-
В самом начале декабря Хосок начинает встречаться с одной из преподавателей танцев в своей студии. Её зовут Момо, и, судя по её странице в Фейсбуке, она дружелюбная, весёлая и невероятно талантливая. Юнги узнаёт об этом после их четвёртого свидания. И рассказывает ему об этом вовсе не Хосок. — Мне жаль, — говорит Намджун, и кажется, будто на его лице навсегда застыло хмурое выражение. — Серьёзно, мне так жаль, чувак, я не хотел… я не совсем уверен, вместе ли они, но… типа, я даже не знаю, будь я на твоём месте, я бы предпочёл о таком знать. — Всё нормально, — говорит Юнги. — Я и сам уже понял, что он с кем-то встречается. — Не то чтобы у них всё настолько серьёзно. Они и были-то на свиданиях всего пару раз. Если это Хосок и это четыре свидания, то всё достаточно серьёзно. — Точно, — говорит Юнги. Намджун тихо стонет. — Хён, я до сих пор даже не знаю, что вообще между вами произошло, но, как бы там ни было, я считаю, что вы оба ведёте себя просто нелепо, и всё это можно решить одним лишь… — Ага, — говорит Юнги и снова затыкает уши наушниками.-
Однажды он видит их на свидании. Прямо возле танцевальной студии Хосока есть маленькое кафе. Юнги оно нравится, потому что там делают крепкий кофе; Хосоку оно нравится, потому что баристы рисуют на пенке латте красивые и милые узорчики. В прохладный день вторника Юнги решает зайти туда за американо и, слава богу, — слава богу, — он замечает их до того, как заходит внутрь — Хосока и милую, красивую Момо, сидящих за столиком совсем рядом с окнами с одним куском чизкейка на двоих. Юнги, уже схватившийся за ручку двери, замирает на месте. Они его заметили? Нет, не заметили. Хосок сидит к двери спиной, а Момо — Момо смотрит только на Хосока и ни на кого больше. Юнги знает, каково это. Она вправду очень красивая. У неё длинные волосы, она одета в мягкий белый свитер, и ногти на её пальцах, обхвативших кофейную кружку, окрашены в жёлтый. Она хорошо смотрится рядом с Хосоком. Вместе они смотрятся очень хорошо и — нормально. Момо что-то говорит, и Хосок начинает смеяться, запрокинув голову назад и дважды хлопая в ладоши, как он обычно делает тогда, когда его действительно что-то очень сильно смешит. Смех у Хосока абсолютно безнадёжный — он смеётся всем телом и быстро начинает задыхаться. Юнги пятится от двери кафе. Он уже готов просто уйти, когда им овладевает что-то тёмное и ужасное. Этот тёмный и ужасный некто заставляет Юнги вытащить свой телефон и быстро напечатать сообщение. юнги ≫ хоби хей, ты сейчас занят? ОТПРАВИТЬ. Он ждёт, слыша, как в ушах стучит его сердце, и чувствуя себя каким-то семиклассником. Там, в кафе, Хосок достаёт свой телефон из кармана. Кидает взгляд на экран. Печатает. Откладывает телефон в сторону. Говорит что-то, от чего Момо наклоняется к нему поближе и улыбается. Юнги закусывает губу так сильно, что чувствует на языке кровь. Его телефон вибрирует. хоби ничего особенного я на танцах оч занят, но напишу попозже! Окей. Окей. Это… ответ. Не тот, на который он надеялся. Но тот, который он ожидал. «Это не дружба», — внезапно и очень чётко проносится у него в голове. «Это не то, что было раньше». Тогда, раньше, Хосок бы написал «НА СВИДАНИИ! ПОТОМ СПИШЕМСЯ <33333». А теперь он лжёт. Потому что он знает. Хосок очень добр. Он не хочет причинять никому боль. Естественно, он бы не стал рассказывать Юнги о том, что он встречается с Момо, и об их сегодняшнем свидании. Он добр; он всегда был добр. Он был добр тогда, когда на первом курсе позволил Юнги провести ночь в его комнате; он был добр тогда, когда пригласил Юнги к себе в Кванджу; он был добр тогда, когда сказал, что им стоит снова стать просто друзьями. Он добр, тактичен и всегда, всегда щадит чувства Юнги. Потому что он знает. Он знал всё это время. Не об этом, но обо всём остальном: отце Юнги, его семье, грусти, ориентации; его идиотских мечтах.-
[тогда] [второй курс] — Ты же понимаешь, что я гей, — говорит Юнги одной ночью, будучи больше не в состоянии держать это в себе, потому что это всё (их дружба) стало настоящим. Их дружба стала до того настоящей, что, если бы всё внезапно закончилось, ему от этого было бы очень хреново. Так что он решил, что с таким же успехом можно оборвать всё уже сейчас. «Ты же понимаешь, что я гей». Вот, что он говорит: «это то, кем я являюсь, и ты можешь это принять или идти нахуй». Вот, что он имеет в виду на самом деле: «пожалуйста, прими меня. Пожалуйста, только не уходи». — Э-э, — говорит Хосок. — Да, я, как бы… как бы, знаю, да. Юнги вперяется в него взглядом. — Да, — Хосок пожимает плечами, прищуриваясь и глядя в экран ноутбука. Он ныл об этом реферате уже целую неделю. — Типа, я не хочу… разбрасываться стереотипами, или типа того? Но да, я подозревал, и ещё — тебе разве не нравится Дэвид Бэкхем? У Юнги уходит целая секунда на то, чтобы перезагрузить свой мозг. — …Что. — О боже, чувак. Ещё раз, я реально не хочу показаться бестактным, типа, сейчас двадцать первый век, но. Но. Чувак. — Мне… мне не нравится Дэвид Бэкхем. — Ты так уверен? — говорит Хосок. — Потому что… помнишь тот случай, когда я смотрел телик, и там была эта реклама? Про какую-то благотворительную программу для беспризорных собак или вроде того? И там были Месси, и Рональдо, и ещё целая куча других знаменитых футболистов, которым пиздец как нравится помогать этим собакам, и потом там появился Бэкхем? И ты чуть не уронил свою тарелку? — Я, — говорит Юнги. — Так вот, там появляется Бэкхем, — говорит Хосок, по очереди загибая пальцы, — и потом, кто там ещё, чувак из того шоу про рэперов, и да, я знаю, что ты его ненавидишь, но втайне смотришь — но да, тот чувак с классной задницей, который зачитал один куплет про соцсправедливость, и ещё тот актёр из «Начала». Джонни?.. — Джозеф Гордон-Левитт, — слабым тоном говорит Юнги. — Точно. Вот он. Короче, хён, у тебя точно есть типаж. — Нет у меня никакого типажа. Хосок фыркает. — Бро. Тебе нравятся вроде бы как худые, но в то же время подтянутые парни с симпатичными лицами. Это твой типаж. — Оу, — говорит Юнги. — Эм. Да. — В этом нет ничего плохого! Это нормально. Например, мой типаж — это низкие и милые девушки, которые наверняка могут меня убить. Но да, я как-то и сам понял, что ты гей. Или, во всяком случае, не натурал. Ориентация — это спектр, знаешь? — он ухмыляется. — Я немного это поизучал. — Ты… это поизучал. — Ага. После того, как ты увидел Дэвида Бэкхема и чуть не уронил тарелку. Юнги открывает рот и обнаруживает, что он просто не в силах что-либо произнести. — Я просто хотел убедиться, — говорит Хосок. — Хотел подобрать правильные слова, чтобы не сморозить случайно что-нибудь тупое. — Хорошо, — говорит Юнги. — Хорошо, это было… ладно. — Серьёзно, чувак, — говорит Хосок, — ты мой лучший друг, и я тебя буду любить в любом случае. Так что, если я реально скажу что-нибудь не то, что вполне может произойти, потому что я — это я, просто скажи мне. Хорошо? Просто скажи мне. Последнее, чего я хочу — это чтобы ты чувствовал себя некомфортно. Ладно, хочешь, посмотрим Хайкью? Я больше не могу даже думать об этом ебучем реферате. Юнги кивает. Они смотрят Хайкью. Два года спустя, в ночь перед тем, как они оба выпускаются из университета, Юнги спрашивает Хосока, что именно он изучал. Хосок смеётся, падает на него, пьяный и нахальный, и отказывается отвечать.-
[сейчас] — Какого чёрта, — говорит сестра Хосока, — ты с ним сделал? Юнги на секунду убирает телефон от уха и таращится в экран. Да, он верно прочёл имя контакта. Ему совершенно точно звонит Чон Джиу, и Чон Джиу совершенно точно орёт на него без всякой на то причины. — Э-э, что? — Ты знаешь, что, Мин Юнги! — Нет, я правда не знаю? — Что! Ты сделал! С моим братом! Она и Хосок визжат совершенно одинаково. Юнги хмурится и переходит в отдел замороженных продуктов, в котором чуть меньше людей, чем в отделе хлопьев. Джиу кричит настолько громко, что вполне вероятно, что любой, кто находится в радиусе пяти метров от Юнги, сможет услышать их разговор. — Я ничего с ним не делал! — шипит он в трубку. — Клянусь! — Тогда почему, — говорит она низким и угрожающим тоном, — мой брат уже два месяца как абсолютнейше несчастен? Он не спит! Он едва ли ест! Я отправила ему посылку, а он почти не отреагировал! Мы были в скайпе, и он чуть не расплакался! Что ты с ним сделал? — Окей, подожди-ка, — говорит Юнги. — Я видел Хоби неделю назад, и мне показалось, что у него всё нормально. Может, не так уж и нормально. Может, он был слегка бледен; может, круги под его глазами выделялись чуть сильнее, чем обычно. Но он точно не выглядел несчастным. — Сюрприз, это не так, — срывается Джиу. — У него, типа, депрессия. Я живу за полстраны от него, но даже я знаю, что что-то очень, чёрт побери, не так, так что ты либо совершенно не знаешь Хосоки, либо ты сознательно это игнорируешь. Юнги тут же ощетинивается. — Слушай… — Нет, это ты слушай, — она выдыхает в трубку, и его будто бьёт током. — Я зла не из-за твоих к нему чувств. Я понимаю, что ты не можешь это контролировать, и ты, типа, ничего ему не должен. Я зла из-за того, что ты так хуёво к нему относишься… Она продолжает говорить, но Юнги её больше не слушает. Твои к нему чувства. Ты не можешь это контролировать. Его тошнит. Значит, Хосок действительно знает. Хосок знает, и, судя по всему, он рассказал об этом Джиу. Что именно он ей сказал? Он просто не мог раскрыть ей всю правду об их интрижке. При том, вся его семья только и ждёт, когда он осядет с какой-нибудь хорошенькой девушкой вроде Момо, и женится на ней, и заведёт детей. При том, что Хосок натурал, и не важно, что именно ему нравится делать пьяным и в темноте. Что он сказал Джиу? Да, я практически уверен, что я нравлюсь Юнги. Типа, в романтическом смысле. Я отошью его как-нибудь помягче. — Я не хуёво к нему отношусь, — как-то выговаривает Юнги. — Я не знаю, что… что именно он тебе сказал, но я не отношусь к нему плохо. Я бы никогда такого не сделал. Даже не смей думать, что я способен на подобное. — Я уже не знаю, что думать, — говорит Джиу. — Он ничего не хочет рассказывать. Всё, что я смогла из него выбить, это то, что вы… не знаю, поругались? И теперь вы не слишком часто проводите время вместе. Боже, Юнги. Я понимаю, что определённые вещи могут заставить тебя почувствовать себя чуть неуютно, но я не знала, что ты из тех, кто проворачивает подобное дерьмо. Определённые вещи. Юнги обхватывает телефон так крепко, что у него начинают болеть пальцы. — Это он предложил. — Что именно? — Не проводить время вместе настолько часто. Пауза. — На него совсем непохоже, — медленно говорит Джиу. — Да, но. Даже если… даже если мы друг друга не до конца понимаем, я… я бы не стал, ну, сама знаешь. Рвать все концы. — Не думаю, что ты стал бы. Поэтому я так зла, — она вздыхает. — Вот чёрт. Кажется, теперь мне придётся звонить и орать на него. — Пожалуйста, не надо, — говорит Юнги. — Ты только сделаешь хуже. — Это было грубо. — Прости. Какую-то секунду они оба молчат. Юнги слышит её дыхание. — Прости за то, что накричала на тебя, — наконец, говорит Джиу. — И прости за то, что мой братец-идиот ведёт себя, как полный придурок. Я больше не буду вмешиваться, но я очень надеюсь, что у вас всё вернётся в норму. Ваша дружба сильнее чего-то подобного. Так что… просто не прекращай попыток, наверное. Хосоки в конце концов одумается. И — Юнги? — Да? — Я очень сильно расстроюсь, если ты больше никогда не приедешь к нам на каникулы. Мама и папа тоже расстроятся. Ты — часть нашей семьи, знаешь? Этого слишком много. Слишком много. — Ага, — говорит Юнги и вешает трубку.