Совсем другой век

Диана некоторое время размышляла над письмом кузену. Что писать? Если дать волю ее современному сознанию, почти полностью подавившему юную шотландскую принцессу, то письмо превратится в умоляющее воззвание не губить ее молодость и позволить ей не выходить замуж за французского принца. Воззвание будет горячим… но абсолютно бессмысленным, потому что она не сможет изложить свои просьбы ясно, это будет не письмо, а плач и жалобы глупой девчонки. Нет, так не пойдет. Она даже не знает, как обратиться к кузену в письме. Поэтому писать должна Дайана. Главное, постараться отключиться от «современных» мыслей. Это сложно. Они почти стали единым целым с принцессой. Слишком похожи были чувства, движения… Отличались разве что знания и – немного – представление о мире… Но в этом и беда: «современное» сознание считало себя во всем более продвинутым и правильным, а потому затмевало иное, давило, считая свои выводы и правила важнее всех прочих, по которым жила принцесса здесь. Уж во всяком случае, можно было с уверенностью сказать, что «современность» пыталась это делать. Далеко не во всем это получалось, хотя бы потому, что у «местного» сознания было то, чем почти не обладало «современное» - опыт. Здешнее воспитание и жизнь заставляли взрослеть раньше, в свои годы принцесса уже могла управлять тем немногим, что принадлежало ей, следить за дамами своего двора и штатом прислуги. Во многом, конечно, последнее делала Элен, но отчитывалась она перед подругой, а потому ее высочество уже была не ребенком. Наивность и честность ее были не от неопытности, а в силу характера. Однако написание письма было не тем делом, в котором безусловно могло бы главенствовать какое-либо сознание. «Современность» со своим, как казалось, более продвинутым опытом так и норовила выступить вперед. Поэтому Диана попросила оставить ее одну, при ней привычно была лишь Элен, но не мешала, понимая, что подруге нужны тишина и сосредоточенность. Принцесса же некоторое время «настраивалась» на свои же умения, например, на умение писать пером – талант, которым она-«современная» не обладала. Наконец сознание само выдало, что следует вложить в письмо Карлу, как это описать – и Диана дала волю себе-«местной». Полюбовавшись несколько мгновений ровными строчками и отметив, что почерки в чем-то похожи, девушка передала гонцу письмо, а затем наконец вызвала горничную и свой двор. Пора ложиться спать. Она терпеливо снесла всю процедуру. Все-таки как же неудобно без белья! Даже это множество юбок не может компенсировать непривычное ощущение, она все равно порой чувствует себя голой… А особенно когда приходится перед всеми переодеваться! Это смущало, хотя Диана и понимала, что ее тело тут никому не интересно – даже врач проявляет больше внимания к обнаженному пациенту, чем девушки, день за днем присутствующие при процедуре одевания-раздевания. Наконец с одеждой было покончено. Принцесса села перед туалетным столиком, и горничная взялась старательно расчесывать ее волосы. Девушки двора, чувствуя состояние госпожи, молчали или шепотом перекидывались парой слов. Хотя, Диана в этом была уверена, им очень хотелось поделиться впечатлениями от французского двора. Но у нее настроения не было, этот день буквально выжал все ее силы. Диана как-то отрешилась от проблем с замужеством, мысли были отвлеченные. Так, думалось ей, все же есть в пребывании здесь некоторый плюс. Например, у нее очень милая сорочка. Девушка оглядела себя в зеркало. Такое множество кружев, но смотрится совсем не глупо, как на современных ее миру рубашках. И подкрученные волосы ей идут, делают ее узкое лицо немного круглее. - Достаточно, - произнесла она. Горничная кивнула, принесла чепец. Вот уж странный предмет! Нет, современному сознанию теоретически было известно, что во дворцах и замках бывает холодно, но все равно чепец казался скорее причудой. Но, сама проведя несколько ночей в этом мире, девушка убедилась, что это не такая уж и причуда. Хотя все равно неясно, зачем его только придумали? Не могли обычной косынкой обойтись? Догадываются же они косынку на плечи укладывать, а на голову завязать – уже фантазии не хватило? Впрочем, ее чепчики были очень симпатичными – с кружевом и шелковыми лентами. Вообще весь гардероб был мечтой девочки из розового домика: все кружевное, шелковое и миленькое. Слава богу, что не сплошь пудровое… А то от образа куклы Барби не отделаться – правда, Барби, живущей в готическом особняке. И катающейся в карете, которую всю трясет и которая рискует перевернуться поминутно. - Что ты думаешь делать с платьями? – отвечая ее мыслям о нарядах, спросила ее Элен, когда двор отправился спать и они вновь остались наедине. – Я имею в виду в первую очередь их цвет и воротники. - А что с ними не так? – непонимающе спросила принцесса. – Хотя воротник я бы поменяла, очень сдавливает горло… как его? Брыжи? - Видимо, ты была слишком взволнована и испугана словами короля, странной фразой Анны Австрийской и новыми именами и лицами, - пояснила подруга. – И не заметила, как на нас смотрели при дворе. Чтобы было понятнее: мы выглядели как две колхозницы в элитарном клубе знатоков. Диана хихикнула, затем вздохнула, припоминая взгляды, обращенные на их платья. Да, кажется, в этом времени разница в моде очевиднее. В «современном» мире можно ходить в кофточке из коллекции прошлого сезона – и не всякий это заметит. Здесь же все было сложнее. И если в Лондоне они еще не выглядели затертыми провинциалками в силу того, что английская мода доходила в их земли с не очень большим опозданием, то во Франции, а особенно в Париже, это бросалось в глаза. - Надо будет завтра послать за портнихой, - протянула принцесса. – Знать бы, сколько денег… Она осеклась. Потому что поняла, что знает. В голове сами собой всплыли цифры – ее содержание. Кажется, она может себе позволить новые платья и, что особенно важно, почти не ограничивая себя. - Вот завтра и узнаем, - пожала плечами Элен. – Я все думаю: раз мы здесь и можем что-то исправить, надо как-то предупредить Атоса, что Миледи жива… Может быть, как-то остановить ее преступления. - Как? – Диана взглянула на нее. – Мы толком не знаем, где он живет, лишь улица – Феру, и что дом двухэтажный. Но какой? Он же не один на улице. Как найти нужный? Пусть даже он и близок к Люксембургскому дворцу. И тем более мы не знаем, где поселилась Миледи. Пока еще совсем не обязательно в особняке на Королевской площади. Сейчас только 1624 год, до событий книги еще год или даже два по разным изданиям. Она может еще не служить Ришелье, впервые вернуться во Францию после первого замужества. Ее надо было ловить в нашем кортеже. А так… Может, она сняла где-то тут небольшую квартирку, как ее найти? - Да уж, - уныло протянула Элен. – Но даже если мы можем ему сказать… С чего ему нам верить? В представлении всех тут, я не знаю, кто он, не знаю его биографии… И не представляю, как ему обо всем сказать. Но не ждать же два года! Довольно уже того, что одно преступление свершилось – она убила второго мужа! - В любом случае, у нас есть время подумать, - усмехнулась принцесса. - Вот как раз два года и есть. - Для начала нам необходимо хотя бы добиться, чтобы он нам верил. Хоть капельку. Иначе и слушать не станет. Элен кивнула, решив, что пока и вправду она ничего сделать не может. Остается надеяться на случай, который позволит ей заговорить с мушкетером. Может быть, заполучить не дружбу, но хотя бы небольшое доверие и хорошее к себе отношение. И тогда, возможно, отыщется случай и намекнуть ему про его жену… *** Люди графа сработали идеально. Аккуратно проследили гонца от самого особняка принцессы до трактира, где он остановился, также незаметно подсыпали снотворное в бокал, тихо и осторожно изъяли письмо. Теперь самому д’Орбье следовало торопиться. До утра мало времени, надо успеть не просто ознакомить с подлинным письмом короля, но и изменить текст и подсунуть гонцу новое письмо. Граф мгновение колебался, затем решил, что сначала сделает новое письмо. Людовик любит все контролировать сам, однако д’Орбье уже не первый день служил ему, а потому знал, каким должно быть это послание. Значит, можно надеяться, что ему простят, что он сначала сделал, а потом получит разрешение на то, что сделал. Поддельный текст письма мало отличался от предыдущего. Разумеется, оно было написано тем же почерком! Но и кардинально менять само послание д’Орбье не решился, посчитав необходимым оставить общий смысл… Однако все шероховатости относительно принца и французского двора были стерты. Печать принцессы была осторожно "возвращена" на новое письмо. Граф же с рассветом был у короля, имея на руках подлинное письмо Дианы. «Любезный кузен и мой господин! Я смиренно прошу Вас простить свою беспечную сестру и подданную. Мне следовало бы раньше написать Вам о событиях во Франции, однако я боялась беспокоить Вас по пустякам. Сейчас же я считаю своим долгом прислать Вам весть о себе. Франция тепло и приветливо встретила нас, несмотря на то, что Его Высочество прибыть в Кале не смог, поскольку ему нездоровилось. Любезность французского посла компенсировала нам эту неприятность. Его Высочество поспешил навстречу нашему кортежу, как только мы приблизились к Парижу. И я рада сообщить, что в город мы прибыли вместе с принцем, встреченные ликованием горожан. Сегодня же нас тепло встретил Его Величество король Людовик. Однако Ее Величество произнесла фразу, которая, признаюсь, не дает мне покоя. Она заметила, что я одна из дам, приглашенных Его Высочеством. И добавила, что я одна из невест. Возможно, я придаю слишком большое значение этим словам. Его Величество заметил, что королева плохо говорит по-французски. Но умолчать об этом я считаю себя не вправе. Как обязана я сообщить Вам и то, что на приеме я посчитала необходимым принять такое объяснение Его Величества и не показать своего недовольства. Смиренно прошу Вас ответить, как следует поступить мне. И умоляю простить мою глупость, не позволяющую принять решение, которое, вероятно, кажется Вам очень простым. Пребывание во Франции, возможно, является оскорбительным для меня и всей моей Родины. Но отъезд, как ныне видится мне, может повлечь дипломатические трудности. С нетерпением жду любого известия о Вас, просто сообщения о Вашем здоровье, а также здоровье Его Величества. Ваша любящая кузина И преданная подданная, Дайана». - Вы видите, граф? – Людовик в гневе метался по кабинету, размахивая прочитанным письмом. – Этого следовало ожидать! Вот что она пишет Карлу! И нет сомнений, он все представит Якову в худшем свете! - Сир, - мягко заметил д’Орбье, - я смиренно прошу позволения заступиться за ее высочество. Если позволите, я провел в обществе принцессы несколько дней, а значит, несколько представляю ее характер. - Говорите, - хмуро бросил Луи. - Ее высочество вовсе не принижает себя, прося помочь ей с решением. Это не женское кокетство, не желание услышать комплименты с уверением в том, что она мудрее иных женщин. Невеста вашего брата – дитя, которое ничего не смыслит в политике. Она лишь честно и открыто пишет кузену о том, что ей показалось странным. Заметьте, сир, я рассказывал вам о том, что прямо просил принцессу умолчать о выходке принца в поездке. - Да, - король задумчиво кивнул. О пьяной попытке братца вломиться в комнату девушки он знал. Граф рассказал ему и о том, что принцессу спас один из его мушкетеров, и о том, что сам д’Орбье на следующий день открыто попросил принцессу не торопиться с выводами и не сообщать об этом Карлу. И в письме она в самом деле умалчивала об этом. Так что, пожалуй, упрекать принцессу в выставлении жениха в худшем свете было нельзя. Наоборот, если вдуматься, опиши она все как есть, отзыв ее из страны последовал бы немедленно. - Сир, - продолжал граф, - вы же сами видели это дитя. Она еще слишком юна, чтобы плести интриги. Она лишь старается сделать все так, чтобы угодить своей стране. Пока, не забывайте, это Англия, а не мы. Но, подумайте, каково ей было услышать, что она «одна из приглашенных невест»? Людовик с трудом сдержал ругательство. Глупость братца, затем еще большая глупость Анны – говорить, не задумываясь над своими словами, – а ему, Луи, теперь надо найти решение, как все исправить! - Хорошо, - несколько успокаиваясь, произнес он. – Что вы сделали, граф? Что вами было предпринято? *** - А тебе не показалось… - Элен замерла на пороге, не торопясь покинуть спальню принцессы. – Король… он как-то странно на тебя смотрел? - Ну… я часто ловила его взгляды, - кивнула Диана. – Не знаю. Наверное, что-то в словах Анны Австрийской было не то. Вот он и пытался понять, что я думаю. - Почему он, а не Ришелье? Подруга только пожала плечами – для нее самой это было слишком непонятно. До сих пор ей казалось, что Луи, как это всегда было во всех фильмах, будет сам нести какую-то чепуху, а кардинал его исправлять. - Я, конечно, ничего в этом не понимаю, - задумчиво проговорила Элен, - но, мне кажется, во взгляде короля было больше интереса, чем осторожности. - Интереса? - Ну, знаешь, - в голосе подруги отчетливо зазвучала ирония, - интерес у нас – это когда мальчик бьет портфелем девочку по голове. Или, глупо гыгыкая, пытается прижать ее в коридоре к стене. У королей так не принято, поэтому они просто взглядом провожают всюду эту самую «девочку». - Скажешь тоже! – фыркнула Диана. – Или ты забыла? Я, конечно, пышными формами похвастаться не могу, но все же и не мальчик. - Да, из корсета у тебя ничего не вываливается, - Элен невольно припомнила декольте королевы – вот уж и вправду, что может лучше украсить пышную женщину? – Но я только не знаю, чего можно ждать от короля, который сам произносит свою речь, без оглядки на первого министра? Которого мы почитали едва ли не богом тут. - Скорее всего, его научил этому как раз первый министр. - Возможно. Хотя для того, кто помыкает королем, он вел себя… мне кажется, довольно скромно. Что ж, не буду более вам мешать, ваше высочество, - Элен присела в полушутливом реверансе. – Доброй ночи! И она направилась к себе. Покои, выделенные первой фрейлине, выполняющей обязанности статс-дамы, как и прежде находились возле покоев принцессы. И во многом напоминали комнату Дианы: не очень большое помещение с кроватью, тяжелый балдахин которой манил скрыться под ним от всех. Лилий в спальне не было, их заменяли розы, что немало порадовало девушку, которая позаботилась унести букет из комнаты подруги, но в спешке днем даже не глянула, какие цветы стоят у нее самой. Бетси уже разложила вещи госпожи – от этого в комнате сразу стало уютно – и наливала в кувшин теплую воду для умывания. Элен довольно улыбнулась тому, что при ее туалете больше не присутствует никто, одну горничную можно легко «потерпеть» - без чьей-либо помощи ей с одеждой попросту не справиться. Во время умывания, переодевания и укладывания в постель Элен размышляла о том, как дальше жить ей самой. Судьбу Дианы решали сильные мира – ну или сильные двух стран, Англии и Франции. Леди Гордон была более свободна в своих решениях – во всяком случае, пока. Дядя, которого она даже не помнила, ее судьбой не интересовался, только исправно перечислял деньги на ее содержание. Крестный сделал для Элен гораздо больше, но в определении ее судьбы пока не был особенно настойчив. Конечно, если Диана останется во Франции и станет супругой Гастона, лучшим решением для нее, Элен, будет остаться в свите принцессы. Так было решено еще до отъезда из Англии и одобрено крестным. Ныне все осложнялось. Что если последние события изменят решение английского престола? Следует ли леди Гордон возвращаться с принцессой или остаться здесь? Долг дружбы требовал первого. Сердце – уже накрепко привязанное к мушкетеру – твердило второе, несмотря на то, что никаких надежд на внимание этого мужчины у Элен не было. Не в силах заснуть, девушка полночи билась над этими вопросами. И с большим трудом заставила выбросить все это из головы, несколько раз проговорив мысленно, что пока рано обо всем этом думать, что одна она все равно остаться не осмелится, а терять дружбу во имя несуществующей любви – и вовсе безумие. Представив, как Диана уезжает в одиночестве в Шотландию, Элен поняла, что это будет слишком больно для них обеих. Особенно сейчас, когда к чувствам подруг, знавших друг друга с детства, прибавлялась «родственность душ» из иного времени: лишь с принцессой можно было говорить о том, что было понятно и близко им обеим, что невидимо связывало их между собой. И потерять это… Нет и нет! Что ж, значит, если брак Дианы состоится, то она, Элен, останется здесь (и, видимо, как полагается тут, по протекции и стараниями принцессы выйдет за того, кого ей подыщут во Франции). Если браку не бывать, то леди Гордон как фрейлина ее высочества вместе с ней возвращается в Англию или Шотландию и там они вместе ожидают, куда в очередной раз их решат отправить Яков и Карл. Разумеется, во все это еще мог вмешаться крестный. Но тогда и вовсе Элен придется пересматривать свои выводы с учетом его поучений. Ныне же решение – пусть в виде пока непонятной формулировки, что ее судьба тесно связана с судьбой Дианы, - было принято. Сложится судьба принцессы – удачный брак, дом и семья во Франции – значит, сложится и у нее похожим образом. Нет – ну так и не бывать этому всему у нее! И Элен забылась сном, в котором странным образом переплетались судьбы их, мушкетеров и французского двора. Диана, в противоположность ей, уснула, едва только осталась одна, и крепко без сновидений спала всю ночь, слишком измученная переживаниями и волнениями этого дня, такого важного для нее. *** - Письмо… немного изменено. Я поторопился и взял на себя смелость это сделать до вашего одобрения, сир, - докладывал этой ночью д’Орбье. Затем процитировал исправленный отрывок письма: – «Сегодня же нас тепло встретил Его Величество король Людовик. Однако Ее Величество была со мной недружелюбна, а Его Высочество уделял мне гораздо меньше внимания на приеме, чем мне того хотелось бы. Возможно, я придаю слишком большое значение этому. Его Величество заметил, что королева плохо говорит по-французски, вероятно, в этом причина ее отстраненности. А к Его Высочеству я и сама еще не испытываю тех чувств, которые полагается испытывать невесте. Но умолчать об этом я считаю себя не вправе…» - Далее все согласно тексту ее высочества, - закончил граф. – Я лишь убрал про оскорбительность и отъезд из Франции. Не стоит намекать на подобное его высочеству, как мне кажется. Король задумчиво кивнул, оценивая написанное. Что ж, Карл получит письмо от кузины, совсем ничего не ответить на ее воззвание о том, как следует ей действовать далее, не сможет. Но все жалобы принцессы выглядят пустячными. Потому он пришлет некий ответ, в котором Диана увидит послание именно себе, поучение ей с призывом к кротости и смирению, необходимости принять эту судьбу и оставаться в Париже. - Хорошо, граф, - устало произнес Людовик, опускаясь в кресло, - за окном уже готов был заняться рассвет, а король эту ночь не спал. – Вы все сделали верно. Мы должны убедиться, что Англия будет нашим союзником. Поэтому кроме брака моего брата и шотландской принцессы нам следует продолжать переговоры о браке Карла и моей сестры… - Я это помню, сир, уверяю вас, мы ни на мгновение их не прекращали, уже почти все согласовано. - Хорошо, - повторил король, потирая глаза. – Послезавтра намечена охота, отправьте приглашение ее высочеству. - И вашему брату, разумеется? – вкрадчиво уточнил д’Орбье. Граф знал Людовика, может быть, лучше, чем кто-либо другой, даже он сам. И одного приема сегодня было достаточно, чтобы сделать вывод: принцесса серьезно ранила сердце Луи. Увы, король влюблялся быстро, страстно, стремительно. Любовь с первого взгляда была возможна для его решительной натуры, жаждущей быть любимой и при этом обделенной любовью матери и жены. Но нельзя сказать о самих чувствах, что они были скоротечны, гасли они долго и болезненно. Обидами, упреками, насмешками или умышленной холодностью, но Луи старался вернуть (а порой вызвать) чувства к себе. И никак не мог смириться с тем, что не получал любви столь же сильной, сколь была его. Понял ли сам король, что уже завидует Гастону, еще непонятно. Но характер своего сюзерена граф знал. Он будет ревновать. Ко всем, даже к собственному брату, который является женихом принцессы. Сам д’Орбье немедленно приказал себе выбросить из головы все мысли о том, чтобы ухаживать за принцессой. Отбить ее у Гастона – пустяк. Отбить у короля – путь на плаху. Внимание к возлюбленной Людовика, вызванное более, чем уважением, это почти наверняка ссылка и немилость. Пусть даже Луи никогда не посмеет затащить в постель невесту, а впоследствии супругу брата – а он на такое никогда не пойдет, в этом д’Орбье был уверен, для короля супружеский союз священен. Терять расположение Людовика ради минутных желаний – полнейшая глупость. Тем более таких желаний, отыскать замену которым было просто. Потому со своей идеей соблазнить принцессу граф расстался легко. Он не был влюблен, просто идея соблазнения невинной премилой девочки казалось ему приятной и горячила кровь. То, что это была невеста Гастона, только подогревало желание. Но ныне все это мало заботило д’Орбье – для него Диана становилась только дамой сердца короля. - Да, и Гастону, разумеется, - несколько раздраженно отозвался Людовик. – Все должны видеть, что Диана его невеста, а не просто гостья нашего двора. Вы знаете это, д’Орбье. Так что пригласите принцессу, ее свиту… и Гастона. Я только надеюсь, что в числе сопровождающих его лиц будет не очень много… Граф скрыл улыбку. - Я сделаю все, чтобы лица, столь пагубно влияющие на его высочество, не сопровождали его на это мероприятие. - Все верно, спасибо, граф. - К вашим услугам, государь. И еще… Я полагаю, мы должны сделать все, чтобы ее высочество осталась довольна этой охотой. А потому пока, если позволите, я бы просил вас, сир, рекомендовать его высочеству придерживаться в общении с невестой исключительно дворцового этикета. - Предлагаете жениху быть как можно дальше от невесты? - Ровно настолько, насколько это позволительно в данном случае. Будет лучше, если принцесса… я не смею просить ваше величество… - Да говорите уже, граф! Что за недомолвки? - Как прикажете, государь. Мне думается, что ее высочество гораздо выше оценит внимание и любезность вашего величества. Ей будет лестно, что ее тепло принимает вся Франция в лице своего правителя. К тому же мнение о вас у ее высочества пока, я полагаю, сложилось самое приятное, в отличие от вашего брата. Людовик на миг прикрыл глаза. И граф это отметил – он знал, что король старается скрыть радость. Скрыть даже от себя, наверное. - Вы правы, д’Орбье, - с легким заиканием, выдающем волнение, заявил Луи. – Вы правы! Ее высочество должна убедиться, что мы рады ей. Неважно, что продемонстрировал ей жених. Если король Франции к ней внимателен… - То это самая высокая оценка для нее. С этим граф – который также не спал всю ночь, занятый то изъятием письма, то его подменой, то докладом обо всем сюзерену, - откланялся. *** Утром принцессе сообщили, что у нее испрашивает приема граф д’Орбье. Диана приняла его: этот визитер не только был приятен ей, сейчас он был тем, кто мог ей помочь. Посланник его величества любезно сообщил, что король просит невесту своего брата – с небольшой свитой, кого она пожелает пригласить отправиться вместе с ней, – принять участие в королевской охоте, которая состоится на следующий день. - Благодарю вас, я постараюсь быть, - кивнула девушка и перешла к тому, что волновало ее в данный момент, тем более, что оно было тесно связано и с приглашением короля. – Граф, вы не могли бы оказать мне любезность? - К вашим услугам, ваше высочество, - поклонился он. – Я по-прежнему мечтаю быть в числе ваших друзей. Принцесса смутилась – слова гостя прозвучали необычайно искренне, в них, как раньше, она не услышала ни намека на заигрывание. - Благодарю, - отозвалась Диана. И, вспомнив о письме, растерянно принялась подбирать слова: – Но тогда… как друг… я вынуждена признаться вам, что выполнила вашу просьбу относительно принца. Правда, не до конца… Относительно его выполнила… Но вы просили ведь не только об этом… Хотя прямо говорили лишь об этом… Но ведь подразумевали и иное, я это понимаю… - Ваше высочество вольны поступать так, как вам угодно, - спокойно уверил ее граф, догадываясь о том, что последует за ее сумбурным объяснением и всеми силами стараясь избежать его. – Я готов уверить, что одобряю ваше решение. - Я… не могла умолчать и не сообщить кузену о том, что было вчера, - закончила Диана. – О словах королевы и… Все это было так странно. Я отписала Карлу с просьбой дать мне совет, как поступить дальше, следует ли мне оставаться здесь, во Франции, или вернуться домой. Письмо я отправила вчера. Если бы д’Орбье не вращался столько лет при королевском дворе, он бы покраснел. Откровенность этой девочки была для него просто невероятна. Принцесса совсем не притворялась. Конечно, он сам просил ее дружбы, а это предполагает доверие. Но не с первых же дней и не во всем следует так слепо доверять! Теперь он, который просил дружбы, выглядел в собственных глазах низким мерзавцем, желавшим просто втереться в доверие, получившим его и использовавшим в своих целях. - Ваша откровенность ставит меня в тупик, - признался он. – Я лишь могу повторить вам, что я всецело одобряю ваше решение, ваше высочество! Вы поступили так, как велит вам ваш долг, также как я следую своему. Граф старался быть честным. Однако, отвечая так, понимал, что девушка вряд ли догадается о двойном смысле его слов. И от этого во рту был неприятный привкус, будто произнесенные лукавые слова обладали свойством превращать сладкое в горькое. И эта горечь сейчас жалила его и раздражала. Он предпочел бы, чтобы ему открыто бросили обвинение в лжи и лукавстве, но не это доверие и открытость в ответ на его языковые игры. Он не чувствовал себя неуютно, притворяясь и играя с придворными, с Марией Медичи и преданными ей людьми… Но вот с принцессой ощущал неловкость. Потому что она в самом деле лишь следовала своему долгу. И сердцу. А он… - Я лишь умоляю ваше высочество не покидать Францию поспешно, - продолжил граф уже откровенно. – Мы никогда не сможем простить себе подобную потерю. А если вам не жаль нашу страну, пожалейте меня. Его величество отправит меня на плаху. Он улыбнулся девушке, смягчая ужас последних слов. И оставляя непонятным – шутит или говорит всерьез. - Этого я точно не могу позволить, - улыбнулась ему принцесса. – Но если кузен Карл от лица его величества и всей Англии велит мне вернуться, я подчинюсь его решению. Пожалуйста, давайте не будем говорить об этих мрачных вещах. - Ваш покорный слуга, ваше высочество! - Я просила вас о помощи. Вот в чем заключается просьба. Мне и моим дамам нужна хорошая портниха. Вы же понимаете, - она покраснела, запнувшись. - Понимаю, - спокойно отозвался граф, ни взглядом, ни улыбкой не показывая отношения к старомодным одеяниям двора шотландки. И сам же подсказал ей объяснение: – Дамам всегда хочется новых нарядов. А особенно если им предстоят новые выезды и балы. - Именно, - благодарно улыбнулась принцесса его тактичности. - Я знаю хороших мастеров, - поклонился д’Орбье. – И главное, что любой наряд будет готов хоть завтра. Он умышленно это произнес, понимая, что амазонка для охоты нужна будет принцессе именно завтра. - Спасибо вам! – от души поблагодарила его девушка. – Это было бы чудесно! Вы просто спасете меня, граф! Если я что-то могу для вас сделать… - Не покидайте Францию, - улыбнулся он, вновь давя на ее чувства. И на свои, но сейчас оправдывая себя, что делает это не в угоду себе. – Порадуйте нас своим присутствием при дворе. Я могу уверить вас в том, что его величество очень рад вашему прибытию к нам. - Его величество? – принцесса растерянно взглянула на собеседника. – Ну, вряд ли я хоть немного могу быть ему интересна. Даже мое присутствие завтра абсурдно – в охоте я не разбираюсь. И я ведь не мальчик… Она прикусила язык. Ну что она несет? Как ей в голову пришло сказать подобное, произнести вслух?! О таких вещах попросту неприлично говорить! - Простите? – граф удивленно взглянул на принцессу. – Вероятно, я неправильно понял ваше высочество… - Да, пожалуй, - поспешила заверить его девушка. – Я постараюсь сделать все от меня зависящее. Д’Орбье поклонился, принимая эти заверения. И в свою очередь уверил, что пришлет портниху с подмастерьями и помощниками немедленно.