~ ~ ~
Первые дня два Тэхёну приходилось кормить Юнги с рук, так как двигаться и ловить рыбу сам он не мог и не умел. Одно дело ловить сетью, и совсем другое — руками. А вот у Тэхёна достаточно ловко получалось вылавливать постоянно ускользающих из рук рыбёшек, которых он потом скармливал Мину, иногда всё же побаиваясь его. Это было видно по его большим глазам, с лёгкостью выдававшим его испуг, когда он находился слишком близко к Юнги. — Да не кусаюсь я, расслабься, — сказал Юнги, когда тот в очередной раз дернулся в сторону, едва Юнги посмотрел на него. — Я человек, а не акула. — Акулы иногда намного безобиднее людей… — пробормотал Тэхён, приближая к губам Юнги кусочек сырой рыбы. Тот послушно съел то, что ему дали, поражаясь, насколько вкусной была эта рыба. Будучи рыбаком, он никогда не заплывал в эти места, и рыба тут была совсем другая. — Я дружу с одной акулой, она вполне неопасная, мы вместе гоняемся за рыбой, иногда я кормлю её. — Ты? Акулу? С рук, что ли? — усмехнулся Юнги. С того дня, как Тэхён передал ему знание языка через поцелуй, Юнги больше не нуждался в этом. Теперь он стал сиреной, и как и все они, говорил на латыни так же естественно, как на своём родном языке. — Ну да, а что такого? Она тоже морское существо и хочет, чтобы её любили и играли, как с дельфином. Главное при ней не пораниться, от запаха крови акулы сходят с ума, но я думаю, что смогу уплыть от нее в случае чего. Я быстро плаваю. Юнги не мог представить себе, чтобы этот достаточно щупленький русал мог плыть быстрее акулы. — С огнём играешь… — сказал ему Юнги, съедая очередной протянутый кусочек. — Спасибо, что не оставил меня. Я уже думал, что умру тут в расцвете лет. —Это как — в расцвете лет? — Это образное выражение, у нас, людей, — пояснил Юнги. — Так принято говорить, когда человеку лет 20-30, когда он молод и полон сил. — А, ясно… — пробормотал Тэхён. Доев рыбу, Тэхён уплыл, оставив Юнги на какое-то время одного, но внезапно его одиночество нарушил незаметно подплывший к нему Чонгук. Он появился непонятно откуда, просто вдруг оказался прямо над Мином и злобно пялился на него, нависнув прямо над ним и уперевшись руками в дно по бокам от его головы. — Ещё не сдох, человек? — прошипел он. — Не сдох, — тем же тоном ответил Юнги. — Отвали! Я теперь один из вас, так что отстань от меня и не мешай жить! Чонгук рассмеялся, оскалившись, и сжал его запястья, придавив ко дну и приблизившись к самому его лицу. — Ты никогда не станешь одним из нас, — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Ты всегда будешь человеком и изгоем среди нас, ты сдохнешь, мразь, и я об этом позабочусь… И нарочно ударив его своим мощным хвостом, Чонгук уплыл, оставив Юнги со стиснутыми в кулаки руками пялиться вверх, на проплывающие косяки рыб, и мечтать о том, чтобы снова стать человеком. Он бы с радостью вернулся домой, на землю, но теперь он не может. Оставалось надеяться, что его жертва была ненапрасной.~ ~ ~
Первые дни жизни Чимина в качестве человека были для него полны сюрпризов. Начиная с того, что люди, оказывается, вполне мирные существа, такие же, как Юнги, и вплоть до совершенно иного устройства тела человека — он понял, что не только вкус, но даже запах еды может вызывать у него урчание в животе; что он может выделять кожей жидкость, которая называется пот, и что пахнет она неприятно; что для ухода за новым телом ему понадобятся всякие штуки, которые Сокджин назвал ''шампунь и гель для душа''; что быть человеком намного труднее, чем быть сиреной. — А это что? — спросил как-то Чимин, достав с полки в ванной странную штуку, не похожую ни на что, что он когда-либо видел. Он прошел на кухню, где Хосок готовил для него завтрак. — Это бритва, — ответил тот. Сегодня была его очередь сидеть с Чимином. — Она очень острая, будь осто… — Ай! — Чимин пискнул от боли, а из большого пальца хлынула кровь. — Ай, ай, Хосок, я порезался! Помоги! — Ну что ж ты! — Чон порыскал на полках в поисках аптечки и, найдя ее, усадил парня за кухонный стол и принялся обрабатывать порез. — Я же сказал, она острая! — Прости… — пробормотал Чимин, наблюдая за тем, как Хосок чем-то смазывает его рану и заматывает палец липкой штукой. — А что это? — Это называется пластырь. Он нужен, чтобы закрыть рану. — А мы, когда ранимся, используем водоросли, чтобы всё зажило. — Но теперь водоросли тебе вряд ли помогут. Да и свежих у нас нет, только консервы, а от них точно толку не будет. Больше не трогай незнакомые вещи. — Хорошо, — кивнул Чимин, разглядывая замотанный в пластырь палец. — А зачем нужна эта бритва? — Ну, чтобы брить волосы, — ответил Хосок, снова принимаясь за готовку. — Это бритва для лица. Есть ещё бритвы для тела, но ими в основном пользуются девушки. — А зачем брить собственные волосы? — Ну… — Хосок замялся. — Потому что это считается красивым, когда на теле нет волос. У тебя их нет просто потому, что ты только недавно стал человеком, ты как новорожденный, но скоро и у тебя появятся волосы. И на лице, и… в разных местах. — В разных местах? — удивился Чимин. Он немного испугался, что станет похож на животное, но потом, глянув на оголённые по локоть руки Хосока, он подумал, что волосы у людей растут, наверное, не такие, как у животных. — В каких местах? — Потом поймёшь, — отмахнулся Чон. Приготовив омлет, он выложил его на две тарелки, для себя и Чимина, и, выдав ему вилку, сам сел за стол, чтобы позавтракать. — Ешь, только подуй, а то омлет еще горячий. Позавтракав, Хосок сделал две кружки кофе с молоком и снова сел за стол, протягивая Чимину одну из кружек. — Пей, тебе понравится. — Хорошо. Чимин без разговоров принимал и делал всё, что ему говорили Джин и Хосок. Он понял, что сам он вряд ли выживет в этом мире, поэтому ему пришлось довериться этим людям, которые, вроде как, вовсе и не пытались что-то сделать с ним или выведать подробности его сиренской жизни. Единственное, что беспокоило их, это отсутствие каких-либо подробностей об участи Мин Юнги. Они не могли ни начать поиски, ни узнать, что с ним стало, так как сам Чимин подробностей той ночи, когда умирал, не помнил, и что стало с Юнги — не знал. Он предполагал лишь, что поменялся с ним сущностями, образно говоря, но он даже не знал, жив ли Юнги, или, приняв на себя его сущность, умер от его же болезни, обменяв свою жизнь на его. Но он всем сердцем желал, чтобы Юнги всё же остался жив. Поэтому однажды рано утром, нарушив запрет своих опекунов не выходить из дома одному, он отправился к берегу, чтобы позвать Тэхёна. Если, конечно, это сработает, ведь спеть песнь сирены о призыве помощи, будучи человеком, может и не получится.