На шипах терновника

Книжный магазин Тома был довольно специфичным местом. В тот момент, когда она переступила порог, то почувствовала, что попала в какой-то подземный бункер. Потолок был довольно низким, а окна будто забетонированы. Солнечный свет попросту отсутствовал. Вместо этого комнату освещали огромные лампочки, свисающие с балок над головой. Гермиона привыкла видеть аккуратные стеллажи, отсортированные по жанру или в алфавитном порядке, с широкими проходами между ними, чтобы у покупателя был наилучший обзор. Но здесь не было никакой системы. Ряды книг громоздились друг за другом на длинных полках, подчиняясь одному им известному порядку, отчего в этой путанице из разномастных корешков было практически невозможно найти что-то конкретное. Сплошная нервотрёпка. Многие из книг были древними, а некоторые даже не датированы. Она не знала и половины слов из книжных названий. Они не подходили ни под какие стандарты — их нельзя было отнести ни к научной, ни к чистой фантастике. Они вообще не могли быть классифицированы. Да, Гермиона приметила одну небольшую полочку известных ей «нормальных книг»: в основном классики в кожаном переплете и парочку бестселлеров в бумажном. Но это все было задвинуто в самый угол. Остальную же часть книг она могла бы охарактеризовать лишь как собрание «Дичайшей Дикости всех Времен и Народов». При других обстоятельствах Гермиона была бы удивлена, даже очарована. Для неё вряд ли существовало что-то лучше, чем изучение книжного магазина. Но только не этого. — Видите ли, я коллекционер, — объяснил Том, приблизившись к ним с серебряным подносом, на котором стоял чайный сервиз. — Я собираю редкие книги. Храню тайные знания, — он беззаботно улыбнулся. — У меня есть избранная клиентура, которая приходит ко мне, когда все другие магазины не могут предоставить им то, что они ищут. Джин отпила глоток чая. — Звучит довольно впечатляюще, правда, Гермиона? Гермиона с отвращением смотрела на свою чашку. Жидкость выглядела почти бурой, как кровь, налитая в горячую воду. — Тебе не по душе красный чай? — спросил Том, встав перед ней с чайником. Гермиона приподняла свою чашку. — Я никогда не пробовала такой раньше. — Все бывает в первый раз, — пробормотал он себе под нос, направляясь в конец лавки. Спустя минуту он вернулся с тарелкой печенья. — В воздухе веет знаниями, Том, — заметила Джин, угостившись предложенным лакомством, — и запах такой насыщенный. Гермиона любит, как пахнут книги. Гермиона кивнула, ей было неловко. Ей хотелось, чтобы мать сменила тему разговора. Она отказалась от печенья, когда Том подал ей тарелку, но это его, похоже, совсем не оскорбило. — Тяжелый день в школе, дорогая? — спросила Джин. На самом деле вопрос звучал: «Почему ты в таком скверном расположении духа?» — Я… да, у нас была контрольная по математике. Я не успела подготовиться, и переживаю теперь, что получу четверку. Все-таки мне кажется, это несправедливо, когда нас аттестуют, исходя из ежедневных оценок. У всех бывают плохие дни, — пробубнила она, уставившись на кровавую жидкость в своей чашке. Школа всегда была хорошим отвлекающим маневром, когда родители заходили на опасную территорию. Она не сомневалась, что написала ее на пятерку. Но если бы решила поделиться со своей мамой настоящей причиной своего беспокойства — ну, Джин, вероятно, тут же бы рухнула в обморок. Когда ее мать забрала ее из школы, то вдруг спонтанно предложила заехать в книжный магазин к Тому, отчего у Гермионы подступила желчь к горлу. Теперь же ей ничего не оставалось, кроме как лишний раз не дергаться, сидеть тихо и наблюдать за происходящим. У нее не было никаких вещественных доказательств, что Том — «плохой» или даже что он убийца. Единственное, чем она могла оперировать — своими рациональностью и метким глазом. Гермиона Грейнджер никогда не поднимала ложную тревогу, руководствуясь внезапным наитием или безосновательным предположениям. В конце концов, это могла быть лишь игра ее разума. И все же… — Я согласен, — сказал Том, присаживаясь за стол с чашкой в руках. — И как лекарство от неудачного дня, я предлагаю тебе не спеша прошерстить мой магазин. Бери все, что понравится. На дом. — О, Том, это слишком щедро с твоей стороны! — смеясь, воскликнула Джин. — Нам придется заплатить тебе, как обычным клиентам. — Чушь. Ты не клиент, — отмахнулся он, завороженно разглядывая ее мать, хотя Гермионе показалось, что она услышала подвох в его голосе. — Ну, ты слышала! Иди и развлекайся, дорогая! — подбодрила ее Джин. Гермиона опустила чашку на стол. Она не хотела оставлять маму наедине с тем, кто мог быть опасен. Но она также не хотела вызывать подозрений ни у неё, ни у него.

***

Как только Гермиона начала штудировать полки, то уже не могла остановиться. Дело было даже не в том, что ей это нравилось, просто было что-то невероятно манящее во всех этих нелепых книгах. Она не могла удержаться от того, чтобы не просмотреть их все — быстро и украдкой, как какой-то воришка. Странные существа, дьявольские механизмы, ложные учения, религиозная ересь — вся эта чушь обитала внутри, в этих фолиантах, написанных, по ее мнению, выжившими из ума авторами. Целая книга была посвящена предположению о том, что Солнце было населено «соларианцами» — видом существ, рожденных из плазмы и огня. На страницах нашлись иллюстрации этих созданий: мужчины и женщины с неестественно длинными ногами, чьи тела состояли из всполохов красного и синего пламени. Она не могла отвести взгляда от их обугленных черных глаз. — Тебе понравилась книга? Гермиона обернулась, выронив книгу о соларианцах из рук. Том широким жестом подобрал ее с пола. Он смахнул пыль с обложки, и пылинки разлетелась в стороны, как мошкара. Гермиона чихнула. Она с ужасом наблюдала за тем, как Том поднимает к ней свою руку. У неё перехватило дыхание, и она отступила назад, упершись лопатками в полку позади себя. Он поставил книгу на свободное место, прямо рядом с ее ухом. И задержался пальцами на корешке. Его манжета зависла на уровне ее глаз. — Какая книга? — выдавила она, стараясь не выглядеть напуганной. У неё не было повода бояться его. — «Странности и Чудеса Природного Мира». — А, эта. Довольно занимательная, — коротко ответила она, мечтая, чтобы он опустил руку и у неё появилось больше шансов сбежать. Он подался вперед всего на сантиметр. Никто бы даже не заметил, но она заметила. — Ты ее прочитала? Его взгляд спокойно блуждал по ее лицу, но в голубых зрачках играли полутени  — словно молоко расползалось мутными прожилками, попав в жидкость. Что тени говорили ей? Гермиона не могла разгадать. — Я еще не закончила, — ответила она, сильнее вжимаясь в полку. — До куда ты дочитала… если не возражаешь против моего любопытства? Я возражаю. Даже не представляете как. Гермиона улыбнулась в ответ, хотя уголки ее губ слегка дрожали, и оттарабанила словно отличница, которая не боится отвечать у доски: — До главы с девушкой, прикованной к каменному ложу. Его губы дернулись. — И? — Там мужчина пытался вылечить ее припадок, — храбро продолжила она, — но его попытки ни к чему не привели. — Да? — спросил он, склонившись к ней еще немного. Всегда ощущался только намек на движение, будто он не хотел беспокоить воздух вокруг себя. Гермиона различала пылинки, безмятежно плавающие между ними. — Да. Жалкая попытка вылечить эпилепсию. Полагаю, для нашего времени эти методы порядком устарели. Его губы опять дернулись, но она не смогла определить — это было веселье или гнев. Она не горела желанием выяснять. — Ты права. Она очень старая. Старше нас с тобой, — сказал он, опустив руку на нижнюю полку, рядом с ее талией. И улыбнулся. — Но даже ложные методы прошлого содержит в себе зерно истины. Разве ты не согласна, Гермиона? — Что же за истина в страданиях той девушки? — она решила идти напролом. И тут же пожалела о своем бесстрашии. Испугалась, что он все поймет — увидит ее насквозь. Но улыбка Тома только расширилась. — Боюсь, это страшная истина. Она сглотнула. В горле вдруг пересохло. — Какая? — Что страдание иногда приносит наслаждение. А за ним и облегчение. И его палец задел край ее школьной юбки. Он не касался ни кожи, ни тела, но она все равно чувствовала это невесомое движение, легкую рябь ткани на своем бедре. Гермиона поспешно облизнула губы, и он проследил за ее жестом взглядом коллекционера. Между ними повисла гулкая и гнетущая тишина. Она испугалась, что если кто-то из них шелохнется, то что-то жизненно важное будет уничтожено, что-то, что удерживает цивилизованный мир от краха. В тот момент она была до смерти напугана. Не только им, но самим представлением о нем. Привлекательный молодой человек с пытливыми глазами и нечестивыми речами, чей большой палец чуть не задел складку ее юбки. Невинно, но не совсем. А потом он отстранился, и чары были разрушены. Выражение лица снова стало непроницаемым. Вежливым и равнодушным, будто она всего лишь маленькая дочка Джин. — Твоя мать, должно быть, ищет нас. Давай не будем заставлять ее ждать.

***

— Не могу в это поверить! Это с тобой впервые… Ты выходишь из книжного магазина с пустыми руками? Ты уверена, что ничего не хочешь взять, Гермиона? — упрашивала ее Джин с забавной улыбкой. Она думала, что причина нежелания ее дочери — простая гордость и застенчивость. — Нет, спасибо. — Я думаю, что она боится что-то взять без оплаты, — подмигнув Тому, предположила Джин. — О, нет, в этом нет нужды. Кроме того, мне кажется, я знаю, что взбудоражило ее воображение. Я поймал ее за тщательным изучением этой книги. — И он показал им фолиант, который недавно сам положил обратно на полку. «Вся Правда о Солярианцах: Их повадки и культура». Гермиона едва могла смотреть ему в глаза. — Я просто любовалась картинками. — Тогда, пожалуйста, если хочешь продолжить, то я не буду возражать, — сказал он размеренно и слишком спокойно. Каждое слово было произнесено донельзя взвешенно. Джин услышала лишь слова внимательного друга, потакающего дочери своей возлюбленной. Гермиона же услышала внушающего страх мужчину, приглашающего ее сделать что-то выходящее за рамки общепринятого. Мать одобрительно похлопала ее по плечу. — Ну давай же, дорогая. Ты всегда была в восторге от фантастики. Гермиона взяла книгу, чувствуя, какими вдруг деревянными стали ее пальцы. Джин вздохнула с облегчением. Как же замечательно, что Том работал в сфере, интересовавшей ее дочь. Гермиона со временем станет уважать его. И не побоится попросить прочитать его книги на дому. Со временем она сможет проводить весь день в его книжном магазине. Без стеснения и гордости. Джин улыбнулась. Она уже представляла, какой прекрасной семьёй они станут.

***

Взгляд следил за словами, как палач следит за петлей перед казнью. Смерть соларианца — акт насилия, клейменный торжеством бессердечия. Его тело вдруг засияет ярче, разгоревшись до белоснежного света. Умирающий начнет медленно кружиться в танце, а следом движения ускоряются, набирают обороты, пока его очертания не становятся совсем размытыми и нечеткими. В последнюю секунду, прежде чем погаснуть навсегда, он взрывается ослепительной вспышкой огня, оставшись в пламени с разинутым ртом, будто все ещё упивается Солнцем. Он вернулся к пламени — то, что его породило, его же и уничтожило. Гермиона посмотрела на луч света, упавший на ее одеяло. Бросившись к окнам, она резко задернула шторы. Потом вернулась на кровать, легла на спину и уставилась в потолок. Она чувствовала странное щекочущее ощущение внизу живота. Бедра чесались. Ее окружило удушающее тепло. Возможно, она тоже была соларианцем.

***

Однажды вечером ее мать заварила чай. Он был красный, как зарево заката. — Рецепт Тома. Говорит, что готов за него поручиться. Ройбуш с щепоткой острого перца. Гермиона смотрела на свою чашку со смесью опасения и любопытства. Она буквально залила молоком кружку, наблюдая, как белые прожилки растворяются в чае, превращая тот в бледно-розовую жижу. Припав к кружке губами, она сделала глубокий глоток. Язык защипало, чай явно взбудоражил ее вкусовые рецепторы. — Итак, как ты смотришь на то, чтобы сходить в кино, например, на следующей неделе? Втроем. Что думаешь? — спросила Джин с ноткой надежды в голосе. Гермиона облизнула губы. Молочные прожилки кружились вихрем, смешиваясь с тьмой, и она, несмотря на здравый смысл, хотела разгадать ее загадку. Да, она знала, что любопытство кошку сгубило. Или просто убило. — Звучит здорово, мам.