Совсем другой век

Утром принцесса вела себя холодно с Гастоном. Она подчеркнуто беседовала лишь с графом, не считая, конечно, подруги и своего небольшого двора. Д’Орбье – которому, разумеется, доложили о произошедшем накануне вечером – всячески старался загладить перед ее высочеством вину принца. И сгладить впечатление от Франции, облик которой складывался из поведения ее кавалеров. Пока принцесса видела лишь поведение графа и – увы – своего жениха. Легко догадаться, что последнее для нее гораздо важнее. Нет, безусловно, в шотландских горах галантность не в моде. Сомнительно, что местные кавалеры соревнуются между собой в любезностях. Однако вряд ли кто-то позволял себе грубости в присутствии девушки из королевской семьи. Д’Орбье было известно, что пока Диана (как ее уже называли во Франции) не отправила ни одного гонца к кузену, Карлу Стюарту, в котором, как графу тоже было известно, она видела своего представителя перед Яковом. Это давало отсрочку. Вероятно, девушка по молодости и неопытности еще не участвовала в том, что составляет политику. Однако рано или поздно она это сделает. Наверняка ей даны четкие инструкции сообщить о произошедшем хотя бы по приезде в Париж. Девочка могла не догадаться, что следует отправить другие послания, могла не знать, как следует поступить в случае неординарном, подобном этому, но о письме по прибытии в столицу будет помнить. И в нем уже опишет подробно все – от упоминания того, что ее не встретил жених, до его поведения прошедшим вечером. Граф вычислил мгновенно. Пока они прибудут в Париж, пока девушка примет первых гостей, желающих засвидетельствовать почтение… Если повезет, то аудиенция у короля займет немало времени… Итак, до вечера принцесса будет занята. Значит, письмо будет отправлено вечером, самое позднее – завтра утром. Следовательно, до вечера она должна быть убеждена, что французский двор радушно принял ее, жених хоть и поступил глупо, но это лишь досадная оплошность. Все должно быть исправлено до вечера… Задача была почти невыполнимая. Но д’Орбье понимал, что выхода нет – в противном случае они получат войну с Англией. Поэтому сейчас граф с мнимой легкостью разливался соловьем, рассказывая о талантах принца. - Благодарю вас, граф, - с ироничной улыбкой произнесла Хелен, воспользовавшись небольшой паузой, - вы так искусно научили нас новым французским словам: танцы, охота, музыка… Принцесса отвела взгляд, давая понять, что думает она схожим образом. Д’Орбье отлично понял намек: девушек не обманули его уверения, они запомнили новые французские слова, но не поверили, что принц обладает сонмом талантов и добродетелей. Танцует? Может быть, но это его не извиняет. Все это время сам обладатель этих умений ехал в карете с невестой, почти ничего не говоря. Тому было две причины. Первая – похмелье после всего выпитого накануне. Вторая – осознание того, что любые его слова могут все лишь испортить. Потому Гастон предпочитал слушать восхваления графа, лишь порой пытаясь вступить в беседу – на все эти попытки принцесса реагировала холодным молчанием. После же этих слов фрейлины Гастон, тоже хорошо осознав намек, поспешно откланялся, решив продолжить путь верхом. Возможно, желая показать, что хотя бы одним талантом он обладает в реальности. Граф провожал принца задумчивым взглядом. Сейчас отсутствие повесы было лишь на руку придворному. Но вот вопрос – как действовать? Продолжать играть? Или поговорить откровенно? Девочка определенно не искушена в политике. А потому можно попробовать ее просто уговорить подождать с докладом в Англию. - Ваше высочество, - заговорил д’Орбье, - я хочу уверить вас, что вчерашний инцидент – досадное недоразумение. - Да, конечно, - тихо и внешне равнодушно отозвалась принцесса, настроившая себя с утра, что не будет показывать чувств. - Могу ли я осведомиться у вас, - продолжил граф, - как скоро вы намерены писать его величеству королю Якову? Или его высочеству Карлу? Дайана на мгновение опешила. Потом вдруг поняла. Ну конечно! Она же может отписать обо всем Карлу! Он просил ее писать ему так часто, как она пожелает. Глупая! Ей следовало обо всем сообщить еще там, в Кале! А не гадать о том, насколько верно она поступает, продолжая путь, хотя жених ее не встретил в порту. Возможно, узнав все, Карл попросту расторгнет помолвку. Наверняка ему не составит труда убедить в этом Якова. Ну… во всяком случае, ей следовало попытаться это сделать! - Полагаю, сегодня, - как можно равнодушнее отозвалась она, откидываясь в глубь кареты, чтобы спрятать в тени лицо. Но от графа не укрылись растерянность и последовавшее за ней напускное равнодушие девушки. Он умело скрыл улыбку. Все же он прав. Бедная девочка – просто игрушка, разменная пешка в игре сильных мира сего… На миг он ей даже посочувствовал. Вряд ли Карл или Бэкингем собираются использовать эту девочку в политике, слишком проста. Нет, разве что просто планируют получать от нее известия о том, что творится во Франции. А пока – хотя бы временно – отсрочить конфликт с соседом, ныне невыгодный ни одной из сторон, причину для войны они отыскали бы давно, если бы были к ней готовы. - Ваше высочество, - мягко произнес он, - я прошу у вас позволения быть с вами откровенным. Вы так юны, так порывисты… Я понимаю, как обидела вас вчера выходка нашего принца. Но я умоляю вас не выносить так скоро приговор. Он тоже юн и порывист… О, я не прошу вас писать вашему царственному кузену похвалы в адрес его высочества! Нет! Я лишь умоляю вас смягчить вашу оценку, умолчать о глупости принца. Мы готовы несколько отсрочить свадьбу, чтобы у вас было время убедиться в достоинствах его высочества. Вы сможете узнать его ближе, подружиться с ним… Тут он уже лукавил. Дата свадьбы была намечена лишь примерно. Поэтому «отсрочка» выражалась в том, что конкретный день был бы назначен не на ближайщий после прибытия ее высочества. Как лукавил и о достоинствах принца, а также о необходимости больше с ним общаться и дружить. Если она ближе узнает Гастона, то еще сильнее пожелает сбежать от него как можно дальше. Так что затягивать свадьбу никто не станет. Тем более, что отложенная церемония – лишь повод для сплетен, отчего это оговоренный брак никак не случается. Но граф посчитал, что все это лукавство оправдано и необходимо ради благополучия стран и самой принцессы. Девушка, колеблясь, кивнула. - Хорошо, - тихо произнесла она. – Я не буду писать кузену о произошедшем. Во всяком случае пока. И только ради вас. Вы так защищаете его, что я лишь могу позавидовать тому, какие друзья у принца. Граф поклонился. - Вы ошибаетесь, ваше высочество, - с улыбкой возразил он. – Я не числюсь среди друзей принца. Но я буду рад назвать себя вашим другом. Принцесса слабо улыбнулась в ответ – слова ее спутника она расценила как простую любезность. *** Париж приближался. Девушки ощущали, как от волнения дрожат колени, готовы кружиться головы и сильнее стучать сердца. Неужели они сейчас увидят этот город, о котором столько мечтали?! Как и многие столицы, Париж расположился вдоль реки, на холмах. И ненадолго карета оказалась на одной из таких вершин. Кучер и раньше не торопил лошадей, а сейчас вовсе пустил шагом, потому что дороги близ столицы могли посоревноваться в пробках с их современными аналогами. Мушкетерам требовалось время, чтобы расчистить проезд кортежу принцессы, тем более, что здесь хватало и праздных зевак – толпы их выстроились еще задолго до городских ворот вдоль всего пути следования высокой гостьи. И если горожане пытались высмотреть в карете саму высокую гостью, то она, как и ее подруга, любовались с холма на город, лежавший перед ними. Париж был у них перед глазами, как на ладони, девушки пожирали его взглядами. И не догадывались, что место вокруг них столь же знаменито. В город они прибыли со стороны Сен-Дени, а потому сейчас их экипаж проезжал холм ветряных мельниц, впоследствии ставший знаменитым Монмартром. Сейчас же здесь были лишь виноградники, монастырь иезуитов и - куда без них - множество мельниц. Граф же не смог скрыть улыбку. Ему впервые доводилось видеть, как его город разглядывают с таким неописуемым восторгом. Он не понимал причин этой радости – до сих пор ни одна из девушек не проявляла нетерпения и желания скорее попасть в Париж, больше было похоже на то, что они этого страшатся. Но сейчас граф не размышлял над причинами в изменении настроения своих спутниц. Просто залюбовался искренностью молодых девушек. И попутно подавил в себе иное - греховное и плотское. Д’Орбье предпочитал женщин постарше. Однако юность и чистота невольно влекли к себе. Особенно вот такие – открытые и честные. Правда, Элен (как по-французски звучало ее имя) довольно быстро дала понять, что на близость не согласится. К ней, отстраненно-холодной и молчаливой, вообще было очень непросто подступиться. Конечно, граф не был из тех, кто легко отступает, и, если бы имел дело только с твердостью духа, осмелился бы принять бой. Но он в какое-то мгновение понял, что сердце девушки кем-то занято. А это серьезное препятствие, особенно когда понимаешь, что эта девушка из тех, кто не соглашается на близость до венчания. Соревноваться с неизвестным соперником можно, но для этого приз должен быть желанен. Д’Орбье же не чувствовал особого интереса – что ему от победы над чувствами этой девушки к кому-то другому? Принцесса, кажется, была моложе, а потому несколько доверчивей. Поэтому, хотя она также по наивности видела совместную жизнь лишь после благословения святого отца, ее соблазнить было гораздо проще. И ее сердце, кажется, никем не было занято – во всяком случае, опытный сердцеед не видел в девушке глубокого чувства к кому-либо. Так что здесь особых препятствий не ощущалось. Правда, потом не избежать слез, когда поймет, что произошло. Но это мало останавливало графа. Он умел поцелуями гасить слезы женщин. А возможность ощутить еще никем не тронутый бутон слишком горячила кровь, чтобы так просто отказаться. Не останавливало его и то, что принцесса была невестой Гастона. Граф привык смотреть на молодого наследника с некоторой долей пренебрежения. Своего господина он выбрал раз и навсегда – короля. И только перед ним себя считал чем-то обязанным. Интриги Гастона против брата и вовсе привели к желанию хорошенько щелкнуть юнца по носу. Пожалуй, ничто для этого так не подходило, как оказаться первым у супруги принца. И все же – нужно ли? С Элен будет сложнее, рассуждал он. Но и тут граф готов был попробовать, хотя это был «запасной» вариант, после принцессы. Вставать на пути у неизвестного дворянина он не собирался, тем более, что влюбленную девушку сломить сложнее. А если ей отвечают взаимностью, это гарантированно приведет к дуэли. Нет, поединок д’Орбье не страшил, но он не видел необходимости платить такую цену за девушку, которая ему ничего не даст: ни опыта в любви, ни сведений для разоблачения интриг. Роман с принцессой тоже не нес ничего, кроме возможности подтрунивать над наследником французского трона. Но именно эта возможность сейчас казалась д’Орбье очень занятной и притягательной. Карета начала спуск к городу, и очарование начало проходить. Далекий вид обретал все больше конкретных черт. И это очарование вовсе исчезло, когда кортеж въехал в город. Вся придуманная романтика на глазах пропадала – несмотря на то, что они ехали по центральным широким улицам, многое скрыть было попросту невозможно: грязь одежд и улиц, обшарпанность домов… Граф же растерялся, заметив перемену в эмоциях девушек. Он ожидал иного. Принцесса, как и ее подруга, провела почти все годы жизни в Шотландии. Д’Орбье доводилось там бывать – скучная сельская жизнь и никаких развлечений, кроме воскресной службы. После тех мест Париж обязан был поразить воображение. Однако девушек впечатлил лишь внешний облик города, издали… Неужели Лондон им показался величественнее? Д’Орбье и предположить не мог, что девушек разочаровало иное. Грязь на улицах сопровождалась вонью, немытые люди в грязных одеждах толкались и того и гляди готовы были устроить драку за место, откуда лучше видно… Ни приветственные крики горожан, встречающих кортеж, ни охрана возле кареты не могли это скрыть. Все это слабо вязалось с романтическими представлениями путешественниц об этом городе. Сказка потухла, реальность была слишком прозаична. Если не сказать – отвратительна. Экипаж выкатил на набережную Сены, картина изменилась, но нельзя сказать, чтобы в лучшую сторону. Если до того нищую толпу оттесняла толпа побогаче, то теперь было видно не только этих простых горожан, но и парижскую бедноту, уличный сброд, всякого рода попрошаек, толпящихся у самой реки, кто-то из мальчишек влезал на крыши домов, чтобы получше увидеть зрелище, свисая оттуда с риском свалиться под копыта лошадей или в реку. Затем публика вновь сменилась – на очевидно зажиточных горожан: пусть тоже немытых, зато разодетых в дорогие костюмы. Из этого девушки сделали вывод, что их кортеж достиг более респектабельного района города. Наконец карета подкатила к особняку, выделенному для принцессы и ее временного двора – сопровождавших ее дам, остающихся при ней до венчания. Небольшой двухэтажный особняк из ракушечника, основного камня Парижа, вряд ли можно было назвать примечательным, тем более, что камень потемнел, отчего здание выглядело древнее, чем было. Это впечатление усиливалось тем, что строитель определенно тяготел к готике, а потому строил особняк именно в этом стиле, уже давно не модном. И потому это место казалось даже мрачным, пугающим, что слабо скрадывалось солнечными лучами, гуляющим по фасаду. Впрочем, Диана – мы будем ее называть уже французским именем – опираясь на руку графа при выходе из кареты, даже улыбнулась всей этой мрачности. От ее, пусть временного, дома веяло стариной, сказкой. И это хоть немного заставляло забыть тягостное впечатление от города, заменив его на новое – таинственно-волшебное. - Уверен, его величество примет вас сразу по прибытии, - заверил д’Орбье принцессу. – Или вы желали бы перенести визит? Диана подавила страх, а с ним и детское желание воспользоваться такой заманчивой отсрочкой и отложить встречу хотя бы на день. Нет, эта проволочка ей ничего не даст. Да и чего она боится? Бесхарактерного короля-гомосексуала, послушного воле Ришелье? Ну если пока не ему, то еще кому-то. Граф просто пытается скрыть истину под красивым обликом короля, монарха, словами о приказах и повелениях. Но это не изменит эту истину. Уж если и стоит бояться визита, то совсем не из-за короля. - Мы бы хотели переодеться, - наконец произнесла принцесса. - Разумеется, - улыбнулся д’Орбье. – Вероятно, я неверно выразился. Король примет вас немедленно по прибытии в Лувр. После того, как вы будете к этому готовы, ваше высочество. Пока вам, конечно же, необходим хотя бы краткий отдых. Диана только кивнула в ответ, вновь давя в себе желание превратить краткий отдых в небольшие каникулы. *** Легко сказать «будете готовы». Диана, как ни старалась взять себя в руки, чувствовала себя неуютно. Граф предоставил в их распоряжение сколько угодно времени, ожидая в приемной комнате особняка, выделенного принцессе. Сам дом поражал больше снаружи, чем изнутри. Пока дамы прошли лишь через несколько помещений, преимущественно пустующих и безынтересных. Сейчас здесь было лишь самое необходимое для приема гостьи, тем более, что ее долгое размещение здесь не предполагалось – после венчания ей следовало направиться в дом мужа. Поэтому ныне в своей временной комнате Диана обнаружила скудную обстановку. Основное пространство – а эта комната была немногим больше других, которые они проходили, - занимала кровать на возвышении и под балдахином. И если принцесса от волнения не могла даже анализировать то, что видит, ее подруга отметила, что балдахин выглядел новым, как и покрывало, которым была застелена кровать – очевидно, что гостье хотели оказать внимание. Или показать богатство, давая понять, что могут повесить новый бархат даже на короткое время. Мебель новой не казалась, но, впрочем, и обшарпанной тоже, как и необходимые туалетные принадлежности: кувшин и тазик для умывания, разместившиеся на столике возле кровати, блестели на свету, надраенные до зеркальной поверхности. Письменный стол у окна не пустовал, несмотря на то, что слуги еще не успели разобрать багаж принцессы и перенести сюда стопки листов, чернила и перья. Зато сейчас можно было любоваться букетом. И роскошь королевских лилий скрывала простоту вазы, в которой они стояли. Еще один букет – на этот раз роз – занимал небольшой столик у камина. Кто бы ни отвечал за подготовку особняка к приезду принцессы, он понимал, что комнаты надо хоть как-то украсить, чтобы они не выглядели пустыми и нежилыми, а потому и распорядился о букетах, в первую очередь для спальни ее высочества. Элен же лишь слегка поморщилась и тихо велела служанке вынести букет с лилиями в приемную. Хорошо бы открыть окна еще, чтобы проветрить, подумалось наперснице принцессы. Но здесь это было сделать почти невозможно – в спальне окна были витражными, добраться до них и открыть представляло немалую сложность. Правда, из щелей дуло, потому можно было быть спокойными – наверняка скоро помещение проветрится само собой. Вечером они будут мечтать чем-то забить эти щели, чтобы не мерзнуть. В том, что местные камины дают больше дыма, чем тепла, девушки уже успели не раз убедиться. Диана всего этого не замечала, слишком взволнованная, она смотрела, но не видела почти ничего вокруг себя. За время туалета она пару раз ударилась о тазик с водой, чуть не перевернула кувшин, едва не порвала ленту платья и никак не могла решить, какие кружева надо приколоть на воротник и рукава. Волосы, как ей казалось, горничная укладывает слишком медленно, а корсет затягивает слишком туго. Наконец, после долгих мучений, к визиту все было готово. И оттягивать отправление было глупо. *** Лувр произвел на девушек гораздо более приятное впечатления, чем Париж. Но, вновь как и собственный особняк, скорее своей древностью, чем красотой. Правда, размеры дворца также удивляли. Лувр пока не имел «крыла Ришелье», зато длинной галереей, растянувшейся вдоль реки, связывал один королевский дворец с другим – Тюильри. И это был не менее впечатляющий ансамбль, пока, однако, доступный нашим героиням лишь мельком из окна их экипажа, но оттого еще более манящий. Карета подкатила почти к самому дворцу – сюда позволялось подъезжать лишь принцам крови и их семьям, дворяне статусом ниже вынуждены были идти пешком через весь двор Лувра. Это позволяло не только принизить прочих, но и лишний раз обезопасить королевскую семью – всадников на подъезде к дворцу останавливали гвардейцы. Диана постаралась отбросить страх, свойственный ей, и положиться на умение принцессы держать себя. Но, кажется, та тоже робела, в подобных условиях и ей бывать не доводилось. Одно лишь умение осталось при ней – держать себя, как полагается даме ее положения. Девушка шла медленно по величественным коридорам и апартаментам дворца, сопровождаемая поклонами присутствующих и внимательными взглядами в спину. Ей казалось, она была на грани обморока, входя в приемный зал. Роспись плафона и стен «дикая» принцесса видела лишь как пятна красок и всполохи золота, не в силах понять, что там изображено. Низкий реверанс она сделала не только потому, что этого требовал этикет – причиной были попросту подкашивающиеся колени. - Я рад вас приветствовать во Франции, - прозвучало приветствие, но девушка с трудом разобрала слова. Заикание? Слова какие-то невнятные, произносимые так, будто мужчина, привыкший говорить слишком быстро и отрывисто, специально сдерживает речь… Говоривший не сидел на троне, стоял, а после ее реверанса подошел, очутился так близко, что Диана в поклоне видела довольно стройные для мужчины ноги, обутые в высокие ботфорты – странный выбор одежды для дворца. Принцесса осмелилась поднять голову и взглянуть на короля. Занятно. Он совсем не похож на иллюстрации, которые были в ее книге о мушкетерах. И на актера, который играл во французском фильме. Если говорить точнее, похож, но весьма отдаленно. А французы должны бы знать, как выглядит их король. Король оказался молод, очень похож на Гастона, лишь немного старше. Сколько ему? Лет двадцать? Ну двадцать пять – больше Диана ему не дала бы, даже припомнив, что в эти времена старели быстрее. Неужели король так юн? Но почему же его всегда изображают если не старцем, то мужчиной солидных лет? На портретах, которые ей попадались, а в фильмах особенно. Все это выглядело странно… Невольно закрадывалась мысль – а король ли перед ней? Может, это странная шутка, решили посмеяться над приехавшей дикаркой, показав, что она не в силах отличить короля от слуги? Но кроме абсурдности и ненужности подобной выходки было и другое, из-за чего Диана отбросила эти мысли – сама схожесть короля с Гастоном это опровергала. У Людовика были тоже густые черные волосы, как у ее жениха, но, в отличие от принца, шевелюра короля была словно в каком-то беспорядке и казалась неухоженной. Не успел велеть цирюльнику расчесать? Не слишком ли странный вид для монарха, тем более на приеме? Да еще если учесть, что он был так нежен и манерен, как его описывают обычно? - Я благодарю вас, сир, - отозвалась она, старательно выговаривая слова. Кажется, даже почти без акцента выходило. Людовик же замер. Он смотрел в глаза принцессы. И не мог отвести взгляд. Ему казалось, словно этот взгляд смотрит прямо в душу. Чистый, наивный, невозможный при французском дворе! Здесь даже фрейлины из далеких провинций не обладали и каплей этой честности, будто бы рождаясь с умением интриговать, соблазнять и играть самым жестоким образом. Самая глупая из них была все равно невозможной кокеткой. На какое-то время Луи даже забыл о том, что ему следует продолжать беседу с гостьей, все мысли были лишь об этом наивном взгляде широко распахнутых в испуге глаз – испуге, не подобающем особе королевской крови, ей надлежало оставаться уверенной и спокойной в любом положении. - Ах, вы одна из дам, приглашенных Гастоном? – произнесла Анна Австрийская, взяв на себя обязанность продолжить разговор. В зале наступила тишина. Придворные лучше королевы понимали всю возмутительность ее слов. Об этой истории шептались, слухи не могли не просочиться, но, правда, пока большинство при дворе считало эти слухи глупой шуткой. Теперь же их подтверждала королева! Ситуация становилась пикантной… Как на подобное отреагирует «дикарка»? Диана же пока не понимала, о чем речь, даже не догадывалась. Она в растерянности взглянула на даму рядом с монархом. Королева? Она не знала, как выглядит Анна Австрийская. А даже если бы знала, пожалуй, ошибалась бы, как ошибалась с обликом Людовика. У Дюма было написано, что Анна – первая красавица, муза поэтов. Только это и отложилось в памяти – ведь ради этой красавицы Бэкингем был готов начать войну! Но в молодой особе перед ней девушка не видела особой красоты – пухлая надменная дама. Пожалуй, одних лет с королем, довольна юна, но из-за фигуры казалась старше. Тем более, что Людовик был достаточно высок, а эта женщина – нет. Из красоты можно было назвать, по мнению Дианы, лишь объемный бюст, дерзко подчеркнутый глубоким декольте, да белокурые волосы, украшенные жемчужной нитью. Все это слабо вязалось с обликом Анны Австрийской, как ее представляла Диана. Но больше рядом с королем вроде бы некому находиться. От растерянности и непонимания вопроса принцесса молчала, не в силах ничего сказать этой даме, кто бы она ни была. На Луи же слова супруги подействовали, как ушат ледяной воды. Он дернулся, отрываясь от взгляда принцессы. Что за черт?! Она понимает, что говорит?! Ярость захлестнула короля. Но именно из-за нее Людовик почувствовал, что не в силах ничего сказать! Проклятое заикание позволило лишь неловко промычать несколько гласных… - Вы одна из невест? – словно последний гвоздь в крышку гроба прозвучали слова Анны Австрийской. Людовик мысленно послал супругу ко всем чертям. Ему стоило огромных трудов не велеть королеве немедленно убираться с его глаз. И откуда ей известно… Хотя, понятно, откуда. Снова эта шлюха – Шеврез! Новость разнесла по всему двору, а то и по всему Парижу! А Анна и рада повторять подобное, полагая эту «шутку» остроумной. - Одна из невест? – повторила Диана. На этот раз в ней просыпалась принцесса. Пока не до конца понимая происходящее, она ощутила главное – над ней насмешничают. И к гордой осанке немедленно добавился надменно-отстраненный взгляд. Кто бы ни была эта дама, кто бы ни были люди вокруг, они – ей не ровня! И потому сейчас Диана смотрела только на короля, всем видом демонстрируя, что говорить она будет лишь с ним и ответа ждет от него. - Ее величество плохо знает французский, - резко и поспешно – может быть, слишком поспешно, будто бы оправдываясь – бросил Людовик. – Он, как и сама Франция, так и не стал для нее родным! Диана вновь мучительно разбирала вязь слов (на ум невольно приходило, что король его тоже знает плохо). Хорошо, что на помощь пришел граф, который стоял в шаге от нее, он прекрасно понимал, что дикция Людовика оставляет желать лучшего, а принцесса лишь недавно начала учить язык, ей сложно пока понимать, потому сейчас он взял на себя смелость шепотом переводить на английский сказанное. Двор же вновь зашептался – в оговорке короля о не-родине Анны видели возможную скорую отсылку супруги. - Она желала сказать, - холодно продолжал Людовик, - что вы, ваше высочество, – та самая дама, невеста нашего брата. Мы рады приветствовать вас во Франции и надеемся, что для вас она станет вам второй родиной! Это многократное повторение «вас», да еще вместе с пожеланием для нее обрести здесь родину, породило новый шепот при дворе: определенно, король ставил в сравнение новую гостью и свою жену. - Я также на это надеюсь, - собрав остатки знаний французского в голове, выдавила Диана, вновь присев в реверансе. Стоило ли верить его словам, она не знала, пока была не в силах понять, находясь в смятении от всего произошедшего. Но этикет требовал от нее именно такого поведения – ему девушка и следовала. *** После официального представления в Лувре был обед – весьма долгожданный, поскольку Диана, как и ее спутники, ничего не ела с самого утра, даже прибыв в Париж, лишь разместились и поспешили ко двору. Принцесса заметила, что, как и во время встречи, за обедом король равнодушно и подчеркнуто не обращал внимания на жену. Зато Диана очень часто ловила королевский взгляд – испытывающий и тяжелый – на себе. Что пытался понять Людовик? Чем было вызвано это внимание? Ее в чем-то подозревали? Или король пытался разгадать, поверили ли его словам? Или есть еще что-то, чего она просто не замечает? Время от времени Диана поглядывала на свою подругу, но в присутствии двора было невозможно что-то обсудить. Элен лишь ободряюще ей улыбалась, кажется, поддерживая поведение и решения своей принцессы. Диана чувствовала себя невероятно неловко, вспоминая слова Анны Австрийской. Гнев Людовика яснее всего остального говорил, что это было не незнание французского, как «объяснил» это король. Но как тогда расценивать эти слова? Как поступить ей и как относиться к жениху? Сама она с трудом выдерживала общество Гастона Орлеанского, который с момента приветствия почти постоянно находился рядом с невестой. Впрочем, к счастью принцессы, немало времени занимало представление ей верхушки французского дворянства. У Дианы голова шла кругом от новых имен. Память просто отказывалась их вмещать. И думать еще о чем-то ей попросту не удавалось. В таких чувствах она и покинула Лувр, не в силах понять, верно ли она себя вела, то ли говорила, но слишком уставшая, чтобы все это обдумывать. Подруге она только вымученно улыбнулась, садясь в карету. Людовик проводил гостью почти до экипажа, сам готовый подать руку, помогая сесть. Это не могло не породить новые перешептывания при дворе, которые совсем не понравились Анне Австрийской. Она, стараясь казаться довольной, слушала насмешки фрейлин над нарядом и видом шотландской дикарки, когда Луи вернулся в приемный зал. И по его хмурому виду королева поняла, что его гнева не избежать. Резким нервным шагом он приблизился к жене, отчего в помещении немедленно все замерли. - Мадам, я настоятельно вас прошу заняться изучением французского языка, - в присутствии придворных отчеканил он. Анна Австрийская, с трудом сохраняя достоинство, злая от допущенной глупости и обиженная на мужа, удалилась в свои покои со всеми фрейлинами и дамами своего двора. Никакие насмешки над платьем не могли тут помочь. *** Графу д’Орбье не надо было объяснять его цели. Он понимал, что теперь принцесса неизбежно напишет Карлу. Даже если по собственной наивности и доброте она попытается смягчить произошедшее, все равно не умолчит. Вряд ли теперь можно надеяться, что забудется выходка Гастона. Наоборот, на этот раз принцесса посчитает своим долгом описать все, что с ней произошло, прося совета и помощи. Значит, единственный выход из создавшегося положения – попросту перехватить письмо. И подменить. Грязная работка, но если увязаешь в политике, руки чистыми сохранить нельзя. А допустить разрыв дипломатических отношений Франции и Англии из-за дурости Гастона и длинного языка испанки было бы преступлением. Поэтому еще до окончания приема были отданы приказы. Посланника принцессы должны были караулить у ее особняка и на всех выездах из города. Но все надо сделать аккуратно. Тот, кто выехал из города, должен прибыть в Лондон…