***
Только на улице Вольфганг даёт волю злости: — Зачем ты полез через Стену? А? Может, хоть мне объяснишь? Макс лишь молча улыбается. Не слишком-то виновато. Потом поднимает взгляд наверх, к июньскому звёздному небу. Наматывает тёмный локон на палец и очень романтично вздыхает. Вольфганг продолжает дедукцию: — Это что, какая-то… акция? Хэппенинг? В память о перебежчиках? — Нет. Срал я на них. — Радикально. Тогда — против перебежчиков?.. — Тоже нет. Ты всё равно не поймёшь. Макс выглядит удивительно здоровым и бодрым для того, кто бился головой об решётку, надкусил вену и залил кровью всю камеру. — Томас. Посмотри на меня. — Не смей называть меня этим именем! — орёт Макс, крысино ощерившись. В ближайшем доме загорается пара окон. Вольфганг мгновение любуется, а потом чеканит, стараясь повторить ледяные интонации матери: — Томас Мюллер! Сейчас, молодой человек, мы поедем ко мне домой… — Ве-е!!! — …где за чаем с конфетами вы всё мне расскажете. — Ве-е… а конфеты какие? — С ореховым кремом, — улыбается Вольфганг. — Твои любимые. — Тогда можно, — соглашается Макс и припускает в направлении эс-бана. Вольфганг с усилием ковыляет, пытаясь не отставать. Надо было сразу вызвать такси. Хорошо, что в темноте не видно слёз.***
В прихожей Макс вальяжно снимает косуху, как стриптизёрша — боа. Тянет лебединую шею, вертится, пытаясь попасть брату на глаза. Вольфганг нехотя поддаётся: — Что-то случилось? Вместо ответа Макс испуганно прикрывает шею рукой. Пальцы, впрочем, при этом широко растопыривает. — У тебя горло болит? — Нет. Не… не смотри, — просит Макс, подходя ближе к лампе, чтобы Вольфганг лучше видел лиловые отметины. — Сам нащипал или тебе помогли? Макс нагоняет на лицо глубокую скорбь. — Их было пятеро. Я ничего не мог сделать. — Гусей?.. — Вольф! — обиженно кричит Макс. — Меня почти изнасиловали! — Ага. А чего «почти»? — Вольфганг проходит на кухню. — Надо было совсем. В прошлый раз, когда Макс выдавал царапку от бритвы за след удара ножом, было хоть немного похоже. Только маньяк, конечно, попался тогда специфичный — порезал и отпустил. Все бы так. Вольфганг ставит на плиту чайник, оборачивается — и чуть не падает, натолкнувшись на Макса. Тот неслышно подошёл вплотную, крайне обиженный. — Эй? — Я думал, тебе не всё равно, что со мной. Раз ты позвал меня. — Мне было просто интересно узнать, зачем ты полез через Стену, — смеётся Вольфганг и тянется к буфету за сахаром. Макс молчит. Губы немного дрожат. То ли от сдерживаемой улыбки, то ли от плача. — И да, Макси, засосы обычно выглядят чуть-чуть по-другому. — А как? — шепчет Макс, и вдруг в глазах его мелькает что-то безумное, звёздное — будто раскрылись два светлых цветка. Он обвивает Вольфганга руками за шею и целует в губы — горячо, крепко. — Эй, Макс! — Вольфганг с усилием высвобождается. — Нам не стоит… — Стоит, — шепчет Макс и снова виснет на нём. Потеряв равновесие, Вольфганг задевает рукой подставку для салфеток, та падает на пол. Вольфганг инстинктивно делает шаг от стола, и Макс этим пользуется — увлекает его к дверям, и дальше по коридору. Это похоже на танец. Вольфганг плавится от странного чувства, что сейчас, с ним — не брат. Всё другое: руки, губы, даже запах; слишком сильно, слишком напористо, — и он позволяет вести себя. Так, сцепившись, они дотанцовывают до спальни. Макс толкает его на кровать и мгновенно седлает. Тянется к ремню, — но Вольфганг перехватывает его руку. — Так ты хочешь узнать? — шепчет Макс. — Я скажу тебе. Может быть, — он расстёгивает свои драные джинсы и ложится на спину, снова тянет Вольфганга на себя. Вольфганг делает то, что ему кажется ловким ходом — секунду нависает над Максом, а потом перекатывается дальше, благо кровать позволяет. Трёхспальная — осталась от прошлых хозяев, и известно, какими словами Макс её величает. — Начерта тебе такой траходром? — ржал он, когда в первый раз пришёл в берлинскую квартиру брата. — У тебя что, оргии с обществом инвалидов? Сейчас Макс снова сверху: обхватив лицо брата ладонями, целует — в глаза, в щеки, в губы, как в детстве отчаянно. Вольфганг гладит его по плечам, содрогаясь от чувства, что неправильно это, и лучше сейчас встать, зажечь свет… Его спасает свисток закипевшего чайника. — Извини, — Вольфганг мягко отстраняется. Но Макс не хочет отпускать, и приходится с силой отпихивать его, как заигравшегося кота. — Мне выключить надо… Соседи сейчас придут, ночь уже! — Ве-е. Выходя из комнаты, Вольфганг щёлкает выключателем. В спину ему летят недовольные вопли ослеплённого Макса. На кухне Вольфганг плещет в лицо холодной водой из-под крана — хотя хочется сунуть всю голову под струю. Он заваривает чай — с бергамотом, любимый. Достаёт пару кружек, пресловутые конфеты. — Макс, ты с сахаром или… — Вольфганг заглядывает в комнату. Брат сидит на кровати и рассматривает на просвет пулемётную ленту презервативов. Молодец, раскулачил запасы. — Тебе надо, кстати? Бери сколько хочешь. Макс мгновение смотрит на него, а потом отрывает два. И закусывает уголок. — Ифи фюда, — несмотря на вынужденный дефект дикции, звучит довольно порочно. Вольфганг мотает головой. — Нет, Макс. Мы не будем. — Пофему?! — Мы не должны. — Поф… почему не должны? — Макс, как ворона, теряет добычу. — Параграф 175, помнишь? — улыбается Вольфганг. — Ты ж меня при случае засудишь. По лицу брата скользит быстрая тень — Макс явно запоминает идею. — Так что — ни-ни, пока тебе нет восемнадцати, — подытоживает Вольфганг. «А до того времени, надеюсь, эта блажь и вовсе пройдет». — Но я хочу тебя! — Бывает. Сочувствую. — Во-ольф! — тянет Макс. — Ты не понимаешь? — Понимаю. Давай подождём… эээ… семь месяцев и десять дней, а там видно будет. «Либо калиф умрёт, либо осёл… Господи, что я несу». — И тогда мы с тобой будем трахаться. Как кролики, — гордо суммирует Макс. — Каждый день. Вольфганг молчит. — И мы кинем монетку, кто будет сверху. — Иди чай пить. — И я наверняка выиграю. И ты станешь моим анальным рабом! Вольфганг берёт с полки плетёный шар из лозы и запускает Максу в лицо. Брат ловко уклоняется и не остаётся в долгу — швыряет в Вольфганга одной из подушек. — Чай… остынет… — Вольфганг улыбается, пригибаясь от второй. — Макс! Тот со смехом кидается к нему на шею. — Ты опять?.. — Но обнять-то тебя я могу. — Пока мама не видит. И братья смеются.***
Вольфганг вызывает такси: всё-таки, ходить ночью по Кройцбергу небезопасно. А то мало ли: пять насильников, маньяки-убийцы… Макс, напоенный чаем, с мешочком конфет и портупеей кондомов, удивительно благодушен. Денежка на такси — в кулачке, ну чисто как в детстве пошёл за молоком (только в этот раз всё не закончится прочёсыванием леса с собаками). Он даже безропотно согласился ехать к Никки. Хотя про попадание в полицию так и не рассказал. Ну и пусть. Братья выходят из дома в предутренних сумерках. Улица абсолютно пуста, ни души. Лёгкий ветерок колышет листву, в парке поёт одинокая ранняя птица. Вдалеке светлеет Стена. Она пересекает Вальдемарштрассе, вдаваясь углом в американский сектор. Вольфганг думает, что давненько не видел патрульных. Видимо, так везёт только брату. — Прогуляемся? — Макс кивает куда-то на восток. — Давай не будем уходить далеко. Такси сейчас приедет. — Да не ссы, не пропустим, — Макс суёт конфеты в карман, а ленту — под куртку, и беспечно направляется в сторону бетонной громады. Вольфганг, вздохнув, ковыляет за ним. — …И они говорят, типа, нельзя её перелезть. Фе! — Кто говорит? — ёжится Вольфганг. — Все. Смотри, — Макс, разбежавшись, прыгает, отталкивается ногой от бетона и почти достаёт — но мазнув руками по круглому краю, с грохотом падает на землю. Вольфганг склоняется над ним: — Ты живой? — Да! — хрипит Макс. — Щас всё получится. Он отряхивается и снова берёт разбег. Спустя пять минут и дюжину звучных шлепков родного тела о железобетон Вольфганг не выдерживает. — Тебя подсадить? — Давай! — глаза Макса сверкают. — А такси-то?.. — Ещё не пришло, — Вольфганг сцепляет пальцы в замок. — Вот так… Они балансируют, как акробаты — всё равно получается низко, но так Макс хотя бы не бьётся. — Я держу. — Ага. — Встань мне на плечи, — командует Вольфганг. — Сейчас, — Макс опирается коленом, ставит ступню… Вдалеке слышен шум мотора. И он приближается. — Вольф, там… Чёрт! — Макс выпрямился в полный рост и с восторгом и ужасом смотрит через границу. — Что? — Там… лучше сам посмотри! Ну ничего себе! — Да что там такое?.. Внезапно всё озаряется ярким, безжалостным светом. Мотор затихает, и из подъехавшего джипа высыпают накачанные, как на подбор чернокожие Джонсы. — Двести восемьдесят седьмая военно-полицейская рота Армии Соединённых Штатов в Берлине! Вы нарушили границу американского сектора! Проследуйте с нами. Вольфганг обречённо озирается. О, нет. — Привет, угольки! — машет Макс. И, закинув ногу, перемахивает через Стену.