Первый день рождения в Берлине

В тёмном небе над зданием Мессе с рёвом кружат вертолёты. Йоргу не по себе. На глазах у него какой-то священник насквозь пробил полицейского колом от плаката за нравственность. Наверно, это очень хорошая выставка, раз вокруг неё такой ажиотаж. Но им нужно не в Мессе. Полюбовавшись на кровавый спектакль, Вольфганг даёт отмашку водителю, и такси отвозит их куда-то на северную окраину французского сектора. Там — промзона, заснеженные пустыри и громады цехов, в темноте похожих на горы. К одному из таких они и направляются. Вольфганг осторожно, чтобы не повредить лаковые ботинки, перешагивает через гнутые куски арматуры. Он в белоснежной рубашке и чёрном пиджаке (смокинге? — Йорг не очень разбирается в подобных извратах). Холодает, из-за туч выглядывает луна. Зря они так рано отпустили такси. Хотя это же секретная вечеринка, — а жизнерадостный толстый таксист выглядел не слишком надёжным. — Он просил передать, — Вольфганг вдруг протягивает Йоргу белую пластмассовую банку. — Не знаю, что это, но не хочу чтобы меня с этим арестовали. Йорг непонимающе вертит банку в руках. Точно такая же, как Макс стащил из ванной. «Ионы железа и меди…» — Спасибо! — он улыбается. — Правда, — и кладёт в рот сразу две капсулы. Главное — Макс помнит! Вот жаль, что он не поехал… — Убери, пожалуйста, — мягко говорит Вольфганг, но с такой интонацией, что становится ясно: если Йорг мгновенно не избавится от своих пролетарских таблеток, они полетят в тьму кромешную. Так и подмывает повторить трюк Арнольда. Йорг в отчаянии начинает запихивать банку в карман куртки — не лезет; затем в передний карман джинсов. Входит с трудом, ткань натягивается и хрустит, а Вольфганг излучает волны ледяного презрения. Наконец, они подходят к высоким дверям. Там какое-то движение. Слышен противный ноющий голос: — Ну ребя-ят… Чё вы будто эти… В ответ — напряженное молчание. Две массивные фигуры стоят неподвижно, а одна, поменьше, пьяно покачивается: — Чуваки-и, ну… Чё вам стоит… Рхыа-а! «Арнольд? — Йорг вздрагивает, уколотый утратой своей исключительности. — Как он здесь…» — Ну пустите, чего вам… ик… надо? — продолжает канючить обладатель годзильих повадок. — Я могу заплатить даже… Рхыа! Вольфганг молча протягивает что-то ближайшему охраннику. Йорг ждёт короткой вспышки фонарика — но всё так же в темноте и тишине гигант отступает на шаг, отворяя им дверь. Другой в это время держит вяло брыкающегося Арнольда. «Извини... но я не могу». Пустой холл, похожий на морг, и первая инсталляция: из стены тянутся десятки рук, изогнутых и освежёванных. На крайней слева висит серый плащ. Под усталым взглядом Вольфганга Йорг стаскивает куртку и пристраивает её на ближайшую вешалку. Присматривается — какая хорошая работа, даром что пластик. А потом понимает, что это не пластик. Они заходят в сверкающий лифт. Как только зеркальная кабина начинает движение, Вольфганг разом вдруг оседает: одно плечо становится выше другого, а голова по-птичьи наклоняется. Из красивого, хотя и пидороватого, что уж, молодого человека он превращается почти в инвалида. Лучше бы Йорг смотрел на стальные двери проплывающих вниз этажей. Наверно, он задерживает удивлённый взгляд на секунду дольше, чем следовало, потому что Вольфганг переходит в нападение. Сужает прозрачно-светлые глаза и принимается сканировать противника. Йорг чувствует, как горят покрасневшие на холоде уши и начинает жать в плечах полиэстеровая рубашка. Но Вольфганг жесток. — Это закос под Уорхола? — наконец, процеживает он. — Что? — не понимает Йорг. Хотя, конечно, понимает. — Твои волосы, бедный. Они же прозрачные. — Это? А, нет. Просто такие… Я не крашу. — Зря, — Вольфганг поджимает тонкие губы. — Попытайся их как-то тонировать. Но только не в рыжий! Тебе подошёл бы сновидческий синий. — Эээ… — Твоему типу нужны чистые холодные цвета: лазурный, голубой, чёрный… «Чёрный это не цвет», — огрызается Йорг про себя. — …в крайнем случае — лиловый. И пожалуйста, не надевай больше эту рубашку, — Вольфганг трогает его за плечо и с омерзением отдёргивает пальцы. — Лучше выброси. Тёплый красный тебе совсем не идёт. Или в супермаркете, где ты подцепил этот выкидыш турецкой промышленности, его называли «терракотовым»? — Я… — Ты похож на несвежего мертвеца, знаешь? — Специально старался, — огрызается Йорг уже вслух. — А эти… штаны. Хороший мой! Мама говорила тебе, что пояс должен быть немножечко ниже… Йорг перехватывает его руку и несильно сжимает — но достаточно, чтобы широкий браслет часов впился в запястье. — …второго ребра, — спокойно заканчивает Вольфганг и вдруг выпрямляется, разом превратившись из развалины в милого щёголя. — Отпусти меня, пожалуйста, или все могут подумать будто нас что-то связывает. В эту секунду стальная дверь открывается, и Вольфганг царственно выходит из лифта. Потирая правую кисть и едва заметно прихрамывая. Первое, что видит Йорг — это крест в пересечении золотистых лучей Матово-угольные стены, тонущий во тьме потолок. Огромное распятие парит в центре зала на тонких натянутых тросах. И на нём… Йорг в первую секунду пугается — настолько живым кажется приколоченный к кресту человек. Все мышцы напряжены, голова запрокинута, из раскрытого рта вырывается беззвучный отчаянный крик. Лишь потом он замечает, что на теле местами сняты кожа и мягкие ткани — на бедре, на боку зияют красные срезы. Грудная клетка распахнута, голая нижняя челюсть скалится рядом неровных зубов… — В большинстве случаев распятые погибали от гипоксии, — светски сетует Вольфганг и отпивает из высокого бокала шампанское. Йорг вздрагивает. — А… а откуда ты знаешь? — Там написано, — Вольфганг кивает на небольшую табличку в подножии креста. — Ещё встретимся, мой Лагерфельд, — и уходит вихляющей походкой в направлении столов с закусками. Йорг осторожно оглядывается. Ещё с десяток посетителей прогуливаются вдоль стен, рассматривая экспонаты поменьше. Мужчины в смокингах, дамы в чёрных облегающих платьях (коктейльных? — агонизирует мозг). Обычные люди, не какие-нибудь упыри прокажённые. По крайней мере, издалека. Расправив плечи, Йорг тоже идёт против часовой стрелки. Таблички он не читает принципиально. Всадники на алых конях из сосудистой сетки, скелеты-картёжники, пьяницы с раскрытыми желудками… Весь мир людей в его многообразии занятий и судеб. Освежёванный врач делает массаж сердца такому же пациенту, а повар кидает собственное сердце коту. Йорг зачарованно пожирает глазами всё это великолепие жизни — не жизни. Почему-то не страшно и не противно. Он ждал вони гниения, но от тел исходит только лёгкий запах свежей пластмассы, как от новых игрушек. — Ш-шампанского? — предлагает высокий набеленный официант. Йорг рассеянно берёт с подноса бокал, отпивает — и едва не давится: — Ян?.. Тот нервно трясёт головой, и зализанная светлая прядь падает на лоб. Стиснутые губы дрожат. Йорг не знает, что и сказать. «Не вдохновляет, прости». Хороши друзья! — Как тебе… — он указывает зачем-то на ближайшую композицию: тело женщины с раскинутыми ногами; из распоротой матки выбирается уродливый младенец. Ян бросает быстрый взгляд — и тут же валится навзничь, заливая грудь шампанским. Поднос с грохотом катится по полу, женщины испуганно ахают. Йорг с удовольствием отступает и принимается изучать скелет единорога, пока двое возникших из ниоткуда служителей поднимают Яна и тащат прочь, словно тряпичную куклу. Так ему, неженке, и надо! Отказавшись от канапе в виде маленьких черепов, — cлава Богу, на этот раз официант незнакомый, — Йорг в два глотка допивает бокал. Вскоре он об этом жалеет, потому что следующие экспонаты — как раз последствия подобных излишеств. Мозг и печень хронических алкоголиков, лёгкие курильщиков, размозжённые тела жертв автоаварий... Йорг бродит между залитых алым светом тумб с препаратами. Слоноподобные ноги страдавшего ожирением, отгнившая рука морфиниста. Тектонические пласты, разводы мраморной плоти. Плохо, что здесь нет Макса — он бы точно бросился всё зарисовывать. И хорошо, что нет Арнольда. Мог бы и затеряться. Пригнувшись, Йорг пробирается под чёрным бархатным пологом. От Христа к человеку, зверю, тканям — схождение в материю словно во Ад; в таком случае, эта часть выставки посвящена клеткам. Гаметам. И​, собственно, процессу. Йорг идет вдоль расположенных кругом витрин: сплетённые навечно тела, застывшие позы. Наверно, эти люди при жизни не знали друг друга? А может, наоборот, знали — и решили остаться навсегда вместе. «Не хочешь завещать своё тело Доктору? — ржал вчера Макс, когда они шли вдвоём до остановки. — Тогда хоть после смерти у тебя будет секс». Выгнувшаяся, без кожи, «наездница». Рядом другая — обескровленная и прозрачная, сквозь остекленевшую стенку живота видно, как глубоко вошёл в неё член. На худом красивом лице застыло выражение счастья. Да они все — счастливы: лежащие, на четвереньках, в самых немыслимых комбинациях, словно скульптуры святых в горных храмах Шивы и Кали. Йорг пытается поймать себя на чувстве: шевелится внутри что-нибудь от этих образов? Но нет, не шевелится. Наверно, он таки невсамделишный некрофил. — Её звали Габи, — со светлой грустью шепчет на ухо Вольфганг, и Йорг оборачивается: — Это тоже там написано? — Нет. Пересекались, — и не понять, шутит он или всерьёз. Йорг усмехается: — А правда, что можно завещать профессору своё тело? — Давай спросим у него самого! — П-постой… — протестует Йорг шепотом, но Вольфганг уже тащит его к небольшой группе людей. Те, завидев движение, расступаются, — и Йорг оказывается лицом к лицу с господином в чёрном поношенном сюртуке и круглой шляпе. Мужчина слегка улыбается — коротко, но дружелюбно. У него очень бледные губы, и лицо всё бескровное, будто сам он уже превратился в скульптуру из плоти и пластика. «Гемофилия же, — вспоминает Йорг. — Господи, это фон Хагенс». — Профессор, молодой человек — большой поклонник вашего таланта, — разливается Вольфганг. — Его зовут… — Йорг. «Зачем ему это знать… Что я несу…» — Очень приятно, — фон Хагенс первым протягивает руку, и Йорг пожимает сухую ладонь, загрубевшую от растворителей. — Юноша — многообещающий кинематографист! — издевается Вольфганг. — Мало кто у нас с таким очарованием посвящает себя теме смерти. Йорг угрюмо молчит. Но профессор смотрит на него с интересом: — Надеюсь, он и о жизни не забывает. Зрители согласно смеются. И тогда Йорг решается. Надо же испортить всё окончательно. — Для меня большая честь увидеть ваши работы. Правда. Они потрясающие. Профессор улыбается. Мудрость и терпение сфинкса. — Спасибо. Вольфганг снова встревает, скалясь всё шире и злей: — А ещё молодой человек сам мечтает стать одной из ваших работ, не так ли? Йорг молчит. Он же это не всерьёз… Фон Хагенс окидывает его быстрым взглядом, на этот раз профессионально-холодным. Отмечает рост (и окрас, подсказывает уязвлённая гордость), задерживается на оттопыренном кармане джинсов. — Полагаю, это будет актуально ещё очень нескоро. Впрочем, у меня есть пара идей. Для заключения договора обратитесь в Институт пластинации. — Обязательно, — заверяет Йорг. — А пока — наслаждайтесь жизнью, — профессор подносит два пальца к полям шляпы. Вольфганг дергает Йорга за рубашку между лопаток и сипло суфлирует: — Пошли. Но Йорг сам отступает — и так слишком много. Больше, чем можно было мечтать. Он говорил с ним. С самим профессором. Ему пожал руку Доктор Смерть. Фон Хагенс степенно минует их, в окружении девушек, наверняка желающих пополнить последнюю секцию. — Поздравля-яю, — тянет Вольфганг и вкладывает Йоргу в руку, так и застывшую после рукопожатия, очередной бокал. Йорг мычит слова благодарности: как-то всё чересчур, нереально, немыслимо. Голова идёт кругом. Под издевательским взглядом Вольфганга он сворачивает в туалетную комнату. Ряд чёрных писсуаров и три белоснежных кабинки. Напоминает музей; впрочем, здесь экспонатов нет. Йорг чокается с зеркалом и залпом выпивает шампанское. Он уже отряхивает влагу с вымытых рук, когда слышит очень странные звуки. Кто-то шмыгает носом, а потом капли бьют об кафельный пол. Йорг замирает и оглядывается. Под дверцей самой дальней кабинки что-то темнеет. Но он мог бы поклясться, что все три были пусты! Йорг подходит ближе и приседает на корточки. Пара остроносых ботинок нервно топчутся в кровавой луже. — Ди-ирк. Хлюп. Шлёп, шлёп. — Я знаю, это ты. Эй! В ту же секунду дверь резко распахивается, едва не приложив его по лицу. Дирк цепко хватает за рукав и втаскивает Йорга в кабинку. — Он ещё здесь?! — Кто? — Он! — испуганно шепчет Дирк. — Да он же!!! — Не знаю, ты про кого вообще? — Наверно, ушёл, — Дирк немного успокаивается и, послюнив палец, начинает стирать с лица бурые потёки. Одет он откровенно дурацки: в виниловые тесные брюки, чёрную майку из сетки и любимые кожаные ботинки. Сейчас — все в засохшей и свежей крови. Зелёные глаза лихорадочно блестят и подведены так густо, что Дирк напоминает очень развратного енота. В этот момент в одном из кранов что-то щёлкает. — Так он здесь?!! — шёпотом вскрикивает Дирк и залезает с ногами на унитаз. — Нет, нет, — Йорг мотает головой. — Тогда забей. Понимаешь, — Дирк жестом просит его наклониться поближе. — Нашёл одного, который согласился помочь… ну, провести. Не бесплатно, естественно. — В смысле?.. — Ой, а сам-то ты как здесь оказался? — ухмыляется Дирк красным ртом. — Ну так вот. Немного у нас не заладилось… Йорг даже не отпирается. Страшная мысль ворвалась в голову и бьётся пойманной птицей. — Посмотрел бы я как ты справился с таким агрегатом… Слышишь?!! — Дирк хватается за трубу и застывает. И вправду, кто-то заходит в туалет. Открывает кран и, судя по звуку, тщательно моет руки. — Это он, — стонет Дирк. — Он вернулся… Йорг осторожно приотворяет дверь. Кто там у раковин, не разобрать. — Он сказал, что так просто меня не оставит… — с упоением страдает Дирк. — Ща, — Йорг вываливается из кабинки. Покачиваясь, идёт к выходу. И натыкается на Вольфганга. Тот с хирургической тщательностью вытирает тонкие изящные пальцы бумажным полотенцем. Кособоко осевший, как всегда в отсутствии достойных свидетелей. Браслет часов на правой руке съехал выше чем надо, и Йорг замечает на запястье грубый широкий шрам. Поперёк вен. Наверно, он опять глазеет слишком долго, потому что Вольфганг едва слышно вздыхает и поясняет: — Случайно поздоровался с Дидрихом Дидрихсеном. — Ааа. — Интересно, он напишет о выставке в своём убогом журнале? Представляешь, между рекламой «Мальборо» и концертом Мадонны… Йорг хрипло выпаливает: — Я теперь тебе должен. Вольфганг преувеличенно поднимает левую бровь. И молчит, — а Йорг быстро, пока ещё не слишком страшно, продолжает: — Что мне сделать? Скажи. — А я надеялся, ты умеешь пить как большой, — Вольфганг берёт его за подбородок холодной рукой. — Что же мне попросить?.. Он выдерживает театральную паузу. — Можешь выкинуть потом свою ужасную тряпку. Этим ты сделаешь подарок миру и лично мне. Из дальней кабинки доносится злое сопение Дирка. — Такой честный. Ах, — Вольфганг треплет Йорга по щеке. И разом выпрямившись, будто вправив суставы, упархивает. Йорг ещё с полминуты стоит глядя на своё отражение в широком зеркале. Алые пятна на скулах, как всегда от спиртного; взгляд загнанного в тупик грызуна… А потом негромко смеётся и выходит, чуть не столкнувшись с редактором SPEX в заляпанных кровью брюках.

***

Какая-то женщина со светлыми волосами до плеч следует за ним по пятам. Йорг не видит лица — слишком боязно пока обернуться, но в каждой витрине замечает размытые контуры. Чёрное платье, нежный, узкий овал и белокурые пряди. Всегда за левым плечом. Она, наверно, красивая. И она одна. И... нет, нет, неважно. Лучше подумать, например, о том, как профессор добывает трупы для пластинации. Хотя бы в теории. Не все же себя завещали перед самоубийством? В новостях говорили, он использует тела казнённых преступников. Выкупает их оптом в Китае. Отец хмыкнул: небось, и сам если надо может почикать. Отловит какого бродягу... и эт самое. Ишь, глаза злобные! И Йорг злобными глазами сверлит тонкую, призрачную фигуру. От женщины пахнет ладаном и чем-то химически-горьким. Он даже чувствует тепло её тела. Всё ближе и ближе. Главное — не оборачиваться. В густом рубиновом сумраке на стёклах поблёскивают препараты лимфы и крови, вирусы неизлечимых болезней и микробы-мутанты. Йорг старательно рассматривает колонию синегнойной палочки, когда рядом снова появляется Вольфганг, бледный и чуть опьяневший. Он улыбается, на удивление беззлобно: — Кстати, ты сегодня неплохо держался. Я думал, на колени повалишься. Или автограф станешь просить. — Ну, я не настолько... фанат, — хмыкает Йорг. — Хотя было бы здорово. «Макс точно б тогда обзавидовался, что не пошёл!» Вольфганг запускает руку в нагрудный карман и жестом фокусника извлекает чёрный прямоугольник картона. — Лови. Ты же, по слухам, у нас фетишист. Йорг не успевает возмутиться — опять Макс нарассказывал бог знает чего, вовсе он не извращенец какой, просто любит фигурки… и программки… и комиксы… Но тут он видит на билете блестящий продавленный росчерк. Чёрным по чёрному. Роспись Доктора Смерть. — Ты взял для меня автограф?! — Как видишь, — мурлыкает Вольфганг. — Профессор как раз уезжал… У Йорга слабеют колени. Он горячо трясёт руку Вольфганга: — Спасибо! Чёрт. Ты… Спасибо!!! — Не думай только, пожалуйста, что ты какой-нибудь исключительный. Потому что мне он расписался на этом, — Вольфганг не без труда выуживает из кармана брюк детскую берцовую кость. Билет бархатистый на ощупь, с тиснением, и Йорг в восторге гладит пальцем объёмные буквы: «Проф. Г.Г. фон Хагенс». Ниже — телефон. Видимо, для заявок на пластинацию. Будет что показать друзьям… А потом вспоминает, что показывать это некому. Это же «не вдохновляет». Это не интересно. Он же «трупоёб», «извращуга», — только посмеяться, и всё. Тоже мне, друзья, так и норовят обойти. Хорошо, Макс хотя бы не предал. Один-единственный. Да! Йорг поднимает взгляд, но Вольфганга уже нет. Оборачивается — но и женщина куда-то ушла. Лишь седой скелетоподобный господин с цилиндром подмышкой смотрит на него со смесью брезгливости и любопытства, — тоже, наверно, дивится окрасу. Вздохнув, Йорг отправляется по лабиринту меж стендов на поиск столов с закусками. Надо протрезветь хоть немного, прежде чем возвращаться с «ночёвки у Дирка». Белые скатерти светятся в лиловом неоне, и Йорг едва может сдержать возглас восторга и страха. На длинных серебряных подносах среди льда лежат полупрозрачные девы с фиолетовыми губами, а на них — угощения, выловленные из северных морей: блестящий чешуею лосось, актинии из розовой мякоти сёмги… Йорг проходит чуть дальше. Другой стол, в тёплом красном, сервирован жареным мясом и тёмными гроздьями винограда — на теле женщины с алым ртом и чёрными волосами. Ещё дальше сыры, фрукты, вина… Гости разбирают угощение прямо руками. Йорг, поборов стеснительность, тоже приближается к одной из ундин и снимает с её груди тарталетку с икрой. Это последняя — и двое рослых безликих слуг тут же убирают поднос. Вопреки ожиданию, не отдаёт ни тленом, ни пластиком. Свежайший сливочный сыр тает во рту, а Йорг невольно прислушивается к разговору двух пожилых дам в чёрных шелках, наконец-то — похожих на вампирских графинь: — Профессор выглядел нездоровым. — Просто устал. — Да. Этот ажиотаж… — Представляешь, когда мы приехали, какой-то ребёнок бился о двери. — Это становится тревожным. — Раздражающим, я бы сказала… — О, что тут у нас? Два служителя вносят новое блюдо взамен опустевшего. Там — бледное тело юноши в узорах из чёрной икры и оливок. Голова увенчана короной из базилика. Глаза прикрыты, густые ресницы темнеют на тронутом инеем лице, и кажется будто он лишь на минуту уснул. — Рискнёшь? — «графиня» трогает подругу за локоть. Та наклоняется и длинным языком слизывает икру с груди юноши от левого соска до ключицы. — Мм, недостаточно охлаждено. — Жаль, — вздыхает первая. — Но выглядит и вправду неплохо. Они удаляются, сетуя на нерадивость — наверняка это всё беглые осси. Говорят, их набрали в подмастерья из-за дешевизны. Раньше такого не было! Йорг как раз доел сыр, и у него остался суховатый кусочек вафли. Он набирает со впалого живота немного икры. Вдруг под черным крупитчатым слоем он видит знакомые шрамы. Поднимает взгляд на лицо. Макс одними глазами делает ему отчаянные знаки: «Ни слова! Молчи! Или я тебя лично запластифицирую!» Йорг кивает. И зачерпывает ещё икры.