Совсем другой век

За несколько дней до свадьбы к королю прибыл срочный посол из Испании, привезя ультиматум Филиппа. Людовик лишь усмехнулся. Да, он не сомневался, что именно так все и будет: гордая Испания не могла простить того, что ее инфанта лишена французской короны и заточена под стражу едва ли не как преступница. Они до последнего тянули с ответом, но новая помолвка – фактически союз Франции и Англии, об условиях которого наверняка теперь доложили его католическому величеству, – все расставила на свои места. Испания в лице ее посла уже не настаивала на восстановлении их инфанты, однако требовала расторгнуть новую помолвку под угрозой войны. - Если угодно, вы можете сопроводить вашу даму на ее родину, - равнодушно оборвал Луи посла. Тот нахмурился пренебрежению, с которым король говорил о бывшей супруге и принцессе испанского дома. - Сир, если вся вина заключается в отсутствии наследника… - начал было он выражать очередное недовольство. - Ее вина заключается в том, что ее руки едва не были обагрены королевской кровью! – вспылил Луи. – У меня есть этому доказательства и они были предоставлены вашему послу здесь! Не делайте вид, что вам это неизвестно! Я не намерен более это обсуждать! И не заставляйте меня жалеть, что я не отдал приказ о ее казни! - Да, конечно, - пролепетал собеседник. – Однако честь… Государь, как можно говорить о казни?! - А что еще полагается за попытку убийства короля?! Ну, конечно же, от вашего короля – исключительно поощрение! - Однако мы должны сообщить вам также, что готовы полностью одобрить брак нашей инфанты и его высочества принца Гастона. Подумайте, государь! Мы готовы забыть о всех прочих разногласиях… мы даже готовы признать ваш новый брак, - внезапно объявил посол, низко кланяясь. - Ах вот как! – усмехнулся Людовик. – Какая необычная сговорчивость? И какова же цена этой уступки? - Мы полагаем ваш брачный договор слишком категоричным и претендующим на некоторые вопросы, касающиеся Испании… - Прекратите, - поморщился король. – Вопросы, прописанные в нашем договоре, касаются лишь нас. Что же до вас… Хотите войны? Так давайте воевать! Вы ищите предлога для объявления военных действий? Не утруждайтесь, не ищите, скажите прямо! Тем более, нельзя сказать, что мы с вами сейчас находимся в мире. Это было правдой. Назвать день или месяц, в котором французские и испанские войска не сталкивались, было сложно. Мир между странами мог царить лишь официально, а неофициально Франция придерживалась, с точки зрения Испании, не той стороны в войне, впоследствии получившей название Тридцатилетней. В одном Людовик не угадал. Он предполагал, что Испания сделает ответный ход, разорвав брак с французской принцессой. Конечно, Изабелла уже подарила королю Испании детей и в интригах замечена не была, но подобный ход, в качестве мести, Луи допускал. И втайне даже эгоистично желал его, скучая по сестре, с которой его когда-то связывали теплые отношения. Но этого не произошло. Если Франция видела в Анне Австрийской – которая, к слову, не пыталась ничего сделать как королева – лишь гордую и надменную испанку, а не свою повелительницу, то Испания давно признала Изабеллу своей королевой. И для этого были причины: хотя французская принцесса и хранила теплые воспоминания о своей родине, она постаралась сделать все, чтобы стать достойной королевой той страны, во главу которой поставила ее судьба. Да и Филиппу нельзя было на нее жаловаться, Изабелла была примерной супругой и матерью, постаравшись всей душой полюбить мужа, даже несмотря на то, что тот, эгоистичный и распущенный, вряд ли этого заслуживал. Парадокс, однако испанцы не любили своего короля, но души не чаяли в своей королеве. Поэтому Изабелла была уже испанкой, и эта страна оставляла ее у себя. Может быть, именно по этой причине Испания и согласилась на брак Анны с Гастоном, понимая, что расторгать двойной брак следует тоже с обеих сторон, а подыскать супруга инфанте, которая уже зарекомендовала себя как женщина, пытавшаяся убить своего мужа, – нелегкая забота, многие еще подумают, что им выгоднее: мощный союзник в лице Испании или правительница, ненавидящая мужа и страну, после интриг которой мощный союзник скорее превращался в диктатора, просто управляющего чужими землями. А итог беседы с послом был прост и предсказуем: Анна Австрийская оставалась уже как невеста Гастона и должна была наконец покинуть место своего заточения. Но поскольку согласия по договору страны не достигли, посол объявил, что его страна начнет военные действия против Франции. Пожалуй, до сих пор это не было сделано лишь потому, что основные силы были заняты на других фронтах Европы. Диана, узнавшая эти новости от графа д’Орбье, в ужасе прижала к лицу ладони. Война… косвенной причиной которой является она! Сколь часто она думала об этом – и как ужасалась этому! Как часто она думала, что все еще можно исправить, что войны не случится… И все равно она ничего не могла изменить! - Тем, что я осталась во Франции, я предупредила войну с моей родиной… Но добилась войны с Испанией, - прошептала она, разом забывая разговор с кузеном и свое обещание принять все так, как оно есть. - Что вы, ваше высочество! – тут же возразил граф д’Орбье. – Вы не можете винить в этом себя! - А кого же еще? – отозвалась Диана. – О, я помню, что ваши… наши страны давно искали предлога для этой войны… - Именно так, ваше высочество. - И все же… Та поездка в Версаль, заговор против короля… Все из-за меня! Именно меня ведь хотели удалить оттуда! И если бы не я, даже когда все открылось, король мог простить супругу! Д’Орбье позволил себе недоверчивую улыбку. - Простите, ваше высочество, я позволю себе немного поучить вас политике, - произнес он. – Вам ведь известно, что в данный момент Испания ведет войну? Мы обсуждали с вами это недавно. И Франция в этой войне, преследуя свои интересы, поддерживает не Испанию. Хотя, по мнению многих, нам, как католикам, следовало бы поддержать именно ее, а не гугенотские страны. Вы понимаете? Диана медленно кивнула: - Вы хотите сказать, что война все равно была бы? Я много раз себе это говорила и хорошо помню, что мне говорили вы и кузен… Она помолчала, вспоминая то, что знала из курса школьной истории. Да, война будет, кажется, позже. - Нет, ваше высочество, - покачал головой граф. – Я хочу сказать, что эта война уже идет. Просто нет военных действий. И, вы простите меня за прямоту, но Анна Австрийская, начнись военные действия, наверняка втайне поддерживала бы свою бывшую родину. Неужели вы полагаете, что для Франции это было бы благом?! Что может быть ужаснее, чем шпион подобного уровня, от которого мы не можем скрывать свои намерения, но знаем, что она непременно обо всем сообщит себе на родину? Диана медленно прошлась по комнате, осознавая слова собеседника. Да, все это она понимала, обо многом уже думала не раз… - Я понимаю, - с нотками сочувствия в голосе проговорил д’Орбье, - быть, пусть и косвенной, причиной войны и гибели людей – что может быть ужаснее для столь прекрасного и юного создания?! Но, поверьте, вам не в чем себя упрекнуть! Наоборот, как верноподданный своего короля я могу лишь радоваться, что его величество решился на этот шаг. И нашел достойную супругу… - Не думаю, что я буду достойной королевой, - неуверенно прошептала Диана, устало откидываясь на спинку стула. - О, никто не знает наперед, - улыбнулся граф. – И потому я не стану вас разубеждать. Но я могу предположить, что вы можете стать достойной супругой и матерью. А именно это сейчас для Франции главное. У нее довольно тех, кто может принимать решения и воевать, но некому прощать и возрождать. Принцесса окончательно смутилась. - Я постараюсь, - пробормотала она. *** За неделю до свадьбы, как и ожидалось, прибыли Элен с мужем – о более раннем приезде графиня просить не решилась. Атосом, через Тревиля, был арендован небольшой особняк в максимально возможной близости к Лувру, чтобы у супруги была возможность исполнять обязанности статс-дамы. И к моменту их приезда там уже можно было обосноваться с удобствами, известными этому времени – не очень комфортно, но все же здесь было все необходимое. Дом, расположенный ближе к королевской резиденции по ту же сторону Сены и неподалеку от Тюильри, был выдержан в стиле французского ренессанса, поэтому был наиболее моден в данный период времени, когда в стиле "Луи Тринадцатого" пока лишь начинали строительство, иными словами, это было редкостью. Поэтому Атос немедленно заявил жене, что в будущем или купит особняк в их пользование – если Элен найдет его удобным, - или распорядится построить другой, наиболее отвечающий их положению, особенно ее как статс-дамы королевы, и тому, что им необходимо. Почти немедленно после прибытия, убедившись, что все на своих местах и она не нужна супругу, Элен поспешила в особняк принцессы – к счастью, этот дружеский порыв имел оправдание в виде ее долга, так что можно было не опасаться, что ее упрекнут в неподобающем поведении. Как будущая первая дама при королеве и нынешняя первая дама при принцессе Элен должна была сейчас участвовать в подготовке свадьбы, и лишь ее собственное недавнее венчание позволило сделать исключение из этого правила. Диана порывисто обняла подругу, едва та появилась на пороге. И поспешила выставить всех посторонних за дверь. - Наконец-то, - улыбнулась она. – Итак, ты не написала мне ни строчки за все время! Что у вас с графом? Элен грустно улыбнулась. Да, с графом… Оценить их отношения она до сих пор не могла, будто бы правила этой игры от нее тщательно скрывали. - Ну, среди плюсов я могу назвать то, что мы видимся лишь за столом и в моей спальне ночью, - отозвалась она. – Остальное же… За каждую забытую мной обязанность меня отчитывают, как девчонку. Графиня, правда, упускала из виду, что Атос старался лишь указать ей на ошибки и на то, чтобы впредь была внимательнее, но не ругал, считая, что первые промахи вполне простительны. Она же рассматривала это именно как укор, притом самый тяжелый, что ее именно отчитали за проступок. После отъезда крестного, как уже упоминалось, они с графом остались один на один. Последняя, пусть более на словах, поддержка была потеряна. Конечно, милорд на прощание уверил крестницу, что готов ее выслушать и во всем поддержать, не оставив ее сообщения без ответа. И разумеется, молодая женщина ответила ему уверением, что она справится со всем сама. Как ни хотелось ей пожаловаться, Элен понимала, что ее собственные слова до этого верны: отныне ей следовало учиться строить отношения с мужем самой, крестный не вправе указывать графу, как вести себя с женой, а его вмешательство может вылиться в дуэль, что было бы и вовсе неуместно. Она не догадывалась, что до того крестный уже имел беседу с Атосом. Правда, тоже скорее безрезультатную. Лорда Гордона заинтересовал недавний разговор о драконах, потому перед отъездом он осведомился, следует ли ему воспринимать эти слова, как намек на недопонимание между графом и его супругой, а также можно ли считать, что оно ныне разрешено. Атос прямо ответил, что он настроен не оставлять какие-то вопросы нерешенными и всегда готов выслушать супругу, а также уверил, что помнит слова милорда о доверии Элен и будет рад его заполучить, поскольку видит брак в том числе как дружбу и доверие. Пока получается не во всем, но он уверен, что это лишь временно. На том крестный посчитал свое участие в чужой жизни достаточным, а большее вмешательство неуместным. Графиня же, не зная о мыслях мужа и его намерениях, постоянно замечала лишь то, что больше всего ее задевало. Даже уроки верховой езды Элен склонна была рассматривать не как искусство, необходимое даме ее положения, но как способ графа подсмеяться и поиздеваться над ней, несмотря на то, что обычно на них Атос как раз был не только строгим инструктором, но и любезным кавалером, отмечающим ее прогресс в занятиях. Но поскольку после них молодая женщина безумно уставала, то ей любые слова мужа казались насмешкой, словно он хотел показать ее ничтожность в этом искусстве. Его попытки похвалить молодая женщина просто не замечала. Так, после ее поездки по деревням граф искренне выразил ей признательность. Но Элен только молча кивнула ему в ответ. Как после она пропустила мимо ушей его похвалу за то, что проследила за сбором урожая – шла уже середина сентября и замок буквально жил запасами к поздней осени и к зиме. Но супруга лишь отозвалась, что это не ее заслуга, все было сделано без нее. Возможно, она раскрылась бы больше и заметила бы его слова, если бы просто смогла наладить интимную жизнь. Вот только молодая женщина по-прежнему не умела принимать мужа, напрягаясь и едва ли не противясь ему. - Ночью… мне не так больно, как было первый раз, конечно, - и на этот раз делилась Элен, - но все же… Это так унизительно и так неприятно! Никакой любви и страсти в этом нет, есть только отвращение! Да, ныне это было самым ужасным, что не мирило, а разделяло их. Она никак не могла до конца свыкнуться с происходящим. Но приучилась принимать мужа. Каждую ночь повторялось одно и то же. Молодая женщина послушно ложилась под него, сгорая от стыда при мысли о том, как она выглядит. Граф проникал в нее жадно и с силой, не зная, что это лишь несет супруге боль, поскольку та не была возбуждена, а впустить в себя плоть мужа, немалых размеров, было трудно. Он гладил и мял ее тело, ощущая его дрожь и расценивая эту дрожь как собственные чувства, разделенные ею и передаваемые от него к ней. Элен же прятала лицо в подушку, чтобы не видеть его лица, не кричать и стараясь отгородиться от ужасной смеси запахов пота, лошадей, вина и других ароматов этой жизни, таких острых ночами. Молодая женщина с облегчением вздыхала, когда в нее вливалась влага мужа. И прикрывала глаза, зная, что наконец может поспать хоть несколько часов. Затем все повторялось. Сама она достигала пика нечасто, как правило, раз за ночь – поскольку Атос обычно требовал исполнения долга раза три или четыре за ночь*, а иногда и чаще, трения его плоти о ее женственность достигали своей цели. Элен были приятны эти моменты, хотя она безумно стыдилась их и не понимала, как может ощущать подобное, продолжая испытывать физическое отвращение к мужу, отчего она на несколько мгновений теряет голову, когда все прочее время она сгорает от стыда и отвращения к мужу и к самой себе. Но хуже всего было то, что она все также не могла научиться себя контролировать в эти моменты. Ее бедра словно начинали жить своей жизнью, двигаясь в такт движениям мужа, с губ слетали стоны удовольствия. А достигнув пика, она начинала кричать и постыдно извиваться под мужем, насколько это вообще было возможно. И эти мгновения могли бы стать их мостиком к пониманию. Вот только граф как раз не был готов к такому способу узнать друг друга. Извинения уже не спасали. Это первое время Атос был склонен относиться к ним спокойно, видя оправдание в неопытности супруги. Но поскольку это повторялось постоянно, муж принялся отчитывать ее за само подобное поведение, недостойное приличной женщины, он не разграничивал уже, что порицания достойны разве что в самом деле слишком громкие крики жены. Как не признавался себе, что в большей степени его упреки вызваны более опасениями, что Элен превратится в развратницу и изменщицу, чему будет способствовать двор, нежели реально ее поведением, которое во многом даже льстило ему как мужчине – она отвечала именно на его ласки так, пусть это было и не всегда, но самолюбие его было этим довольно. - Он говорит, что я веду себя, словно гулящая девка, - прошептала Элен, жалуясь подруге. – А я… я просто не знаю, что делать. Я научилась терпеть, когда он просто… делает это. Хотя порой он так сильно мне… впихивает, что я не могу сдержать крика. И он тогда тоже ругается. Я боюсь… А последний раз… незадолго до отъезда он пригрозил, что возьмется за мое воспитание, чтобы выбить из меня распутство. Губы фрейлины дрожали. Диана испугалась не меньше ее, начиная думать, что подругу так хватит удар. - Но он же не будет тебя… наказывать? – прошептала она. – Он ведь не это имел в виду, правда? - Я не знаю, - выдохнула Элен. Она налила себе воды с вином, сделала несколько глотков, стуча зубами о бокал и едва не проливая все на себя. - Может быть, мне поговорить с ним? – неуверенно предложила Диана. – Конечно, осторожно, не прямо… - Ой, нет! – испуганно отозвалась подруга. – Прошу, нет! Он поймет, что я жаловалась и… Нет, это только ухудшит все! - Тогда... написать милорду? - Н-нет... хотя я и думала об этом... но что он сделает? Вызовет графа на дуэль? - Расторгнет брак? - предположила Диана и сама же поняла, что нет, такого условия в договоре не содержится, король откажет в прошении. Элен махнула рукой, без сил опускаясь в кресло напротив принцессы, стараясь дышать спокойно и говорить спокойно. - После уроков верховой езды, всех дел по дому и этих ночей... у меня болит все тело, я с большим трудом поднимаю себя с утра, - проговорила она. – И я совсем не высыпаюсь. За пару дней до нашего отъезда я сильно вымоталась с домашними делами и еще… женское… В общем, после обеда я не выдержала и сказала Жаклин, что мне нездоровится и я останусь в постели. Она передала это графу. Он пришел ко мне и сначала очень любезно спросил о самочувствии. Предложил послать за врачом. - И ты отказалась? Или он потом вдруг отказал в лекаре? – взволновалась принцесса. – Что дальше? Элен вздохнула. Дальше не хотелось даже и вспоминать. Она ответила мужу, что это временная слабость и наверняка скоро пройдет. Атос мягко, но строго дал понять, что если она в самом деле больна, то следует позвать врача, если же это лишь ее капризы, то она вышла из детского возраста и ей следует заставлять себя выполнять обязанности, даже когда этого не хочется. На самом деле граф вовсе не пытался тиранить супругу. Просто, видя ее все большую отстраненностью и холодность, он, лишь предполагая капризы и девичьи уловки, чтобы проверить границы дозволенного ей в новой жизни, решил сразу дать понять, что это недопустимо, она должна помнить о своем положении. Элен, вновь ощутив только укор, вместо того, чтобы смиренно уверить его в том, что ей нужны несколько часов отдыха, а завтра она вновь сможет приступить к своим обязанностям - вместо всего этого девушка обиженно заявила, что тогда Атос может позвать врача и пусть тот уже скажет о ее болезни. - Лучше бы он отказал! Ох, даже нет! Лучше бы он сразу позвал палача, - со вздохом призналась графиня принцессе. – Нет, он пригласил лекаря… Этот человек, врач! Ха! Он заявил, что все слабости бывают или от полнокровия, или от желудка. По его словам выходило, что если дело в крови, то тело становится горячим. А раз жара у меня нет, то дело в желудке. И знаешь, как решил лечить? Одно воспоминание об этом вызывало ее смущение, гнев, обиду, стыд. И сожаление, что муж просто не убил ее. - Клизмой! – губы вновь задрожали. – Боже мой! Я думала, что я умру! Как же я хотела тогда спокойно умереть! Диана слушала ее в ужасе. Местные знания о медицине отошли на второй план. Для современных девушек подобные методы лечения казались издевательством. При любой болезни тебе или пустят кровь, или сделают клизму! Элен в ту ночь лишь слабо утешала себя тем, что муж лишь вечером заглянул к ней, заботливо осведомился о ее самочувствии – очень нежно держал ее руку в своей, кстати – и после ушел к себе, пожелав ей скорейшего выздоровления и еще раз уточнив, не нужно ли ей что-то сегодня. - Я теперь лучше буду полумертвая ходить, чем терпеть такое лечение, - выдохнула молодая графиня. Принцесса не могла с ней не согласиться. - Я дважды за это время была у исповедника, - вздохнула Элен. – От меня этого ждут… Но я и сама пыталась выговориться… Я каялась, что злюсь на мужа, что мне отвратительна мысль о близости с ним. Но легче мне так и не становится, а слова о смирении и послушании сил не придают. Мне кажется, я скоро начну спорить со святым отцом и доказывать ему, что он несет полный вздор и ничего не знает о женщинах! Элен заставила себя успокоиться. - Но что у тебя? Какие новости? Настал черед Дианы делиться последними событиями. А также вводить подругу в курс тех обязанностей, которые со следующей недели должны были лечь на нее. Некоторые же обязанности – вроде знакомства с новым штатом будущей королевы – следовало взять на себя уже со следующего дня. Элен слушала с нарастающим ужасом. Кажется, она поторопилась, решив, что это проще, чем управлять замком. Там у нее был Гримо, верный слуга, знающий свои обязанности и дела особняка и земель рядом, человек, на которого она могла положиться. И были иные – управляющий, кухарка, горничные – прекрасно вымуштрованные, исполняющие свои обязанности без излишних напоминаний. Кто поможет ей здесь?! - Ну, во всяком случае, я с тебя не буду требовать так строго, - невесело пошутила Диана. – Мне от тебя нужна лишь поддержка. - Если бы только ты, - вздохнула Элен. – К сожалению, я подчиняюсь не только… и не столько тебе… Гораздо больше ее вгоняла в уныние подчиненность королю. И вряд ли Людовик позволит ей исполнять обязанности спустя рукава. А докладываться его величеству следовало буквально каждый вечер! - Ну, в конце концов, он же не монстр! Быть может, отчитает порой, - пробормотала принцесса. – Главное просто не противоречить ему. - Да, - с кислым видом протянула Элен. – А к выговорам мне не привыкать! Но если повезет, может, ты вовсе его настолько очаруешь, что он будет выполнять все твои мелкие прихоти и капризы. Будешь любимой королевой. Тогда я точно этим воспользуюсь! Девушки рассмеялись, впервые за этот вечер. - А что с венчанием? Все готово? Диана вздохнула. Да, готово. С церемонией ее ознакомили. И при одной мысли об этих скорых событиях ей становилось страшно. - Ну, в конце концов, ты же можешь пожаловаться Карлу, если король будет вести себя… неуважительно, - прошептала Элен. – Яков же не станет игнорировать просьбу родственницы и заступничество сына. Принцесса, преисполненная надежд, взглянула на нее. А ведь и верно! Она может всегда обратиться к Карлу через послов, кузен всегда был благосклонен к ней. Пусть ее и выдадут замуж, но совсем безвольной она не будет. Людовик не сможет ее тиранить, это неуважение ко всей Англии! Разумеется, ее неподчинения ей не простят. Но она же не собирается противиться мужу! Она хорошо знает, что подобное тут не принимается и не одобряется. А особенно это раздражает Людовика. Диана слишком многое повидала и услышала о поведении своего будущего мужа. Луи был вспыльчив, жесток и прям в своих решениях. Любое противостояние он воспринимал как непокорность, а это вело к его равнодушию, последующему отстранению и полному презрению к любому – от родственников до друзей. И не стоит надеяться, что она станет исключением, скорее напротив, ее обвинят во всем и превратят в виноватую. Нет, она ни разу не собиралась противиться супругу и в мыслях не держала, чтобы плести заговоры против Людовика. Но кто она среди всех интриг двора? Что она в силах сделать, если повторится хоть что-то из того, что было ранее? Письма в молитвеннике… Уже они показали во всей красе нрав короля, готового отправить на казнь Элен и отослать принцессу, обвинив ее в распутстве. А ведь она тогда не была даже его невестой, не то что женой! Она еще считалась невестой Гастона, и поведение принца если не должно было извинять, то хотя бы смягчать суждение о ней в глазах короля, будь эти письма даже правдой. А после, эти события в Версале! Убийства, совершенные с таким равнодушием, в которых с этим же спокойствием обвинили бы ее. И что теперь ожидает ее? Герцогиня де Шеврез или иная интриганка вновь подкинет пару любовных писем – и теперь уже молодую королеву отправят в темницу, где до недавнего времени сидела Анна Австрийская. Стоит лишь вспомнить историю с подвесками по Дюма! Какая-нибудь ловкая особа вроде Миледи запросто сделает все так, что украшения окажутся у английского герцога или еще у кого-то. А у нее, Дианы, не будет преданного д’Артаньяна, готового ради Констанции привезти к балу все… Или что-то еще, здесь у всех весьма богатая фантазия на козни и гадости ближнему. А она не в силах даже вообразить всех идей интриг, что могут придумать Мария Медичи и ее люди! За любое подозрение… Вступится ли на этот раз д’Орбье? Не стоит обманываться, граф не всесилен. А кроме того, возможно, он не будет в этом заинтересован. Ему нужна хорошая королева для его короля, но если он усомнится в ней как в королеве… Господи! Ну конечно, он усомнится! Может быть, пока он и считает иначе, но скоро убедится, насколько она, Диана, не подходит для этой роли! И тогда даже д’Орбье отвернется от нее. И все же... все же она не беспомощна пока. Пока у нее есть граф, пока ее защищает Англия, хоть ей придется доказывать свою пользу всем – и мужу, и придворным… Но все же она может рассчитывать, что сможет справиться со своей новой ролью. Хоть и испытывает безумный страх от этого! Одного лишь это изменить не могло – брака по любви ей не ждать. Но теперь она уже с трудом могла бы сказать, каким видит своего мужа. Атос, ранее казавшийся образцом благородства и красоты, сейчас по-прежнему притягивал взор. Но неизменно вызывал тяжелый вздох. Нет, она не желала быть его супругой. То насилие, которое он учинил над Элен, ужасало девушку. Она не обольщалась, окажись на месте подруги она сама – было бы все то же самое. А что будет с ее мужем? Людовик кажется еще более строгим и жестоким, чем Атос, его вспышки гнева пугают сильнее. - А что двор? – вдруг задала вопрос Элен. – Среди них есть хотя бы кто-то… не из наследства прошлой королевы? - Фрейлины, - чуть оживилась Диана. – Я уговорила взять в мой штат двух девушек, остававшихся при мне тут. А еще взяла одну… она вместе с отцом как-то наносила мне визит, кажется, еще когда ты отправилась в Ла Фер. Пожалуй, нам нужен кто-то рядом, достаточно умный и при этом не испорченный интригами. *** Эта девушка, Полетт де Моро, привлекла внимание принцессы своим бойким и веселым нравом. Хотя поначалу она показалась ей немного испуганной и зажатой – видимо, на нее несколько давило осознание высокого визита. Ее батюшка, барон де Моро, поспешил к шотландской принцессе, едва пошли слухи о том, что та может стать новой королевой Франции. Имея юную дочь на выданье, барон, разумеется, желал как можно ярче представить ее свету, хоть и понимал, что у Полетт мало шансов получить это место, обойдя иных именитых девиц. Диана, принимая их, не была настроена ничего обещать – просто потому что прекрасно понимала, что этот вопрос будет решать не она. И это ее полностью устраивало, очень не хотелось ни в ком ошибиться. Но за беседой с Полетт Диана заметила за собой, что все чаще улыбается и находит приятной и милой новую знакомую. Тоже провинциалка, но все же француженка до мозга костей, мадмуазель де Моро была гораздо более вольной девушкой. Первая застенчивость, естественная при визите к будущей королеве, а также, как после поняла Диана, вызванная еще и довольно строгим характером ее отца, внимательно следившего за поведением и словами дочери, постепенно начала отступать, когда принцесса догадалась предложить барону переговорить с графом д’Орбье – преследуя и свои цели тоже, пусть уж лучше дипломат находит причины для отказа – и наконец осталась один на один с гостьей. И именно тут Полетт показала себя: - Простите моего батюшку, - тихо произнесла она, пряча улыбку, но подергивающиеся уголки губ ее выдавали, - он необычайно старается показать наш род равным если не королевскому, то хотя бы герцогам Роганам. - Его старания можно понять, - неопределенно отозвалась Диана, пока не зная еще, как относиться к этой девушке. - Вы полагаете? А я бы поостереглась сейчас сравнения с этой семьей, - приподняла брови Полетт, уже с трудом скрывая улыбку. - Напротив, - ответила улыбкой принцесса, - сравнение всегда хорошо, главное – выигрывать его во всем. *** Так и вышло, что тогда, разговорившись с Полетт, Диана поняла, что ей будет очень не хватать этой девушки в окружении – открытой, прямой, немного провинциальной и испуганной, но такой, в которой нет притворства. Принцесса тем не менее не заговаривала на тему своего двора, если не считать ее просьбы оставить при ней Элен. Но так вышло, что в последний момент в уже утвержденном списке фрейлин вдруг появилось вакантное место – одна из девушек вынуждена была уехать вместе со всей семьей в родовой замок. И Луи решил сделать любезность невесте: спросил, кого бы именно она хотела видеть подле себя. Хотя он полагал, что Диана и не знает эти рода. Вот тогда принцесса и вспомнила милую провинциалку Полетт. А король не стал отступать от своего слова – мадмуазель де Моро было отправлено сообщение срочно явиться ко двору для исполнения обязанностей фрейлины ее величества.