Совсем другой век

Более с леди Гордон Атос не сталкивался в словесных поединках. Он честно нес службу у покоев принцессы, следовал за ней и ее свитой, как полагается охране, но Диана к нему не обращалась, ее фрейлина тоже разговоров не заводила. Однако и все беседы, свидетелем которых он был, не могли заинтересовать ни его самого, ни графа д’Орбье. Атос и не предполагал, что один разговор между дамами все же касался непосредственно его персоны. У Элен уже стало некоторой традицией оставаться в спальне принцессы после ухода всех дам – это была почти единственная возможность обсудить что-то наедине. Вот и тем вечером, услав горничную с простым поручением, девушки вздохнули с некоторым облегчением – хоть краткий миг побыть без чужих глаз и ушей. - Зачем ты так? – прошептала Диана, кутаясь в теплое покрывало. Элен, устроившись на ее кровати, рядом с подругой, без труда угадала, о чем заговорила принцесса. - А как иначе? – тоже шепотом отозвалась она. – Не я первая начала эти упреки. Он меня совсем не знает, однако уже успел рассказать мне, что я лгунья и изменщица, коварная обольстительница и вообще дьявол из преисподней вроде Миледи. - Я не про упреки, - прервала Диана. - Знаю, - вздохнула фрейлина. – Просто пытаюсь объяснить. У меня не было иного способа намекнуть ему на то, что эта женщина может быть жива. - На намек это тянет слабо, - задумчиво произнесла Диана. – Но ты права, это хоть какое-то предостережение. - Уж как могла, - развела руками Элен. - А все же его одна мысль об этом повергла в ужас. Надо было как-то помягче. Если бы только знать, что он придет! Подготовились бы заранее. - О, не переживай, он мне отлично отомстил. - Он говорил о Миледи. Однако в словах Дианы отчетливо прозвучало сомнение – она и сама не была уверена, считал ли Атос мертвым внутри только свою бывшую жену или говорил и о своей уже умершей душе? Все это звучало слишком больно. - Наверное, о ней, - еле слышно отозвалась Элен. – Вот только его предостережение в конце очень многое меняет. - Ничего оно не меняет! – попыталась возразить Диана. - Для меня – меняет! – угрюмо насупилась подруга. – Какая насмешка! Не связывайтесь с теми, кто мертв изнутри! Они причинят вам только боль! - Он ни на что не намекал! - А если намекал? – не уступала Элен. – Если он понял, что он мне… Если угадал мои чувства? - Послушай… - Нет! Я же понимаю, что могу выдавать себя! Я постоянно думаю о нем, постоянно ищу его глазами! Он мог это заметить! И тогда… он говорил о себе и обо мне. Этот совет не связываться с теми, кто мертв внутри – он именно о нем. - Ты преувеличиваешь! – оборвала ее Диана. – Я уверена, что этот совет он добавил просто… случайно. - Пусть так, - Элен натянуто рассмеялась. – Но сути это не меняет. Я полюбила того, кто внутри не жив. И эта любовь мне ничего не принесет, кроме боли. Увы, его совет запоздал, все уже случилось. Воспользовавшись возвращением горничной, Элен пожелала доброй ночи принцессе и удалилась к себе. Не предполагая, что Атос тем вечером тоже пытался понять, отчего его слова настолько напугали девушку. Однако решения этому он не видел. А потому предпочел отвлечься на рассказ Арамиса о новых парижских сплетнях. Ходили слухи о некоей утренней дуэли. Но никто ничего не знал о ее участниках. Все было именно так, как предусмотрел д’Орбье. *** Лишь один момент не предусмотрел осторожный граф – наличие недоброжелателей, готовых рыть носом землю ради того, чтобы напакостить д’Орбье, убрать его подальше от короля и покровительства, которым тот одаривает графа. Поэтому уже через три дня после произошедшей дуэли королю кто-то намекнул об одном из ее участников, замеченном ранее на прогулке близ Люксембургского дворца, и о втором – возможном сопернике, в мушкетерском плаще. Людовик, в последние дни привычно мрачный и раздраженный, немедленно вызвал к себе графа. - Вы мне солгали! – бросил он, едва только д’Орбье появился на пороге. – Вы мне умышленно лгали! - Сир? – граф догадался, о чем пойдет речь, но пока продолжал изображать недоумение и попутно лихорадочно пытался придумать оправдание и возможные доказательства обратного – чтобы были достоверны и устроили короля. - Вы сказали, что не знаете, кто участвовал в дуэли, - король сверлил взглядом придворного. – На самом деле вы знали… Нет, хуже! Вы не просто знали это! Вы сами участвовали в поединке! Да, это вы! - Раз вы так говорите, сир, я не осмелюсь оспаривать ваши слова, - поклонился граф с самым невозмутимым видом. Людовик отвернулся к окну, стараясь успокоиться. Чертов хитрец! Опять пытается выкрутиться… Или это ему, королю, сказали неправду, оболгав д’Орбье, как недавно пытались представить его любовником принцессы? При дворе достаточно завистников, пытающихся подняться выше, удалив неугодных. - Я имею основания так говорить, - наконец произнес король. – Мне известно, что утром – тем самым утром, когда была дуэль – вас видели в компании одного из мушкетеров. Близ Люксембурга. - О, сир, с кем и где только мне не приходится гулять! Люксембугский сад – излюбленное место разных… дворян, - д’Орбье недвусмысленно намекнул на заговорщиков, всегда крутящихся близ королевы-матери. – А мушкетерская рота вашего величества – это не только храбрые солдаты, но и неплохие сплетни. - Вот как? Прогуливаетесь на рассвете в местах, что давно облюбовали дуэлянты? – Людовик будто и не заметил намека на мать и ее окружение. – Думаете, я не понимаю, что за этим стоит?! Да и рукой вы последнее время владеете плохо. А ну-ка снимите камзол! Откройте плечо! Я не удивлюсь, если увижу там рану! - Это так, сир, - улыбнулся граф, - и притом даже не одну – на моем теле хватает царапин и шрамов. - Свежих? – иронично бросил Людовик. Он уже не просто злился, это была холодная ярость. Его эдикты нарушают самые верные его слуги! Кому после этого он вообще может доверять?! Кто может поручиться, что завтра один из самых преданных его людей, его почти друг, не окажется заколот в драке каким-то заезжим бастардом?! Д’Орбье, наблюдая за королем, понял, что на этот раз все же проиграл. Людовик сейчас будет требовать снять камзол, свежая рана будет очевидна! Доказать, что он не был на дуэли, невозможно. Если только прямо лгать, что эта «царапина» получена при иных обстоятельствах. Но это его не оправдает – ему попросту не поверят. Слишком много совпадений, чтобы считать их просто совпадениями. Что ж, остается надеяться, что он сможет выгородить Атоса. Пока его имя не прозвучало, возможно, король не знает второго участника дуэли. - Я не привык бояться новых ран, государь. Но если ваше величество желает, я готов отправиться хоть в бой, хоть на эшафот, - смиренно поклонился придворный. – Как и любой честный слуга вашего величества. - Вот и отправитесь! – отрезал король. – Вместе с тем, кто участвовал в ваших фехтовальных занятиях! Вот оно! Граф понял, что Людовику неизвестно имя соперника, он знает лишь, что это был мушкетер. Иначе хоть раз, но король оговорился бы. Значит, Атоса еще можно спасти от государева правосудия. - Как будет угодно вашему величеству, - вновь поклонился д’Орбье. – Я лишь покорно прошу дать мне время уладить дела в моем имении. Даю слово, что вернусь немедленно, как ваше величество… - Как его имя?! – король не собирался играть в слова, гнев в его голосе был нешуточный. – Кто второй дуэлянт?! - Разве вашему величеству это неизвестно? – граф сделал вид, что удивлен. – Я полагал, сир, что вы полностью осведомлены, поскольку ваше величество так уверены в моей вине. Следовательно, она доказана. - Перестаньте юлить, д’Орбье! – взорвался Людовик. – С кем вы дрались?! Я требую назвать имя! - Сир, вы требуете невозможного, - поклонился граф, немедленно выпрямляясь и вставая с самым независимым видом. – Если я не участвовал в дуэли, я этого просто не могу знать. Не ждете же вы, сир, что я оговорю кого-то из страха? А если участвовал, то честь дворянина требует от меня молчать. - Несмотря на мой приказ? – хмурился король. - Государь, вы требуете от меня быть или трусом, или подлецом. Поверьте, я могу лишь уверить вас, что готов положить за вас жизнь. И если бы я считал, что вам что-то может угрожать, разве бы я не предупредил вас? - Имя, д’Орбье! - сухо произнес Людовик. – И в обмен я обещаю, что вы не отправитесь на эшафот. - Ваше величество, я готов отправиться на эшафот хоть сейчас, - твердо отозвался граф, в то время как его лицо почти закаменело. Король молчал, давя в себе раздражение и гнев, пытаясь размышлять спокойно и здраво, искать ответ. Нет, так он ничего не узнает. Угрожать бессмысленно, сулить прощение тоже. В этом д’Орбье честен: назвать имя соперника он считает низостью, если дуэль была, или трусостью и ложью, если ее не было. Когда же он добьется от подданных простого понимания того, что они должны повиноваться ему? Впрочем, увы, ему нужны слуги и солдаты, но не рабы. Он не желает, чтобы ему служили, как матери, ради желания получить титул и земли, он хочет верности и преданности себе, разделения своих взглядов. А вытравить представление о том, что обиды смываются кровью, не так-то просто. Поэтому никакие угрозы не подействуют. Хотя, если это все не случайность, то соперника можно угадать. Ссора должна была произойти накануне дуэли – ныне противники не откладывают поединки чести надолго, слишком быстро обо всем узнается. Людовик хорошо помнил, что тем днем мадемуазель Гордон была к нему доставлена графом и мушкетером. Память короля не подводила, он отлично знал, кто сопровождал девушку – Атос. В пользу этой догадки говорило и то, что если бы соперником д’Орбье был кто-то из заговорщиков, дуэль наверняка была бы более кровавой – граф использовал бы этот предлог, чтобы избавиться от мерзавца. Однако поединок был, судя по всему, лишь до первой крови, а сейчас же д’Орбье старательно выгораживал соперника. Значит, считал того человеком чести, уважал и ценил, искренне пытаясь спасти от гнева короля. - А если я отправлю на эшафот одного лишь мушкетера? Атоса? – холодно произнес король, озвучивая свою догадку и внимательно глядя за реакцией придворного – граф должен был выдать свои чувства. - Если он провинился перед вашим величеством, - д’Орбье постарался скрыть досаду за поклоном. Проклятый этикет! Как удобно за ним прятаться порой! Луи сжал зубы, чтобы не выругаться вслух. Если он и угадал, то граф ничем этого не показал. Разве что своим поклоном – но скрывалось ли за ним что-то, кроме выражения покорности? - Пошлите за ним, - распорядился Людовик, привычный идти в своих решениях до конца. – Где он сейчас? - Полагаю, несет дежурство у особняка ее высочества, - граф не был в этом уверен, но это был лишний шанс спасти Атоса. Как мы помним, д’Орбье лично два дня назад намекнул королю о том, что было бы неплохо поставить к дому принцессы людей из королевской гвардии. Руководствуясь не столько необходимостью такой охраны, сколько пониманием того, что пока Атос ранен в бедро, ему лучше нести службу подальше от внимательного взгляда короля. Зная подозрительность Людовика, он мог быстро догадаться о связи этой раны и недавней дуэли. А ныне это была причина лишний раз не вызывать сюда мушкетера, возможно, Луи посчитает небезопасным оставлять принцессу без охраны. Пока к ней прибудет смена караула, пока потом явится Атос – королевский гнев несколько стихнет, влиять на него будет проще. А может быть, Атос и вовсе решит уехать… - Отлично, - кивнул король. – Ступайте, пошлите за ним. Сами не смейте отлучаться из Лувра. И не смейте сообщать о причине вызова! Граф поклонился. - Клянусь, государь, ни намека на дуэль. *** Людовик хмуро расхаживал по комнате. Какого черта?! Мало ему иных проблем?! Да еще таких, в решении которых ему д’Орбье просто необходим?! Легко посчитать, что письмо принцессы должно было вчера или, самое позднее, сегодня быть доставлено Карлу. Неизвестно, что там написано. Но нет сомнений – Диана написала о происшествии перед охотой. И не надо быть предсказателем, чтобы угадать реакцию Карла. Он не спустит унижения принцессы и кузины. Как не простил бы сам Людовик. Обо всем будет доложено Якову, а там и Бэкингем подсуетится… О, этот выскочка непременно выступит за войну!.. Как всего этого избежать? Кто еще может влиять на Диану так, как сейчас это делает граф? Только его стараниями она еще тут и пытается смягчить все произошедшее в глазах того же Карла! Только под его влиянием Диана может отписать новое письмо с тем содержимым, какое будет просить он! И вот сейчас он должен отправить на эшафот именно этого человека! За глупую мальчишескую дуэль! Не отправлять? Это означало нарушить собственный эдикт, сделать исключение для кого-то. Подобные исключения всегда ведут к тому, что другие считают приказы уже не такими обязательными, все больше стремятся их нарушить. Какого дьявола?! Почему именно его друзья всегда предают его?! Постоянные заговоры, убийства… Луи с досадой подумал, что лучше бы д’Орбье и вправду участвовал в заговоре. Простое предательство было бы предпочтительнее. Больно терять друзей, но отказаться от того, кто тебя предал, легче. Не то что вынести приговор тому, кто только кланяется в ответ и уверяет в своей готовности служить до самого эшафота. Можно ли сделать вид, что всего этого не было? Пока никто не представил прямых улик против графа. Но это означало обмануть самого себя. Луи понимал, что будет и дальше мучиться этой ложью. Король с досадой почти упал в кресло, роняя голову на руки. Что же ему делать?! Что? Выбирать дружбу или… В этот момент слуга с поклоном доложил, что прибыл Атос. Но не один. Людовик изумленно услышал, что вместе с мушкетером прибыла мадемуазель Гордон. - Просите, - махнул рукой он. В покои вошли все трое – Атос, граф д’Орбье и посланница принцессы, ее ближайшая подруга и фрейлина. - Что привело вас сюда, мадмуазель? – хмуро бросил король, понимая, что временно с допросом придется подождать. - Сир, - девушка присела в реверансе, - ее высочество, пользуясь случаем, отправила меня поблагодарить вас за заботу, которую вы проявили о ее безопасности. С того дня у нас не было визитов в Лувр, а потому принцесса дозволила себе некоторую дерзость направить меня сюда, воспользовавшись тем, что от вас сегодня прибыл посыльный. Король с раздражением взглянул на гостью – у него есть более срочные дела, чем выслушивание пустого бабского трепа. - А также, - продолжала Элен невозмутимо и совершенно не замечая этих недовольных взглядов, - ее высочество просила вас искренне поблагодарить за приглашение на празднование дня Святой Анны. Людовик бросил короткий взгляд на д’Орбье. Накануне они говорили о том, чтобы пригласить принцессу, но король все медлил с официальным сообщением. Неужели граф это взял на себя? Когда? Отчего сейчас? Пытается выполнить все свои обязательства до эшафота? Это что, предсмертная расторопность? - Да, конечно, - растерянно отозвался Луи. – Я рад узнать, что принцесса будет на праздновании. - И мы непременно организуем охрану ее высочеству, - осторожно вступил в разговор граф, что, правда, можно было объяснить желанием загладить впечатление от неразговорчивости государя. – К сожалению, не могу ручаться, что это будут господа мушкетеры. Боюсь, если одного из них отправят на эшафот, других могут и вовсе распустить… Король гневно взглянул на придворного. Какого черта он посвящает во все это девчонку?! Или это сообщение для Атоса? Воспользовался случаем, чтобы дать тому подготовить достойный ответ? - Эшафот? – Элен вздрогнула, испуганно взглянула на Людовика, хотя до ее ужаса тут никому не было дела. *** Атос прищурился. Намек графа он понял – его пригласили сюда не просто так, королю все известно. Впрочем, новость он принял с философским спокойствием. Жаль, что не в бою, смерть на эшафоте нельзя назвать почетной… Однако он понимал, чем рискует, нарушая королевский эдикт, и смерти не боялся. - О, прошу прощения, если испугал, миледи, - поспешил заговорить д’Орбье. – Еще вовсе ничего не установлено. Однако у его величества есть основания считать господина Атоса участником одной дуэли, случившейся недавно. Потому получается, что один из мушкетеров провинился перед его величеством. Граф преследовал свою цель. Если он правильно угадал характер принцессы и мадемуазель Гордон, обе скромны, боязливы и жалостливы. Типично женский характер, воспеваемый трубадурами древних времен. Ныне же встречаемый лишь среди провинциалок, не испорченных светской жизнью. Что подтверждается историей с провинившейся горничной. Но именно это сейчас было крайне необходимо д’Орбье. Памятуя о том, что совсем недавно господин Атос предупредил принцессу о грозящей ей опасности с письмами, та может сделать ему ответную любезность и постараться защитить его от гнева короля. Когда было велено передать приказ Атосу явиться в Лувр, но не сметь предупреждать о дуэли, граф уверенно дал слово и его сдержал. В конце концов, неплохо изучив характер мушкетера, д’Орбье мог поручиться, что тот и предупрежденный не подумает бежать от наказания. Значит, искать выход надо не в нем. Потому д’Орбье воспользовался случаем также передать принцессе приглашение на день Святой Анны, заодно намекнув, что правила вежливости требуют скорейшего ответа и слов признательности. Конечно, визита принцессы здесь не ждали, но было бы кстати появление ее личной доверенной дамы. Главного он добился – Атос прибыл не один, а с Элен Гордон. Теперь оставались детали, и они уже успешно работали: мадемуазель испугалась и готова была защищать, пожалуй, даже незнакомого человека. Что уж говорить о том, кого она знала, пусть и мало, но знала также и то, что этому мушкетеру они с принцессой многим обязаны. Сама же Элен в ужасе понимала, что это правда. И подтверждения от короля не надо! Какие уж тут доказательства! Атос и дуэль… Это почти слова-синонимы! В этом с ним могут соревноваться лишь его друзья. Но неужели возможна казнь? В романе Дюма король так легко спускал своим мушкетерам эти выходки… Или это допустимо только по отношению к дуэлям с гвардейцами кардинала? Их много и потому их не жалко? Хотя, вряд ли. Перед глазами так и встала картина казни неизвестного дворянина и пояснения Атоса, что это – за поединок. Стоит уже забыть про Дюма! Правда в том, что за дуэль тут казнят! Не отругают, а отрубят голову! Боже, что же делать?! - О, сир, и вы уверены в этом? – пробормотала девушка, толком и не зная, что сказать. – Вина этого господина доказана? - А вот господин Атос нам это и расскажет, - иронично бросил король. – Ведь отчего-то же он сейчас прихрамывал, входя в помещение. Заодно и поведает, где и с кем он был утром третьего дня. Элен и сама от себя не ожидала подобной смелости и желания идти наперекор королю, но, мгновенно сообразив, что это шанс, выпалила: - Господин Атос нес караул у особняка ее высочества. Его… кажется, его привел граф д’Орбье. Последнее она добавила, чтобы избежать вопросов, отчего Атос был там – самовольно решить нести караул он не мог, для этого нужен был приказ свыше. А приказ они получили, кажется, лишь к вечеру того дня. Или даже на следующий. Но Атос явился сам, это она помнила отлично, как помнила их словесный поединок тогда. Атос, который до сих пор ничего не успел сказать, с трудом скрыл изумление от такого внезапного заступничества. Зачем этой девушке защищать его?! После их последней беседы она должна хохотать над его казнью! Мушкетер растерянно молчал, слишком озадаченный той страстью, что буквально звенела в голосе недавней ледяной статуи. И это было даже на руку его неожиданной помощнице, поскольку лгать он не умел, а правда противоречила ее словам – тоже не лживым, но во многом далеким от истины. Д’Орбье мысленно усмехнулся – он был прав. Леди Гордон все сделала «как надо», даже просить не потребовалось. Даже сделала больше, чем надо, потому что она для чего-то приплела в эту историю его самого. Вероятно, назвала первого вельможу, которого знала, чтобы придать вес своим словам. Сейчас же она умоляюще поглядывала на самого графа, прося тем самым не выдавать ее ложь. А д’Орбье и не собирался выдавать! Напротив, все выходило как нельзя лучше и убедительнее. В том числе его утренняя прогулка близ Люксембурга в компании именно этого мушкетера. Теперь надо просто перехватить инициативу, довести объяснения до безусловных доказательств, которые примет король. - Простите, сир, тут я виноват, - заметил д’Орбье. – Я решил поставить охрану к особняку ее высочества до того, как получил ваше согласие. Поскольку господин Атос был уже невольно посвящен в эту историю с письмами, я не нашел лучшего человека для несения охраны в этот день – без вашего приказа. Мысль пришла мне в голову утром, и я немедленно поспешил к господину Атосу. Мы обсудили это, и он согласился мне помочь, уверив, что готов служить вашему величеству. Д’Орбье искусно вплетал ложь среди правды. Да, мысль об охране принцессы пришла ему тем утром. Но, как мы помним, ради того, чтобы обезопасить Атоса от лишнего внимания Людовика. Да, мушкетер и вправду уверил в своей преданности королю, но не по причине охраны принцессы, хотя в этом он тоже уверил, полагая, что интриги против Дианы вновь возможны. Однако это были детали. Главное, чтобы Атосу не был задан прямой вопрос – на прямой вопрос этот человек не посмеет солгать! А от остального его уже спасли Элен и граф. *** Людовик, отвернувшись, молчал. Все звучало логично, стройно… Если бы сейчас здесь сидели двенадцать присяжных, они непременно вынесли бы вердикт – невиновны. Оба. Фрейлина принцессы уверенно дала оправдение для обоих – Атоса и д’Орбье. Хотя о втором ее даже и не спрашивали. Король резко поднялся, прошел к дверям, вызывая слугу. Тот шепотом передал его величеству сообщение графа д’Орбье, переданное тем для Атоса и для принцессы – слово в слово. Людовик переспросил несколько раз. Выходило, что д’Орбье и вправду передал Диане приглашение, намекнул на приезд ее фрейлины сюда, с ответной благодарностью. Но и только. Чего он добивался? Это можно трактовать и так, что граф просто объяснял принцессе, пока еще слабо знакомой с французским этикетом, правила поведения при дворе. Потому и давал понять, что от нее требуется. Или вправду хотел приезда мадмуазель Гордон. Хотя бы потому, что она могла подтвердить его невиновность, как и неучастие во всем этом Атоса. Но в этом тоже не было ничего преступного, более того, граф вправе был просить о таком заступничестве сразу, Луи не отказался бы выслушать тех, кто скажет слово в его защиту. В их защиту – такого преданного воина, как Атос, король также ценил. Признать ли то, что они оба невиновны? Впрочем, последний еще ни разу не высказался с момента своего прибытия. - Мадемуазель говорит правду? – Людовик медленно прошел в центр комнаты, остановился между двумя «дуэлянтами», в упор взглянул на мушкетера. И сам не знал, какого ответа желал бы сейчас услышать. Правду или… возможность их оправдать. - Сир, разве могу я уличить даму во лжи? – поклонился Атос. – И разве пристало даме лгать вашему величеству? Король усмехнулся – все доказано, хоть он и уверен в обратном. Но все же, все же если бы сейчас здесь были двенадцать присяжных заседателей, они бы сказали свое слово. А отчего он-то должен идти против этого слова? Да, ему все ясно теперь в этой истории. Кроме одного – отчего эта девушка защищает его мушкетера? И как ему самому принять откровенную ложь и поверить в нее, как в правду? Как убедить себя? Хотя почему бы не считать все это уступкой принцессе? В конце концов, она будет это рассматривать как жест милосердия. А он останется при своем д’Орбье, так необходимом ему сейчас. - Мадемуазель, я благодарю вас за помощь в расследовании этого дела, - спокойно произнес Людовик. – Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания вашей госпоже. А также мои надежды, что никакие происшествия не испортят наших отношений с ее высочеством, отношений Франции с Англией. - Я не могу ручаться, сир, за ответ ее высочества, - присела девушка в реверансе. – Он зависит, увы, не только от нее. Но я могу поручиться за то, что ее высочество полностью разделяет ваши надежды. - Я рад это слышать. Могу ли я рассчитывать, что ее высочество будет способствовать этому, мадмуазель? - Уверяю, ваше величество, ее высочество пугает одно лишь упоминание войны, - вновь поклонилась леди Гордон. - Хорошо, - кивнул король. – Мы не задерживаем вас более. Господин Атос вас проводит, сударыня. Людовик, дождавшись ухода фрейлины и мушкетера, прошел вновь к своему креслу, тяжело опустился в него и наградил оставшегося придворного не менее тяжелым взглядом со всей накопившейся в нем усталостью. - Пьер, вы понимаете, что я делаю? – тихо произнес он. По имени он тоже обращался крайне редко – и это вновь выдавало в нем все его напряжение. А еще… было слабостью. Позволить себе дружеское обращение к тому, кого он надеялся считать другом. - Государь, если вы считаете свое решение несправедливым, отмените его, - немедленно отозвался граф. Однако он хорошо понял то, что скрывалось за словами короля. – Но если бы мне позволено было бы говорить с вами как с другом… Луи лишь молча кивнул. - Я полагал, что вам следует выслушать всех до вынесения решения, - продолжил д’Орбье. – Но вы знаете, как мало я боюсь смерти. Государь, казните меня, если вам так будет спокойнее. И если так нужно для спокойствия иных дворян. - Пьер, вы знаете, что сейчас вы очень нужны мне! - Вы ошибаетесь, сир! Я уверен, что ее высочество сделает все, чтобы избежать войны с Францией. Это дитя будет послушно вашей воле. - Дело не только в ней, вы знаете это. - Сир, прошу, ответьте! Не мне, но себе, государь! Если бы я пожелал пойти против вашей воли, разве остановило бы меня данное слово, разве не предупредил бы я графа де Ла Фер о вашем гневе? Знай господин Атос о вашем намерении отправить его на эшафот, разве сбежал бы он прочь из Парижа? Подался бы на сторону заговорщиков? - К чему эти вопросы, Пьер? - Ваше величество вправе отправить меня или графа де Ла Фер к палачу тогда, когда вы пожелаете. Будет ли это сегодня или месяц спустя, будет ли это по нашей вине или по вашей прихоти, но ни один из нас не пойдет против вашей воли. Если я или господин Атос не пожелаем вам служить, мы сообщим вам об этом, а не спрячем кинжал за рукав. - Через несколько дней, д’Орбье, 26 июля, на день Святой Анны, - насмешливо произнес Людовик, от прежней тяжести не осталось и следа, - вы и господин Атос сможете лично доказать мне свою преданность и готовность пожертвовать жизнью. Если же нет, отправитесь на эшафот – вы оба, господа дуэлянты. Граф смиренно поклонился.