I
Когда Кирилл выходит из подъезда, он тут же подмечает огромный грузовик, стоящий прямо около склона. Из него выгружают предметы обихода трое мужчин за сорок, а рядом с ними стоит Даня, скрестив руки на груди, наблюдая за работой. Анатольев поджигает сигарету, отходит в сторону, но не остаётся незамеченным. — Кирюша! — Данино обращение, несмотря на всю слащавость, абсолютно не бесило, а наоборот селило в сердечке приторно-сладкое облачко надежды. Данечка подходит очень близко, изредка поглядывая на рабочих, но всё ещё вглядываясь в душу Кирилла. — Ты здесь живёшь? А я вот переезжаю, как можно заметить, — если откинуть в сторону всю эту детскую навязчивую наивность, Даня очень милый, он лучезарно улыбается, похлопывает по плечу, и тут же засовывает покрасневшие ручки в карманы тоненького пальтишка. — В сто пятнадцатой. Я сегодня планировал заказать ужин, ну, отметить, если хочешь, приходи, я отказов не приму! Кирилл смотрит на него, как в пустоту. Если честно, он нихуя не понял, что только что произошло, но ему льстило предложение Дани. — Я… Приду — Кирилл чеканит слова, но говорит очень быстро, чтобы Даня ничего не забыл и не передумал. Его сердце отбивало все 140 бпм. Он быстро докуривает и тут же кидает окурок себе под ноги, затаптывая его кроссовком. — Ты бы, кстати, курил хоть не взатяг, — Даня говорит очень медленно, давая совет, а не настаивая. Это было очень приятно. — А то рак лёгких будет. Не забудь, жду тебя в девять! — последние слова Кирилл слышит, уже скрывшись за подъездной дверью. Они звучат неотчётливо, смазано, но ужасно по-родному.II
В квартире у Дани, несмотря на пыль и слой грязи, невероятно уютно. Нежно-молочная кухня, белоснежная спальня и гостиная. Всё это в совокупности, создавало дичайшее чувство того, что ты дома. Кирилл прошёл на узкую кухню и начал рассматривать узор на стене: — Нравится? Кирилл выдавить из себя ничего не может, кроме кивка вверх-вниз. Дышать в его квартире невероятно сложно, с каждым вдохом всё больше и больше погружаешься в цитрусовый аромат лимона из духов кензо, их Анатольев подмечает на единственном непыльном объекте в доме — туалетном столике в коридоре. На нём, помимо стеклянного флакона, лежало огромное количество всяких безделушек: деревянная тарелочка-ключница, фарфоровая статуэтка слона с опущенным хоботом (Кирилл готов был поклясться, что недавно, вместе с мамой видел по телевизору, что такой слоник помогает в зачатии). Киреев пафосно, как он умеет, начал распаковывать «диливериклабовскую», как он сам её называл, еду. Там была большая пицца, несколько коробочек-салатниц и два пирожных. Именно таких, какие больше всего любил Кирилл — две фруктовые корзиночки. Даня, будто читая мысли, говорит: — Уж не знал, что ты любишь, так что взял для тебя то, к чему неравнодушен сам. А Кирилл радуется, как ребёнок, неизвестно чему. Сидя на табуретке, прикрытой салфеткой, наблюдает за Киреевым. Как тот, аккуратно достаёт с запылённой винной полки одну из немногочисленных бутылок. — Надеюсь, ты никому не скажешь? — Даня улыбается, широко-широко, а Кириллу смелости хватает только чтобы кивнуть и тихонечко сказать: «Да нет». Даня, с галантностью кавалера, разливает вино по двум большим фужерам. — Так переживал, что разобьётся! — зачем-то уточняет Даня и первый отпивает из фужера, разбивая границы личного, абсолютно (уже нет) Кирилловского, «я». Кирилл отпивает и сам, после чего наблюдает за игрой красных капель на дешёвом тонком стекле. Он и в принципе не привык задумываться о том, что в стакане. На всевозможных попойках, когда он отпивал из чужой бутылки, втайне надеялся на то, что там яд. Но, ожидаемо, в Данином вине не было ничего ужасно страшного. Как и ничего хорошего. Оно опьяняло сразу же, даровало чувство свободы и забирало последнее, что осталось человеческого в Анатольеве. — Твой друг. Почему вы поссорились? Извини, что лезу не в своё дело… — Даня и правда переходит все возможные границы. — Лёня? А. да там, ничего серьёзного. Просто выросли друг из друга. У него своя жизнь, меня — своя. За эти два с половиной месяца произошло ужасно много всего. Сложно представить, сколько Кириллу нужно было бы времени на переосмысление, если бы не Даня. Его будто направили на верный путь, путь принятия и уважения, путь прощения и милосердия. Ссоры с Лёней оставляли на сердце страшное, горящее клеймо, которое никак не заживало, а лишь выбаливало — не физически, а морально. Настала пора учиться прощать. — Только заново обретя дружбу ты поймёшь, как обрести любовь.