Совсем другой век

Д’Орбье слишком хорошо знал короля, чтобы пытаться что-то возразить, видя его взвинченное состояние. Людовик метался по комнате, готов был крушить все, что попадалось под руку, выкрикивал упреки, обвиняя графа в распутстве. Тот не возражал, порой почтительно кланялся и произносил что-то вроде: - Если ваше величество так считает, это правда. Нельзя даже сказать, что подобные упреки были так уж несправедливы – в конце концов, именно этот грех граф за собой признавал. И полагал излишним в нем каяться – подобное покаяние звучало бы чересчур неправдоподобно. Однако в данном случае король подразумевал лишь один и вполне конкретный грех распутства, в коем д’Орбье не мог себя упрекнуть даже в мыслях. Потому справедливость следовало восстановить. И граф ждал момента, когда можно будет что-то говорить Луи, не оставаясь не услышанным. Наконец, ярость Людовика чуть утихла. Не потому, что он передумал и изменил свое мнение, и не потому, что простил графа, просто гнев уже вырвался наружу. И ему на смену пришла возможность мыслить трезво и здраво. - Вы таким способом хотели удержать ее высочество во Франции? – язвительно бросил король. - Нет, сир, - поклонился д’Орбье. Он мгновенно заметил изменение в поведении короля и понял, что Людовик несколько успокоился. А значит, можно начать убеждать в том, что нужно ему. – Если вам будет угодно считать меня виновным, я готов понести кару за любые мои прегрешения. Однако прежде чем это произойдет, я молю ваше величество позволить мне сказать несколько слов в свою защиту. - Ну, говорите, - бросил тот сухо. - Известно ли вашему величеству, что ее высочество по-прежнему плохо говорит по-французски? – начал несколько издалека граф. - Да, это очевидно, - чуть поморщился Людовик. - Полагаю, очевидно также, что читает на этом языке ее высочество еще хуже? - спокойно продолжил д’Орбье. - Какая разница? – нахмурился король. - Полагаю, вашему величеству также хорошо известно, что я свободно говорю по-английски, - невозмутимо продолжал граф. – Ведь именно поэтому вы отправили меня с посольством встречать ее высочество в порту. Я осмелюсь также напомнить вашему величеству, что вы не говорите по-английски. Людовик молчал. Он начал догадываться, куда клонит придворный. Но не торопился его оправдывать. - Сир, я молю ответить вас, не разумнее было бы мне, если бы моя рука водила пером по этим листам, - д’Орбье вынул из рукава письма, - итак, не разумнее ли было бы мне, чтобы ваше величество не угадали, что написано в них, составлять сей текст на языке, привычном ее высочеству? - Это все, что вы можете сказать в свою защиту? – король уже понял правоту графа, однако не собирался так просто признавать свою ошибку. - Нет, сир, - с поклоном произнес д’Орбье. – Мне стало известно, что ее высочество была предупреждена о том, что ей могут подбросить письма. - Вот как? – Людовик нахмурился. Он вспомнил, как Атос говорил ему недавно, что Шеврез желает скомпрометировать принцессу. Неужели это и есть тот способ очернить Диану? Вполне похоже, конечно, герцогиня это торопится сделать в первую очередь в его глазах. - Если вам угодно, вызовите господина Атоса, - подтверждая мысли Людовика, спокойно отозвался граф. – Он предупредил мадемуазель Гордон, фрейлину и наперсницу принцессы, ее ближайшую подругу. - Которая сегодня передала ей молитвенник, где были «спрятаны» письма, - добавил задумчиво король. - Верно, - чуть поклонился д’Орбье. – Мадемуазель сообщила мне, что их предупредили о готовящейся интриге. К сожалению, имени исполнителя они не знают, как и всей сути задуманного. Им лишь было известно, что герцогиня де Шеврез желает подкинуть ее высочеству компрометирующие ее честь письма. Кто был выбран на роль мнимого любовника принцессы, им также не было известно. И смею предположить, не известно до сих пор. Я не говорил им, что письма написаны моим почерком. Если вам угодно, спросите, знакома ли им рука того, кто писал письма. - Принцесса не скажет этого, даже зная, - с усмешкой заметил Людовик. – Ее подруга, покрывая госпожу, также. - Однако тот, кто желает скомпрометировать принцессу, скажет иное, - отозвался граф. – Преподнеся это, возможно, как свои догадки. Луи некоторое время размышлял над словами придворного, затем медленно кивнул, давая понять, что так и сделает. - Пригласите ко мне эту мадемуазель, - произнес он. - Это арест, ваше величество? – осведомился д’Орбье. – Тогда я вынужден предупредить, что ее высочество очень привязана к своей фрейлине. Людовик хмуро взглянул на него. Граф понял. Это арест. Но без тюремной кареты, оков и охраны – король не заинтересован в лишних слухах. Тем более, что пока не уверен в вине девушки – незачем лишний раз обижать шотландскую принцессу. Потому пока все должно выглядить лишь как приглашение, пусть и очень настойчивое. Д’Орбье молча поклонился, выходя из покоев сюзерена. Ему предстояло выполнить неприятную работу. *** Сопровождать дам до особняка было поручено нескольким мушкетерам и роте солдат, командование которыми временно было передано Атосу. Тот и сам бы не мог сказать, рад ли этому назначению. Но чтобы избежать необходимости беседы с принцессой и ее спутницей, мушкетер предпочел не садиться с ними в карету, а сопровождать экипаж верхом – к счастью, сейчас можно было спрятаться за свое положение обычного мушкетера, который не осмелится держаться на равных с особами королевской крови. Движение от церкви было затруднено по неприятной причине – проехать им необходимо было мимо печально знаменитой Гревской площади, где как раз намечалось представление. Солдаты старались расчистить дорогу для кортежа, но народ расступался медленно и лениво даже под градом брани и ударов. - Господин Атос, - после довольно длительного стояния на месте Элен отстранила занавеску кареты, - что происходит? Мушкетер уловил тот же вопрос в глазах принцессы, которая подалась из глубины кареты к окну. - Простите, ваше высочество, - поклонился он. – Сегодня по приговору короля пройдут несколько казней, вот чернь и торопится занять места получше… Желаете также взглянуть? Велеть расчистить вам дорогу к площади? Атос спросил об этом равнодушно, скептически отмечая про себя, что отчего-то нежнейших созданий всегда очень тянет взглянуть на подобные зрелища. И был немало удивлен реакцией девушек. Обе разом побелели… Но ответить не успели: под ровный стук барабана на эшафот ввели приговоренного, и все внимание теперь обратилось на него. Мушкетер невольно чуть поморщился. Он не был знаком лично с этим дворянином, не числил его среди друзей, просто знал его в лицо. И знал, за что подписан смертный приговор – дуэль. - Давайте… уедем отсюда, - умоляюще произнесла Элен. Атос отчетливо расслышал в ее голосе ужас – удивительный случай, но любопытства, кажется, она не испытывает. - Конечно же, - отозвался он, делая знак солдатам расчистить толпу перед кортежем принцессы. - В чем… он виноват? – тихо спросила Диана. - Дуэль, ваше высочество, - пояснил мушкетер. – К сожалению, со смертельным исходом для его соперника. - Эдикт о дуэлях, - пробормотала принцесса. - Вы об этом слышали? – Атос не был удивлен, слухи быстро расходятся и за пределы страны, вопрос был лишь данью вежливости. – Его величество требует неукоснительно соблюдать его приказы. Мушкетер произнес эти слова ровно. Но это было единственное, чего он так и не мог до конца принять в Людовике как государе. Умом он понимал необходимость этого эдикта: дворяне часто гибли из-за пустяков, а король лишался поддержки лучших из лучших. Как понимал Атос и то, что если такой эдикт есть, нельзя не принимать решение в соответствии с ним, нельзя прощать того, кто нарушил приказ. Однако, привычный самостоятельно решать вопросы чести, все же видел в этом эдикте ущемление собственных прав. - Я думала, его принял Ришелье, - прошептала Диана. – А король… закрывал глаза на несоблюдение эдикта… И по взгляду Элен поняла, что та полагала так же. К счастью для них, Атос их не слышал, следя за затором. Несмотря на все усилия солдат, карета продвигалась вперед медленно, все никак не покидая место казни, скорее наоборот – в попытке выбраться к мосту через Сену приблизилась к центру площади слишком близко. Послышалась барабанная дробь. Атос, прекрасно осознававший, что это означает, предпочел не смотреть в сторону эшафота, лишь торопливо пробормотал сквозь зубы молитву и сосредоточил свое внимание на принцессе и ее спутнице. Девушки же, по незнанию, взглянули в ту сторону, реагируя на резкий звук. И ровно в этот момент палач взмахнул топором, в сторону брызнула кровь, голова несчастного под восторженные вопли толпы скатилась в корзину… Мушкетер с интересом следил за Элен – неужели он прав? И она, как и другие, не прочь развлечь себя зрелищем чужой боли и смерти? К чему было притворяться и просить быстрее уехать, недоумевал он. А Элен тем временем едва ли не позеленела, поспешно откидываясь к спинке кареты через какое-то мгновение после болезненного последнего крика жертвы, так и не успев отвернуться вовремя... Атос, сосредоточив свое внимание на Элен, не заметил, как принцесса, тоже опоздав отвернуться и став свидетелем казни против собственной на то воли, без единого звука лишилась сознания. Мушкетер наклонился к окну кареты, поддаваясь невольному сочувствию и обращаясь с вопросом к фрейлине: - Мадемуазель, вам дурно? Теперь ему было хорошо видно, что девушка еле дышит, плотно зажмурив глаза. Руки ее слегка подрагивали, ровно лежа на коленях, губы, кажется, пытались прошептать молитву, но не слушались. В этот момент Атос наконец заметил состояние ее высочества, чье безвольное тело уже начало сползать на пол кареты. - Черт! – выругался он, забывая о присутствии дам и поспешно соскакивая с коня. – Мадемуазель Гордон, принцесса! Он уже открыл дверцу кареты, поднимая Диану и стараясь хоть как-то усадить ее, не представляя, что делать и как привести в себя девушку – рвать корсет на особе царской крови было попросту невозможно. Элен медленно открыла глаза, слабо осознавая происходящее вокруг – перед глазами плавали кровавые круги. По счастью, к карете уже спешила одна из дам свиты, сообразив, что произошло что-то не то, и требуется помощь. Общими усилиями Диану привели в чувство. - Наверное… нам лучше закрыть шторы, - слабо произнесла Элен. Атос, бросив на нее внимательный взгляд, кивнул. - Пока так будет лучше, мадемуазель, - добавил он. – Не беспокойтесь, скоро мы выберемся из толпы. Диана ощущала во рту мерзкий металлический привкус. Перед глазами почти постоянно всплывала сцена казни, что мешало отвлечься и прийти в чувство. Их «местное» сознание было ограждено от подобных зрелищ попросту тем, что в глубинке, где они жили, не совершались серьезные прегрешения. Если на землях Дайаны ловили преступника, то из его казни редко устраивали зрелище с участием всех дворян, довольно было прилюдно вздернуть на дереве. Принцесса, по характеру не склонная к жестокости, не стремилась посмотреть, как вешают очередного браконьера. Для «современного» же сознания такие зрелища до сих пор были лишь частью фильмов, спектаклей и игр – то есть выдумкой, после которой живые и здоровые актеры расходятся по своим делам. И потому такое столкновение с реальностью оказалось более жестоким и тяжелым, чем все, что до сих пор доводилось им видеть. Их экипаж уже медленно катил по улицам Парижа, а кровавая картина все также стояла перед глазами. - Ужасно, - наконец прошептала принцесса. Это было ужасно даже для Дианы и Элен, а уж их «современным» двойникам все случившееся и вовсе казалось диким кошмаром. Каждый день будто специально приносил им одно за другим доказательства реальности этого мира – реальности чудовищной, принять которую казалось невозможным. - Ужасно, - вновь повторила девушка. – Господи правый, куда мы попали?! Элен не ответила. У нее в голове крутился тот же вопрос. *** Граф д’Орбье прибыл в особняк принцессы почти сразу после ее приезда с мессы. Он не предполагал, что могло так задержать девушку, поскольку сам добирался иной дорогой, но сейчас этот вопрос его и не интересовал. Он даже посчитал удачей все произошедшее – можно воспользоваться общей усталостью и утомленностью принцессы, которая может не обратить внимания на вызов фрейлины. Кроме того, сюда он отправился без конвоя, не взяв ни одного солдата, следуя правилу, что едет с приглашением. Но в случае, если его величество вдруг решит после арестовать мадмуазель, необходим будет хоть один сопровождающий – и лучше, если он отправится отсюда же, мало ли, что придет в голову девице, замешанной в интриге. Д’Орбье, правда, не очень верил в причастность Элен Гордон к этому, но допускал, что девушка может быть соучастницей – уж слишком близко она была ко всему происходящему. Потому присутствие здесь Атоса было как нельзя более кстати. Тем более, что этот человек мог лишний раз подтвердить всю историю с письмами, а может быть, и сообщить новые, еще неизвестные детали. - Ваше высочество, - поклонился граф, - простите за то, что пришлось так поспешно оставить вас после мессы. Государственные дела, увы! Я надеюсь, что мое общество вам смогли заменить. И я прошу также у вас прощения, что буду вынужден ненадолго забрать с собой вашу лучшую подругу. Его величество просит мадемуазель прибыть к нему, с вашего позволения, разумеется, так скоро, как только это возможно. Диана, измученная недавним зрелищем и событиями в церкви, не догадывалась, что это может значить, на что и рассчитывал д’Орбье. Она не могла и представить, что слова графа имеют какой-то подтекст. - Да, разумеется, - слабо кивнула девушка. - Господин Атос, сопровождайте нас, именем короля, - спокойно и как-то буднично велел д’Орбье. Эти слова ничего принцессе не сказали – она с большим трудом сейчас могла понимать то, что говорится, анализировать и делать какие-то выводы она попросту была не в силах, тем более, что она не склонна была подозревать некий скрытый смысл в словах д’Орбье. Впрочем, как и Элен, готовая отправиться с графом, но судорожно пытавшаяся понять, зачем ее хочет видеть король. Зато эти слова все сказали Атосу – что происходит и чего ждут, исполнения каких функций, от него. Первым порывом было возмутиться необходимостью исполнять роль тюремщика. Тем более, для этой девушки… Но он сам себя осек. Приказ короля есть приказ короля. И у этого приказа наверняка есть веские основания. Не собирается же он, Атос, защищать девушку, о которой ничего не знает? Возможно, у неё, как у Анны, – лилия на плече и покрытое мраком прошлое за спиной? Что ему известно о ее жизни в Шотландии? Если кто-то и должен вступиться за мадемуазель Гордон, то принцесса. Однако она молчит. Или не понимает?.. Атос взглянул на бледное лицо принцессы и догадался: не понимает. Она еще не пришла в себя после событий на Гревской площади, а потому не осознает всего ужаса прозвучавшего приказа. Иначе Диана уже возмутилась бы из-за происходящего. Как бы ни была виновата Элен, она подлежала в первую очередь суду принцессы и, затем, короля Англии. Но не французскому суду, если только на это не даст согласие принцесса, – пока ни она сама, ни ее фрейлина французскими подданными не стали. Почему д’Орбье не сказал прямо? Возможно, у этого были свои причины. Но мушкетер полагал невозможным поддерживать несправедливость. - К вашим услугам, - спокойно произнес Атос, чуть кланяясь. – Прикажете охранять мадмуазель? Мушкетерам, прибывшим со мной, также велеть сопровождать карету с арестованной? Д’Орбье мысленно послал к чертям все благородство мира и честность Атоса в первую очередь. План провести все тихо и аккуратно рушился, как карточный домик, теперь уже принцесса не промолчит. - Арестованной?! – как и ожидалось, это слово не осталось неуслышанным, оно громким эхом зазвучало под высоким готическим сводом особняка. Девушки испуганно переглянулись. - Что это значит, граф? – Диана впилась взглядом в гостя, готовая расплакаться от усталости, страхов этого дня, обрушившихся на нее несчастий, непонимания происходящего и собственного бессилия. - Полагаю, господин Атос все не так понял, - д’Орбье глубокомысленно взглянул на мушкетера. Тот спокойно выдержал этот взгляд, ничуть не смущаясь тем, что выдал все планы, но промолчал, не желая подыгрывать и, тем более, лгать. - Его величество просто желает видеть мадмуазель Гордон. И господина Атоса также, - уверенно произнес граф. Мушкетер вновь промолчал, не собираясь возражать. Достаточно того, что он дал понять принцессе, что происходит, дальше полагается действовать ей: будет ли она защищать подругу и фрейлину или согласится с ее виной и отдаст на суд его величества – но так все будет совершено честно и открыто. - Тогда я еду с вами, - гордо заявила Диана. – Чтобы лично разобраться в том, что происходит. - О, вы угадываете мои желания! – уверил д’Орбье, вкладывая в голос столько радости, сколько он мог. На самом же деле граф судорожно придумывал, как выкрутиться из этой истории. Появление принцессы на допросе, устраиваемом королем, будет вовсе некстати, но попытки ей возразить приведут лишь к тому, что она воспротивится аресту, убедившись, что это именно арест, а не предложение прибыть в гости. Наконец он решил, что шила в мешке не утаить. Если Людовик все же решит, что вина леди Гордон доказана, то ее арестуют и в таком виде должны будут доставить принцессе. И если она об этом узнает, уже находясь в Лувре, суть от этого не изменится. Однако присутствие принцессы на допросе совершенно точно излишне. Значит, надо лишь несколько отсрочить приезд Дианы. - Если вашему высочеству угодно прибыть в Лувр, мы будем рады этому, - с улыбкой продолжил д’Орбье. – Я лишь смиренно прошу ваше высочество отправиться не вместе с нами, а на час позже. Вам, полагаю, этого времени будет достаточно, чтобы переодеться после утренней мессы. Мне же будет довольно, чтобы предупредить его величество о вашем визите. Надеюсь, вы простите нас, что мы не готовы к вашему внезапному приезду? Мы лишь потому и желали говорить с леди Гордон, что ее прибытие, в отличие от вашего, не нужно устраивать, как официальный визит. Боюсь, его величество будет разгневан тем, что я не оповестил его о вашем прибытии заранее. Вновь прошу меня простить. Я велю мушкетерам остаться здесь, дождаться, когда вы отдохнете, и после сопровождать вас. Граф галантно поклонился. Атос, внимательно слушавший его, мысленно отметил, что это не обычный арест. Вина девушки еще не доказана? Иначе эта отсрочка ничего не дает, кроме того, что гнев принцессы может быть еще сильнее – она будет требовать также объяснений, отчего ей сразу все не сообщили. Диана тоже засомневалась. Если бы это был арест, ей никто вовсе бы не позволил прибыть. Скандал с отсрочкой в час никому ничего не даст. Наоборот, он на руку ей. Сейчас она слишком устала и измучена. Поэтому предложение графа казалось принцессе подходящим. Так у нее будет время немного прийти в себя, а также заготовить возможную гневную речь и вспомнить о том, как защищает своих дам принцесса… - Хорошо, - наконец кивнула девушка, - я прибуду ровно через час после вас. Граф галантно поклонился. Итак, он вновь выиграл… *** - Господин Атос, вы сядете вместе с нами в карету, - холодно отчеканил граф, подавая при этом руку девушке. Он все еще злился на то, что мушкетер едва не испортил ему игру, и это чувствовалось в каждом его слове или жесте. Атос молча последовал приказу. Шторы кареты были подняты – ради чести девушки, которую они сопровождали. - Что за игры, господин граф? – мрачно спросил Атос, когда карета тронулась. – Вы можете своим красноречием убедить принцессу – она еще ребенок. Но неужели вы полагаете, что я буду спокойно мириться с ролью, что вы мне предлагаете? В коридорах Лувра не нашлось ни одного бездельника, желающего заслужить благослонность короля, не гнушаясь ничем? Даже последующей славой женского конвоира, тюремщика и палача! Мушкетер заметил, как Элен чуть вздрогнула. И в душе пожалел ее. Глупая девочка, неужели она тоже поверила д’Орбье и решила, что это в самом деле лишь прогулка? Дружеский визит – именем короля! - Господин Атос, - отозвался граф, равнодушно глядя на пейзаж за окном, - я могу вам как верному подданному посоветовать лишь выполнять приказы его величества, а не обсуждать и осуждать их. - Как вам будет угодно, - холодно отозвался мушкетер. – Обсудим это после. Куда мы направляемся, в Бастилию? - Пока – к королю. Это «пока» окончательно расставило все на свои места. Элен вжалась в стенку кареты. Господи, что с ней будет?! Припомнилось, что ей доводилось читать и видеть в фильмах про тюрьмы этого времени. Мрачные казематы, полные грязи и крыс. Допросы, которые на деле равны пыткам. Оттуда не выходят! А если выходят, то покалеченные – с поломанными руками и ногами, ожогами и синяками по всему телу… Если бы она уже не была так панически испугана, то, наверное, закричала бы от ужаса сейчас. Но у нее попросту пропал голос, спазмом сдавило горло, да и все тело, не было сил даже двинуться от страха. Но одновременно с этим ужасом мозг вдруг озарила догадка. Она поняла, кто подсунул письма. Как все просто! Они сами дали возможность… И столь же ясно было, что Арамис в этом замешан – именно он отыскал исполнительницу! Элен сидела ни жива, ни мертва. А в голове попеременно мелькали два вопроса. Как ей выкрутиться из этой истории? И как спасти Арамиса, ведь о нем мгновенно узнают, если схватят помощницу? А ее схватят, в этом нет сомнений: граф разберется в интриге, и очень скоро, он умен, очень умен! Д’Орбье бросил короткий взгляд на девушку. И немедленно понял, прочувствовал, что с ней происходит. В графе одновременно пробудились два чувства. Ему было жаль девочку. Он видел ее испуг и догадывался, что если она и имеет отношение ко всей этой истории с письмами, то лишь случайно, возможно, по ошибке... Второе чувство было более низменным. Девушка в подобном состоянии весьма доверчива, податлива и готова на все ради просто возможности опереться на чье-то сильное плечо. Мысли графа перетекли дальше. Он давно заметил влюбленное состояние Элен. Очень возможно, что предмет ее любви – орудие Шеврез. Девушка могла глупо довериться ему и выполнить то, что он просил. Но тогда она точно знает, кто это… - Господин Атос, - произнес д’Орбье, - если вам так неприятна роль тюремщика, пересядьте на лошадь и сопровождайте нас далее верхом. Приказ был ясен – граф желал остаться наедине с девушкой. Карета ненадолго остановилась, Атос молча вскочил в седло коня, до этого шедшего в поводу за экипажем. Но перед тем, как тронуться, мушкетер заметил идущего по другой стороне улице Гримо. Это было кстати. Атос сделал ему знак следовать за каретой, пока еще не зная, насколько это необходимо. - Мне кажется, мадемуазель, - тем временем мягко проговорил граф, - вы крайне испуганы. Но отчего, доверьтесь мне, дитя? Неужели вы поверили в ужасы про палачей? Разве я могу позволить, чтобы с вами случилось несчастье? Элен растерянно взглянула на него. А в самом деле: может или нет? Что она знает о нем, если не считать его собственных уверений в преданности и дружбе? Да и те направлены на принцессу… возможно, что лишь пока она необходима Франции. - Не скрою, - продолжал тот, - его величество желает беседовать с вами. И подозревает ваше участие во всей этой глупой истории с письмами… Д’Орбье прекрасно понимал, что не вправе дотронуться до девушки. Его руки на виду – из-за поднятых занавесок кареты. Но это и не нужно… Его нога скользнула вперед, проникая под юбки девушки, коснулась щиколотки Элен. Вот так, осторожно, словно бы случайно… Главное – продолжать мягко говорить: - Разве я не друг ее высочества? Поверьте, мадемуазель, я и ваш друг, - осторожно продолжал он. Не торопиться. Просто убедить ее сейчас ему довериться. Самое малое, чего он достигнет – она расскажет, кто ее на все подговорил. Если же ему повезет – он даже сможет уговорить ее позднее побеседовать тет-а-тет. Графа едва не обдало жаром. Черт, лишь бы этот ее возлюбленный не залез уже туда. Ему к дьяволу не нужна эта девчонка, но так хочется сорвать невинный цветок – приятное дополнение к его грехам! - Я готов заступиться за вас перед королем, - мягко увещевал он. – Необходимо лишь найти виновного. Того, кого подговорила герцогиня де Шеврез… Элен вздрогнула и поспешно отстранилась. Граф впился в нее взглядом. Да, он не ошибся – она знает, кто за этим стоит. Но, видимо, он немного не рассчитал – она любит этого человека… Сильно. И до сих пор. Потому не может его выдать. А впрочем… - Эта наглая герцогиня, - пустился в другие разговоры д’Орбье. – У нее просто таланты находить себе помощников, знаете ли. В самом деле, много ли надо такой прелестной даме? Главное, позволить собой восхищаться. Но не издали. Она умеет, как говорят, одарить ласками мужчину так, что он готов послушно повиноваться ей. Граф надеялся вызвать ревность в девушке. Но, внимательно следя за лицом девушки, с удивлением понял, что его слова не тронули Элен. Та слушала его с равнодушием, будто вовсе потеряв интерес к их беседе. Кажется, ей не было любопытно, каким образом герцогиня добывает себе послушных слуг. Д’Орбье даже растерялся, не зная, как поступить дальше. Если она любит того человека – почему не ревнует его к герцогине? А экипаж уже въезжал во двор Лувра. Приходилось признать, что на этот раз у него ничего не вышло. Д’Орбье попробовал бы задержаться еще, но Атос, соскочив с коня, уже открыл дверцу кареты, подавая руку девушке. Элен, несмотря на помощь, оступилась, падая на одно колено. Мушкетер поспешно наклонился, подхватывая ее за оба локтя и помогая подняться. - Бетси, - еле слышно прошептала девушка по-английски. – Ей надо скрыться. Пусть ваш друг поможет бежать, как до того посмел ее использовать. Она встала, опираясь на руку Атоса. Тот оставался невозмутим, но все хорошо расслышал и теперь пытался придумать, как исполнить пожелание девушки. Он понял, что она хотела сказать. Правда, оставалось загадкой, откуда она знает про Арамиса. Но это сейчас и неважно, наверное, просто догадалась, что Атос мог скрывать имя лишь того, с кем дружит. Нет, это неважно и не это заслуживает внимания. Было очевидно, что Элен не будет ничего скрывать – она расскажет королю то, что знает сама. Даже если она постарается не называть имен, участие этой неизвестной Бетси откроется. Если все произойдет быстро, то ее арест повлечет за собой арест Арамиса. Значит, следовало торопиться. Граф д’Орбье тем временем аккуратно отстранил мушкетера и с равнодушным видом подал руку Элен. От него не укрылось падение девушки, как и помощь Атоса, и какие-то короткие слова. Сейчас придворный лишь пытался понять – что могла она сказать мушкетеру? Зная безукоризненную честность Атоса, граф не сомневался, что тот не будет помогать преступнице. Но тогда что? Так, каждый гадая о своем, все трое в полном молчании прошли к приемной короля, где слуга, завидев графа, уже торопился доложить Людовику. - Ждите здесь, - произнес д’Орбье, обращаясь к Атосу. Отпускать его нельзя, это его второй свидетель. Кроме того, нельзя забывать, что Элен ему что-то прошептала у кареты. - Непременно, - спокойно ответил ему мушкетер. – Мне еще необходимо с вами обсудить вопрос о способах служения королю. Граф понимающе кивнул. Затем вместе с девушкой вошел в покои Людовика.