***
Когда стрелка спидометра заходит за двести, Вольфгангу вдруг делается очень легко. Больше нет притяжения и тупой силы, вжимавшей его тело в обивку. Да и тела как будто бы нет. Он отщелкивает ремень безопасности. Огоньки деревень растворились в густой темноте, и дорога пуста, только проносятся со свистом столбы. Вольфганг счастливо выдыхает. Бойс косится на него и улыбается уголком рта. Одобрительно. И он продолжает улыбаться, когда Вольфганг расстегивает ремень его брюк и наклоняется к ширинке.***
Сначала Йорг зажимает глаза кулаками и чувствует только движение: круговой разворот, заминка на светофоре, — а потом они несутся, набирая скорость, и ветер бьет по коже, жестко и сухо. — Смотри, какая красота! — кричит Макс, и Йорг наконец открывает глаза. Они на Курфюрстендамм. Над головой огромное ярко-синее небо — словно река, вырвавшаяся из узкого русла, а впереди темнеет обломанный шпиль церкви кайзера Вильгельма. — Его как будто Годзилла погрызла! — восхищается Макс, и Йорг согласно кивает. Хотя Годзилла — это всё равно «он». Обгоняя двухэтажные автобусы с туристами, они мчатся на запад, туда, где тусклеет у горизонта голубая полоска. Йоргу кажется, вот-вот взвизгнут сирены, полицейские машины рванутся в погоню — но нет. Единственный постовой, мимо которого они проезжают, вытягивается в струнку и отдает честь. Макс царственно кивает, и фуражка съезжает ему на нос.***
Вольфганг берет неглубоко: языком обводит головку, щекочет — а потом, обхватив ствол ладонью, осторожно касается зубами. Да, он любит шутить. Бойс слегка напрягается — но скорости не сбавляет, и Вольфганг, улыбнувшись, принимает его уже по-настоящему, до горла, убрав зубы… По крайней мере, он на это надеется. У него самого до боли стоит. Прервавшись на секунду, чтобы поглубже вдохнуть, он трогает влажное пятно смазки на своих лучших брюках — но это неважно, абсолютно неважно. И Вольфганг впускает в себя своё божество. Перед тем как нырнуть под руль, краем глаза он видит табличку «Впереди дорожные работы».***
Вот уже нет автобусов, машины встречаются реже, а те, что есть, уважительно их пропускают. Ну, большинство. Иногда Макс гудит в писклявый клаксон — просто так, звук очень прикольный; потом находит радио и включает на полную громкость. Ритмичные басы бьют почему-то в грудь изнутри и вызывают ощущение аритмии. — И здесь эта песня бесячая! — ржёт Макс и тут же подхватывает: — У окружной до-ро-ги! На самой границе, там где Сте-на! Подпевай! Есть одна психбольница! Куда прёшь из правого ряда! …Она не видна! Эй, эй, эй… Подпевай давай! И Йорг подпевает. Хотя папа и говорил, что рот ему лучше не раскрывать, а то все окрестные собаки перепугаются… Но сейчас здесь нет ни папы, ни даже собак, и поэтому Йорг орёт вместе с Максом: — Эй, эй, эй, высоко на пьедестале! Потом я упал! Потом я упал!..***
Вольфганг давится, мычит полным ртом — полным горлом, задыхаясь и вздрагивая, насаживается раз за разом. Цепляется за обивку, за ногу Бойса — чтобы глубже — ближе — быть в эти последние мгновения. Бойс запускает ему руку в волосы, и это как раз та степень жестокости, презрения и нежности, которая… Ещё немного, совсем, и тогда… Вольфганг бьёт себя раскрытой ладонью, трется о сидение, чувствуя, как сейчас… почти… Бойс глухо коротко стонет, и Вольфганг глотает и кашляет, и снова глотает; из носа тоже течёт, в две струи, невозможно вдохнуть, и он выпускает член изо рта, удивившись внезапной пустоте в горле. В этот момент Бойс с силой дергает его вверх за волосы. Вольфганг видит изумленные лица дорожных рабочих. А потом машина резко забирает в сторону и катится в темноту вниз по насыпи.***
Мимо послевоенных стеклянных громад и бюргерских домиков, мимо пустырей и заборов — за исчезающим светом; Йоргу кажется, времени больше не существует, остались лишь скорость и биение сердца. — Хочешь встать? — кричит Макс. — Что? В смысле выйти? — Нет, здесь. Я поеду медленней, — и, видя, что Йорг никак не поймет: — Ну, типа ты серфер. Эта мысль кажется Йоргу очень и очень заманчивой. Макс и вправду сбавляет скорость, и Йорг подтягивает колени к груди — а потом, примерившись, встает во весь рост, упершись одной ногой в стык сидения и спинки, а другой — в приборную панель. Ветер свистит в ушах, треплет волосы, и Йорг чувствует, что его футболка была мокрой от пота. — Круто? Круто же, да? — глаза у Макса горят. — А теперь дай пятюню. Они уже в Далеме — справа темная громада леса, кое-где между деревьев горят оранжевым светом коттеджи, похожие на игрушечные фонари. Трасса пуста. Но вдруг раздается мерзкое тарахтение мотора, и их обгоняет мопед — видимо, вырулил сбоку с какой-нибудь подъездной мелкой дорожки. — Я не буду тут гонки устраивать, — успокаивает Макс — а в следующую секунду мопед, вильнув, оказывается прямо перед ними. Водитель показывает средний палец. — Думаешь, ты здесь самый панк? — фыркает Макс и протяжно сигналит. Владелец мопеда показывает ему факи с обеих рук. — Ах так? Ну, держись, — цедит Макс. — И ты, Ёж, тоже держись. Йорг едва успевает убрать ногу с панели — и валится на заднее сидение. Приходится вцепиться в ремни, чтобы не сдуло. Закусив губу и вдавив педаль газа, Макс преследует позера по пятам: гонит, как гепард глупую антилопу, почти настигает, бьет бампером в заднее колесо и медленно оттесняет к самому краю, пока наконец не выталкивает в кювет — канаву с черной водой и крикливыми лягушками. А потом, издав радостный крик, пропускает поворот и вылетает с трассы на узкую лесную дорогу.***
Они лежат на мягкой прохладной траве и с интересом наблюдают, как догорает порше. И фермерский сарай, в который он врезался. Рука Бойса у Вольфганга под головой, другая обнимает его, и Вольфганг абсолютно, решительно счастлив. Молчаливые обнимашки — это как раз то, что нужно после самого лучшего в его жизни оргазма. Прибывшая полиция тоже немного любуется, прежде чем арестовать их. Желто-красный столп в черном небе — будто некий бог библейского пошиба. На все вопросы Бойс лукаво молчит; Вольфганг говорит, что это был перфоманс. В Париж их везут почему-то в разных машинах. Вольфганг жалеет лишь об одном: что не успел попросить у Бойса автограф.***
— А где мы теперь? — Йорг чешет голову. В волосах налипла паутина, а шею сзади кто-то кусает (и это не Макс). — Наверное, в Грюневальде, — отзывается тот и наконец-то включает фонарик. — Во, так… Ща. Макс обводит лучом заросли орешника и заявляет, уже с полной уверенностью: — Да, это Грюневальд! — и оба громко ржут, распугивая летучих мышей. Лимузин с пустым бензобаком пришлось оставить на развилке двух одинаковых узких дорожек. Они выбрали левую. Видимо, зря. Вскоре она превращается в заросшую пешеходную тропку. Лес вокруг с каждой минутой лишь темнее и глуше. Йорг смеётся: — Главное — не выйти на кладбище домашних животных. — По-моему, мы там и есть, — Макс указывает лучом в сторону. Между деревьев светлеют воткнутые в землю щепки-надгробия. — Или это другое… Йорг не знает. Если честно, ему уже не по себе. Опьянение проходит, и страх постепенно заполняет грудь мерзким холодом. Максу-то всё нипочем: как и в первый раз в этом лесу, в марте, он тихонько напевает под нос и бодро шагает по тропке. Будто знает, куда. Как в марте... — Я вот думаю, — Йорг вздыхает и продолжает с усилием. — О ней. — Медсестре-некрофилке? Или о ком? Я немного путаюсь в твоих дамах, прости. — Да. Интересно, как она там. Наверно, в тюрьме сейчас… — А по-моему, тебе вовсе не интересно, — отрезает Макс. — И ты сам был рад её слить. Разве нет? — Твоя правда. Реально, было бы не всё равно — давно оббегал бы все суды, все тюрьмы при психбольницах. А так… Была ли она вообще? Йорг вспоминает: тонкие сильные руки, горький запах ладана. Только лицо почему-то в памяти вызвать не может. — Извини, — вдруг говорит Макс. — Грубо вышло. Просто меня ломает каждый раз, когда думаю, ну… — он неопределенно взмахивает фонарем. Сверху с громким уханьем срывается филин. — Ничего, — Йорг торопливо касается его руки. — Кстати, а у тебя были... Ну, это. Подружки? Макс горделиво хохочет: — Да мы с Арнольдом в Вольфсбурге под конец стали реально рок-звездами! Девки в очередь выстраивались… за автографами. Когда мы играли, они пол заливали! Слезами. Вот. — А так чтобы одна? Твоя девушка? — не унимается Йорг. Макс отвечает не сразу. — Да. Она не захотела ехать. — Прости. С минуту они молчат. Холодает, и Йорг жалеет, что не прихватил сегодня из дома куртку. Вокруг темнота — но внезапно вдалеке блестит что-то желтое. Волчьи глаза! — К-как ты думаешь, а вдруг мы не выйдем отсюда? — волнуется Йорг. — Куда денемся? В этом городе нельзя потеряться! Если что, рано или поздно мы наткнемся на Стену. Пойдем вдоль неё, — широко лыбится Макс, и Йорг выдыхает: и вправду, глупости он говорит. Но глаза впереди немного нервируют. Правый так даже подмигивает. — А… а давай песню какую-нибудь споем. — Песню? — удивляется Макс. — Ну, хорошо. Можно гимн вольфсбургского футбольного клуба, — и начинает: — У-уу меня огромный член! — Что?.. — Это песня уже! Ты подхватывай. — У меня огромный член, — не очень уверенно повторяет Йорг. — Он свисает до колен! — Он свисает до колен!.. Глаза впереди вспыхивают ярче — и гаснут.***
Вольфганг с наслаждением вытягивается на узкой кровати. Тень от решетки красиво падает на пол. Всё тело немного ломит и потряхивает от шока. И постепенно приходит понимание того, что случилось. Когда его привезли в участок, врач с холодными пальцами посветила Вольфгангу фонариком в глаз и больно стукнула в колено резиновым молотком. После чего заявила, что у него нет даже малейшего «commotion cérébrale» и ушла, утробно смеясь. Вольфганга определили во вторую от конца коридора камеру, скорее напоминавшую клетку. Бойса он больше не видел. И такое чувство, что не увидит уже никогда. Но это неважно.***
— Ты слышишь? — Йорг тревожно останавливается. — Ско-ольких я переебал. Что?.. — Там… Этот звук, — Йорг указывает вперед. — Будто крики. — Учитывая, что Ян и Дирк сейчас в Гамбурге… Но Йоргу совсем не смешно. — Ну послушай. Шуршат листья, гулко ухают совы. На земле попискивают какие-то грызуны. И вдруг в ночном многоголосье и вправду раздается странный блеющий звук. Истошный, нечеловеческий. Будто кого-то пытают. — Ура! — Макс даже подскакивает. — Ёжик, мы спасены. — Ты чего?! — Это ферма! Там люди, — и Макс припускает вперед. Йорг неохотно следует за ним. Деревья всё реже, и вот уже впереди светлеет проем — лилово-синее небо, усеянное мелкими звездами, а ещё дальше… — Это река! Ёж, мы вышли на Хафель! — кричит Макс. — Зашибись. Йорг зачарованно смотрит на беспокойную блестящую гладь. Неужели они теперь на самой границе? Где-то на другом берегу — другая страна… По крутому откосу они спускаются на пустой пляж. Звезды отражаются в воде белыми дрожащими пятнами. Песчаная полоса тянется, насколько хватает глаз, в обе стороны. Вдалеке по правую руку темнеет пристань, выше на берегу примостилась пара домов. — Искупаемся? — Макс выключает фонарик и прячет в карман. — Не, — Йорг улыбается. — Холодно. — Ну, как хочешь, мерзляк. Макс проходит немного вдоль кромки воды, смешно поворачивая пятки в песке — как вдруг раздаётся опять этот страшный, сковывающий душу звук. Будто крик Сатаны, призывающего на шабаш. И раздается он со стороны пристани.***
Николаус просыпается оттого, что медведь пытается открыть форточку — раз за разом подпрыгивает и виснет на ручке. Вот же беспокойник! — Так, — Николаус встает и ловит его, прижимает к себе. — Спи уже! Если ты всё о том же… у Макса с Йоргом всё хорошо. Хватит. Спи. Он закутывает Темпельхофа в свой домашний халат и укладывает под одеяло. Медвежонок тревожно, обреченно скулит. Николаус тоже сейчас заскулит.***
— Приколись какие глаза… — шепчет Макс. — Они жёлтые. Зрачки как у демонов... Коза напротив него поводит рогатой башкой и издает очередной страшный вопль. Наверно, загончик забран сеткой в человеческий рост исключительно для того, чтобы уберечь мир от этого монстра. — Они горизонтальные… — Макс, может пойдем уже? — Йорг притопывает, пытаясь согреться. — Да, сейчас… Ты иди, а я догоню, — говорит Макс и зачем-то расстегивает свои шорты.***
Вольфганг слышит сквозь сон, как лязгает дверь ближней камеры. Тот, кого привели, молчит, не ругается и не пытается вырваться. В тихих, но твердых шагах Вольфганг узнает его. Бойса. И — скорее, пока не проснулся толком и смелый — Вольфганг нашаривает в кармане пиджака среди мусора и золотинок какой-то листочек твердой, глянцевитой бумаги. В темноте ногтем продавливает свой номер телефона в Берлине. А потом, когда стихают шаги полицейского, просовывает руку меж прутьев в коридор и насколько получается — в соседнюю камеру. Невидимые пальцы тут же забирают бумажку. И всё — в абсолютном молчании.***
— Что ты сделал с животным? — орёт жирный фермер в полосатом халате и потрясает двустволкой. — Отвечай! Но Максу не до того. Взбешенная коза несется за ним словно древняя фурия, по кругу — или, вернее, квадрату. На песке уже образовалась небольшая канавка. Это напоминает бейсбол, корриду и римские бега одновременно. Хозяин и Йорг — в роли зрителей, наблюдают с пригорка и с пристани соответственно. — Ты зачем её злил, парень? — сокрушается фермер. — Жить надоело? — Я проверить хотел! Кое-что, — Макс дергает молнию, но ширинку заело. — Ай! Вдруг коза, замерев, бьет копытом песок — а потом издает свой коронный дьявольский вопль и устремляется к Йоргу. — Чёрт! Горящие жёлтым глаза приближаются, страшные рога метят прямо в живот… Йорг, спотыкаясь, бежит к краю пристани и не глядя прыгает вниз. Что-то больно бьет в колени; в следующий миг на головой проносится мохнатая туша и падает в воду, окатив его брызгами. Йорг смаргивает слезы — он в лодке, левое колено до мяса ободрано о скамью. — Беее! — кричит Сатана. — Па-аберегись! — кричит Макс и приземляется рядом с Йоргом, так что лодка зачерпывает правым бортом. — Да что ж вы творите?! — Беее! — коза активно барахтается и очень быстро сокращает расстояние. — Мы потом вам вернем, — обещает Макс и начинает разматывать канат. — Отдать швартовы! Йорг изо всех сил отталкивается руками от склизкой деревянной сваи, Макс включает мотор, и под бессильные вопли фермера они плывут по течению на север. Домой.