Совсем другой век

Людовик молча сверлил взглядом послание, будто бы пытаясь отыскать в нем какую-то разгадку, соединить несоединяемое, осмыслить невозможное, то, что он попросту даже не мог допустить… И все же короткое письмо было написано рукой шотландской принцессы. И недвусмысленно давало понять, что ожерелье – плата Ловкому Пьеру за убийство короля. То есть это – ее дорога к трону! На этот раз в послании было довольно ошибок в языке, чтобы сделать выводы, что это не подделка. Хотя сомнение все же жило… - Вот теперь все понятно, - хмуро бросил Людовик, резко поднимаясь со стула и по своей привычке принимаясь мерять шагами комнату, пытаясь попутно еще и сам себя убедить, что на этот раз все вправду ясно. - О, да, сир, - кивнул граф. – Это последняя точка. Я бы даже сказал… последний штрих к картине, нарисованной рукой мастера. - Арестуйте принцессу! - Полагаю, это излишне, - спокойно возразил д’Орбье. – Да и кто вообще может сбежать сейчас? - Сбежать? – Луи замер на месте, досадливо поморщился. – При чем тут сбежать? Пьер, вы… думаете, это она? - О, если бы это было так, государь, я лично боготворил бы ее. Согласитесь, сыграть подобную роль – это верх мастерства! - Прекратите насмешничать! - Сир, коварство умеет притворяться невинным, но невинность не умеет быть коварной, поверьте! - Тогда подумайте сами! Они хотят, чтобы во всем обвинили ее! И если я этого не сделаю… они избавятся от нее тоже! - Ну нет, мы этого не допустим! - Как? - Я уже сказал, что теперь и вправду все понятно. Потому нет смысла оттягивать. С вашего позволения я бы велел всем собраться в гостиной. И было бы отлично, если бы наши люди были наготове. - Зачем? – усмехнулся Людовик. – Вы опасаетесь принцессы? С ее арестом справится даже кухарка. - Я опасаюсь иных людей. *** - И что это еще за новости? – Анна раздраженно поджала губы. – Неужели случилось что-то еще? Зачем нас всех собрали? - По моему приказу, - хмуро бросил ей король. Настроения у него не было. Несмотря на слова д’Орбье и собственные догадки, некоторые сомнения оставались. Неужели Диана все же оказалась виновна?! Ему не хотелось это признавать, но если все же окажется, что под этой ангельской внешностью скрывалась интриганка и мерзавка, еще более опасная, чем Шеврез... У нее не меньше поводов, чем у других, стремиться избавиться от короля – она невеста наследного принца. Не менее хмур был Атос. Но этому была иная причина. Женщина, разрушившая ему жизнь, женщина, которую он считал мертвой, была жива. И пользовалась доверием королевы-матери. Во всяком случае, пока. Изменится ли что-то, велит ли король убрать эту даму от двора? А если нет? Мария Медичи может пойти наперекор сыну просто из упрямства. Совершенно не представляя, какую змею пригрела у груди! А пока эта ехидна находилась тут же, неподалеку от королевы. Значит, полностью доверия и места при дворе она не лишена! Это следовало исправить, пока этот демон не сотворил ужасное. Но если он только заговорит о ней… всплывет вся правда, вся грязь… Его позор будет известен всем! Людовик дал слово признать брак недействительным. Так что фактически его и Анну уже ничего не связывало. Он вправе продолжать службу мушкетера или вернуться в поместье. Она может жить, как пожелает… Вот только ее путь всегда связан с преступлениями. И долг любого честного человека остановить это! И все же – как? Просить аудиенции у королевы-матери и предупредить ее о том, насколько опасна дама в ее окружении? Сделать это, не раскрывая всей правды, невозможно. А раскрывать уже бессмысленно, потому что их брака попросту теперь нет. Свой долг дворянина он исполнил, предупредив обо всем короля. Тот, вероятно, предупредил или предупредит впоследствии мать. А окончательное решение – за ней. Атос твердил это себе еще с прошлого дня. Убеждая, что все это следует забыть и вправду начинать новую жизнь. Взгляд мушкетера метнулся от бывшей жены в сторону... Элен Гордон сидела возле принцессы. Обе девушки были бледны и напуганы, что неудивительно, когда в доме, где ты находишься, день за днем творятся преступления! Интересно, смогут ли они успокоиться после нескольких лет жизни с Гастоном Орлеанским, которого преступления попросту окружают со всех сторон? Атос вновь невольно залюбовался фрейлиной. Он отчетливо понимал, что это уже не просто увлечение, он ужасался этому, но не мог оторвать от нее взгляда. Раз за разом убеждаясь в том, что в ней нет ничего общего с прошлой любовью, он, к собственному ужасу, только все больше восхищался девушкой. - И что вы от нас хотите? – разраженный голос Анны Австрийской, взбешенной ожиданием, отвлек его от размышлений. - Говорите, граф, - Людовик обернулся к д’Орбье. - Благодарю, сир, - поклонился тот, выходя в центр комнаты под внимательными взглядами всех присутствующих. - Ему бы в кино сниматься, не было бы равных, - еле слышно шепнула Элен подруге, чтобы хоть немного успокоиться и снять напряжение, которым сковало их обеих. Принцесса ответила слабой улыбкой. *** Все внимание было сосредоточено на д’Орбье. Граф же про себя отметил, что некоторые из присутствующих предельно раздражены, а значит, дело может закончиться серьезной дракой, надо быть к этому готовым! - Итак, я начну, - продолжил д’Орбье. – Как всем, я полагаю, известно, сегодня был найден мертвым некий человек, у которого было найдено ожерелье, а также небольшая записка от ее высочества… - Так все ясно! – вскочила со своего места Мария Медичи. – Это все ее рук дело! Это она виновата! - В чем? – резко повернулся к ней граф. Королева-мать замолчала. В самом деле, в чем? Граф ведь не сказал, что в записке. Даже не сказал, кому она адресована. - Благодарю вас, ваше величество, - чуть поклонился д’Орбье. – Если позволите, я все скажу сам. Мария Медичи села, кусая губы. - Ее величество хотела сказать, - поторопился заговорить герцог д’Эпернон, исправляя оплошность своей повелительницы, - что нам известно, что убитый – какой-то бродяга! А значит, это ее высочество, судя по всему, наняла этого человека, чтобы убить своего охранника. И сделать вид, что ее ожерелье похищено. Ошеломленная Диана хотело было возразить, но голос не подчинялся, с губ слетел лишь слабый вздох возмущения. Элен непонимающе хмурилась и пыталась придумать, что возразить на подобное безумное обвинение, как можно было вообще заявить подобное и почему никто не видит, что это все надумано! - В самом деле? – приподнял брови граф. – А как вы объясните, любезный герцог, что среди моих вещей также было найдено ожерелье? И какое из них настоящее? И которое предназначалось в оплату? Д’Эпернон удивленно молчал. - Откуда вы знаете? – пробормотал Людовик. - Потому что я обнаружил его раньше, - усмехнулся граф. – Но решил пока оставить на месте, чтобы не спутать планы того, кто это ожерелье подкинул. Полагаю, вы, государь, нашли его? Отлично, я так и думал. И я даже знаю, кто вам подкинул эту идею – поискать что-то среди моих вещей. Луи перевел взгляд на мать. - Граф, я полагаю, вам следует… - бледнея, начал он. – Следует пока… всем нам следует прерваться… Диана сочувственно взглянула на короля, догадываясь, что с ним происходит. Поведение Марии Медичи и легкая насмешка д’Орбье в ответе королеве и ее человеку ясно давали понять, что она замешана во всем этом. И Людовик сейчас очевидно хотел замять все дело, спешно велеть всем все забыть. Бедный король! Он так любит мать?! Несмотря ни на что?! Не желает порочить ту, что отдала приказ убить собственное дитя?! Не желает даже, чтобы кто-то догадался о таком, чтобы смел думать о ней дурное? - Простите, сир, - мягко, но твердо возразил д’Орбье. – Но, с вашего позволения, я считаю своим долгом закончить. Людовик откинулся в кресле. Нет, граф не будет прилюдно обвинять королеву-мать – он хорошо знал, что подобное ему не позволят. Значит, во всем этом замешана не она. Или не только она… Что ж, в конце концов, здесь и сейчас присутствуют лишь члены семьи. Те, кто не принадлежит к этой фамилии, либо близки к ней, либо всей душой преданы кому-то из этой фамилии. Так что и вправду нет смысла что-то скрывать, следует разобраться досконально и вынести решение, позаботившись о том, чтобы за эти стены ничего не вышло. Одни вернутся в Париж, другие отправятся в ссылку, которую будут вольны называть добровольным решением удалиться от двора. - Начнем, дамы и господа, - театрально повернулся к присутствующим граф. – И чтобы вы не обвинили меня в скуке, я позволю себе рассказать все так захватывающе, как только это в моих силах. Хотите знать, как я разгадывал эту историю? Представьте! В комнате первого убитого – господина, сопровождавшего ее высочество, – я обратил внимание на следующие вещи. Во-первых, у него было разбито лицо. Во-вторых, у него на полу лежал замечательный мягкий ковер. И, в-третьих, его камзол валялся в стороне частично на софе, частично на полу, с несколькими волосинками на нем. Присутствующие удивленно смотрели на него, пытаясь понять, к чему все эти глупости. Граф усмехнулся. - О, увы, служба и постоянная необходимость разгадывать загадки учит делать выводы из, казалось бы, незначительных деталей, - заметил он. – Впрочем, раз вам не понравилось такое мое вступление, то давайте я сначала расскажу о том, что затевалось в этом дворце, с вашего позволения. - О чем вы? – неуверенно пробормотал Гастон, решившись заговорить, когда почувствовал опасность. - Я о планах посадить вас, ваше высочество, на трон, - хмыкнул д’Орбье. – Место вашего брата вам весьма нравится. - Вы… бредите, - пробормотал принц. - Ничуть, - пожал плечами граф. – Вы полагали, о вашей встрече накануне этой поездки никому неизвестно? Вовсе нет. Мои люди подслушивали все. Собственно, уж простите, но именно поэтому вам вообще удалась эта ваша встреча заговорщиков, а также возможность ее величества отлучиться от двора без лишних сопровождающих. И прочие игры в заговоры. Вы действовали так, как удобно было нам. Гастон испуганно уставился на него. Затем поспешным резким движением бросился в ноги брату. - Луи, это… это все не так… я не хотел! – вскричал он. – Дорогой брат, прошу вас! Поверьте мне!.. Людовик устало прикрыл глаза. - Замолчите, дуралей! – вскочила Мария Медичи. – Луи, не слушайте его! Он оговаривает себя из страха! - Нет нужды, - глухо бросил Людовик. – Даже если бы Гастон не раскаялся, подробности и так мне были известны. Д’Орбье уже сказал вам – все было устроено так, что вы осуществляли свои планы с нашего позволения и под контролем его людей и… людей его преосвященства. Продолжайте, граф! Королева-мать зло глянула сначала на одного названного, потом на второго – бывший люсонский епископ стоял в стороне, словно бы в тени от оконной портьеры, но Мария Медичи была уверена, что он насмешливо улыбается! Проклятый выскочка! Он и тут успел зарекомендовать себя! - Покушение планировалось совершить той ночью, когда был убит человек принцессы, - тем временем продолжил д’Орбье. – Однако ему помешало одно обстоятельство: один из мушкетеров его величества узнал среди присутствующих во дворце… преступницу. Той ночью он, по доброй воле, остался возле дверей ее покоев, не ожидая от нее ничего хорошего и желая предупредить возможную кровавую затею. Это смешало заговорщикам все планы, им пришлось перенести убийство. Мария Медичи устало упала в кресло, Анна Австрийская была бледнее полотна, Гастон нервно грыз ногти. Людовик видел их всех, но его взгляд все равно постоянно возвращался к матери. До сих пор граф напрямую так и не назвал ее в числе заговорщиков, но сомневаться в ее участии не приходилось. Король мог допустить подобные желания у жены и даже брата, но он никак не мог понять, как его собственная мать может желать… его смерти! Не просто изгнания, не отречения от престола, а именно смерти! Отчего она произвела его на свет, если все, что она желает теперь, – его уничтожить? В какой-то миг он ощутил на себе сочувственный взгляд. Огляделся. Диана… Принцесса смотрела на него со слезами на глазах. Понимание? Сочувствие? Людовик постарался взять себя в руки и улыбнуться. - Мадам, - холодно проговорил он, превращаясь лишь во властителя, но не сына, и равнодушно глядя на вдовствующую королеву, - полагаю, после праздника вы захотите отправиться в Блуа, там… по слухам, там лучше воздух. Гораздо лучше, чем в Париже, Фонтенбло и, тем более, здесь, при нас. Приказ был очевиден – ее отправляли в ссылку. Но королева и бровью не повела, принимая это повеление и вправду как собственное решение. Да, она уедет туда, где гораздо приятнее виды и окружение. - Наш брат составит вам компанию, - добавил король. – Воздух Блуа ему также пойдет на пользу. Гастон облегченно вздохнул – он справделиво опасался большего наказания, полагая, что рано или поздно брат может стать безжалостным. - Для вас, мадам, у меня тоже есть… незабываемый замок, - бросил Людовик жене все тем же ледяным тоном. И вот она едва не лишилась сознания. Анне Австрийской припомнились угрозы мужа заточить ее в Гавр. - Граф, прошу вас, продолжайте, - обернулся король к д’Орбье. – Мы разобрались с заговорами. А что с этими убийствами? Тот поклонился, затем обернулся к мадмуазель Гордон, решив для себя, что попутно все же проверит, что было известно девушкам об этом преступлении и откуда взялись их догадки относительно Миледи. - Кажется, вы были не против поиграть в сыщика, сударыня? Прошу вас, помогите же мне с разгадкой! Девушка в испуге затрясла головой. - Ну что вы, не бойтесь, - ободряюще улыбнулся граф. – Вспомните, я же назвал вам главные улики. Помните? Элен медленно кивнула. - Но я… не понимаю, - пробормотала та. – Как это все может быть связано? К чему вы все это назвали? - Я помогу, - д’Орбье очаровательно улыбнулся. – Помните, что я говорил про волосы? Про камзол? Про ковер? - Что там был мягкий удобный ковер… Вы говорили… Но при чем тут ковер? Он глушил шаги? - Да, мадмуазель, - кивнул граф. – Но не только. Свяжите эту улику с другой – разбитым лицом убитого. - Ну и что? – растерянно прошептала Элен. Атос искоса любовался румянцем на лице девушки. Чертов д’Орбье! Опять флиртует! Заставляет девушку быть в центре внимания, тем самым смущая ее. И к тому же привлекает ее внимание к себе! - Кровь! – вдруг воскликнула Элен. – Вы хотите сказать, там не было крови?! Она должна была быть! Мушкетер с интересом взглянул на беседующих, уже без любования или раздражения, но именно с любопытством: что они имеют в виду? - Да! – победно поддержал девушку граф. – Лицо жертвы было жестоко разбито, но при этом в комнате не было ни капли крови. А ведь случись все в ярости, она была бы всюду, особенно на ковре! Что это значит? - Что все произошло в другом месте? – неуверенно предположила Элен. – И лишь затем убитого перенесли? - Или? - Или… - запнулась девушка. – Или… кто-то все сделал не в ярости… а спокойно и расчетливо, умышленно. И после того, как сделал… этот кошмар, он столь же расчетливо все вытер, спрятал. - Отлично! А что это значит? Зачем кому-то понадобилось прятать или вытирать кровь? Да еще, как вы верно сказали, так расчетливо? Элен немного помолчала, затем неуверенно протянула: - Хотели скрыть, что тут произошло преступление? Но это же невозможно, тело-то было оставлено! - А что это, в свою очередь, значит? Зачем скрывать, что здесь произошло убийство, если можно просто уйти? К чему вообще разбивать лицо, если убили его не в ярости, а довольно хладнокровно? Элен растерянно смотрела в пол, краснея от ощущения собственной глупости и недогадливости. Атос же, полностью обретя спокойствие, вновь просто любовался ее растерянностью, румянцем на щеках и длинными ресницами, опущенными в пол от смущения. Невинный образ, который прельстил когда-то, сейчас был иным – в нем вдруг сплелись чистота и недоступность, а еще… Еще был чертов д’Орбье! Которого хотелось вызвать на дуэль здесь и сейчас, невзирая ни на кого! Под любым предлогом! Но лишь бы не смел с ней заигрывать! Не смел ее очаровывать! Не смел ее соблазнять! - Если он не мог скрыть… Тогда… он… хотел… отсрочить обнаружение преступления, - девушка чувствовала себя словно на уроке, стараясь понять, найти верный ответ и не опозориться при всех. - Отлично, мадмуазель! – воскликнул граф. – Браво! Элен еще сильнее покраснела от этой похвалы. - Итак, мы знаем, что убийца зашел в комнату, задушил жертву… прошу заметить, каким-то шнурком или ремнем, - добавил д’Орбье. – Для этого достаточно присмотреться к шее жертвы. Но я просил лекаря сделать заключение, он подтвердил. Что дальше? Преступник жестоко разбивает лицо жертвы. Ах да! Мы чуть не пропустили важный вопрос – зачем? Зачем так издеваться, если это не было яростью? - Чтобы… не узнали? – пролепетала Диана, как и многие сейчас увлеченная этой попыткой найти разгадку. - Я преклоняюсь, ваше высочество, - поклонился граф. – Да, он не желал, чтобы узнали… Но кого? Как я уже говорил вам, когда вас навещал, я не жалуюсь на свою память и готов поручиться, что именно этот человек сопровождал нас в карете. Так что пытались скрыть, если никого не пытались выдать за него? И его не пытались выдать за кого-то другого, о моей наблюдательности убийца, я полагаю, был осведомлен. Девушки неуверенно переглянулись, теряясь в доводах и не понимая, какую еще цель можно преследовать таким действием. - Что если кто-то, - решил помочь им д’Орбье, - например, тот, кто может обнаружить преступление (ради чего вытерта кровь, как вы помните), потом может сказать, что видел не жертву, а… - Он переоделся в жертву! – в ужасе выкрикнула Элен. - Мадмуазель! – граф отвесил ей поклон. – Да, вы правы. А я подумал об этом, когда побывал сначала в той комнате, а после поговорил с горничной – видите ли, она пожаловалась, что человек принцессы, простите, ваше высочество, попросил аж второй кувшин вина и второй кувшин воды для умывания! А еще о том, что среди вещей этого господина царил настоящий бардак, все было свалено где попало. - Но при чем здесь?.. – нахмурилась девушка, пытаясь связать все это воедино. Вода, конечно, нужна еще, потому что прошлая ушла на то, чтобы затереть кровь, а может, где-то и еще осталось. Но все остальное?.. - Преступник переоделся в одежду жертвы, сел за ее стол и вызвал служанку. Труп он уложил на его кровать, укрыл его же камзолом (отчего там остались волосы), опустив полог. Вещи, которые просто не знал, куда деть, спешно свалил, где придется. Если бы кто-то и заглянул за штору, увидел бы спящего «друга хозяина комнаты», который торопился лечь и еще от холода накинул на голову камзол. Никто ничего не заподозрил бы, ведь крови нет. Впрочем, убийца никому показывать «спящего» не собирался. Он позвал горничную не для того. Это был просто предлог, чтобы его – а вернее его в облике охранника ее высочества – увидели в определенный час, собирающимся лечь спать. - И только, - прошептала Элен. - И только. Он велел горничной принести воды, дождался выполнения приказа и поспешил потушить свечу, отпуская горничную. Но не лег в постель, а отбросил уже ненужный камзол, хоть и оставил общий вид спящего, но сделал все, чтобы любой, кто приблизился, увидел ужасное и поднял крик, а затем уже поспешил к себе. - Таким простым образом он обеспечил себе алиби, - пробормотала Элен. – Все полагали, что убийство произошло после одиннадцати часов, но до полуночи, хотя на самом деле все было раньше… *** Атос уже не смотрел на нее. Он сверлил взглядом присутствующую здесь же Миледи. Теперь ему было все ясно. Он сам «оправдал» ее, уже после преступления придя к ней. Желая обезопасить всех от преступницы, он невольно подтвердил ее ложь! Та, поймав на себе его взгляд, медленно поднялась. Она, в отличие от других, за беседой д’Орбье следила наиболее внимательно. Вот только пока не могла отыскать способ побега. Если только… - Только мы все время говорим об убийце «он», - говорил граф, переключив свое внимание на короля. – Но задушить шнурком легко может практически любой, даже дама. Правда, не с такой комплекцией, как мадемуазель Гордон, если только она не старательно развивала руки. А вот дама более солидной комплекции, например, та, которой обеспечил безопасность человек, сам того не желавший… Договорить он не успел. Миледи резким движением пантеры бросилась к принцессе. Она успела заметить, что к ней рванулся Атос. И, сообразив, что не успевает добраться до жертвы, мгновенно поменяла намерение, решив ограничиться Элен. Хоть какая-то заложница! Пусть и не очень знатная. Но не против же королевы ей идти, вдруг той еще впоследствии понадобятся услуги. Атос, как и другие мужчины, подавшиеся было вперед, резко остановился, увидев кинжал у горла девушки. Диана испуганно вскрикнула. - Если кто-то сделает хоть шаг, я перережу ей глотку! – зло прошипела Миледи, у которой в ярости затмевало все мысли, а оттого и сил прибавлялось столько, что и вправду могла зарезать даже мужчину. - Глупый ход, - чуть пожал плечами д’Орбье. – По приказу короля, сюда прибыла рота гвардейцев, не верю, что вы этого не видели! Но кроме того, если вы вдруг проберетесь, дальше на всех дорогах дежурят люди его преосвященства. Вы не выйдете отсюда, а если и получится, вы не уйдете далеко. - Велите дать мне пройти! – бросила Миледи, пятясь спиной к дверям и таща за собой жертву с приставленным к горлу кинжалом. - О Боже! – Диана, не осознавая, что делает, в испуге вцепилась в руку короля. – Отпустите Элен! - Да неужели! – фыркнула Миледи. – Я это сделаю не раньше, чем покину эту проклятую хибару на болотах! - Мадам, неужели вы надеетесь скрыться? – произнес д’Орбье спокойно. – Вы же понимаете, что даже если вы покинете этот дом, за вами последуют солдаты. Вас отыщут где угодно, вам не скрыться! - Вы ничего мне не сделаете! – выкрикнула Миледи. – Вы не можете! Иначе вы будете убийцами невинной души! - Сомневаюсь, что вашу душу можно назвать невинной, сударыня. Но пусть это решает его величество! - Я жду дитя! И он должен жить! - Любопытно… На некоторое время эта новость заставила всех замереть, настолько неожиданной она показалась многим. - Однако, сударыня, если это так, то это подтвердит лекарь, - заговорил вновь д’Орбье. – Вам же пока и вправду ничего не угрожает. Отпустите фрейлину ее высочества! Или к прочим вашим преступлениям добавится еще новое. На какое снисхождение вы сможете тогда рассчитывать, если от вас отвернется и Франция, и Англия… Он продолжал увещевания, видя, что убийца переключила свое внимание на него и больше ничего не замечает. В это время Атос медленно перемещался по комнате, заходя за спину бывшей супруги. Улучив подходящий момент, мушкетер резким движением бросился вперед, перехватывая правую руку Миледи за запястье. Убийца зашипела – ее кисть словно сдавили в тисках. Но отпускать нож она не желала. Элен, ощутив, как кинжал убрался от ее горла, поспешила выскользнуть и отбежать к принцессе. Ее под локоть подхватил д’Орбье, помогая и отталкивая в сторону, чтобы больше никто не мог ей навредить. Атос же с силой швырнул Миледи на пол. Его нога равнодушно наступила на запястье правой руки убийцы, давя на него и заставляя отпустить оружие. Сам он, не обращая внимания на попытки жертвы выкрутиться и не испытывая ни капли сочувствия к ней, не веря в ее слова о ребенке, совершенно спокойно принялся заряжать пистолет, лишь краем глаза следя за попытками вырваться. Миледи не выдержала боли и отпустила оружие, но, разумеется, не прекратила попытки вывернуться, всем телом извиваясь на полу, но не в силах выдрать руку из-под его ноги. И замерла только когда увидела направленный на нее ствол пистолета. А что же другие присутствующие? Дамы наблюдали за происходящим кто с ужасом, а кто и с равнодушием. Последнее следует отнести к королевам и Гастону. Схожее равнодушие демонстрировал Ришелье, который вообще был наблюдателем все это время. Больше всего произошедшее потрясло Элен и Диану. Принцесса помнила рассказ подруги о холодности и жестокости Атоса, но только сейчас увидела их воочию. Нет, она не жалела Миледи, но… Одно дело – говорить о том, кто и что заслужил, совсем иное – видеть это. И она была потрясена тем спокойствием, с которым мушкетер наступил на руку женщины, которую когда-то любил! Как направил на нее пистолет, готовый, в общем-то, пристрелить ее, если потребуется, даже невзирая на слова о ребенке. Да он был почти палачом! Делал то, что должно, будто бы был лишен чувств! К Атосу наконец поспешили граф д’Орбье и Портос, чтобы помочь связать убийцу. Находясь в поле зрения Миледи до сих пор, они были вынуждены оставаться на своих местах, пока ее не бросили на пол. Короля удерживала испуганная Диана, вцепившаяся в его локоть. Луи осторожно поглаживал ее ладонь, стараясь успокоить даже тогда, когда Атос уже заряжал пистолет, хотя сам король был буквально переполнен яростью. Д’Орбье же освободился, лишь передав Элен принцессе. Единственный, кто замер вроде бы без уважительной причины, не торопясь помочь другу после того, как тот бросил Миледи на пол, был… Портос. На самом же деле гигант замер от удивления, видя, как Арамис, который пятился к дверям (по мнению Портоса, чтобы тоже зайти за спину Миледи и помочь Атосу), в какой-то миг попросту выскользнул за дверь! Он словно бы… сбежал отсюда! Возможно, сложись все иначе и вырази Портос свое изумление вслух, история пошла бы по-другому. Но он, придя в себя, мысленно нашел объяснение, решив, что Арамис поспешил позвать солдат. Миледи скрутили по рукам и ногам, связывая ее же лентами и тканью платья, в рот пихнули чей-то платок. - Вздернуть! – бросил Людовик. – Велите солдатам выполнить приказ! Немедленно! Там, под окнами! В назидание! - Государь, - поднялась со своего кресла Мария Медичи. – Это ваша справедливость? Вы позволите и вправду казнить невинную душу за грехи его матери? Таково ваше правосудие, ваше величество? Людовик, тяжело дыша, выругался сквозь зубы. Но выходило, что и вправду, это было бы не по-христиански. - В тюрьму! И пригласить лекарей! Пусть подтвердят… если она не тяжела, то будет казнена на Гревской площади! Ришелье… - Указ будет готов, сир!