Совсем другой век

После трехчасового праздничного обеда настало время бала. Диана по традиции открыла его вместе с супругом. Она уже несколько раз танцевала с Людовиком и знала, что от него не нужно ожидать улыбок, обмена взглядами, негромких фраз, не предназначенных для чужих ушей, а тем более комплиментов. Она старательно отводила взгляд, стараясь не смотреть на него. Хотя король, высокий, стройный, в церемониальном костюме белого атласа, вышитого серебром и жемчугом, был вовсе не неприятен на вид. Впрочем, молодая королева была одной из тех немногих, кто был не в силах оценить привлекательность Людовика. И если бы в другое время, будучи посторонним человеком, она могла бы обсуждать с подругой, что король довольно приятен, хотя и не красавец, но в спокойном настроении он даже не заикался, а заячью губу не видно за усами, сейчас Диана вовсе не склонна была так думать. Девушка лишь механически выполняла движения танца, отстраненно размышляя о том, какая большая удача, что ее еще в Шотландии обучили танцам столь хорошо, что не надо помнить фигуры и шаги. Правда, поговаривали, что Людовик любит балеты, интересно, похожи ли они на современные? Второй танец королева должна была подарить, и конечно же подарила, как полагается, посланнику и представителю Якова. После пятого танца, один из которых она танцевала в паре с Гастоном – с милостивого разрешения его старшего брата, – Диана готова была умереть от усталости. Однако когда принц обратился к ней с шуткой, молодая королева даже смогла найти достойный ответ. - Жизнь порой так несправедлива, - заметил Гастон, ведя Диану после танца к ее месту. – Ведь именно со мной вы должны были бы танцевать первый танец. Мой брат был бы лишь вторым. - Ваш брат, ваше высочество, - отозвалась девушка и не стала скрывать усмешки, - всегда и во всем будет первым. Принц промолчал, кланяясь. Соглашаться он не желал, но отрицать не мог, понимая, что немедленно все будут обсуждать, что он не признает главенство брата. А еще ему казалось, что в словах молодой королевы скрывается двойной и даже тройной смысл, в чем вообще обошел его старший брат? Не может быть, чтобы его набожный братец и вправду навещал невесту до брака, как о том говорили при дворе! Диана проводила его чуть насмешливой улыбкой – всего лишь маленькая победа над тем, кто пытался когда-то посмеяться над ней, кто пытался выставить ее неказистой провинциальной глупышкой, недостойной занимать высокое положение. - Все в порядке, мадам? – спросил ее Людовик, ненадолго оказавшись рядом. – О чем вы говорили с нашим братом? - Все прекрасно, ваше величество, - уверила юная королева. – Его высочество лишь выразил подобающую радость. - Вы уверены? – напрягся Луи. - Я уверена, что сегодня он меня более не побеспокоит, - уверила его Диана, заставляя взглянуть на нее с очень большим интересом. Все это время она старательно улыбалась, боясь вновь получить упрек лорда Винтера. Счастье, что в зале порой можно было поймать свое отражение, это давало возможность убедиться, что ее улыбка не превратилась в намертво застывшую гримасу. Так что порой она исправляла выражение лица, скрывая даже намек на усталость. Но сейчас короля заинтересовало именно то, что эта улыбка была лишь вежливостью, герцогу Орлеанскому девушка рада не была и при этом, кажется, умела поставить его на место. Удивительное перерождение! Она учится?! - Если Гастон докучает вам, - вновь начал было Людовик. - О, нет, - покачала головой девушка, - скорее он меня нашел слишком скучной партнершей, потому и поторопился откланяться. - Тем лучше, - буркнул Луи. - Я разделяю это ваше мнение, ваше величество. Король немедленно расслабился, отгоняя даже намеки на ревность: кажется, новая супруга, в отличие от прошлой, не находила младшего брата более любезным и милым, чем старший, но и тот ничего не сделал перед ней, чтобы этого добиться. - Это все же странно, - улыбнулся Людовик. – Ведь вы прекрасно танцуете, одно это может доставить удовольствие. - Лишь в том случае, государь, если пара танцует одинаковую партию. Когда же один из партнеров пытается перетянуть на себя внимание, это выглядит нелепо. Полагаю, отныне его высочеству придется всегда довольствоваться лишь второй ролью. - Вы в этом так уверены? – теперь не было сомнений в смысле беседы с принцем. - Я все для этого сделаю, сир. *** Элен почти не танцевала. На первый танец она приняла приглашение супруга. Девушка считала, что это было сделано лишь из чувства долга, а потому оставалась спокойна и улыбалась лишь вежливой улыбкой. Атос, который руководствовался на этот раз не только долгом, но и чувствами, грустно осознал, что его проявление чувств было лишним. И во время танца также был лишь вежливо спокоен. Но вскоре он с трудом сдержал ревность – на второй танец Элен пригласил граф д’Орбье. И Атос отметил, что девушка приняла это приглашение с нескрываемой радостью, большей, чем принимая чье-либо приветствие. Графиня и в самом деле была рада этому танцу. Д’Орбье был галантным кавалером, не скупящимся на комплименты. Что касается его самого, то приглашение на этот раз было вызвано лишь его вежливостью: в отличие от Атоса, он отлично разбирался в женской психологии, а потому уже понял, что, несмотря на все свои старания, эту девочку он не сможет затащить в постель, разве что на нее найдет затмение – но и в этом случае после она будет рыдать и раскаиваться. А такой расклад ему был неинтересен. Зачем ему женщина в объятиях, которая после будет плакать? Чего ради ему нарываться на дуэль с Атосом, если его жена даже не будет хотеть этой близости? - Осмелюсь предположить, сударыня, что приручение дракона не столь успешно, как хотелось бы, - с улыбкой заметил он тихо, не давая возможности посторонним думать, что он делает или говорит что-то постыдное. - Это столь очевидно? – грустно отозвалась Элен. - О нет, что вы, - усмехнулся граф. – И вы, и ваш супруг успешно играете роль, когда люди ведут себя идеально вежливо, сложно понять, скрывается за этим страстная любовь или холодная ненависть. - Тогда как?.. - Все просто. Когда за равнодушием скрывается любовь, при взгляде друг на друга глаза словно светятся. Граф резко замолчал, задумавшись. Элен же просто не знала, как продолжить беседу. Как не знала, что д’Орбье посетила интересная мысль. Когда Элен смотрела на мужа, не встречаясь с ним взглядом, в ее глазах был блеск – в этом победитель многих любовных баталий был уверен! Как и в том, что такой же блеск был в глазах Атоса, смотрящего на жену, не встречаясь с ней взглядом. О том, что граф де Ла Фер влюблен в девушку, д’Орбье знал давно, их странная дуэль случилась именно из-за нее. Как знал, что сердце Элен кем-то занято, но тогда он не догадывался, кем, и даже подозревал Арамиса, ведь именно тот был замешан в интриге. Сейчас же он готов был расхохотаться. Неужели истина столь проста?! И в той истории молодая графиня де Ла Фер спасала вовсе даже не свою горничную и не Арамиса – потом он в этом убедился, но гадать, ради кого она старалась, д’Орбье было безынтересно. Теперь же все вставало на свои места: в каком-то смысле она боялась именно за Арамиса, но не ради него самого, а оттого, что это бросало тень на его друзей, в том числе Атоса! Вот кем было занято ее сердце уже тогда. Все это было интересно в качестве пищи для размышлений и анализа. Но что дает это на практике? Сказать об этом Атосу? Д’Орбье бросил короткий взгляд на него и отверг эту мысль – граф де Ла Фер был мрачен и поглядывал на них зло. Ревнует… Более того, считает поведение Элен недопустимым, хотя и пытается это скрыть, потому что ничего предосудительного в ее поведении нет. А значит, если д’Орбье ему сейчас будет говорить о чувствах девушки, не поверит, посчитав это глупой насмешкой. Что ж, решил д’Орбье, тогда пусть разбираются сами. Правда, как ни крути, выйдет наружу. И потом оба будут рыдать или смеяться, коря себя за глупость, недальновидность и неумение объясниться. Танец закончился, дипломат проводил Элен к супругу и с поклоном удалился. Молодая графиня осталась возле мужа, видя его отстраненно-холодный вид, она терялась в догадках, что сделала не так. Но, чтобы не вызвать каких-то нареканий, в дальнейшем не решалась принять приглашения на танец от иных кавалеров. Стемнело. Все гости вышли на балконы Лувра или прильнули к окнам, чтобы полюбоваться фейерверком, специально подготовленным в честь столь высокого празднества. Диана и Элен лишь попутно отметили, что салют мало уступает тем, какие устраивают в современном мире, разве что не так разнообразен, но здесь никто не был избалован подобными зрелищами, так что каждый залп был маленькой сказкой. Поддалась этому чувству и Диана. Вместе с этими вспышками, озаряющими темноту ночи, юная королева забывала усталость этого дня, теперь тяжелое таинство венчания, долгий обед и утомительные танцы сменялись надеждой – у нее впереди целая жизнь, совсем новая, но непременно счастливая! Сейчас Диана была именно счастлива, как была счастлива маленьким ребенком, впервые глядя на салют – открыв рот от восторга! Но наконец настало время идти в свои покои. Король проводил молодую супругу и придворных дам до ее апартаментов и, пожелав спокойной ночи, удалился. *** Диана, замерев, ожидала, пока с нее снимут тяжелый свадебный наряд. Белое атласное платье, расшитое золотыми лилиями, на которое она едва взглянула утром, унесли горничные. Девушка, сжавшись от ужаса, ждала, пока ее, совершенно обнаженную, оботрут влажной губкой и наденут ночную сорочку. Она стояла перед зеркалом в ожидании и смотрела на себя: сегодня ночью ее тело, худенькое и до конца не сформировавшееся, будет принадлежать совершенно чужому нелюбимому мужчине, который ничем не показал, что любит ее, что он хотя бы испытывает к ней дружеские чувства и симпатию. Все ужасы, до того рассказываемые ей подругой, всплывали один за другим в памяти… Как она сможет завтра смотреть на себя в зеркало, видеть свое лицо? Она сгорит от стыда… или умрет на месте… Наконец на Диану надели сорочку, волосы расчесали и убрали под ночной чепец, простыни нагрели для ее удобства – все же осень на дворе заставляла ежиться, по комнатам древнего Лувра гуляли сквозняки. Молодая королева легла в кровать. Все присутствующие склонились в поклоне и пожелали ей спокойной ночи. Девушка бросила тревожный взгляд на Элен. Та улыбнулась ей сквозь силу. Она сочувствовала подруге, но понимала, что ничем помочь не может. Как не верила, что все будет в порядке, но все же постаралась поддержать улыбкой и хоть на мгновение дать надежду, успокоить и дать понять, что та ей сочувствует. Молодая королева слабо улыбнулась в ответ, надеясь, что фрейлины воспримут это как хороший знак, что она рада и ждет прихода мужа. Хотя, наверное, если бы сейчас вдруг открылись двери и кто-то шепнул ей «беги», она без оглядки бросилась бы вон из этого места и не остановилась бы, разве что упала бы замертво. Но вместо этого она лишь старалась убедить всех, что готова ко всему и рада оказанной ей чести. Наконец все вышли. Диана осталась одна, с горничной, которая устроилась на кушетке. Не зная, куда себя деть от беспокойства, Диана сначала заметалась на кровати, потом принялась истово молиться. На глаза от страха опять навернулись слезы. Она даже не услышала, как дверь отворилась, и вошел король, заметила его лишь когда служанка подскочила на месте. Людовик невозмутимо отдал свой халат горничной, помогшей ему раздеться, и лег рядом с Дианой, полуживой от страха. Служанка же оставила гореть несколько свечей на столике и, поклонившись и пожелав спокойной ночи, вышла из королевской спальни, плотно закрывая за собой двери. - Я надеюсь, вы не устали за день, мадам? – голос короля заставил ее вздрогнуть. Диана с ужасом ощущала, что в ее постели, совсем рядом, лежит еще кто-то – совершенно посторонний для нее человек, уже считающийся ее мужем. - Нет, государь, благодарю вас, - пролепетала она, жалко улыбнувшись, так что и самой себе не придала этим сил. - Но, несмотря на это, вы готовы исполнить ваш долг, мадам? – ни тени улыбки, ни нежного прикосновения. - Я к услугам вашего величества… Диана закрыла от ужаса глаза, но тут же раскрыла их, испуганная тем, что с ней сейчас творят. Король, посчитав все формальности исполненными, мгновенно навалился на девушку, задирая ее сорочку. Диана замерла, ощутив, как он коленом раздвигает ее ноги. Она инстинктивно сжалась, не давая ему сделать это, но, почувствовав его напор, опомнилась, понимая, что не вправе ему противиться, и лишь в ужасе смотрела на него, не понимая, что он делает, и чувствуя его холодные голые ноги между своими. И тут чувство стыда отошло на второй план – король, не думая о том, чтобы поговорить с молодой женой или хотя бы поцеловать ее, распластал ее на кровати и быстро, резко вошел в нее. Диана, ощутив между ног что-то твердое, большое, горячее, дернулась было – и тут же почувствовала, как он вошел в нее – с трудом, преодолевая ее сжатые мышцы. Она дернулась второй раз и жалобно закричала, тут же захлебнувшись в рыданиях и бормоча что-то о милосердии к ней. Людовик, разгоряченный своими ощущениями, даже не обратил на это внимание, разве что был несколько раздражен этим. Глупости! Всем женщинам нравится, когда их имеют! Он еще мальчишкой присутствовал при брачной ночи своей сводной сестры – так та кричала и извивалась от удовольствия, как уличная девка! Да и Анна, его бывшая супруга, почти каждый раз достигала удовольствия, наслаждаясь их близостью и прося продолжения. Как приятно ему входить в эту девочку, дрожащую под ним, и ощущать ее невинность, ее узкое лоно, еще не знавшее мужчины… Он с удовольствием растягивал ее ножны под свой меч, постепенно наращивая темп, следуя лишь за своими желаниями. Диана от боли хватала ртом воздух, не обращая внимания на тошнотворный запах изо рта мужа, страдающего хроническим воспалением кишечника, на запах мужского пота и табака. Она перестала биться и лишь тихо стонала сквозь стиснутые зубы – ей казалось, что она сходит с ума от боли. Ее безжалостно разрывали изнутри, насильно вторгшись в нее, чем-то огромным, мерзким, причиняющим боль… Для нее сейчас человек, которого она хотела полюбить, для которого надеялась быть примерной женой, был животным, охваченным низким инстинктом и животными же движениями низводящим себя до уровня пса, отведенного на случку, а ее – до уровня обычной дворовой суки. Король вскоре задвигался быстрее и через несколько мгновений кончил в нее, повалившись на девушку и тяжело, с хрипами, дыша. Диана, оглушенная, изнасилованная, не могла даже плакать – она лежала под ним, придавленная его весом, не имея возможности шевельнуться. Все ее мысли вертелись вокруг испытанной безумной боли и невероятного унижения. Ее телом только что пользовались, словно она уличная девка, попросту уложив в удобную для господина позу, задрав рубашку и воткнув в нее плоть. Успокоив дыхание, Людовик вышел из нее. На простынь брызнула кровь вперемежку с его спермой. Король освободил Диану от тяжести своего тела и лег рядом. Королева же не могла даже найти силы и сдвинуть ноги. А спустя недолгое время до нее донесся негромкий храп мужа – утомленный Людовик мгновенно уснул, сморенный оргазмом и сложным днем. Бедная девушка нашла в себе силы перевернуться на бок и в слезах забылась тяжелым сном, не понимая, что она сделала не так, за что ее муж, человек, на уважение которого она могла рассчитывать, поступил с ней так жестоко. Она старалась сегодня сделать все так, как было сказано, она не допускала ошибок… Неужели он так ненавидит ее? Пред глазами мелькали какие-то цветные пятна, а порой она летела в черную пропасть, после чего пыталась выбраться из нее… Вдруг сквозь сон Диана почувствовала, как на нее навалились всем весом. Она, еще ничего не понимая, с трудом открыла глаза. Людовик, проснувшись через час, требовал исполнения супружеского долга. Он, как и в первый раз, с силой раздвинул ее ноги. Из ее глаз вновь потекли слезы, губы задрожали – ей казалось, она не может так широко раскрыться, ей просто не хватит растяжки. Его уже стоящая огромная плоть вновь ткнулась в ее лоно. Он, помогая себе рукой, вошел в нее, желая как можно скорее почувствовать облегчение и достичь оргазма. Диана всхлипнула и уперлась ему в плечи ладонями, не зная, куда деть руки, и желая инстинктивно оттолкнуть его. Но он, не обращая на это внимания, начал двигаться, и королеве пришлось смириться. Она кусала губы, вертела головой, стараясь отвернуться от него, не ощущать его запаха и не видеть его лица. В этот раз пытка длилась меньше. Людовик, молодой, горячий, быстро достиг оргазма и выплеснулся в нее, зарычав от удовольствия. Диана в удивлении смотрела на него – ощущать в себе огромное инородное тело было необычно, непривычно. Но, несмотря на боль, она иногда непроизвольно сжимала мышцы лона и отчего-то начинала ощущать помимо боли что-то иное. Вот только… все вдруг завершилось, как и в первый раз. Юная королева не успела даже и понять, что же ей начинает нравиться в этой близости. И вновь он, ложась рядом, уснул почти сразу, утомленный произошедшим. Ни слова, ни ласкового жеста… А Диана провалилась в тяжелый сон следом за ним. Даже унижение отошло на задний план, девушка была обессилена так, что даже не могла задаваться тем же вопросом – за что он с ней так жесток? В следующий раз Людовик проснулся около трех часов ночи. Диана спала рядом с ним. Король, не желая терять времени даром, потряс ее за плечо и, как только она зашевелилась, навалился на нее, раздвигая ноги. Девушка чуть было не взмолилась о пощаде, но вовремя прикусила язык, догадываясь, что супруг вряд ли будет рад ее протесту. Вновь повторилось все так, как прежде, - Людовик, не думая о том, чтобы поцеловать, обнять молодую супругу, просто вошел в нее с силой и жадностью, принимаясь быстро двигаться. К счастью, в этот раз Диане не было так больно – благодаря сохранившейся еще влаге движениям короля ничего не мешало. Людовик же молча наслаждался ее телом и не мог показать этого. Он, понимая, что влюблен, всеми силами стремился себя обезопасить – кто знает, как поведет себя эта девочка, узнав о его чувствах? Он не решался обнять ее, поцеловать, прошептать слова любви – боясь, что она, не испытывая к нему никаких чувств, просто оттолкнет его. Поэтому он нашел выход – всего лишь брать то, что полагается ему по закону. Диана, не зная этого, не понимая причин его холодности и безразличия, страдала, глотая слезы, и мучительно ждала, когда же он ее отпустит. Несколько раз за эту ночь с ее губ почти сорвался вопрос, так изводивший ее и занимавший все мысли: за что он так мучает ее, чем вызвана его ненависть к ней… Но она не посмела его задать. Наконец Людовик вновь достиг пика и откинулся на кровать, чтобы отдышаться. Затем поднялся. - Я желаю вам, мадам, спокойной ночи, - ровно проговорил он и, накинув халат и взяв со стола свечу, вышел из ее покоев. *** Диану поселили в апартаменты Анны Австрийской и не успели ничего поменять по вкусу новой королевы. Так что сейчас она была в комнате, которую видела впервые, чувствуя себя в ней одинокой и чужой. Ей не принадлежит эта кровать, тот столик напротив… Впрочем, теперь даже она сама себе не принадлежит. Все было чужим, а особенно человек, который должен быть близким ей. Как только за королем закрылась дверь, слезы, так долго душившие Диану, вырвались наружу. Она с рыданиями упала на подушки, захлебываясь слезами и уже не в силах себя контролировать. Вбежала горничная. - О, ваше величество, что с вами? – бросилась она к госпоже, подняла ее, дала вина, разбавленного водой. – Не может быть, чтобы его величество обидел вас!.. Вы больны? Вам плохо, ваше величество?! Диана не отвечала, расплескав напиток и продолжая рыдать. Она понимала, что не имеет права показывать свои чувства даже перед горничной, об этом могут доложить королю… Но сил сдерживаться не было, накопленные боль и унижение прорвались. А за слезами она не в силах была даже возразить. - Быть может, позвать врача? – испуганно пролепетала горничная, теряясь в догадках, что же могло произойти, и боясь, что с госпожой случилось несчастье. – Я мигом! Ваше величество, только скажите… - Нет! Не надо врача!.. – в ужасе вскрикнула королева. Диана представила, какой шум поднимется, если сейчас позовут врача, поднимут на ноги ее фрейлин – и весь двор узнает о том, что в первую брачную ночь король заставил супругу плакать. А как потом поступит сам Людовик?! - Ступайте спать, мне уже лучше. Диана постаралась проглотить всхлипы. А то как бы горничная на свой страх и риск не решилась позвать врача. Не хватает ей пыток клизмами, а утром – доклада обо всем королю. Потом… когда останется одна… сможет выплакаться… Горничная, поставив стакан на прикроватный столик, вернулась спать на кушетку в спальне королевы. Та же, зарывшись лицом в подушку, тихо всхлипывала – постепенно слезы высыхали, просто не было сил плакать. Уснула она, однако, довольно скоро, вместе со слезами ушли и все силы, обессиленная, Диана просто вновь провалилась в сон без сновидений вплоть до часа, когда зашумели во дворце первые слуги. *** Утро королевы началось ничем не лучше, чем у Элен после первой брачной ночи. Но если все следы первой ночи молодой графини видела лишь ее горничная, то Диане пришлось это демонстрировать всем придворным дамам – королева, с трудом сумевшая подняться с постели, вынуждена была терпеливо ждать, пока горничная осторожно протирала ее тело, а значит, приходилось стоять обнаженной перед дамами, которым полагалось присутствовать на утреннем туалете. И если Элен и Диана считали, что в этих случаях простая вежливость и скромность требуют отвернуться, то другие считали иначе, с любопытством разглядывая тонкие дорожки крови вперемешку с семенем. Было очевидно, что свой долг королева с честью выполнила. В Лувре уже шептались, что ночью из-за закрытых дверей доносились болезненные вскрики, что добавляло пикантных подробностей к пересудам. А за неимением иных развлечений в эти времена подходило и такое – есть что обсудить с подругами. - Никаких комплексов! – пробормотала Элен, ненадолго оказавшись совсем рядом с подругой. – Их бы в эпоху королевы Виктории, чтобы там вбили мораль. А то лишь рассуждать о смущении могут. Надежды Дианы, что горничная ни о чем не доложит королю, не оправдались. Это королева поняла, как только Людовик появился на пороге ее спальни: туалет королевы только-только был завершен, Луи прибыл пожелать доброго утра жене и сопроводить ее на утреннюю мессу, но мрачное выражение его лица давало понять, что он недоволен женой – и нетрудно было догадаться, чем именно. Король сделал знак дамам удалиться на достаточное расстояние. Придворные поспешно отошли, даже Элен, обычно позволявшая себе вольность остаться возле подруги, на этот раз не осмелилась – это уже не шотландская принцесса, но французская королева, а нрав Луи графине уже тоже был хорошо известен. - Мадам, я вижу, горничная уже скрыла следы слез на ваших щеках, - заметил Людовик негромко. - Простите меня, сир, - Диана осмелилась на оправдание. – Я в самом деле позволила себе выразить эмоции при посторонних, хотя я и старалась, чтобы меня не слышали. Мне было очень больно и… - И вы хотите сказать, что в этом виноват я? – тихо, но резко оборвал ее король, еще больше мрачнея. Диана не знала, что ответить. Очень хотелось сыронизировать – ведь не она же сама себе причинила боль! Но подобный ответ был слишком дерзким в ее положении и наверняка вызвал бы гнев мужа. - Или вы желаете, чтобы послы всех стран сообщили своим государям, что ночь с королем Франции принесла боль его жене?! – продолжал обвинения Людовик. – Вы желаете домыслов, какими будут отношения с молодой женой?! - Нет, что вы, - поспешила возразить Диана. - Не перебивайте меня, мадам, - отрезал Луи. – Я надеюсь, что сейчас, слушая мессу, вы будете искренне молить Господа простить вам ваше поведение. И докажете всем своим видом, что вы счастливы в браке. Или вы осмелитесь утверждать, что близость со мной принесла вам лишь боль?! Диана с трудом подавила в себе желание ответить «да». Она понимала – это приведет лишь к новым обвинениям, Людовик не слышал никаких доводов, просто даже не хотел. Поэтому девушка промолчала, присев в реверансе. - Идемте, - король подал супруге руку. Королева предпочла молча последовать за ним. *** Всю мессу Диана в самом деле искренне молилась о том, чтобы ей послали сил сдерживать свои чувства. Она мельком видела подругу, как видела и то, что та выглядит несколько усталой. И понимала, что на самом деле она еще притворяется, стараясь не показать лишнего, а в реальности, видимо, вовсе валится с ног – за это время они научились неплохо понимать друг друга, а теперь, после этой ночи, Диана понимала подругу особенно. Поговорить им удалось лишь уже после возвращения в Лувр. Был короткий перерыв перед продолжением празднеств. Молодая королева дала понять фрейлинам, что желает поговорить со статс-дамой. Те поспешно отошли к стенам, делая вид, что необыкновенно заняты вышивкой и музыкой. - Ругал? – вздохнула Элен, сразу переходя к событиям этого утра – она помнила беседу короля наедине с женой. - Да, - грустно улыбнулась Диана. – За то, что этой ночью рыдала при горничной, о чем в дальнейшем могут узнать все. - А, - криво усмехнулась подруга. – Видимо, это у них любимый повод. Меняется лишь формулировка. А он… очень больно? Молодая королева слабо кивнула. - После же он вовсе мне сказал, чтобы я не притворялась, что мне больно, - добавила Диана измученно. - Притворялась? – Элен опешила. Даже граф в этом ее не обвинял, признав, что первый раз ей могло быть больно, а после корил ее лишь за несдержанность. – Да он вообще представляет себе, что ты чувствовала?! - Видимо, нет, - в голосе молодой королевы слышалась безысходность. – Но это не мешает ему думать, что боли я испытать не могла. - Изверг, - прошептала Элен. – Почему ты не сказала, что тебе было плохо? Почему не пыталась объяснить… - Может быть… мне лучше не спорить с ним, - вздохнула та. – Я потерплю, плакать при посторонних не буду… Может быть, он не будет срывать на мне злость и постепенно просто все наладится. - Да в чем ты виновата?! - Не знаю, - у Дианы задрожали губы. – Я несколько раз это порывалась спросить у него этой ночью. Но вряд ли бы он мне ответил, скорее отчитал бы сразу. А что граф? Ты выглядишь усталой. - А ощущаю себя еще хуже, - вяло отозвалась Элен. – Этой ночью он это делал раз шесть, не меньше… И каждый раз так, словно… я опять провинилась. Хотя это был редкий случай, когда он не отчитывал меня ни за что! Ну, кроме уже привычного… Атос, в самом деле, этой ночью был резок, беря жену даже жестоко. Он злился за ее танец с д’Орбье, он дико ревновал. Но упрекать было не в чем, молодая женщина вела себя безукоризненно с графом, беседа и улыбки во время танца – ничего предосудительного, ни одного кокетливого взгляда. Но они-то сами никак не могли найти общий язык, они-то во время танца были лишь супругами, но не любовниками и даже не друзьями, а ревность только еще больше подогревала его обиды на несбывшиеся мечты. В результате свою злость он вымещал на супруге, причиняя ей боль, хотя он делал это не столько умышленно, сколько просто не заботясь вовсе о ее чувствах, а просто ведя себя с ней почти как с девкой. Элен несколько раз болезненно вскрикивала, не в силах сдержаться, за что позднее опять получила выговор от мужа. Он вновь обвинял ее в распутстве, чему ее танец с д’Орбье лишь способствовал, хотя вновь ни разу не упоминался. Правда, графиня, уже несколько привычная к этим обвинениям, высказываемым ей обычно холодным тоном, но сегодня как-то более сердито, слушала его все равно равнодушно. Мысли были о том, что ей пора приступать к обязанностям статс-дамы королевы и выглядеть перед двором спокойной и сильной.