***
Свежий утренний ветерок ласково трепал уложенные волосы Джина, высовывающего голову из окна полицейского автомобиля. Почему? Почему он не может вечность кататься на этой не новой машине, с заляпанным боковым зеркалом, и ловить прохладный воздух лицом? В какой момент всё стало таким сложным и запутанным? Почему он больше не может так просто наслаждаться свободой? Вечный страх за жизни друзей? Свою? Жизнь любимого человека? Ложь. Все страхи, надуманные опасности и прочие преграды свободы — ложь. Сокджин не боялся лишь собственной смерти. Он больше не боится того, что за ним может придти очередной головорез и наконец довести дело до конца. Разве не это первый шаг к истинной свободе? К безграничной воле и осознанию того, что ты можешь дать оправдание каждому своему поступку, даже самому дурацкому? Парень размышлял о последних днях своей жизни, о том, как всё изменилось, стоило в ней появиться высокому парню с милейшими ямочками на щеках и преданным взглядом. Он засунул голову обратно в салон, как только авто выехало на трассу. Парень не спешил закрывать окно, мечтательно водя длинным пальцем по воздуху. — О чём задумался? — Намджун старался не отвлекаться от дороги, но не заметить задумчивое состояние старшего, мог только слепой. — Проще спросить, о чём я не думаю. — Розововолосый со всей нежностью, которую только могло подарить его чёрное сердце, посмотрел на младшего, представляя как будет смотреть на слёзы, падающие из этих прекрасных глаз. Почему даже в такой прекрасный момент, он думает о грустном? Всё просто, Джин — реалист. Он отчётливо понимал, что у этой любовной истории не может быть счастливого конца. Сейчас, он любит всем сердцем, готов и убить и умереть за человека рядом с ним, но завтра он сам спустит курок пистолета, наведённого на любимого. Парень принимал тот факт, что одному из них придётся умереть и совсем не отрицал варианта смерти Намджуна. От этого становилось дико и до смешного противно. Любовь ли это? Действительно ли он счастлив? Почему ему так хочется избавиться от Джуна, даже не подозревающего о подобных мыслях старшего? — Я хочу что бы ты кое-что знал. — Сокджин наконец поднял стекло. Ком, засевший в горле, отказывался исчезать, парень не мог просто проглотить его, от чего голос стал похож на звук сломанной говорящей игрушки. — Если когда-нибудь, ты поймёшь, что я стал вести себя иначе по отношению к тебе, убей меня. — Гробовая тишина повисла в салоне, разрушая такую приятную атмосферу тёплого весеннего утра, оставляя после себя лишь могильных холод и одновременно жар адского пламени. — Зачем ты это говоришь? — Голос младшего дрожал. Пальцы гневно впились в обивку руля, от чего острые костяшки мгновенно побелели. — Намджун, я не здоров, никогда не был. Про таких как я говорят, «бомба замедленного действия». Сейчас я опьянён любовью, а завтра могу отрубить тебе палец в порыве ревности. Если однажды ты поймёшь, что я могу тебе навредить, просто сделай это первым, не жди. — Шатен замер, кажется сейчас его не волновала ни дорога, ни проезжающие рядом автомобили, ни то куда они едут. Только голос старшего повторяющий одну и ту же фразу: «убей меня быстрее, чем я уничтожу тебя». — Я никогда не причиню тебе боль. — Этот мир жесток, он пережуёт нас и выплюнет, как ненужный хлам, поэтому прошу, просто прошу тебя, освободить меня от этого, когда придёт время. — И когда же? Когда придёт это время? — Младший переходил на крик, всё сильнее вжимая педаль газа в пол. — Ты поймёшь. Это невозможно игнорировать. — Старший стих, испуганно глядя куда-то в пустоту, в которой вот-вот растворится их быстро несущийся автомобиль. — Джун, не гони так. — Джин крепко сжал покрасневшую ладонь Намджуна, пытающегося сохранить самообладание. От вылета в лобовое стекло после резкого торможения, Сокджина спас только ремень безопасности. Шатен, не сказав ни слова, вышел на улицу, яростно захлопывая дверцу машины за собой. Джину было не страшно, в глубине души он даже надеялся, что младший бросит его, решит расстаться и навсегда исчезнет из его жизни. Но может ли быть жизнь после Намджуна? Можно ли будет назвать это бессмысленное существование жизнью? Джин искал ответ на этот вопрос, каждый день после того признания в машине и кажется ответ уже был очевиден, но ухватиться за него оказалось невыполнимой задачей.***
Ким смутно понимал почему он сидит в комнате для допроса. Почему шершавые пальцы детектива листают страницы его личного дела, в то время как он, сидит на месте, где обычно сидят преступники. — Сокджин, мне очень жаль, что всё именно так, но я обязан тебя допросить. — Капитан Чхве тяжело выдохнул, присаживаясь на стул, стоящий напротив. — Нам поступила информация от анонимного источника, что ты имеешь причастность к убийству Ли Юнсона и краже из банка, а так же, как бы странно это не звучало, к убийству своих родителей и тёти. — Парень молчал, протирая в детективе дыру своим пустым взглядом, показывающим не столько отрицание, сколько полное отсутствие. Он не здесь, он где-то в своей голове, вспоминает, как столкнул тётю с моста под поезд. Он где-то в своём кабинете, отдаёт приказ Чонгуку и Тэхёну разобраться со старикашкой, а Чимину и Юнги похитить невероятно ценную информацию, благодаря которой удалось подчинить себе не одну компанию. — Джин, ты меня слушаешь? — Да, просто не могу поверить в то, что кто-то может так нагло приплетать мне убийство собственной семьи. — Парень сменил равнодушие на раздражение, пытаясь всем своим видом показать, что жертва здесь — он, а полицейские отнимают его драгоценное время. Розововолосый посмотрел в большое зеркало, позади которого находится стекло. «Намджун сейчас стоит и смотрит на меня оттуда» — возможно это единственное, что волновало Кима на данный момент. — Я знаю, смерть родителей далась тебе нелегко, ещё и тётя, но нам предоставили доказательства, иначе я бы и трогать тебя не стал. — Капитан оправдывался, оправдывал каждое своё действие, забывая о том, что является представителем закона и не обязан отчитываться. — Ты мог бы нанять адвоката… — Я не стану этого делать, потому что я — не виновен и уверен, что добропорядочные служители закона, сумеют доказать мою непричастность. — Парень устал. Устал находиться здесь. Обстановка давила тяжёлой бетонной плитой, превращая кости в горстку муки, расплющивая органы в сочащуюся кровью лепёшку. — Тебя допросит детектив, расследующий дело об ограблении, я просто не в силах задавать тебе вопросы, извини. — Капитан быстро покинул помещение, стараясь сдерживать эмоции, но выходило откровенно ужасно. Ким желал уйти, подняться с этого неудобного пластикового стула и распрощаться с полицией раз и навсегда. Единственное, чего он сейчас хотел — увидеть Тэхёна и Чонгука рядом с ним. Попросить прощения у Юнги, за то что вёл себя с ним как кусок дерьма, выпить с Чимином пару бутылок соджу, посмеяться как в старые добрые времена и самое главное сказать Намджуну, как сильно он ценит всё, что тот для него делает. Парень медленно поднимается со стула, что бы размять затёкшие конечности. Перемещаясь по комнате, он не торопливо приближается к зеркалу, что бы рассмотреть своё замученное отражение. Парень любил хвастать своей красотой, любил хорошо выглядеть и получать лестные комплименты, но сейчас он больше походил на тень прежнего себя, пытающегося дарить окружающим людям позитив и радость. В комнату наконец зашёл Хосок, бросил на старшего жалобный взгляд и пригласил подозреваемого присесть. — Сокджин-хён, мы не знаем насколько предоставленная информация достоверна, поэтому я задам вам ряд вопросов. — Чон напрягся, он знал, что Намджун и Джин встречаются, он знал, что его коллега прямо сейчас наблюдает по ту сторону зеркала, волнуясь и кусая и без того короткие ногти до крови. — Вы помните, где находились в ночь с 28 на 29 декабря 2013 года? — Я возвращался в Сеул после длительного пребывания в Тэгу. — Не могли бы вы сказать, что именно вы делали в Тэгу? — Это была рабочая поездка, даже не помню где именно я был. — В моём отчёте сказано, что вы проживали в Тэгу в течение четырёх месяцев, но не нашлось ни единого свидетеля, который бы видел вас в этом городе или то, как вы заселялись в отель. — Эта была частная встреча, я не могу распространяться о деловых вопросах, партнёры по бизнесу меня не поймут. — Джин слабо улыбнулся, пытаясь хоть немного разрядить обстановку, но Хосок оставался серьёзным. — Несколько ваших деловых партнёров заявили, что вы вторглись на заседание компании в ночь с 28 по 29 декабря, а после, куда-то уехали вместе со своей тётей. Вы будете отрицать? — Мы долго не виделись, решили провести время в ресторане, в вашем отчёте должно быть упоминание о том, что мы провели в ресторане весь вечер, а затем я уехал в свою квартиру. — Парень был спокоен, его стальной тон буквально диктовал детективу: «Кого ты пытаешься запугать?» — Ваша тётя погибла в ту же самую ночь, спустя час после вашего отъезда из ресторана. — Она сказала, что поедет в свою квартиру и я не имел ничего против. Её самоубийство стало для меня таким же шоком, как убийство родителей. — У нас есть запись с видеорегистратора вашего автомобиля, где можно видеть небольшую часть того самого моста, откуда ваша тётя спрыгнула на рельсы. — На тот период времени, эта машина ещё принадлежала моей тёте, именно на ней она отправилась домой. К чему этот допрос, детектив? — Сокджин постепенно выходил из себя, нервно отстукивая ритм ногтями о полированный стол, разделяющий его и назойливого Хосока, продолжающего сыпать вопросами. — В ваших отчётах всё чётко прописано, вы продолжаете оказывать на меня сильно давление, напоминая о том, что совершила моя дорогая тётушка. — Приношу свои извинения, думаю, это дело и правда не стоит внимания, в отличии от недавних событий. — Чон нахмурил брови и подошёл к небольшому монитору, нажимая на кнопку. На экране включилось видео и лучше бы Джину его не показывали. Парень с отвращением отвёл глаза в пол, что бы не думать о происходящем на записи, но Хосок нарочно прибавил звук, пока наконец не услышал громкое «стоп!» от старшего. — Для чего вы мне это показываете? — Это видео предоставил нам анонимный источник. Вы знаете кто эти люди на записи? — Да. — Вы впервые видите это видео? — Да. — По вашей реакции нельзя сказать, что вы удивлены. — Мне приходилось видеть это вживую, поэтому не хочу обсуждать произошедшее. — Но вам придётся, это допрос, а не сеанс у психолога. — Хосок становился всё настойчивее, в нём прослеживалось непоколебимое равнодушие, которое так привычно для полицейских. — Почему на вашем первом допросе, вы не упомянули об этом факте? — О том факте, что моя мать — шлюха, которая любила устраивать групповухи с конкурентами моего отца? Конечно, каждый ребёнок мечтает, что бы после смерти о его матери запомнили такие вещи. — На глаза парня медленно наворачивались слёзы, но попускному равнодушию, засевшему в его голове, удалось сдержать эмоциональный порыв. — У нас есть веские основания, подозревать вас в причастности к убийству Ли Юнсона и Кан Чеджона, тело которого было найдено не так давно в прибрежных доках. — И все ваши подозрения сводятся к тому, что они трахали мою мать, а я могу мстить? — Да, потому что вы были свидетелем одного из таких сеансов, если это можно так назвать. — Хосок поспешил перемотать запись на момент, где в спальню к двум обнажённым мужчинам и женщине, входит мальчик, возраста десяти лет, быстро убегающий обратно в коридор. — Юнсон был извращенцем, который не видел разницы между мужчинами и женщинами, а Чеджон предпочитал кувыркаться с моей матерью, в то время как его жена сидела дома. Я могу сказать вам то, что ни капли не скорблю о смерти этих отморозков и то, что все ваши подозрения сводятся к тому, что я мог отомстить за события чуть ли не двадцатилетней давности, а теперь разрешите мне уйти, я больше не намерен находиться здесь, пока у вас нет неоспоримых доказательств моей причастности. — Парень быстро соскочил с места, покидая комнату для допроса. Он прав, никто не имеет права держать его под арестом, пока нет прямых доказательств совершения преступления. Сокджин не помнил, как вышел за пределы участка, ловя первое попавшееся такси, прося водителя ехать как можно быстрее, что бы взволнованный и ошарашенный Намджун не бросился за ним следом. Джин подавлял в себе эмоции, много лет не позволял себе чувство испуганного ребёнка, как в тот день, когда застукал родную мать в постели с двумя незнакомыми мужчинами. Он не хотел обсуждать эту «проблему» ни с психологом, ни с друзьями, ни даже с Намджуном. Ему просто хотелось широко улыбнуться Тэхёну, подключенного к прозрачным трубкам и электродам для измерения пульса и получить его обаятельную улыбку в ответ. Какая разница, что происходило в прошлом? Сейчас важен лишь его светлый друг и уставший, постоянно сидеть возле тэхёновой постели, Чонгук, с наверняка глупой кроличьей улыбкой и большими синяками под глазами. Парень набирает заученный наизусть номер, радостно выговаривая в трубку: «я скоро буду», улыбаясь незримому собеседнику.***
Намджун с болезненным осознанием наблюдал, как проходил допрос, не в силах зайти в ту комнату, где его любимый человек едва сдерживает слёзы, что бы не показаться слабым. Рот широко раскрылся, а руки безжизненными верёвками повисли вдоль тела, когда на экране показали напуганного маленького Сокджина, выбегающего из комнаты, наполненной томными вздохами и пошлыми шлепками тел чужих мужчин о тело его родной матери. Намджун осознал всю свою ничтожность, признаваясь в трусости за то, что сам не ворвался в помещение за стеклом и не разбил монитор прикладом пистолета или собственными кулаками. Взгляд Джина периодически падающий на зеркало, его болезненное злое выражение лица и боль прошлого, сочившаяся из всех щелей этой маленькой комнатушки. «Я должен вывести его оттуда» — думал Намджун, но продолжал стоять на месте и вгрызаться зубами в кожу на костяшках: «должен защитить его» — крутил в голове парень, но продолжал бездействовать, словно желая дождаться развязки интересного детективного фильма. Но только это был не фильм, это его любимый человек, через боль смотрящий на то, от чего с таким трудом удалось убежать в детстве. «Какого чёрта я продолжаю наблюдать?» — Наконец вырвалось у парня, когда он сорвался с места, но было уже поздно, Сокджин запрыгнул в бежевое такси и растворился в городском потоке, оставляя после себя горький привкус кофе и не исполненных обещаний. — Намджун. — Хосок появился буквально из неоткуда, хотя можно было предположить, что красноволосый выбежит вслед за другом. — Я наверно перегнул палку во время допроса. — Перегнул палку? — Взгляд Джуна выражал свирепость загнанного в угол тигра, пытающегося защитить своего тигрёнка. — Ты вообще понимаешь, какую боль ему причинил? Почему я не знал об этом видео? Какого чёрта сразу после заявления о покушении на его жизнь, вы садите его в комнату для допросов? Неужели, вам так нравится добивать и без того сломанных людей? — Намджун, это моя работа. — Чон медленно отходил назад, что бы не напороться на кулаки, приближающегося к нему Кима. — Если бы сейчас я с тем же «профессионализмом» допрашивал твоего брата, как бы ты отреагировал? — Не приплетай сюда мою семью. — Хосок находился лишь в двух состояниях: нескончаемая радость или титановое спокойствие, но когда речь заходила о семье, парень будто срывался с цепи. — Вот значит как, ты ведь так уверен, что это не он убил твою сестру. А что, если это был он? Что если гадёныш всё-таки задушил твою дорогую сестрёнку и сбежал от наказания? — Намджуну в одно мгновение стало настолько отвратительно слушать собственный голос, что он ни капли не обиделся, когда сильный кулак Чона ударил его по лицу, оставляя обширное покраснение, вероятно через пару часов на его месте будет красоваться тёмно-фиолетовый синяк, но сейчас это не имело значения, потому что разнимать их, сцепившихся словно две дворняги, пришлось уже другим полицейским. Невероятно, как жестоки бывают люди в своих высказываниях и действиях, когда речь заходит о таком хрупком понятии, как счастье. Для Хосока счастье — это семья, призрачной дымкой исчезнувшая за один день, а для Намджуна — Сокджин, который бы не убегал от него в слезах, боясь быть осуждённым. Да, мы — эгоисты, готовые растерзать на куски того, кто посмеет посягнуть на нашу веру в существование оберегаемого кусочка души, взращённого нами и красиво названого счастьем.