Брошюра «Искусство Асфиксии» в основном состояла из карандашных набросков и краткого описания к ним. Эскизы были грубыми — почти любительскими, но точными в деталях. Гермиона смогла разглядеть даже кровеносные сосудики яремной вены, пульсирующие на не до конца придушенном горле. Она была уверена, что на наброске была изображена женщина, несмотря на то, что это был лишь срез шеи, без головы. Рука, сжимавшая горло, казалась слишком толстой и волосатой для женской кисти. И это явно было несправедливо.
Разве только мужчина мог задушить свою жертву? Разве только он мог перекрыть доступ к воздуху?
Гермиона не исключала, что крупная женщина вполне могла бы сломать шею юноше.
Если бы сильно постаралась.
На душе было паршиво от таких мыслей, но убедительные и не менее агрессивные образы не церемонились и время от времени проскакивали в ее сознании. Иногда они посещали ее, когда Гермиона смотрела на классную доску. Учитель строчил мелом химические реакции, и ей мерещилось, что графит доски пузырился и сворачивался вокруг его пальцев.
Разумеется, рука была не единственным возможным орудием. Еще в брошюрке описывались галстук, мокрая тряпка, шарф, веревка, подвеска, ожерелье, проволока и даже зубная нить. Все они сравнивались друг с другом по эффективности и назначались, как и лекарства, для вполне определенных целей.
Например, проволока больше всего подходила, когда нужно было задушить жертву стремительно и с минимальными кровоподтеками, оставляя лишь бурую линию на месте, где та врезалась в горло. С другой стороны, мокрая тряпка пригодилась бы тем, кто не отличался силой и кому было сложно удерживать на месте свою жертву. Шарф был элементом игры. Его можно было использовать в качестве прелюдии — это было эротично. И требовало большого мастерства. Автор (
Безымянный, конечно) сравнивал удушение шарфом с игрой на фортепиано.
Ей потребовалась неделя, чтобы проштудировать книжонку от корки до корки. В перерывах между чтением Гермиона прятала ее в нижнем ящике стола, под своими старыми тетрадками и дневниками. Приступы тошноты по необъяснимым причинам преследовали ее ещё несколько дней. Джин даже сводила ее к врачу, который не нашел никаких отклонений.
«Под вопросом: Булимия», — значилось в заключении. Ей прописали следить за питанием и больше высыпаться. Джин же считала, что это стресс от слишком сложной школьной программы.
Преподаватели тоже были слегка обеспокоены. Гермиона продолжала получать свои пятерки, но ее отношение к учебе изменилось. Например, раньше она часами корпела над своим проектом для гранта молодых ученых. Теперь же работала довольно небрежно, желая поскорее освободиться. Она сидела в химической лаборатории с раскрытыми на нужных параграфах учебниками и на автомате смешивала пробирки, представляя, что жидкость в них — это плоть и кровь, собранная из глоток тех, кого она, одного за другим, задушила до смерти.
Тем временем, ее мать стала вечерами пропадать на свиданиях с Томом. Гермиона была рада, что ее больше не приглашали присоединиться. И вскоре поняла, почему. Джин все чаще заходила к нему в гости. Нетрудно было догадаться,
чем они там занимались, так как ее мать возвращалась после этих «визитов» с почти непристойным блеском в глазах. Гермиона была рада избавиться от встреч с Риддлом, но сильно беспокоилась за маму. Отчасти из-за того, что та носила, практически не снимая, свое новое изумрудное ожерелье.
«Ожерелье отлично подходит для внезапного удушения. Неудивительно, что его называют «кружевом» шеи. Жертве стоит лишь попросить вас надеть его и тем самым направить в наиболее удачную для акта позицию. Требуется лишь малая толика усилий с вашей стороны, чтобы перекрыть кровообращение, ведь большинство из них в тот момент не чувствует угрозы и довольно рассеяны. Их расслабленные мышцы легко поддадутся вашей хватке, но вы не должны отвлекаться ни на секунду. Кровь молниеносно прильнет к их щекам, и от столь соблазнительного вида истинные ценители могут не устоять, но вы должны упорствовать, пока кровь не схлынет с лица, а кожа не посинеет”.
Гермиона не теряла надежды показать маме эту брошюру, но не могла дождаться подходящего момента — последнее время Джин редко бывала дома. А ещё она не могла отделаться от ощущения, будто была соучастницей и написала все эти мерзости сама. К тому же воспоминания о длинных пальцах Тома между ее бедер были слишком свежи, чтобы списывать их со счетов. Она понимала, что если расскажет об
«Искусстве Асфиксии», то проболтается и об остальном, после чего больше никогда не сможет взглянуть маме в глаза. Не сможет выдержать ее слез после своего глупого признания, которое причинит той лишь боль и страдания.
Но по мере того, как дни превращались в недели, Джин все чаще говорила о Томе словами безнадежно влюбленной женщины. Гермиона застукала ее за одним из разговоров по телефону, когда та жаловалась на пациента и при этом причитала:
«Мой Том никогда бы так не сказал».
Мой Том.
Словно тот был у неё в кармане. Её мать никогда не говорила о мистере Грейнджере в таком ключе.
Гермиона должна была покончить с этим раз и навсегда, пока не стало слишком поздно. Ей не нравилась стремительность, с которой развивались события. Она была просто обязана
спасти свою мать, даже если заработает ее вечную ненависть и неприязнь.
Решившись-таки разоблачить его (и себя в том числе), Гермиона пораньше вернулась со школы. Она устроилась на кровати, подвернув под себя пятки и закрыв глаза в ожидании прихода матери. Можно было подумать, что она молилась. Но Гермиона не верила в Бога, хотя в глубине души надеялась, что какое-нибудь неведомое божество одарит силой воли и не даст ей струсить.
Услышав шум снизу, она глубоко вдохнула через нос, схватила книгу из ящика и бросилась вниз по лестнице.
— Мам, мне нужно тебе кое-что показать…
И замерла на пятой ступеньке.
Внизу разворачивалось целое представление.
Джин еле сдерживала выступившие на глазах слезы. И в восторге зажимала ладонью свой рот. Том стоял перед ней, преклонив колено, и держал в руках шкатулочку с кольцом.
— Джин Грейнджер, ты будешь моей женой и избавишь меня от мук жизни без тебя? — тихо спросил он.
Взгляд Джин метался между дочерью и Томом. Сверкавшие от слез глаза, казалось, спрашивали:
«Неужели это происходит наяву? Ты можешь в это поверить?»
Гермиона не могла — это был полный абсурд! С уверенностью можно было сказать лишь то, что ее мать хотела ответить «
ДА».
— Я… Том, это так… я так потрясена, — робко пробормотала Джин.
— Я знаю. Прости, просто я не мог больше ждать. Хотел сказать тебе все, что чувствую. Я люблю тебя, Джин. Но, конечно, не буду тебя торопить. В первую очередь тебе следует обсудить это со своей дочерью, — увещевал Том, нежно поцеловав ей руку, так и не поднявшись с одного колена. Ну просто
сущий ангел. От одного только взгляда на него можно было позабыть все, на что он был способен.
Но на руках у Гермионы было доказательство. Ей оставалось лишь собрать по крупицам свое самообладание.
Выхода нет — придется растоптать мамины чувства ради ее же спасения.
— Да, мы должны обсудить вот это, — сказала Гермиона, спустившись по лестнице вниз. — Пожалуйста, взгляни.
Она боялась, что Том попытается перехватить ее запястье, поэтому чуть ли не швырнула брошюрку в руки своей матери.
— Что это у тебя, дорогая? — Джин в замешательстве взглянула на обложку. Она долго сверлила ее взглядом, а потом открыла первую страницу.
Том медленно поднялся с пола, пристально наблюдая за реакцией Джин. Гермиона обрадовалась, что теперь он выглядел не так уверенно, как минутой раньше. Она уже праздновала свой триумф.
Но почему ее мать так внимательно читала первую страницу вместо того, чтобы бросить эту мерзость ему в лицо?
— О, Том, зачем ты так поступил? Это… у меня просто нет слов… — прошептала ее мать и слезы градом потекли из ее глаз.
Гермиона не смогла сдержать улыбку, заигравшую на уголках ее губ. Том сам вырыл себе могилу, решив поделиться с ней этим чтивом. И теперь он вряд ли сможет найти себе оправдание.
Она поздно почувствовала подвох, сразу не заметив странности в маминых слезах: в них ощущалось что-то сентиментальное и донельзя ранимое. В конце концов, ее мать должна была разозлиться и гневно метать молнии.
Но вместо этого Джин подошла к Тому и, прильнув к шее, крепко обняла его.
У Гермионы от шока отвисла челюсть.
— Что ты делаешь?
— Иди к нам, дорогая! О, я так счастлива!
Она наблюдала, как Том и Джин, как в параллельной реальности, разводят руки в стороны, желая принять ее в их милостиво распростертые объятия. Когда она так и осталась стоять, не в силах пошевелиться, они сами направились к ней. Внезапно она оказалась в кольце их рук, почувствовала тепло их тел, и руку Тома, так нагло обхватившую ее за талию. Это был удар ниже пояса.
Постояв так пару мгновений, Джин отстранилась и вытерла слезы на своих щеках. А потом рассмеялась.
— Как глупо с моей стороны плакать, но в этом доме так давно не было столько любви.
Гермиона подняла упавшую на пол брошюрку.
«Современная семья: как справиться с невзгодами» было написано жирными буквами на обложке. Там же изображались мать, дочь и отец, устроившие пикник на альпийском лугу, а над их головами собирались дождевые облака.
Книга была тонкой, почти такой же тоненькой, как «Искусство Асфиксии». Но они, безусловно, отличались по плотности.
У Гермионы затряслись руки.
Она не могла и подумать.
Она вынула книгу из ящика, даже не глядя, так как была полностью
уверена, что именно она, вне всякого сомнения, раскроет Джин его истинную сущность.
Каким образом у неё в руках оказалась совершенно незнакомая ей брошюра?
Гермиона открыла первую страницу и увидела небольшое пожелание, написанное изящным почерком, принадлежащим самому Риддлу.
Гермионе,
замечательной юной леди, которую я надеюсь когда-нибудь назвать своей дочерью.
С любовью, Том.
— Вот что ты хотела мне показать, дорогая? — спросила Джин, крепко взяв Тома за руку.
Гермиона не знала, что за чувство нарастало внутри, заменив собой шок и печаль. Словно кто-то резко впрыснул яд ей в кровоток, заставив кровь буквально забурлить по ее венам и артериям.
Внутри все клокотало.
Если бы в эту секунду она закричала — ее, наверное, вряд ли бы услышали. Смелость его пальцев, взглядов и слов казались каким-то сном — нелепым и исчезающим всякий раз, стоило ей открыть глаза.
Она вскинула подбородок и улыбнулась — ледяной, полной ненависти улыбкой.
— Да. Я хотела сказать, что Том уже давно собирался сделать тебе предложение.
***
Несмотря на свое хваленое самообладание, он был
совершенно поражен ее реакцией. Он готовился к скандалу, к крикам и обвинениям.
Он знал, что без особого труда разобьет ее доводы, а затем выставит ее отчаявшейся и одинокой пятнадцатилетней девчонкой, жаждущей внимания взрослого мужчины.
Но только посмотрите на нее, взгляните на эту хладнокровную улыбку, услышьте эти мудрые слова.
Она была хороша. Он не ожидал, что она так быстро сможет подстроиться под ситуацию.
Теперь он просто не мог спокойно пройти мимо такого сокровища.
Заполучить ее в свою коллекцию — это венец его карьеры.
***
Позже вечером, когда Джин, вдоволь налюбовавшись кольцом, положила шкатулку на свою прикроватную тумбочку, Гермиона решилась уточнить, не заходил ли к ним Том в гости в последнее время.
— Конечно, нет, дорогая, ты бы первой об этом узнала. Подожди… он заскочил два дня назад, прежде чем отвезти меня на работу. Ему нужно было в туалет. А почему ты спрашиваешь?
Так вот каким образом ему удалось подменить книги. Гермиона воссоздала в сознании сцену, как он тихо поднимается по лестнице, но вместо того, чтобы повернуть направо, поворачивает налево и заходит в ее комнату.
Ее комнату!
Ее тихую гавань, где она прятала свои самые сокровенные секреты.
Он
рылся в
ЕЕ вещах.
Каким образом он смог так быстро найти книгу под теми тетрадками?
А вдруг он читал ее личные дневники?!
Но все лежало на своих местах. Она не обнаружила ничего, что было бы украдено.
— Да я просто так спросила.
Она пошла в свою комнату и вывалила содержимое ящика на пол. А потом сложила все в огромный полиэтиленовый пакет и вынесла на улицу. И выбросила в мусорный бак.
***
Неделю спустя Том переехал в дом Грейнджеров.
— Попробуем пожить вместе до того, как сделаем это официально. Сейчас так много браков распадается лишь потому, что пара не может ужиться вместе. На самом деле, это и случилось со мной и твоим отцом, — беспечно поясняла ей Джин. — В конце концов, квартирка Тома такая малюсенькая.
Мама затеяла ремонт, с головой погрузившись в выбор нового интерьера, желая сделать дом максимально гостеприимным для Тома. Она была в восторге от новых штор в своей спальне и даже подумывала перекрасить стены в более приятные оттенки.
Гермиона приняла нововведения практически с немым согласием. Не было сомнений в том, что
все каким-то образом вышло из-под контроля, и шанс рассказать ей о своих опасениях был безвозвратно потерян.
Откуда бы она начала свой рассказ? С первого вечера, когда Том пришел в гости? Описала бы тот тяжелый взгляд, который опустился на нее через плечо ее матери?
Ей мерещилось, будто прошла целая вечность.
Разве кто-то теперь ей поверит?
Иногда ей казалось, что Том и правда никогда не прикасался к ней.
Она часто просыпалась среди ночи, вскакивая с кровати и несясь в комнату к матери, полная решимости все ей рассказать. Но потом все равно останавливалась.
Собственные ноги не слушались.
Казалось, что было уже слишком поздно.
Лучшее, что она могла теперь сделать — постараться следить за матерью, чтобы Том не успел причинить ей вреда. Возможно, общий быт оттолкнет Джин от него. Несмотря на то, что он был выдающимся актером, никто не мог постоянно прикидываться, находясь все время в таком тесном соседстве.
Она знала, что до свадьбы оставались считанные недели. Но все еще не теряла надежды. В конце концов, если все будет совсем плохо, то она позвонит отцу и во всем признается. Папа точно сможет что-то предпринять.
— Гермиона! Том приехал! Иди сюда, поздоровайся!
Она увидела его элегантные кожаные сумки на пороге, затаившиеся в ожидании, когда их подберут, но лишь отвернулась, проигнорировав призыв своей мамы. Она не хотела его видеть. По крайней мере, пока в этом не будет острой необходимости.
***
Гермиона решила принять душ перед ужином, чтобы избавиться от запаха химикатов. Она опять осталась в школе допоздна, работая над своим внеклассным проектом.
Мама обещала открыть шампанское и намекнула, что Гермионе тоже разрешат попробовать. А ещё по такому случаю Джин решила запечь жирного розового лосося. Ей хотелось приготовить что-то особенное в честь его переезда.
Гермиона заперлась в ванной и встала под обжигающие струи горячего душа, задаваясь вопросом, а не ходил ли сейчас Том по дому, оставляя свои отпечатки на всем, что раньше принадлежало ей и маме. В конце концов, он уже запятнал ее комнату своим присутствием.
Должно быть, он смеялся над плюшевым мишкой, которого она все ещё держала на кровати рядом с подушкой.
Она прислонилась лбом к прохладным плиткам стены и начала считать до ста.
Нужно было просто продержаться пару часов на ужине, а потом пойти и лечь спать пораньше.
Девяносто семь… девяносто шесть… девяносто пять…
Она досчитала до восьмидесяти четырех, когда почувствовала жгучую боль на затылке: ее вдруг дернули за волосы. Её голова появилась из-за занавески и уперлась в его сухое плечо.
Вокруг них продолжали подниматься клубы густого пара — из душа все ещё хлестала горячая вода.
— Ты не спустилась сегодня утром, чтобы поздороваться.
Он прижался губами к ее уху, касаясь щетиной подбородка. Пальцы до боли сжали волосы на затылке.
Гермиона была настолько потрясена этим прямым контактом, что почти забыла о своей наготе. Занавеска в душе по-прежнему скрывала половину ее тела, но если бы Том захотел посмотреть, то смог бы увидеть больше, чем кто-либо в ее жизни.
Но его взгляд остановился на ее дрожавших губах.
— Я… я не хотела с тобой здороваться, — пробормотала она, уставившись в белый потолок над головой.
Она почувствовала на своем плече его горячее дыхание.
— Как мне наказать тебя за неуважение?
— Тебе что, ещё недостаточно? Я знаю, что ты заходил в мою комнату. Я знаю, что ты поменял те книги, — парировала она, чувствуя, как ее начал бить озноб, несмотря на удушающее тепло горячего душа.
— У тебя такое богатое воображение, Гермиона. И правда… чего только девушки не придумают в эти дни, — промурлыкал он, позволив словам медленно окутать их.
— Я ненавижу тебя.
— Разве так можно разговаривать со своим будущим отцом?
— Ты никогда не станешь мне отцом, — сплюнула она, пытаясь отвернуться, но Риддл держал ее слишком крепко.
Он хмыкнул, и поток воздуха пробежал по ее позвоночнику.
— Да, ты права. Я стану кем-то большим, — и он прижался губами к яремной венке под ее подбородком, чтобы почувствовать биение ее бешено стучащего пульса.
Гермиона думала, что задыхается, хотя не ощущала рук на своей шее.
Губы.
Это то, что не было включено в длинный список методов и средств, описанных в его брошюре.
Губы могут перекрыть дыхание.
Губы могут задушить тебя.
Когда он отстранился, она шарахнулась вперед, впечатавшись грудью в твёрдую стену. Прижавшись щекой к плитке, она закрыла глаза.
Ей казалось, что горячая вода стала ледяной.
— Как ты… Ванная же была заперта! — крикнула она, вслушиваясь в его удаляющиеся шаги.
— Как глупо с твоей стороны думать, что это поможет тебе, — невозмутимо ответил он, и она услышала в его голосе скрытую угрозу. —
Ни один замок не сможет меня остановить.
