Совсем другой век

Атос посчитал своим долгом лично передать преступницу солдатам, поэтому с поклоном покинул приемную комнату, вытаскивая за собой упирающуюся бывшую супругу. Правда, сопротивлялась она вяло, понимая всю бесполезность этого – не ей тягаться с мужчиной, тем более военным. В душе мушкетер на миг испытал облегчение: не надо признаваться в браке с этой фурией при всех, король уже вынес приговор. А она будет молчать, чтобы не потопить себя окончательно, надеясь избежать участи похуже. Вправду ли она ждет ребенка? И этот ребенок – от ее второго мужа? Или просто лжет, что ей привычно? Атосу отчего-то было все равно. Он испытывал отвращение к этой женщине, изломавшей всю его судьбу, он презирал ее за то, что под ее нежной и трепетной внешностью скрывалась бездушная и бесчувственная тварь. Но если ранее к этому добавлялось еще чувство долга за то, что он, как граф и судья, должен был избавить своих людей от этого дьявольского отродия, если раньше он полагал бы необходимым настаивать на казни для этого чудовища… То теперь ему не было до этого дела. Анна де Брейль умерла, была приговорена и казнена им. Там, в лесах Берри, все и было завершено. Некая иная дама… под каким именем она жила потом? Появилась в Англии и вышла замуж вновь, отдав себя во власть и на суд иного человека. Новый муж умер, но его титул перешел к другому. И уже лишь тот, кто носил имя лорда Винтера, должен был определять ее судьбу. Лишь он может обратиться теперь к королю, требуя освобождения этой женщины, передачи ее англичанам или еще более сурового наказания. А Атосу… ему было все равно. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему абсолютно нечего сказать той, которую когда-то так трепетно любил. Граф де Ла Фер вытащил убийцу на крыльцо Версаля. Подбежавшие солдаты выслушали приказ и, подхватив пленницу, потащили за собой. Атос проводил ее усталым взглядом. Когда-то он казнил ее, но она выжила – неизвестно, как, и вряд ли теперь он это узнает. Но его это ничуть не интересовало. Выживет ли она на этот раз? Ее приговор определен – после родов, если таковые случатся, ее казнят. Правда, она до того может найти способ сбежать. Ведь удалось же ей когда-то… Хотя в Консьержери охрана преступников лучше, чем в провинциальной тюрьме! Можно ли их поразить красотой и россказнями, когда там побывало столько воров и убийц? Граф прислонился спиной к стене дворца. Он не испытывал никаких эмоций, кроме усталости и отвращения. Все это более его не касается, сбежит – ее поймают, а мести этой женщины он ничуть не опасался. Атос направился обратно. Вдруг какое-то движение слева от него заставило обернуться. И граф заметил, как из боковой двери для слуг появился, оглядываясь по сторонам и очевидно чего-то опасаясь… Арамис! Тот тоже увидел друга и замер в растерянности, предполагая худшее. Граф мгновение помедлил, затем кивнул, давая понять: уходите, пока солдаты заняты обсуждением прелестей пойманной преступницы. Атос догадывался, что друг участвует в интриге, хоть и надеялся, что не ему отводится роль цареубийцы. Ведь недавно именно он был причиной того, что принцесса едва не оказалась опозорена, а ее фрейлина арестована. Но ради дружбы Атос предпочел сейчас не видеть побега Арамиса, ценя эти отношения выше политических мировоззрений. *** Граф вернулся в приемную короля как раз в тот момент, когда Людовик бушевал по поводу побега Арамиса. Атос без удивления услышал, что королева-мать именно Арамиса обвиняет в убийстве Ловкого Пьера. Теперь картина убийства была полной: заговорщики удачно сбрасывали с себя все на исполнителей. Д’Орбье, видя, что Людовик чуть успокоился, и повинуясь его приказу, излагал планы убийств: - Заговорщики преследовали две цели: убить короля и свалить за это всю вину на принцессу, - говорил он. – План был разветвленным, чтобы сразу открыть его не представлялось возможным, одно дно скрывало под собой другое. Известная вам дама, называемая Миледи, должна была убить охранника ожерелья и выкрасть само украшение. Это ей благополучно удалось, а благодаря господину Атосу она еще и получила оправдание для себя, отведя любые подозрения, хотя до того собиралась довольствоваться лишь словами горничной, по ее приказу посланной за водой и вином. Впрочем, убийство короля было для нее лишь возможной задачей, но все же она рассматривалась заговорщиками лишь как дополнительная возможность. - Вы повторяетесь, граф, - иронично бросил король, который догадывался, что д’Орбье лишь пытается дождаться спокойствия сюзерена. - Да, простите. Так вот, заговорщики предполагали, что, пока Миледи будет убивать охранника принцессы и выкрадывать ожерелье, убийством короля займется другой человек. И лишь позднее, если по каким-либо причинам основная фигура не появится, Миледи должна была поспешить на помощь. Луи презрительно сощурился, Атос был мрачен и молчалив, не зная, так ли верно он поступил, отпуская друга. Мог ли тот и вправду стать вторым Равайаком? Или его участие было ширмой для других? Что было бы в тот момент в его руках: кинжал или шпага? Лицом к лицу или со спины? - Но планы смешались, - продолжал граф д’Орбье. – Тот, кому отводилась основная роль, долгое время был занят – просто дружеской беседой с друзьями. Он нервничал, я полагаю, кусал губы, но никак не мог уйти раньше. И возможность направиться к королевским покоям у него появилась… но лишь в тот момент, когда господин Атос отправился в коридор следить за комнатой Миледи! Таким образом, убийца короля вновь был лишен возможности остаться незамеченным. Впрочем, раз уж он сбежал, нет нужды скрывать имя, вы знаете его как Арамиса, хоть при крещении он и получил иное имя. Элен и Диана в ужасе переглянулись. Арамис должен был убить короля?! Девушки помнили его нелицеприятный поступок с подбрасыванием писем, их мнение об этом человеке уже тогда пошатнулось, но все же они пытались всячески его оправдать для себя. Или хотя бы «вычесть» его из числа возможных убийц: интриги, порочащие имя дамы, – отвратительны и плохо совместимы с честью дворянина, но убить короля?! Конечно, будущий аббат под каблуком у Шеврез и всегда был замешан в интригах. Это писал Дюма. Вот только он никогда не писал, что именно это были за интриги! Записочки, передаваемые от Анны Австрийской Бэкингему, казались детским пустяком. Писать сонеты и вздыхать о прекрасной интриганке – не то же, что выступить против государя… А впрочем, Фронда! Тогда Арамис, как и многие другие дворяне, прикрываясь именем короля, на деле ведь выступал против юного Людовика! И после, желая заменить Людовика на его брата, скрытого железной маской, господин пока-не-аббат вертел королями как хотел! И, наверное, без угрызений совести убил бы юного короля… Или нет? Как же спасение Карла Первого? Пусть оно не удалось, но ведь в Англию Арамис поехал, движимый вовсе не выгодами, иначе ему вернее было бы примкнуть к д’Артаньяну и Портосу. Все это было столь непостижимо, что голова пока шла кругом и отказывалась вмещать в себя последние события! - К чести господина Арамиса, - задумчиво продолжал д’Орбье, тем самым, не подозревая об этом, несколько успокаивая и Атоса, и девушек, - я должен сказать, что, пожалуй, в его намерения честный поединок входил скорее, нежели убийство в темноте ночи. Правда, планы заговорщиков строились на том, что все будет происходить в Фонтенбло, где его величество не делил бы спальню с вашим покорным слугой. - Поэтому планы и поменяли? – усмехнулся король. – Вы полагаете, граф, одно ваше присутствие пугает всех? - Мне лестно, государь, но вряд ли. Просто… жаль, что господин Арамис нас покинул, полагаю, он узнал бы очень многое о своих покровителях. В частности, то, что его идеалы свержения тирана плохо согласуются с их намерениями. И если до того, в Фонтенбло, заговорщики могли позволить своему исполнителю устраивать поединок, а после честно отправляться на эшафот, то здесь, в Версале, это было попросту невозможно! Даже если допустить, что Арамис бы прошел неслышно мимо меня, бросить вызов королю, не издав ни звука, не получилось бы никак! И потому очевидно, что далее поединок был бы скоро прерван. Господин Арамис, несомненно, отправился бы на эшафот, как и было решено изначально, но уже совершенно бесполезно, разве что нанес бы пару царапин. Атос и Портос переглянулись в холодном поту – да, их другу не позавидуешь! Единственная отводимая ему роль – жертвенное заклание. Агнцем Арамиса, конечно, не назвать, но на бойню он шел послушно. - Потому заговорщики торопливо подправили планы, вернее сказать, они убедились в том, что позволять господину Арамису играть в благородство – глупая блажь, - по-прежнему безжалостно разъяснял д’Орбье. – И было решено, что Миледи отправится следом за ним, чтобы сделать то, что не сможет сделать Арамис. То есть убить меня, расчищая путь цареубийцы, а если тот замешкается, то довершить и его работу. Но, как вы понимаете, эти планы рухнули из-за добровольного дежурства господина Атоса. - Только не начинайте вновь, - поджала губы Мария Медичи, делая вид, что устала от болтовни. - Как вы прикажете, мадам, - поклонился д’Орбье. – Впрочем, мы отвлеклись от Ловкого Пьера, а его роль тоже нельзя принижать. Хотя как раз заговорщики и вовсе не ставили его ни во что. Он просто должен был быть убит. Ему от лица принцессы было сделано очень заманчивое предложение. Награда – изумрудное колье. Записка, которая была найдена у этого вора – истинная, за исключением того, что написана она была Миледи – дамой, умеющей подделывать почерки. Итак, этот мерзавец прибыл в нужное место. Но ожидал его там не посланник принцессы, как он думал, а… - Господин Арамис, - торопливо бросила королева-мать. И именно эта поспешность заставила усомниться в этом обвинении – уж слишком оно походило на попытку сбросить вину на другого. Д’Орбье с досадой поморщился – он хотел назвать иное имя, во время этой речи он смотрел… на герцога д’Эпернона. Вот только никаких доказательств у него, увы, не было, лишь догадки. Граф знал, что Арамис не будет пачкаться, убивая на конюшне парижского вора, чтобы превратить его в козла отпущения. Не станет этого делать и Гастон – слишком презирает такое и желает быть чистеньким. Разумеется, не будут этого делать и дамы, делая вид, что они всем этим лишь управляют. Зато среди преданных королеве-матери людей был один, кто не раз был рядом с подобными смертями. И выходил сухим из воды, не запачкав ботфорты кровью, лишь потому, что как и в этот раз – против него не было никаких доказательств, никаких свидетелей, только домыслы да размышления. Надо сказать, что было еще одно имя, пока не озвученное д’Орбье. Тот, кто поставил Арамиса в караул именно в это время, тот, кто если не прямо, но косвенно готов был услужить королевам. Но… именно что все это было только на словах. И граф, поразмыслив, решил, что пока будет держать ухо востро, но обвинений, не подкрепленных ничем, произносить не станет, довольно будет наказать главных! - Вероятно, это так, ваше величество, - после долгой паузы произнес д’Орбье. – Я не знаю точно, кто был там. Я лишь точно знаю, что заговорщики перенесли попытку убийства на следующую ночь. Но на этот раз сначала планировалось убрать Ловкого Пьера. Они уже слабо рассчитывали на то, что удастся добраться до короля, но, во всяком случае, надеялись отмести все подозрения от себя. Именно поэтому днем мне в ящик Миледи подбросила фальшивое ожерелье, весьма похожее на то, которое принадлежит принцессе. И именно поэтому настоящее подбросили Ловкому Пьеру, будучи уверенными, что оно найдется и лишний раз запутает следы. Будут полагать, что принцесса сделала мне подарок, как своему любовнику, а с убийцей рассчиталась подделкой. Вот и все планы. Которые были частично разрушены господином Атосом, а частично, я надеюсь, моей скромной особой. Наступило молчание. Затем Луи глухо и медленно произнес: - Распоряжения, которые я отдал, остаются в силе. Надеюсь, что уже сегодня названные лица покинут двор. Я распоряжусь, чтобы всех сопровождали солдаты эскорта. Ваше величество, - он повернулся к Анне Австрийской, - граф д’Орбье проводит вас в выделенный вам замок, где вы будете ожидать развода. Дальнейшую вашу судьбу мы обсудим с вашей родиной, которую вы так настойчиво не желаете забыть. Королева кивнула, едва не забывая дышать. Людовик же и не ждал согласия, он повернулся к д’Орбье: - И еще, граф, не забудьте отдать распоряжения относительно поиска господина Арамиса. Под любым его именем. *** Кто был удивлен больше других предстоящим разводом Людовика с женой, так это Элен и Диана. Обе, как уже не раз говорилось, не были глубокими знатоками французской истории, хотя до некоторых пор полагали, что знают ее хорошо, но все же отлично помнили, что Анна Австрийская не просто осталась женой короля, но и пережила его, став регентшей при малолетнем Людовике Четырнадцатом. Даже вела себя очень неглупо во времена Фронды, хотя последнее, видимо, немалая заслуга Мазарини. Однако ведь и прислушиваться к правильным советам – тоже надо уметь! - Может быть, он передумает? – пробормотала Диана, устраиваясь на кровати и кутаясь в одеяло от сквозняков и комаров. Они по-прежнему были в Версале. Людовик пожелал остаться здесь еще на несколько дней. Но теперь народу во дворце было совсем мало. Час назад в сопровождении солдат уехали Мария Медичи и Гастон, также в сопровождении конвоя и графа д’Орбье покинула замок Анна Австрийская. Герцогиню де Шеврез, пытавшуюся скрыться в замке под видом горничной, арестовали и отправили в Париж. Кажется, ее ждали суд и казнь. Если, конечно, ее положение и на этот раз не поможет ей получить смягчение и замену казни ссылкой. В замке кроме Дианы, Элен и короля сейчас были только Атос и несколько слуг. Однако фрейлина не торопилась оставить спальню принцессы – им по-прежнему было спокойнее вместе после недавних событий, а это место пока было напоминанием обо всем произошедшем, в том числе их страхе. - Хотя, мне показалось, что он настроен решительно, - добавила принцесса. – Даже в личной беседе он был скорее резок. Перед сном Людовик пригласил ее прогуляться с ним по парку. Девушка растерянно согласилась, хотя все, что можно было тут увидеть, ей уже показал д’Орбье ранее, но не отказывать же главе государства в таком пустяке? Король показывал ей какие-то овощи, лично им посаженные за замком. - Сир, вы, в самом деле, считаете ее величество… виновной? – осмелилась осторожно спросить Диана. Людовик нахмурился, судя по всему, даже некоторое время не хотел говорить. Но и промолчать посчитал невозможным, может быть, еще и потому, что до сих пор никому в голову не приходило уточнять у него, уверен ли он в своих решениях, – Луи редко принимал их сгоряча, а после оценки всех фактов незачем было что-то менять и в чем-то сомневаться, потому приказы короля были всегда точными. - Да, - сухо отозвался он. – Граф предоставил мне все необходимые доказательства. То, что он не стал озвучивать при всех. И этой даме вовсе следует радоваться тому, что я всего лишь решил расторгнуть брак, а не отправляю ее в темницу в Гавре, хотя именно этого она заслуживает. Более того, я готов предложить Испании выдать ее замуж… впрочем, об этом еще рано говорить, посмотрим, как отреагирует Испания. - Я… понимаю, - пробормотала Диана. – Но… разве ваше величество… не любит супругу? Я слышала иное. Луи удивленно взглянул на нее. Девушка говорила так искренне, то, о чем думала, не таясь и не лукавя. Это не было дежурной фразой о любви короля к королеве и их якобы уважении друг к другу, это была именно уверенность в таких чувствах! Право же, она слишком не похожа на дам двора. Как скоро она испортится под их влиянием? Как скоро эта искренность уступит место похожим словам, но произнесенным певуче-игриво и наигранно? Лукавить же в ответ на такие слова и такой взгляд было невозможно, хотя кому-то другому Людовик ответил бы тоже некими подходящими случаю словами, пустыми и ничего не значащими. - Мои чувства к супруге давно ушли, - также честно признался он ей. – Или вы полагаете, что я могу любить ту, которую не интересует моя жизнь? Более того, ту, которая пытается меня этой жизни лишить? - Это ужасно, - прошептала Диана. – Знаете, я… до сих пор не понимала, что это за интриги при вашем дворе, о которых я… слышала, - вовремя успела поправить она себя, едва не сказав «читала». – Признаться, теперь… мне очень страшно. Как могут люди всерьез желать такого? И притом самым близким? Людовик с жаром взял ее ладонь, сжал в своей. - Ручаюсь, вам нечего бояться, - уверил он, буквально пожирая ее взглядом. – Я приставлю к вам лучшую охрану! - Мне страшно… еще и за вас, - вздохнула Диана. И вновь ни капли не лукавила! Она от души жалела сейчас этого человека. Такого одинокого, брошенного даже своей матерью! Преданного братом и женой! Те, в ком обычно находят опору, утешение, помощь и друзей, здесь были первыми врагами. Какая охрана может тебя спасти, если твои близкие тебя ненавидят?! Но Людовик расценил эти слова по-своему. Он наградил принцессу столь горячим взглядом, что будь Диана более опытна, она непременно все поняла бы. Но король промолчал, только проводил до ее покоев. А Диана даже и не догадывалась, что решение о ее судьбе тоже уже принято – на сей раз окончательно. Этим вечером, сидя в спальне, она строила с подругой догадки о том, как и когда король помирится с супругой. Вероятно, это лишь временный разлад, который вовсе не выльется в развод. Может быть, вмешается тот же Ришелье, он ведь часто мирил царственных супругов? Или просто интересы политики потребуют мира – ведь Испания и вправду не снесет такого отношения к своей принцессе! Девушкам отчаянно не хватало знаний истории, все события они помнили очень нечетко, а тому, что помнили, уже не очень и доверяли, не зная, что сейчас им все это бы не помогло, только еще больше запутало. *** Обратный кортеж был невелик: одна карета для Дианы и Элен, король и Атос ехали верхом – несмотря на просьбы д’Орбье и буквально мольбы кардинала, Людовик отказался от любого сопровождения, уверив, что теперь ему грозят разве что лесные разбойники, но с ними справится и один его мушкетер, а уж сам король не жаловался ни на меткость своей стрельбы, ни на умение владеть шпагой. Правда, проверить эти таланты ему не пришлось, если где-то в чащобе и засели бандиты, то одинокая карета с парой всадников их не заинтересовала, а может, отпугнул королевский герб на дверце. Выезд в Версаль был гораздо величественнее. Впрочем, девушкам совсем не хотелось пышности, достаточно было лишь вспомнить, ради чего затевался этот праздник и для чего нужна была эта пышность! В обратный путь они отправились рано, поэтому в Париж прибыли после обеда. Все это недолгое время девушки провели за ленивой беседой, за тряской в карете вообще говорилось тяжело, но Диана попросила подругу рассказать, чем та была занята, пока Людовик делился с принцессой правдой о своей неудачной семейной жизни. Элен, как и полагается, поначалу сопровождала подругу, идя чуть позади, затем отстала, позволяя высоким особам говорить наедине, но Диана видела, что Атос стоял неподалеку от подруги. И, кажется, они вновь о чем-то говорили. - Да ничего особенного, - постаралась припомнить Элен. – Как ты понимаешь, это тот человек, который славится больше как слушатель, чем как собеседник. Хотя… если и говорит, то самое ценное. Диана улыбнулась этой переделке слов д’Артаньяна… которые пока и не были произнесены, а может, никогда и не будут. - Не понимаю, как во все это вписывается арест Миледи, - проговорила вдруг она, переключившись на воспоминание о романе. – Теперь Атос все знает… и ее отправили в тюрьму, потом казнят… - Ее еще попробуй казнить, - проворчала Элен. – Она особа ловкая, наверняка найдет способ сбежать. Скорее она ребенка бросит, если он вообще у нее есть. Но уж любви к нему она точно не проявляет. - И все же… как это сочетается с романом? И исторические события идут вкривь и вкось, и романные! - А может, так и должно быть? – предположила Элен. – Ну… то есть так не должно было бы быть. Раньше. До нас и нашего вмешательства. Не было бы никакой Дианы Шотландской, не было бы никакой леди Гордон. Или были, но просидели бы всю жизнь в далеких горах, вывязывая шарфы из овечьей шерсти. - Но мы же есть! - Есть… Не знаю, я же не ученый. Но, может, одно наше перемещение заставило как-то сдвинуться историю. А дальше уже как снежный ком понеслось. Там показали неудовольствие, здесь не то, что надо, сказали. Диана потерла виски – ответа не было, но и опровергнуть предположение подруги тоже было невозможно. Элен же откинулась на спинку кареты, припоминая их беседу с Атосом. Да уж, собеседник он был скучный. - Я должен попросить у вас прощения, сударыня. Уже который раз я забываю вернуть вам жемчужину с платья. Вот и в этот раз я попросту не взял ее с собой. Помните, сорванную мальчишкой? Если позволите, по возвращении в Париж я нанёс бы вам визит и вернул украшение… - Помню, сударь… Оставьте лучше себе, - она помнила. Хотя лучше бы забыла ту историю вместе с его жестокостью. *** Карета направилась сразу к особняку принцессы – Людовик не поленился лично проводить девушку, а также хотел убедиться, что посол Англии все еще ожидает распоряжений, следовало договориться с ним об аудиенции. Здесь девушек ожидал сюрприз, и нельзя сказать, что приятный. В кресле гостиной, развалившись всем своим грузным телом, сидел мужчина лет пятидесяти, выражение лица которого, кажется, навеки застыло между брезгливым и злым, служа лучшим средством запугивания подчиненных. У Элен один его вид мгновенно проассоциировался с огромным пауком. Но у Хелен были и несколько иные воспоминания – ее дядя, брат покойной матушки, барон де Мийак. Она не видела его с самого детства, но узнала мгновенно, это неприятное одутловатое лицо с маленькими пронзительными глазками было трудно забыть. В памяти отложилось, как он смотрел на нее, девочку, потерявшую родителей, словно на слизняка на своем вышитом камзоле. И то, как он с тем же выражением лица объявил ей: отныне ее воспитанием займется крестный, он ведь для нее второй отец! Больше с той поры Хелен его не видела. И предпочла бы и далее не видеть, пожалуй, все эти годы свою судьбу она связывала только с судьбой шотландской принцессы, а свои решения обсуждала разве что с крестным. И почти забыла этого человека… однако вот, как оказалось, совсем забыть не вышло. А вот дядюшка ее не помнил вовсе, судя по первым же словам, с которыми он обратился к появившимся девушкам: - Ну и которая тут дочь Гордона и моей сестры? – и лишь после добавил, догадавшись представиться: - Барон де Мийак. - Я, дядя, - со вздохом произнесла Элен. - А, - пожевав губами, бросил он, осматривая девушку все тем же брезгливо-презрительным взглядом, - это вы, сударыня. В интересном же виде вы появляетесь! Едва прибыли в Париж – уже крутите хвостом перед кавалерами! Леди Гордон растерялась, ее двойник из двадцать первого века – тоже. Обе совершенно не привыкли к подобному неприкрытому хамству, да и притом даже без какой-либо причины для него. Все же не в трамвае… Кроме того, он позволил столь вызывающе вести себя в присутствии короля и принцессы! Хотя последнему было объяснение – барон мог попросту не знать, кто перед ним: Людовик был одет довольно просто, а барон если и видел последний раз своего короля, то только когда тот был совсем ребенком, да и опиравшаяся на его руку Диана не была увешана драгоценностями, предпочтя простое дорожное шерстяное платье. Ну а Атос, который сопровождал их, и вовсе был в мушкетерском плаще. Все это в совокупности дало барону возможность вести себя так, как он привык, без оглядки на высокие чины: принцесса показалась ему скорее подружкой Хелен примерно того же положения, что и она, а мужчины рядом – подцепленными кавалерами, один военный, другой, вероятно, просто придворный невысокого звания. Хелен не могла и предположить, что дядюшка сюда ехал с иными намерениями и даже пытался выглядеть дружелюбно поначалу. Недавно до него дошли слухи, что фрейлина шотландской принцессы, прибывшей в Париж, некая леди Гордон. И барон поторопился приехать, поспешно воспылав родственными чувствами в надежде на получение должности попроще, но чина и содержания повыше. При принце – тем лучше, потому что при нем проще не исполнять обязанности, чем при короле, а про ссылку Гастона пока еще мало было кому известно. Однако по прибытии в Париж в особняк ее высочества ему пришлось столкнуться с каким-то англичанином, который едва было не указал ему на дверь, требуя должного почтения и поведения. Барону удалось кое-как смирить свой гнев и получить позволения дождаться леди Гордон, своей племянницы. Лорд Винтер, а это был он, пробормотал себе под нос, что на месте леди Гордон он уносил бы ноги от такой родни, но более возражать не стал, достаточно того, что этот наглец хотя бы не требует встречи с принцессой. А уж со своим дядей миледи пусть разбирается сама или просит помощи у Дианы – вот тогда уже вправе вмешаться и милорд, не раньше. Рассудив так, Винтер удалился в выделенные ему комнаты. Барон же, тщетно пытаясь успокоиться и принять подобие благостного выражения лица, занял кресло в гостиной, но тут… увидел появившихся девиц в сопровождении кавалеров – то есть пользующихся успехом! Мийак полностью потерял с трудом удающийся ему настрой доброго дядюшки. Он там прозябает в нищете, а эта мерзавка уже заполучила кавалера! И со дня на день сделает карьеру при дворе! Впрочем, выплеснув первый гнев, барон сообразил, что таким образом свою цель он все равно сможет достичь: укорами и упреками добиться от племянницы чувства вины, ради которого она для дяди сделает то, что будет угодно. Главное – посильнее давить на родственность и на это самое чувство вины! - Интереснейшее же у вас поведение! – продолжал высказываться барон, теперь переходя к тому, что было необходимо. – И это вместо того, чтобы по прибытии дать о себе весточку родному дяде! - Смею заметить, от вас я не получала вестей с тех пор, как была отправлена к крестному, будучи совсем ребенком, - несколько приходя в себя, пробормотала Элен. – Кажется, моя судьба до сих пор вас не интересовала. - А, и вы, видимо, решили, что дядя – вам не указ?! – выдохнул барон. – Дерзкая девчонка! Я и впрямь ошибся, передавая вас на воспитание этому английскому хлыщу! Он мерзавец похуже вашего отца! - Месье, достаточно! – холодно оборвал его Атос. Граф некоторое время молча слушал упреки этого неприятного на вид человека, являвшегося дядей леди Гордон и полагавшего, что он вправе говорить тогда, когда ему вздумается, фактически игнорируя присутствие короля и принцессы. Все это было неприятно, но не давало повода вмешаться. Но когда Атос, вынужденный сопровождать фрейлину, а потому придерживающий девушку за локоть, ощутил, как ладонь Элен задрожала, услышал робкие ответы девушки, а за ними еще и оскорбления, посыпавшиейся на фрейлину и ее умершего отца, – граф больше не смог сдерживать своего презрения, да и желание заступиться за девушку, которую некому было сейчас поддержать, сыграло не последнюю роль. - А вы кто такой, что смеете меня прерывать?! – барона было крайне сложно заставить замолчать, и ответ, наглый и вызывающий, он находил довольно быстро. Правда, лишь в тех случаях, когда можно было пренебречь всеми приличиями. – Не смейте вмешиваться в мою беседу с племянницей! - Если леди Гордон будет угодно, я готов выступить в качестве защитника ее интересов, - также холодно отозвался Атос. – И потребовать от вас извинения за оскорбления и этой дамы, и памяти ее отца! - Ого! – Луи, который сначала находил происходящее отвратительным и не вмешивался только по причине того, что никак не ожидал подобного поведения, теперь решил, что это, пожалуй, забавно. Но говорил он тихо, так, что слышала только принцесса. – Кажется, даже мое присутствие никого не остановит от дуэли! Диана в ужасе гадала, как поступить, как вмешаться и остановить назревающий конфликт – Атос и вправду легко находит повод для дуэли. А второй раз, да еще притом, что ссора произошла у него на глазах, – король не простит. Но и просто объявить себя не даст: стоило Диане чуть податься вперед, как Людовик крепче ухватил ее за локоть, не позволяя встать между сторонами, и прошептал: - Не стоит, сударыня, дайте мне досмотреть этот спектакль до конца! Я настаиваю! Мне редко доводится видеть правду о своих подданных. - Как прикажете, - одними губами отозвалась Диана, беспомощно перевела взгляд на подругу, но та была слишком поражена визитом дяди и этим скандалом, чтобы замечать что-то вокруг, может, она уже и сама забыла, что они не одни в комнате? - Ах, вы хотите выступить ее защитником! – кричал барон. – Защитником чего? Ее юбки? Или ее состояния? Нацепили плащ солдата и за дерзостью и бравадами желаете скрыть тощий кошелек! Знаю я таких, как вы! Атос побелел, затем ровно произнес: - Месье, мое имя – граф де Ла Фер. И мои состояние и положение даже без этого плаща позволяют мне просить руки вашей племянницы, не запятнав ни ее, ни своей чести неравным браком. Людовик удивленно приподнял брови, Диана прижала ладонь к губам, сдерживая удивленный вскрик, Элен с неменьшим изумлением смотрела на Атоса. Вот такого поворота конфликта она никак не ожидала!