Совсем другой век

От графа не укрылось, что обе его спутницы выглядят устало, хотя девушки и постарались спрятать следы слез. Однако опытный придворный скрыл свою внимательность и сделал вид, что ничего не заметил. А лишь приложил все усилия, чтобы развлечь девушек в дороге – милыми комплиментами и простыми шутками. Первое время они запинались на каждом слове, будто бы забыв за ночь все, что до этого выучили, даже с трудом благодаря за похвалы, комплименты и восхищение. Но постепенно за разговорами с д’Орбье повеселели и говорить стали свободнее. Граф же пошел на хитрость. Утром он отправил посла к королю с сообщением, что принцесса уже подъезжает к Парижу и ее настораживает отсутствие рядом жениха. Он надеялся, что Людовику удастся убедить братца поспешить навстречу невесте. И хотя он плохо представлял себе события этих дней в столице, его послание пришло как нельзя вовремя. А там внезапно выяснилось, что в столицу направляется не только шотландская принцесса! Но и еще несколько именитых дам. И каждая из них полагает, что Гастон собирается на ней жениться. Людовик, узнав об этом, вначале опешил. Затем обрушился на младшего брата с упреками. Выходило, что принц попросту устроил себе смотр невест. Подобная наглость могла сойти с рук по отношению к менее знатным дамам. Но не принцессе! Зато теперь было понятно, отчего принц не устроил все так, как это полагалось. Согласно этикету представитель Франции должен был встретить невесту еще в Англии. Уже там должно было состояться первое бракосочетание. Затем здесь – настоящее. Жениху необходимо было встретить принцессу в порту или хотя бы дороге, проделав остаток пути вместе. Англичане, стремясь заключить выгодный брак, настаивать на формальностях не стали. Тем более, что подобное поведение французского наследника престола попросту никто не мог себе даже вообразить. Луи злился на себя, что не проверил, насколько все правильно сделано. Но он и подумать не мог, что Гастон способен на такое! Кажется, и Карл, благоволивший кузине и занимавшийся ее судьбой, по своей молодости не подумал об этом. Людовик вызвал принца и с порога довольно грубо осведомился, что происходит, как понимать подобную выходку. И что означает прибытие в столицу иных псевдоневест. Но на все негодующие вопросы Гастон смеялся и уверял брата, что просто не желает жениться неизвестно на ком. - Вдруг она окажется уродиной? – этот довод показался ему забавным, и принц вновь от души расхохотался. Но осекся под ледяным взглядом брата. - Принцесса на пути к Парижу, она покинула Бове, - ровно произнес Людовик. – С рассветом вы в сопровождении нескольких дворян и охраны садитесь на лошадей и торопитесь ей навстречу. Галопом! - Сир, раз она уже почти здесь, значит, завтра вечером будет в Париже, - попытался возразить Гастон. – Даже если лошади будут еле плестись… Король некоторое время молчал, затем произнес: - Это не ваша идея. Кто это придумал?! - Я сам, - отозвался принц, но голос его дрожал. Людовик, рассвирепев, вдруг схватил Гастона за камзол и встряхнул братца за грудки, пользуясь тем, что они были в комнате одни. - Я спрашиваю, кто вам предложил взглянуть сначала на дам, а потом выбрать из них невесту?! - Шеврез… Герцогиня сказала, что это так неразумно… Король отпустил брата. Шеврез. Да, на эту шлюху вполне похоже. Мало ей, что она способствовала выкидышу у Анны! Она вредит во всем, она просто лелеет мысль, как уничтожить короля, а если это не выйдет, то хоть мелко ему напакостить. Гастон, пятясь спиной, поспешил к дверям, надеясь избавиться от гнева брата. Но у самых дверей задержался, очень не хотелось уходить с послушным видом. - Вот и передайте тогда герцогине, чтобы встречала принцессу, - бросил он обиженно. – А я готов заранее разорвать помолвку с шотландкой... Луи просто обернулся. Но взгляд был настолько красноречив, что Гастон мгновенно передумал. - Хорошо, утром… я отправлюсь ей навстречу, - пробормотал он. И только выйдя за дверь, смог перевести дух. *** Уверенность девушек, что они начинают новую жизнь, их не покидала. Но если накануне эта новая жизнь им казалась не лучше, а может быть, и хуже старой, то постепенно их настроение сменилось, в том числе и стараниями их спутника. Пейзажи и погода за окном их кареты тоже способствовали этому. Дорога из Шотландии в Лондон им обеим запомнилась дождями и ветрами. Но со дня их приезда во Францию светило теплое солнышко. Но не было и духоты, свойственной июлю-месяцу. Теплый ветерок обдувал путешественниц, не давая им задыхаться в неудобных корсетных платьях, а сам экипаж и занавески дарили приятную тень. Правда, занавески почти не убирались, лишь слегка приспускались, чтобы было хорошо видно путников – ради репутации дам, путешествующих в одной карете с кавалером. Но главное для девушек было то, что солнце не пекло на них, а открытые окна позволяли разглядывать пейзажи. - Сударыня, французское солнце коварно, - с улыбкой предупредил граф, когда Хелен попыталась было высунуться в окно, чтобы разглядеть получше какую-то деревушку. – Должно быть, в шотландских горах оно редкий гость, у нас же может обжечь своими лучами и подарить вашей коже коричневый оттенок. Хелен и Дайана переглянулись и рассмеялись – в мире «будущего» загар был гораздо предпочтительнее бледной кожи. Ну что ж, а здесь придется прятаться в тенечке – рассчитывать на солнцезащитные средства не приходится. Однообразный пейзаж зеленых полей, где менялись лишь названия выращиваемых культур, иногда чередовался с домиками деревушек. Однако д’Орбье очень быстро понял, что дамы теряют интерес к происходящему, и вновь смог увлечь их. Опять же – с пользой. Рассказывая о том, какие земли кому принадлежат из тех, что они проезжают, или близлежащие, или рядом с ними – и далее по всей Франции, – граф попутно вплетал в рассказ, сколько какие вотчины дают дохода, где расположены королевские владения, сколько налогов дают провинции казне… Хелен слушала с большим интересом, Дайана – лишь первое время, это было и понятно, слишком уж это напоминало урок экономической географии. Но все же принцесса старалась не потерять внимание и что-то запомнить. И граф мысленно отметил, что юная невеста принца ответственна, чего о ее женихе сказать сложно. Пока Дайана виделась д’Орбье в положительном свете – можно доложить королю, что принцесса несомненно умна, хотя еще мало знает свою будущую родину и слишком юна, а потому может быть увлечена чьим-то мнением. Последнее и следует постараться не допустить… Ее подругу, соответственно, следует или отстранить от двора, или, наоборот, постараться оставить при дворе. Пока она – первая, кто имеет влияние на молодую принцессу. Если Хелен Гордон будет придерживаться взглядов, угодных королю, надо настоять, чтобы эта дама была при Дайане. Или наоборот… Д’Орбье будто бы невзначай задал один вопрос, другой… И убедился, что несмотря на жизнь в далекой дикой стране, девушки неплохо образованы. Мадемуазель Гордон, кажется, уже вполне может вести хозяйство, что, пожалуй, неудивительно, девушка достигла брачного возраста. Более удивительно, что она еще не замужем. Правда, пока она отвечала не очень уверенно, но, видимо, это от того, что как и принцесса, еще плохо представляет себе жизнь здесь, все кажется слишком чужим. А вот Дайана… Граф мысленно вздохнул. В принцессе был жесткий стержень, в этом искусный придворный и дипломат был уверен. Пока девушка была слишком юна и неопытна, чтобы проявить характер и волю, она даже не знала, куда их направить. Ее высочество может стать прекрасным проводником воли того, кто сможет ею управлять. И пока, увы, больше всего шансов на это у ее будущего мужа. Пока обстоятельства складывались очень двусмысленно. Во многом они играли на руку д’Орбье, ведь принц показывает себя не с лучшей стороны, тем самым уже теряя возможность огранить этот камень так, как пожелает он. И хорошо бы этой огранкой заняться ему, графу д’Орбье. Вот только в полной мере это никак невозможно, нельзя, чтобы принцесса посчитала себя оскорбленной отсутствием жениха, иначе она может отписать в Англию и добиться расторжения договора о браке. Оставалось пока лишь одно – рассказывать о жизни ее новой страны, каждый раз подводя к мысли о том, что все лучшее тут – результат разумного правления Людовика Тринадцатого. Дайана отчего-то не очень верила последнему. И порой пыталась перевести разговор на то, каков ее жених. Граф любезно отвечал, что она узнает его высочество очень скоро, и возвращался к тому, что, по его уверениям, необходимо знать французской наследной принцессе. *** Они были на полпути к Парижу, дорога становилась все шире, путников все больше: они съезжали, уступая дорогу, кланялись карете принцессы и с опаской оглядывались на лазоревые плащи королевских мушкетеров… Внезапно по рядам охраны прокатилась какая-то команда, кортеж вдруг остановился. Причина вскоре стала ясна – к ним навстречу торопился небольшой отряд. Мчался галопом, окрики и свист отгоняли прохожих, вздумавших было оставаться на дороге. И те, опасаясь быть затоптанными, в ужасе отбегали. Мушкетеры, подчиняясь команде, начали было строиться в боевом порядке, берясь за оружие, но немедленно поступил новый приказ – лейтенант разглядел тех, кто торопился навстречу. - Его высочество! - доложил слуга, подбегая к карете принцессы и низко кланяясь, но обращаясь к графу. - Вот видите, - д'Орбье любезно улыбнулся Дайане, сам не зная, радоваться ли этому появлению или досадовать. – Я же говорил, принц непременно поспешит навстречу вам, как только ему станет лучше. Граф вышел из кареты, помог выйти и дамам. Дайана с нескрываемым интересом смотрела на прибывшего молодого человека. Кажется, ее ровесник или лишь немного старше. Правда, телосложение у него гораздо лучше, чем у ее погодок. Видимо, сказывались занятия фехтованием и верховой ездой, поэтому довольно высокая фигура не была долговязой. А вьющиеся черные локоны и пробивающийся пушок усов придавали ему дополнительный шарм. Принц спешился и поспешил к гостье. Красивым жестом опустился перед ней на колено, прямо в дорожную пыль, еще и коснулся лицом подола платья принцессы, словно древний рыцарь, целующий край одежд своей возлюбленной, и звонко произнес: - Ваше высочество, я рад приветствовать вас во Франции! Дайана невольно улыбнулась. Молодой человек был пылким, симпатичным и немного дерзким. Это покоряло с первого взгляда. Нет, не влюбляло, но симпатия к нему рождалась немедленно. - Мне нет прощения, что я не встретил вас раньше, - принц поднялся с колена и теперь уже взглянул ей прямо в глаза. Такой выразительный, обжигающий взгляд! Девушка отметила, что у него красивые глаза, такие глубокие... - Но я все же льщу себя надеждой на вашу милостивую улыбку, - закончил свою тираду он, сам беря ее ладонь и касаясь ее губами. Дайана мысленно собрала все свои знания французского, чтобы ответить ему. Причем так, как этого требует этикет, все присутствующие их слушают. А у нее, увы, малые знания и французских обычаев, и французских слов. - Я рада, что вам стало лучше, ваше высочество. И желаю видеть в этом благоволение Господа. Для меня истинное счастье видеть вас здесь, подле меня, исцелившимся и полным сил. Я буду рада проделать остаток пути с вами. Принц низко поклонился, одарил девушку пламенным взглядом и присоединился к кортежу, сев в карету невесты. В свите прошло короткое перешептывание. Французы хоть и не все знали наверняка, но все догадывались, что Гастон вовсе ничем не болен. И потому его долгое игнорирование принцессы было непонятным. Было очевидно лишь то, что такими действиями принц выказывает пренебрежение к невесте. И здесь мнения разделялись. Кто-то полагал, что это справедливо – с чего бы наследному французскому принцу оказывать честь девице из далеких гор, да еще вырядившейся в платье из бабушкиного сундука? Другие настаивали, что правила существуют для всех, и поведение Гастона возмутительно. Какое-то время в свите даже перешептывались, что принцесса отпишет кузену в Англию. А тогда войны не избежать. Наконец это внезапное появление самого Гастона несколько сгладило первые впечатления. Принц же был само очарование. Он любезничал с невестой, одаривая комплиментами и ее наряд, и ее пока посредственный французский, и улыбку, и каждый жест. Восхищался так искренне, что нельзя было усомниться в его интересе к Дайане. Д’Орбье, догадываясь, что перед приездом его высочество получил хороший царственный пинок, внимательно слушал весь разговор, боясь, что какая-нибудь глупая фраза принца обидит девушку. Если Гастон говорил что-то двусмысленное, а принц обладал этим «талантом», граф немедленно переводил разговор, как всегда, делая это легко и непринужденно, так что дамы даже не успевали понять, что было до этого сказано не так. Прибытие в Париж пришлось отложить, не въезжать же почти ночью. Граф отправил гонцов к королю и в ближайший город – Нант. Первого необходимо было предупредить, что прибудут они лишь утром следующего дня. На второго возлагалась задача побеспокоиться о ночлеге. *** - Принц оказался очень приятным юношей, - с улыбкой делилась впечатлениями Дайана вечером, как и раньше, перед сном оставшись с подругой наедине. Несмотря на то, что остановка была незапланированной, для них здесь приготовили все необходимое – и уютный ночлег в небольшом двухэтажном особняке, и вкусный ужин. Во время последнего принц вновь был сама любезность, рассказывал невесте о французской кухне и убеждал, что лично он не экономит на поварах, в чем она непременно убедится. - То есть ты готова стать его женой? – спросила Хелен. – Гастон Орлеанский все же завоевал твое сердце? Принцесса долго молчала. - Н-нет, - вздохнула она. – Это так странно – выходить замуж за того, кого первый раз видишь. Он очень любезный, приятный… - Вот только кроме этого ты о нем ничего не знаешь, - закончила подруга. – Хотя ведь и свадьба не завтра. - Но скоро, - заметила Дайана. – И ничего не изменить, даже если он мне потом не понравится. - Поговори с ним о том, что тебе интересно, - предложила Хелен. – Возможно, вы сможете лучше узнать, понять друг друга… - О мушкетерах? – хихикнула подруга. – Или обсудить стихи Ахматовой? Какие у нас могут быть совместные увлечения? - У тебя тоска по печатному слову? – рассмеялась Хелен. - Да уж… Надо будет попросить у графа какую-нибудь литературу. Обе помолчали. А что просить? Молитвенник на латыни? Труды древних римлян? Или «Песнь о Роланде»? Что тут, в этом времени есть? И что принято и позволительно читать девушкам из благородного сословия? - Неважно, - вздохнула Дайана. – Мне читать хочется. Кроме того, надо же не просто слова изучать, надо и уметь их писать и читать. Это был аргумент, в самом деле, на умении говорить знание языка не заканчивается. И умение на нем написать свое имя – самый простой талант. Но нельзя забывать и о том, что в этом мире телефонов нет, тут с людьми, находящимися вдали от тебя, принято переписываться. А потому надо и вправду тренироваться в чтении и, желательно, письме. Беседу прервал громкий разговор за дверью. - Что там? – Хелен встала. – Я сейчас гляну… Картина, представшая перед ее взором, когда девушка вышла, мало что объясняла, но успела повергнуть в шок. У дверей стояла охрана – Портос и Арамис (в том, что их зовут именно так, девушки уже не сомневались). А перед дверьми – принц Орлеанский, что-то то выкрикивая, то бормоча себе под нос. Хелен понимала далеко не все, что он говорил, но сами намерения были ясны. Гастон желал попасть к своей невесте и угрожал, что в противном случае он отправит на эшафот тех, кто не исполняет его приказ и не дает ему пройти к его юной невесте – уже почти жене. Его состояние ясно читалось: бегающий взгляд, «автопилот», благодаря которому он пытался не упасть, ноги были широко расставлены, а одна рука почти вцепилась в деревянные перила лестницы, где он стоял. - Я с-сказал: прочь с дороги! – гаркнул Гастон. – Висельники… Ее высочество ждет меня… в своей теплой постельке! На последних словах он скабрезно улыбнулся, подмигивая Арамису, видимо, ожидая, что тот разделит его шутку. Но молодому человеку было не до смеха – то ли от того, что он уже воображал себя на эшафоте, то ли потому, что шутка вовсе не казалась ему забавной. Ему и его товарищу приходилось решать, следует ли ослушаться приказа своего принца или пренебречь воинским долгом по защите принцессы. - Простите, ваше высочество, - робко произнесла Хелен, стараясь говорить спокойно, вид нетрезвого принца ее обескуражил, подобрать слова было трудно, но понимание, что возражать этому человеку предстоит именно ей, вынуждало говорить сейчас хоть что-то, - однако ее высочество уже легли… - Раз вы еще ее не покинули, мадемуазель, значит, нет! Она еще не успела уснуть, - немедленно возразил принц. – Давайте будем честны друг с другом. Я желаю поближе познакомиться с невестой. Полагаю, она тоже… Он недвусмысленно качнул бедрами, показывая, о какой близости идет речь. - Ее высочество будет рада продолжить ваше знакомство. Завтра, - стараясь говорить спокойно и не показывать отвращения, возразила Хелен. – Ей было приятно ваше внимание и беседа в карете, а также за ужином… - Я хочу сегодня! – принц подался вперед с явным намерением войти, девушку обдало запахом спиртного. – Отойдите, мадемуазель, если не хотите вместе с этими двумя наглецами отправиться на эшафот! Хелен испугалась. Не эшафота, нет. Она просто осознала, что ей не остановить этого мальчишку. Он явно выпил лишнего, а потому не понимает сам, что несет. Но сила на его стороне. Сила мужчины – а она не справилась бы, пожалуй, и с подростком, воспитанным тут, умеющим обращаться с оружием. Надеяться же на чью-то помощь глупо, солдаты не осмелятся ему противиться. Выхода, кажется, не было. Мушкетеры могли пытаться увещевать, но не могли противостоять наследному принцу. Хелен, хоть и была не хрупкой, понимала, что у нее нет шансов задержать физически развитого молодого человека. Ее отшвырнут, как котенка. Дальнейшая жуткая картина представлялась еще легче. В пьяном угаре Гастон ворвется в спальню невесты, набросится на Дайану… Конечно, на крики сюда сбегутся все придворные, наверное, и граф д’Орбье. Но никто из них противиться Гастону не может. Неужели все просто будут взирать на этот кошмар? Если только д’Орбье сможет что-нибудь придумать. Но принц будет уже не в том состоянии, чтобы что-то услышать. И все же граф – единственная надежда. Хелен в отчаянии подумала было закричать прямо сейчас… *** - Простите, ваше высочество, - с лестницы послышался спокойный ровный голос. Хелен еще не взглянула в ту сторону, но уже знала, что это Атос. Только у него может быть такой голос: мягкий, глубокий, но решительный. Голос человека, привычного повелевать, привычного к тому, что никто не смеет ему возражать и не подчиняться его приказам. Воля и сила в его голосе, как и во всем его облике… Пусть она и слышит его впервые, но она уже знала, что это именно он. - Полагаю, ваше высочество хотели пожелать доброй ночи принцессе, - спокойно продолжал мушкетер. – Однако господин граф передал приказ его величества не беспокоить принцессу после часа отбоя. Впрочем, если вы настаиваете, мы можем смиренно просить ее высочество изменить сегодня правилам. Мне передать ваш приказ господину графу прибыть к ее высочеству? Мадемуазель, я полагаю, согласится передать приказ фрейлинам принцессы, - он чуть поклонился Хелен, отчего та невольно покраснела. – Полагаю, с вашего согласия мы можем пренебречь приказом его величества… Принц услышал верно самое главное – упоминание своего старшего брата. И без стеснения выругался, постепенно трезвея. Орал долго, зло, удивляя слушателей невероятными конструкциями. Девушка с изумлением слушала его – чего-чего, а французского мата ей до сих пор слышать не довелось еще. И радовалась, что понимает далеко не все. Преимущественно имена святых и предлоги. Гастон, кажется, наконец, высказав весь запас своих ругательств, отступил. Одно упоминание короля охладило его пыл. Он был не настолько пьян, чтобы не понять, что братец устроит ему очередную взбучку за подобную выходку. Содержание принца и его капризы зависели от милости брата, лишиться дотаций ему не хотелось. Кроме того, в его планы не входил сбор всех дворян и дам кортежа. Рвался он к невесте и вовсе не для бесед. Хотя добравшись, пожалуй, не обратил бы внимания хоть даже на весь французский двор… - Передайте принцессе мои пожелания доброй ночи, - бросил он Хелен, резко развернулся и ушел. Девушка облегченно вздохнула – гроза прошла. - Благодарю вас, месье, - она с трудом заставила себя сделать паузу перед именем мушкетера, ведь никто не представлял ей этого человека. - Атос, - тот изящно поклонился. Равнодушный и спокойный, словно никакой опасности и не было только что, хотя минуту назад они все стояли перед выбором: применить силу к наследнику французского трона и тем самым проложить себе дорогу к эшафоту или отойти в сторону и позволить случиться бесчестию. А затем лишь послушно обо всем доложить королю, сообщив, что ничего не в силах были сделать… - Благодарю вас, месье Атос, - повторила Хелен, невольно расплываясь в улыбке, как девчонка. Он помог ей, он так вовремя оказался здесь! И неважно, что он, скорее всего, просто пришел скоротать ночь в кругу друзей, а вовсе не спасать ее и ее подругу. Важно, что он оказался здесь. И так легко нашел выход из положения… - Я передам ее высочеству, месье Атос, и, уверяю вас, она запомнит ваше благородство, - добавила девушка, поспешно скрываясь за дверью. Уйти. А то она просто сгорит от смущения. Глупо, невероятно глупо! Казалось бы, наоборот, надо воспользоваться шансом! Она ведь желала с ним познакомиться, вот и представился случай. А вместо этого она сбегает от одного его взгляда… Но так точно будет лучше. А то, не дай Бог, она вообразит себе еще, что раз с ним познакомилась, то может в будущем рассчитывать и на его уважение и дружбу. Абсурд, дикость, девические фантазии! Как там в анекдотах? Стоит сказать «привет», а она уже вышла за тебя замуж, родила троих детей? Впрочем, нет, уж замужество с графом де Ла Фер точно безумие, в такое она точно не верит, надо же, что только не лезет в голову… Ей было бы вполне довольно просто подружиться с ним. Предупредить его… А впрочем, до событий, описанных у Дюма, еще два года. Рано ее занесло. Зато это дает ей время найти способ познакомиться, как-то намекнуть ему о том, что будет. Хелен вздрогнула, вновь вспомнив леди Винтер. Значит, это все же она! Здесь есть мушкетеры – те самые! – и есть Миледи… И теперь мысли о том, что Хелен могла предотвратить убийство, но не сделала этого, будут одолевать ночами. Надо сделать все, чтобы не допустить других жертв, раз уж судьба занесла ее в этот мир. *** Мушкетер проводил фрейлину спокойным взглядом. Это умение держать себя в руках выработалось давно. Он и ранее был скрытен в чувствах, а уж после своего брака, завершившегося трагедией, научился прятать любые эмоции. Правда, до сих пор это удавалось именно потому, что мушкетер был полон презрения ко всем женщинам. И убедился, что все они лживы и коварны. Он научился смотреть философски на происходящее вокруг… Но вот сейчас, умело скрыв свои чувства снаружи, в душе, к своему удивлению, он не был так спокоен. В нем клокотала ярость и… что-то еще. Атос успел вовремя. Он видел, как девушка растерялась, не зная способа противостоять пьяному порыву принца. Неудивительно, у нее не было возможности остановить молодого человека ни словом, ни, тем более, действием. Здесь вовсе не было никого, кто мог бы должным образом ответить наследному принцу. Выходка Гастона была мерзкой. Как второй после короля дворянин, он вел себя недостойно. И Атос лишь с трудом мог это объяснить молодостью и горячностью. Кажется, недавно изведав взрослой жизни, в том числе ощутив, что значит быть с женщиной, принц решил получать удовольствия. Всевозможные. Вседозволенность пьянила молодого человека. Он и раньше был капризен и избалован, пользуясь любовью матушки, с годами это не проходило, а лишь принимало все более причудливые формы. Ныне принц Орлеанский желал стать королем. И ему, конечно же, это было обещано. Об этом шепталась вся Франция. Что за любым заговором против короля стоят его мать и брат, также хорошо было всем известно. Но вслух говорить не осмеливались. Атос, конечно же, эти разговоры слышал, но подчеркнуто их игнорировал, считая невозможным такое поведение для одного из тех, кто стоит выше других дворян. Вот только непосредственно слова и поступки самого принца забыть или посчитать пустяком было гораздо сложнее. Однако прямых обвинений от старшего брата Гастон боялся. Однажды уже отправленный в ссылку, вынужденный находиться вдали от развлечений, да еще и с урезанным содержанием, принц более не желал повторения подобного. Именно поэтому Атос не спорил с юнцом, а всего лишь дал ему понять, что обо всем непременно будет доложено королю. И пусть предотвратить отвратительное поведение брата тот не в силах, но уж хорошенько наказать его может. К счастью, Гастон оказался не настолько пьян, чтобы не понять всю глупость своего поведения. Атос не мог бы сказать, что бы сделал, если бы принц не осознал угроз. Вероятно, пришлось бы удерживать Гастона, пока здесь не собрался бы весь кортеж принцессы. Остановило бы это принца? Неизвестно, но очевидно, что после он бы понес кару. Впрочем, как и мушкетер, осмелившийся поднять руку на наследника… Правда, Гастон наверняка уже запомнил того, кто осмелился ему противостоять, пусть это и было сделано самым любезным тоном. Но своего позора – а отступление он будет считать позором – принц не простит. Впрочем, попыток отомстить с его стороны Атос не опасался, искренне полагая, что единственный достойный его положения способ – это дуэль. На которую Гастон не решится. А ничто грязное в представлении мушкетера не вязалось с честью наследного принца, что бы ни говорили о нем сплетники, но Атос полагал, что опасаться удара в спину ему не следует. Опалу же он не считал чем-то важным, это ведь не королевская немилость. По этой же причине мушкетер полагал, что и фрейлине принцессы, как и его друзьям – всем, кто сегодня пусть на словах, но противостоял Гастону, - опасаться нечего. Говорят только, что Арамис в хороших отношениях со многими из числа друзей принца. Что ж, возможно, эти друзья смогут похлопотать за будущего аббата. Так что единственной, кому Атос мог посочувствовать, была принцесса. Ей придется нелегко в этом браке – быть примерной супругой при подобном муже. Терпеть его измены и похождения, делая вид, что ничего не произошло, что их брак крепок, отношения взаимны и чисты… Хотя, как знать, быть может, и ей понравится подобная жизнь, цинично подумалось мушкетеру. Наверняка Гастон будет закрывать глаза на интрижки супруги, занятый своими любовницами. А вот думать похожим образом о фрейлине принцессы Атосу не хотелось. У нее, оказывается, голубые глаза. И они становятся такими большими при испуге и растерянности. И белоснежная, но не болезненно белая, кожа – вблизи это хорошо видно. Наверное, она приятная на ощупь… Мушкетер вновь усилием воли заставил себя выбросить эту девушку из головы. Это просто одиночество. Сколько времени у него уже не было женщины? Быть может, друзья правы, намекая ему на то, чтобы снять напряжение плоти с какой-нибудь девицей. Но одна только эта мысль вызывала у него отвращение. А вот фрейлина принцессы из мыслей изгонялась с трудом, даже за разговорами с друзьями почему-то порой вспоминалась… *** Хелен же тем временем пересказывала подруге произошедшее. По отдельным доносящимся из-за двери фразам, а в особенности по крикам жениха, Дайана поняла, что принц зачем-то рвется к ней. Затем все вдруг стихло. Девушка уже вжалась в подушку, ожидая, что в комнату войдет Гастон; она не знала, чего ожидать от принца, но определенно ничего хорошего, иначе бы никто ему не мешал. А голос у Гастона был раздраженный, злой, он даже ругался… Но вместо принца на пороге появилась Хелен, немедленно приступая к объяснениям, торопясь успокоить подругу. - Значит, он спас меня? – принцесса покраснела. Рассказ фрейлины ее потряс. И эти пьяные крики Гастона, и невозможность ему помешать… и внезапное, такое своевременное, появление Атоса, с легкостью поставившего принца на место, без дерзости и грубости. Он истинный дворянин и рыцарь. Ну как такого не любить? Он действительно будто сошел со страниц книги. Только эта книга тут – реальность. От невозможности, но действительности происходящего дрожали руки. Все происходящее – реальность. И надо как-то выживать, зная теперь, что даже многочисленная охрана и свита не спасут ее от влиятельных мерзавцев. Можно ли надеяться, что в этой реальности рядом будет рыцарь? А вот принца она теперь невольно побаивалась. Такой приятный юноша… и вдруг подобное! Чего ей ожидать от него в дальнейшем? Все очарование, которое он демонстрировал днем, немедленно испарилось. После ухода подруги Дайана забилась под одеяло с головой. Ее трясло, как в лихорадке. Что ее ждет? Выдадут замуж за этого человека… А может, ей следует и вправду понадеяться на благородство Атоса? Спас же он ее один раз… Хотя, что было этому причиной? Может быть, просто то, что больше заступиться было некому. Но он не противился напрямую принцу, лишь дал понять, что его поведение недостойно и об этом будет сообщено королю. Значит, ей вряд ли следует надеяться, что Атос, даже в своем извечном благородстве, будет противостоять Гастону. Попытается увещевать – да, но не поможет бежать… Ночь так и прошла в этих метаниях: от ужаса к надежде и обратно.