~ ~ ~
В тот момент, когда он понимает, что не сможет выдержать еще несколько дней до следующей встречи, он обнаруживает, что уже давно выплыл из поселения. Его тело действует быстрее мыслей, и этот удивительный факт поражает. Он приплывает в то же время, что и в прошлый раз — рано утром, чуть позже восхода солнца. Подплыв вплотную к борту ''Дороти'', он практически вжимается в него, поднимаясь над водой лишь на половину лица, и выжидает, глядя в ту сторону, откуда должен прийти Чимин. В ожидании его, Юнги понимает, что со вчера уже успел соскучиться — весь день мысли были только о нем, крутились в голове крохотным водоворотом, заставляя перебирать все те мелочи, что он разглядел вчера: блеск глаз, растрепанные вьющиеся волосы, мягкие щеки, теплое тело. Он почти весь вчерашний день пролежал на дне, пялясь наверх, в толщу воды, пересекаемой лучами полуденного солнца и тянущимися кверху водорослями, и мечтая о новой встрече с Чимином. Тэхен лишь спросил, не заболел ли он, и предложил вместе поохотиться, но Юнги отказался — не до этого сейчас. Ему бы к Чимину, поговорить с ним, узнать, что случилось с ним после его обращения человеком. Его мучило любопытство и до сих пор мучает: как он оказался в тюрьме, как живет теперь и заботятся ли Хосок с Джином о нем должным образом. По крайней мере, он не голодает, что уже хороший знак. Спустя примерно с полчаса, судя по положению дневного светила, Чимин наконец появляется: снова лохматый, только теперь выражение лица у него ясное и радостное, на губах играет улыбка в сто раз ярче солнца, на плечах снова плед, а в руках белый пакет. Что он с собой притащил? — Юнги! — Чимин машет с берега, усаживаясь на один из валунов, которые отделяют берег от воды, и подстелив под себя краешек пледа. Теперь уже сам Юнги улыбается, чувствуя невероятное облегчение от встречи, и подплывает всё ближе и ближе, пока не оказывается почти у кромки воды, затем опирается на огромный камень, вынырнув наполовину тела. Хвост остался в воде, в этом месте достаточно глубоко, поэтому Юнги чувствует себя здесь комфортно. Он молча смотрит на Чимина снизу вверх, сейчас их разделяет расстояние вытянутой руки. Секунда. Две. Три. — Adfui vos… Юнги приподнимается на руках, чувствуя, насколько же он тяжелый на суше, но ему хватает сил подняться на столько, чтобы коснуться губ Чимина своими. Он не может обхватить ладонями его голову, не может притянуться ближе, но за него это делает Чимин — гладит горячими руками по щекам и шее, осторожно обходя чувствительные жабры, и тянется вперед, рискуя вот-вот упасть с валуна, на котором сидит, в воду. Дышит рвано и жарко, робко целует в ответ, а длинные ресницы его лазурного цвета глаз трепещут, почти что касаясь щек. Юнги не закрывает глаза, целует, запоминая мельчайшие детали лица, что в паре миллиметров от его, и улыбается в поцелуй, когда видит, как алеют Чиминовы щеки и кончики ушей. — Я скучал, — снова шепчет Юнги, отстранившись на секунду. Руки предательски дрожат от его собственного веса, но он держится сколько может. — Я так скучал по тебе. На губах послевкусие холодка мяты, а в глазах у обоих горит огонь. Теперь они говорят на одном языке, но это скорее приятный бонус, а не сама цель, с которой Юнги потянулся к чужим губам. — Я так боялся, Юнги, — шепчет Чимин в ответ, — я думал, что ты приплывешь только завтра, или послезавтра, или вообще больше не появишься здесь и… — Я просто не мог долго ждать, — перебивает Юнги, коротко чмокая его в красную щеку и смущенно улыбаясь. — Поэтому я и пришел, — закусив губу, выдыхает Чимин. Его тихий смешок заставляет сердце вздрогнуть от избытка чувств, так хочется обнять, так сильно, как только возможно, но держаться на руках больше нет сил, хвост тянет вниз, и Юнги опускается под воду. Делает несколько вдохов, пропуская воду через жабры, и выныривает снова, теперь уже до середины груди, опустив голову на сложенные на камне руки. Для него теперь холод ощущается иначе, а вот Чимин, видимо, совсем не привык к чувствительной человеческой коже, поэтому кутается в плед и достает термос из пакета и две кружки, а после извлекает из него то, о чем Юнги мог только мечтать в последнее время. — Я тут принес кое-что, — украдкой улыбается Чимин. — Мы вчера заказывали еду на ужин, Хосок и Джин никак не могли решить, маргариту или пепперони, в итоге заказали обе. Вот, я принес тебе два кусочка, еле успел спрятать от них. Едва успев договорить и протянуть ему треугольный кусочек пиццы, Юнги буквально вырывает его у него из рук и вгрызается, забывая даже жевать. Теперь Юнги знает, что у счастья есть вкус: он солёный, и сладкий, и от него щемит в груди и трепещет сердце, а желудок отказывается верить в чудо. Пицца холодная, сыр затвердел, как и салями, но это всё равно лучшее, что он ел в жизни. Поистине, человек, который изобрел пиццу, достоин места в раю. — Спасибо, это… Ты просто прочитал мои мысли… — Юнги не может подобрать слов, да и говорить внятно не может, слопав полпиццы в один укус. — Ты не представляешь, как я соскучился по нормальной еде! Пока Юнги дожевывает, Чимин разливает по кружкам горячий чай и ставит одну перед ним, а из второй отхлебывает и блаженно улыбается. — Как хорошо, — мечтательно вздыхает он, наблюдая за поедающим уже второй треугольник пиццы Юнги. — Сейчас это всё так… естественно. Как будто не было этого месяца. Как будто ты всегда был сиреной, а я человеком. Но я не… Юнги, знаешь, я не хочу возвращаться, не хочу снова быть сиреной и жить с теми, кто отрёкся от меня. Хочу быть с тобой. С тобой хочу жить… Юнги быстро управляется с едой, выпивает половину горячей кружки чая за раз и только тогда понимает, насколько он действительно соскучился по земле. Он не морское существо, и сколько бы он ни отрицал этого, Чонгук прав — он не сирена, он действительно был и останется человеком. Вот только Чонгук говорит, что быть человеком — это мерзость, но Юнги на это плевать. Он человек, да, и он гордится этим, и быть сиреной ему совсем не улыбается. Он сделал это для спасения жизни Чимина, обменялся с ним сущностями и стал сиреной вместо него, но теперь… Теперь, когда Чимин здоров и живет полной жизнью, Юнги осознает, что не готов провести всю, пусть даже и вечную, жизнь в морских водах, питаясь одной рыбой и водорослями и подчиняясь каким-то там Чонгукам и Намджунам и совету старейшин. Он не хочет такой жизни. — Расскажи, что случилось в тот день? — просит Юнги, желая удовлетворить хоть часть своего беспокойства. — Тогда, когда мы... обменялись. Как ты попал в тюрьму? Как выбрался оттуда? — О, — горько усмехается Чимин, — это длинная история…~ ~ ~
Этот день был лучшим за весь последний месяц. Возможно, лучшим за весь год или даже всю жизнь. Чимин рассказал Юнги всё, что с ним приключилось за это время, о всех своих несчастьях и счастливых случаях, о том, как Хосок вызволил его из камеры, как они с Джином помогали ему стать человеком, и не переставая благодарил за то, что у Юнги такие друзья, которые роднее даже, чем Чимину собственный родной брат. — Он оставил меня, даже не попытался постоять за меня или помочь облегчить наказание. Я... я ненавижу его. Чимин горестно вздыхает, глядя вдаль, на заходящее солнце. За рассказом о новой жизни день пролетел совершенно незаметно, Юнги пора бы возвращаться обратно, пока его отсутствие не обнаружили. Но так не хотелось этого. — Он просто смотрел. Следовал за мной и смотрел, ни слова не сказал в мое оправдание. Мне кажется… Юнги, мне кажется, я правда ненавижу его? Презираю? Я никогда не испытывал такого. Я не… Я не знаю, что я чувствую к нему. Это так странно. Когда я был сиреной, я не чувствовал так сильно, я просто… Не знаю, всё казалось не таким серьезным. Но человеческие чувства такие сильные! Я злюсь на него, ненавижу его, я не хочу больше никогда ни видеть его, ни слышать! Всё! Он отрекся от меня, значит и я сделаю так же. — Эй, эй, тише... — Юнги хватает его за руку и прижимает к своей щеке, пытаясь успокоить его чувства. — Остынь. Ничего страшного, что ты так чувствуешь, это нормально. Я тоже изменился. Вы, сирены, не так подвластны чувствам, как люди, и я понял это только вчера. Знаешь, к своему стыду я могу сказать, что почти не вспоминал о тебе весь этот месяц. Мне нужно было научиться выживать в море, ловить еду, а не покупать всё готовое в магазине, как я привык, учиться избегать хищников, потому что они там повсюду, и вообще… Тяжело быть сиреной. Человеком быть легче. — Я хочу остаться человеком, Юнги, — снова повторяет Чимин, — я хочу жить с тобой вместе, потому что теперь я не смогу смириться с той жизнью. Теперь я знаю вкус свободы, и не могу жить в той клетке, даже если бы и мог снова стать сиреной. Юнги, возв… Возвращайся ко мне. Нам надо найти способ, как тебе стать человеком. — Найдем, — решительно заявляет Юнги. — Обязательно найдем. Я обещаю тебе. Чимин смотрит на него так пронзительно и печально, и в то же время с надеждой, горящей огоньком на самом дне его лазурных глаз. Юнги протягивает руку и утирает прозрачную слезу с его щеки, затем жмурится и с уголков его глаз скатывается пара слезинок. Упав в воду, капли белеют, твердеют и обращаются двумя жемчужинками. У Чимина были цвета аквамарина, а у Юнги — белые как снег, под цвет чешуи, покрывающей тело. — Возьми, это в знак обещания. Он быстро вылавливает в воде жемчужинки, пока они не упали на самое дно, и отдает Чимину, глядящему на них как на самое сокровенное чудо в мире. Он принимает их в раскрытую ладошку, касается губами, как сокровища, и тут же прижимает к сердцу, прикрывая глаза и всхлипывая, выдыхая судорожно через приоткрытые губы. — Спасибо, Юнги. — Мне пора... Подтянувшись на руках, Юнги целует дрожащие от сдерживаемых слёз горячие губы Чимина, затем берет его руку с зажатыми в кулаке жемчужинами и запечатлевает на костяшках пальцев еще один теплый поцелуй. — Я вернусь завтра, на закате. Жди здесь же, я обязательно буду. — Хорошо. Я буду ждать. И Юнги отпускает его. Отдаляется, отплывает спиной вперед, не желая разрывать зрительный контакт. Запоминает в мыслях каждую новую деталь: красные отблески солнца в светлых волосах, закушенные губы, прижатую к груди руку, ветер, треплющий краешек пледа и непослушную челку, лезущую в ему глаза. Это его доза Чимина на весь следующий день. Он вернется сюда на закате, а день проведет с Тэхёном, чтобы не вызывать подозрений. Он готов на любые ухищрения, чтобы никто не раскрыл, что он приплывает сюда и выныривает на поверхность уже второй день подряд. — До завтра, — шепчет он. — Встретимся на закате, Чимин. Юнги слишком далеко, чтобы его голос мог дойти до слуха Чимина, но кажется, что воды, видя их печаль от расставания, сами переносят это послание мальчику, сидящему на камнях у кромки берега. Чимин слышит прощальные слова в шелесте волн и машет рукой в ответ, наблюдая за тем, как Юнги резко разворачивается и ныряет в закатную дорожку солнца, орошая ее искрящимися брызгами мелькнувшего над водой плавника. Он готов просидеть здесь всю ночь и весь следующий день до самого заката, но всё-таки медленно поднимается и уходит, потому что у него появилась одна идея. Но ему понадобится помощь Хосока.