг в жизни не пил такого вина: золотисто-алая этикетка обещает «послевкусие с оттенком морской воды и графита», и это заебись какой панк. Они сидят на кровати. Макс показывает Йоргу толстенный альбом со своими рисунками. Там искорёженные женщины и красивые звери, а ещё — пейзажи как после ядерной войны. — Это вид от нашего дома… это завод. Так, а дальше пошли друзья. Пхех, — Макс возвращает на место между страниц норовящую убежать фотографию Арнольда. — Это Никки. Вот Дагмар, кстати, она мне сотку торчит. У неё сын ещё анархист... Йорг с улыбкой смотрит на череду их общих друзей и знакомых. Почему-то радостно, что там нет Вольфганга. Хотя, наверно, и не должно быть. — Последняя осталась, — Макс поднимает взгляд. — А здесь у нас будет — кто?.. Он тянется к тумбочке за карандашом, едва не сверзившись при этом с кровати, и выводит на пустой странице: — Йо… нет, Ёжик. Йорг усмехается и взъерошивает Максу волосы: — Сам ты ёжик! — Фотографию принесёшь завтра, — серьёзно говорит Макс и захлопывает альбом. — Цветную или ч/б? — Один хер. — Размер? — Два на три метра. — Можно из автомата? — Главное, чтобы лицо было видно. — Окей, — Йорг не выдерживает и ржёт. — Так, я карандашом пока записал! Они начинают толкаться боками, прямо как на концерте в S.O.36. И даже больней. — Да, слэм! — вопит Макс и кидается Йоргу поперек коленей. Тот лупит друга по тощей спине. Макс яростно хрипит — и вдруг начинает кашлять. Йорг помогает ему сесть. — Может, воды? — Не… — Макс тяжело приваливается к стене и снова кашляет, прикрывая рот рукой. — Блядский холод. — Да здесь же вроде тепло, — зачем-то пытается в светский разговор Йорг. — Я… вообще… — Макс заходится в новом приступе — а потом тянется к тумбочке. Йорг помогает ему отделить от стопки бумажных салфеток одну, и Макс сплёвывает туда. Быстро смотрит, комкает и кидает за батарею. Йорг молчит. И вдруг замечает, что рюкзак опять шевелится. Макс выливает последние капли вина себе в бокал, допивает и ставит на пол. А потом прислоняется к плечу закаменевшего Йорга. — По-моему, мы много бухаем, — неловко шутит тот. — Киппенбергер ещё больше, — парирует Макс. — Но мы-то не он. — Это радует. С минуту они сидят в тишине. Вдруг Макс говорит: — Ты помнишь, что вчера было? Йорг вздрагивает и кивает: — Да. «Извини, я не собирался тебя целовать, это просто у меня лицо дёрнулось». — Никто не должен знать о том, что случилось, — грустно и твёрдо говорит Макс, глядя перед собой. — Никто. Йорг едва не фыркает: ещё бы он стал рассказывать кому-то про совместную дрочку. Он же не Арнольд. — Иначе они заберут его у нас. — Что?.. — Что. Ты ведь принес Темпельхофа? — Ну… да. — Выпускай. Йорг спрыгивает с кровати и опасливо подходит к рюкзаку. — Или давай сюда, — Макс машет рукой. Тогда Йорг собирает волю в кулак и начинает разматывать цепь. Медвежонок настроен миролюбиво — по крайней мере, укусить не пытается. И вообще выглядит невинно. Так и не скажешь, что на его совести больше десяти жизней. — Вот, — Йорг неловко протягивает игрушку Максу. — Спасибо. Ну что, нагулялся? — тот держит Темпельхофа на вытянутых руках и любуется: — Вырос-то как… У Йорга внутри набирает ход центрифуга из жалости, боли и отвращения. И — внезапно — неверия. — Слушай, может, просто выкинем его, а? — Ещё чего, — Макс прижимает медведя к груди. — Хотя, по-моему, лучше его уничтожить. Начинить динамитом, как тот кроссовок... — Себя начини! — орёт Макс. — А он мой! Ты подарил его мне!!! — и снова заходится кашлем. Йорг никогда ещё такого не видел — кажется, Макс вот-вот выхаркает все лёгкие. И почему не бывает целебных тортов от пневмонии… — Давай я скорую вызову? — Нет! Не смей! — А Никки где? — Уехал. С братом. Полежи со мной, — Макс бессильно падает на бок. — Э… хорошо. Макс молча перекатывается лицом к стене и замирает. К груди он всё так же прижимает медвежонка. Йорг послушно ложится рядом. Наверно, надо что-то сделать. Или, наоборот, ничего?.. Если бы можно было передать Максу своё здоровье — жизнь ему отдать. Ведь оживил он медведя? Йорг вздыхает. Ну почему некоторые такие колбасные слоники, а Макс… Йорг гладит его по руке. Макс вроде не против — молчит, только дрожит слегка, словно ребенок после долгого плача, и дышит с присвистом. Тогда Йорг придвигается ближе и несмело утыкается носом в волосы у Макса на затылке. Забавно, корни отросли, совсем тёмные. И не мешало бы наконец помыть голову. Йорг осторожно кладёт подбородок Максу на плечо, а руку — на пояс, так чтобы не задевать швы. Притирается плотнее — лопатки и хребет выпирают даже сквозь свитер, — и закрыв глаза желает ему всего самого лучшего. Пусть он не кашляет так ужасно. И пусть не режет себя. И не пьет столько — он же, всё-таки, не Киппенбергер… Макс постепенно расслабляется и дышит уже не так рыдающе хрипло. Кажется, ему лучше. Йорг трётся щекой об его висок и дует в ухо. Макс хихикает и вертится, совсем как ребёнок. И тогда Йорг обнимает его по-настоящему, обхватывает руками (заодно прихватив и медведя), и быстро целует в горячую скулу. Макс прижимает кисть Йорга к груди, у самого сердца. И это так хорошо, что кажется, время остановилось. Вдруг Макс говорит: — А теперь мы немного поиграем с катетером. Йорг вздрагивает. — Шютка. Пошли мыть засранца, — Макс садится и стягивает свитер через голову, обдавая горьким запахом горячечного пота.***
— Вот так. И вовсе он не ужасный… Макс купает медведя в тазу, оттирая со шкуры грязь жёсткой щеткой. «Лучше б ты так ковёр оттирал», — думает Йорг, но исправно подаёт мыло и по команде включает душ. Наконец, Темпельхоф очищен от грязи, крови, акрила и груза грехов. Впрочем, глаза тоже смылись, но это делает его безопасным. Макс промокает медведя своим полотенцем, махровым и белым — и на нём не остаётся ни пятнышка. — Всё, он слинял окончательно, — Макс с гордостью передает Йоргу обновлённого Темпельхофа. Теперь он серо-бурый. — Пойдём скорее, а то простынет! Йорг закатывает глаза и несёт чудовище на просушку. В гостиной Макс разжигает печь и садится поближе к огню. Вооружившись феном и почти засунув медведя в открытую дверцу, он сушит его с двух сторон сразу. Проходит тело, голову, лапы. Темпельхоф едва заметно шевелится и шипит, когда горячо. — Подержи, — Макс, запинаясь, бежит на кухню за ватой. Йорг опять тоскливо думает о витальности. Возможно, фетишизм и некрофилия — это лишь частные случаи избытка любви. — Прости, придётся потерпеть, — запустив руку в живот по запястье и убедившись, что внутри медведя теперь тоже сухо, Макс начинает заполнять пустоту свежей ватой. Йорг помогает, отщипывая от рулона кусочки. — А что тут у нас? — вдруг ахает Макс и выуживает погнутого пластмассового паука. Йорг молчит. Да, с такой дрянью вместо сердца немудрено стать убийцей. — Бедный, — глаза Макса влажно блестят. — Мы тебе поможем. Он брезгливо откладывает муляж. Вертит головой в поисках доброго сердца — но кроме Йорга ничего не находит. Вдруг его осеняет. Макс хватает из вазы на столе сразу полдюжины конфет. Две разворачивает и суёт в рот, а ещё две пихает Йоргу: — Съеф их. Нам нафо много фольги, — и зажёвывает оставшиеся. Из обёрток он скатывает доброе сердце: оно серебристое с алым, немного кривое и пахнет какао. Макс вкладывает его поглубже в разрез. — Вот так. Ёжик, ещё конфету! Её мы в животик. Ты ведь любишь трюфели, сладкий?.. «Лучше карамель», — хочет предложить Йорг, но хозяйская рука, как известно, владыка. — Он совсем не злой, — приговаривает Макс, зашивая рану коричневой шёлковой нитью. — Просто с ним плохо обращались. Он многое пережил. — И он многих пережил. — Но теперь всё изменится, — Макс роется в коробочке с пуговицами и достаёт пару чёрных, блестящих, похожих на глаза Никки. — Правда ведь, Темпельхоф? Медведь тактично молчит и не даёт обещаний. Операцию на глазах он терпит стоически. — А вообще, почему ты его так назвал? — Йорг садится ближе к огню. — Ну. «Паддингтон» — «Темпельхоф», — оскорбляется Макс подобной узости кругозора. — По-моему, звучит! Хочешь, чтобы я звал его «Вокзал Зоопарк»? Йорг смеётся и хлопает Макса по плечу: — До сих пор он больше был похож на Анхальтер. — А сейчас он как Тегель. Но для меня он всё равно Темпельхоф. Щас, — Макс уходит в спальню и вскоре возвращается с чёрным кожаным шнурком, который обычно носит вместе с ковбойкой. Повязывает его медвежонку на шею, делает симпатичный бантик с аккуратными концами. — Вот так. Больше не будешь сбегать? «Нет, не буду», — отвечает Макс сам себе хриплым голосом. — Ну и славно.***
Йорг долго бродит по улицам, чтобы остудить голову. Временами ему кажется, Макс и его препарирует как игрушку. Но это на удивление нормально. Так же нормально, как чувствовать под ладонью быстрое биение его сердца. Перед тем, как войти в подъезд, Йорг обходит дом кругом. Ни одной пожарной лестницы вдоль внешних стен. Никаких карнизов или пилястр. Впрочем, если протянуть с крыши верёвку… Он так увлекается расчётами, что снова опаздывает к одиннадцати. Останавливается на лестничной площадке, чтобы достать ключи. Сквозь дверь он слышит финальные раскаты титров «Вагины-убийцы».