~ ~ ~
Когда Чимин услышал, как ушел Джин, он выкарабкался из ванны, больно шлёпнувшись на пол боком хвоста, и подполз к ведру, стоящему у двери. Ведро было огромным, водорослей в нём хватит ему надолго, на несколько недель точно. Точнее, хватило бы… Ведро было слишком тяжелым для него, но он всё же смог дотащить его до ванны. Но открыв крышку и потянувшись за лентой водоросли, он, едва коснувшись воды в ведре, тут же отдёрнул руку и вскрикнул от боли — морская вода даже тут обожгла его. Это усложняло задачу… Порыскав глазами в поисках чего-то, чем можно достать водоросли, Чимин нашел палочку с щетиной, она была в стакане на маленькой полке у зеркала. Подтянувшись и ухватившись за раковину, он достал эту палочку и уже ею принялся вытаскивать по одной водоросли и опускать в свою ванну. Когда всё дно ванны устелили темно-зелёные водоросли, Чимин закрыл крышкой ведро и забрался в ванну. — Ах… — облегченно вздохнул он, едва почувствовав хвостом шелковистость и такую знакомую мягкость водорослей. На ум пришло воспоминание, как он, лёжа в этих самых водорослях, любовался циминаринами, как они переливались в солнечных лучах, и как он засыпал, наблюдая за ними. Так спокойно и хорошо, и больше никогда он не сможет снова ощутить это чувство… В носу защипало, и Чимин решил дать волю слезам, оплакивая предстоящее расставание с Юнги, чтобы отблагодарить его в последний раз своими дарами. Чувствуя, как с каждой упавшей в воду слезой на хвост падала жемчужина, на его душе наступало облегчение. Было слишком больно, но больно где-то внутри, в груди, и не от болезни вовсе… Он видел то, что Юнги к нему привязался, он корил себя за это, за свою сущность, и то, что, как ни пытался, Юнги всё равно очаровался им. Это было так неправильно, поэтому Чимин с каждой новой жемчужиной чувствовал, как по капле испаряется из его груди это тянущее чувство. Это было чувство вины, и Чимин решил, что плата в виде жемчуга сможет искупить его вину, что, получив от него жемчуг, Юнги будет страдать меньше после его ухода. Через какое-то время Чимин расслышал, как громыхнула дверь, щелкнул замок и по дому разнеслось тихое эхо тяжёлых шагов. Один, два, три, четыре, пять… В дверном проёме показалось бледное заплаканное лицо Юнги. Он ничего не говорил — просто подошёл к ванне, опустился на колени около неё и взял Чимина за руку. — Прости… — прошептал Юнги. — Он не захотел меня слушать… — Где ты был, Юнги? — спросил Чимин, стараясь скрыть хрипотцу в голосе. Он смахнул одним движением руки жемчужины со своего хвоста на дно ванны, и те закатились под слой водорослей. Чимин не хотел раньше времени показывать их Юнги. — Джин приходил. Попросил тебя позвонить ему, когда ты вернёшься. — Я был в море, искал… Чонгука. — Что? — удивился Чимин. — Т-ты искал его? Зачем? — Я искал, чтобы попросить его о помиловании для тебя, но он не стал слушать меня… — Поразительно, что он вообще пришел на твой зов. — А толку, что пришел? Он сказал, что передаст старейшинам, что ты заболел этой болезнью и ум…умираешь. — Юнги поднял на него взгляд и на глазах снова заблестела влага. — Прости, я… Я пытался, я просил его, пытался переубедить, но… Он едва ли не харкнул мне в лицо, настолько я был противен ему. Он сказал, что ты зас…заслуживаешь этого, что ты предатель. — И внезапно Юнги как будто прорвало — вся злость и обида, и чувство того, как несправедливо обошлись с Чимином разожгло в нём ярость и гнев, которые он до этого ещё никогда не испытывал. — Как они могут?! Ты всего-навсего не хочешь убивать человека, разве из-за этого ты сам достоин смерти?! Это несправедливо!.. Они не могут поступать с тобой так! — Юнги, посмотри на меня… — Чимин мягко взял его за подбородок и заставил поднять на него глаза. — Давай не будем тратить на гнев время, которое осталось у нас, у меня. Я столько всего хочу узнать о мире людей, давай не будем сожалеть напрасно о том, что неизбежно. — Чимин… — Можно мне послушать музыку? И ещё раз поесть пиццу и жареных креветок? И посмотреть что-нибудь на той штуке?.. — Чимин, прости меня. — Не надо, — покачав головой, прошептал Чимин. Он коснулся лица Юнги и вытер пальцем слезу, стекающую вниз по щеке. — Мне не за что прощать тебя. Это я должен просить прощения, я приношу тебе одни неприятности… Ничего, потерпи меня ещё немного, хорошо? Всего неделю, и тогда я уйду, а твоя жизнь вернётся в прежнее русло. — Да не хочу я, чтобы она возвращалась в это грёбаное прежнее русло! Мне осточертела такая жизнь! — Голос Юнги срывался на крик, но он усмирил свой гнев, Чимин ведь ни в чем не виноват, чтобы кричать на него. — Я хочу, — дрожащим голосом проговорил он, — чтобы ты… чтобы ты жил, чтобы жил со мной. Всего год, и я рассчитаюсь с долгом, я заработаю и куплю тебе… Да хоть бассейн! Я куплю, я всё сделаю! Я не хочу, чтобы ты уходил от меня… — Юнги, я… — Чимин тяжело вздохнул, понимая, что продолжаться так больше не может. — Я должен признаться тебе. То, что ты чувствуешь привязанность ко мне — это просто чары. Видя перед собой полные горя и слёз глаза Юнги, Чимин решил, что надо сказать обо всём прямо. Возможно тогда Юнги обидится на него, и ему будет не так больно прощаться с ним? — Это чары сирен, я очаровал тебя. На самом деле, твоих чувств не существует, они ненастоящие. — Нет. — Юнги уверенно помотал головой, закусив губы, чтобы не дрожали. — Нет, ты не прав. Ты не знаешь меня, не знаешь моей жизни, ты не можешь знать, чары это или ты и правда стал мне дорог. — Но это так… — Я сказал нет, — бесцветным тоном ответил Юнги. — Ты не прав. Это никакие не чары. Сказать тебе, почему я к тебе привязался? Почему забочусь о тебе, хоть и из рук вон плохо? Потому что я один! Я живу один уже два года, у меня была семья, такая же, как у тебя! Отец, мать, дед, моя семья! Они умерли, погибли все, разом, и я остался абсолютно один!.. Я спас тебя и хочу, чтобы ты жил со мной, потому что так у моей грёбанной жизни есть хоть какой-то смысл!!! И ты говоришь, что тоже умираешь, и даже не хочешь побороться за свою жизнь?! Значит я сделаю это за тебя!.. И быстро поднявшись с колен, Юнги вытащил из кармана телефон и открыл журнал звонков. — Что ты делаешь? — недоуменно и взволнованно спросил Чимин. — Звоню Хосоку, — ответил Юнги. — Он знает все болезни рыб, которые существуют в этом мире. Извини, конечно, но сейчас не каменный век, и что-то мне подсказывает, что эта ваша ''смертельная гниль'' вполне себе излечима. Прости за сравнение с рыбой, но… Прости, в общем. Он дозвонился до Хосока со второго раза. — Хосок? Это Юнги. Есть минута?..~ ~ ~
Юнги сдаваться не собирался. Несмотря на то, что Чимин, казалось, смирился со своей участью, Юнги этого принимать не хотел и не был обязан. Он даже не боялся того, что кто-то кроме него узнает о сирене, да и Джин, по всей видимости, уже узнал о нем. Его это не волновало, Джин и Хосок были единственными на планете людьми, в которых Юнги был уверен на сто процентов, они бы не выдали и не предали его, если он попросит сохранить в тайне существование Чимина. Юнги искренне надеялся, что болезнь можно излечить, а если она всё-таки окажется неизлечимой, то… он хотя бы сможет выиграть время. Учитывая, что сейчас есть лекарства даже от рака, то уж от какой-то там плавниковой гнили наверняка есть что-то. Антибиотики, может быть, или еще какие-нибудь таблетки. Хосок знал об этом всё, Юнги доверял ему и его профессионализму. — Неужто ты завёл рыб? — усмехнулся Хосок. — И к чему такая срочность? Я мог бы и завтра утром приехать… — Завёл, но не рыб. Послушай… — Перед входом в ванную комнату Юнги остановил Хосока и придержал его за плечи. — Послушай. То, что ты увидишь, может показаться странным, но просто имей ввиду — этому есть причина. И пожалуйста, не говори никому о том, что увидишь. Точнее, кого. — Эм… Ладно? Слушай, а ты сам-то в порядке? Ты какой-то бледный… Может, ты заболел? — Хосок потрогал его лоб, и почувствовав, что он горит, резко отдернул руку. Глаза у Юнги блестели, на щеках красные пятна, а руки его (Хосок ощущал даже через ткань своей кофты) были как ледышки. — У тебя температура небось под 40! Ты почему не в постели? В могилу себя загнать хочешь?! — Хосок, сейчас не время обо мне думать. Пойдем… Только не кричи и не истери, когда увидишь его, уж я тебя знаю… И Юнги открыл дверь ванной, впуская Хосока внутрь.