Совсем другой век

День вышел на этот раз приятным и спокойным, чему способствовало то, что на него была назначена охота. Так что двор был полностью поглощен именно ею, хотя многие видели в этом просто хорошую прогулку – в основном дамы – с небольшим пикником на природе, чему способствовала красивая, теплая золотая осень. Некоторые же продолжали осуществлять свои планы: в первую очередь это касается Портоса, который на этот раз нес службу и, как мушкетер, напросился в охрану королевы, так что и во время самой охоты, и после, во время пикника, держался опять неподалеку от дам и фрейлин двора, привлекая многие девичьи взгляды. И на этот раз его старания не проходили даром – кареглазая незнакомка тоже поглядывала на него порой, особенно когда Портос этого не видел, а еще намеревалась осторожно, не показывая своего интереса, расспросить других девушек о том, кто этот мушкетер. В нем было что-то… дарующее уверенность тому, кто находился рядом с ним. С таким точно не страшно отправляться на охоту или даже на войну. Узнала она, правда, немного: мушкетер-великан скрывал свое настоящее имя за прозвищем Портос; он был, несомненно, дворянином, иных в полк не брали, а король лично утверждал каждого поступающего в мушкетеры. Но более ничего о нем не было известно, если не считать того, что порой он щеголял в довольно дорогих нарядах, а иногда его видели в обычном плаще-казакине. Такая таинственность влекла к себе еще более, позволяя воображению рисовать разные истории: от пожелавшего скрыться в полку после несчастной любви до тоскующего принца, от скуки решившего пойти на службу. Но Полетт знала и то, что даже сейчас, несколько избавившись от строгого взгляда отца, она не может позволить себе так вольно общаться с мушкетерами короля и просто придворными. Слухи тут разносятся очень быстро, и даже простой разговор с кем-то будет очень скоро передан отцу, а тот… Девушка вздохнула. Вся ее жизнь была чередой отцовских поучений и наказаний. Он, несомненно, ее очень любил – кого еще били за любую провинность? Однако ныне, в свои восемнадцать, Полетт хотелось не отцовской любви и наставлений, а иных чувств и даже некоторой свободы от прошлой жизни. Положение фрейлины позволяло ей начать эту новую жизнь, но приставленные к ней слуги и горничная особой свободы не давали – девушка знала, что о каждом ее шаге докладывают батюшке. Красивый и статный мушкетер со странным именем, буквально излучающий защиту, но одновременно с этим кажущийся ей добродушным, был словно мечтой. Вот только как приблизиться к этой мечте? Мадмуазель де Моро, однако же, была девушкой рассудительной. Еще недавно она и мечтать не могла, чтобы оказаться среди фрейлин ее величества. И тем не менее ныне она – здесь! Она - при дворе и, как ей кажется, королева находит ее общество приятным. А значит, можно надеяться впоследствии сделать карьеру во дворце. Расположение ее величества и ее защита позволяли впоследствии надеяться избавиться от чрезмерной опеки отца. Уже сейчас Полетт понимала, что может почти постоянно ночевать в комнатке в Лувре, не показываясь на глаза слугам, но собиралась пока не часто пользоваться этим правом, чтобы не привлечь к себе слишком пристальное внимание батюшки. Однако же иногда, чтобы не мучиться, можно прикрыться ее обязанностями при королеве: порой ей дают приказ задержаться, вот она и остается при ее величестве. Было и еще кое-что, очень сильно пугающее мадмуазель де Моро в отцовском к ней отношении. Девушка пока не была искушена придворной жизнью, как не была она посвящена в планы батюшки на нее, всячески стараясь себя убедить, что его настойчивость в попытках приставить ее ко двору вызвана исключительно желанием устроить ее жизнь наилучшим образом, подыскать ей хорошего жениха. Вот только иногда ей чудилось, что в поучениях батюшки слишком часто звучит напоминание о послушании и необходимости угождать его величеству. Именно королю, а не королеве… Это, конечно, очень не вязалось со строгостью отца, колотушками, которые сыпались на нее просто за любезную улыбку кому-то из молодых дворян, и нравоучениями со словами о распущенности нынешних девиц. И все же… Все же Полетт не могла отделаться от мысли, что за словами батюшки о необходимости обратить на себя внимание короля и непременно ему понравиться скрывается нечто большее, чем просто поучение о том, как поскорее заслужить место при дворе. А вернее, это как раз то самое поучение, но предполагает оно именно то распущенное поведение, которое позволит достичь высокого положения и милости гораздо быстрее, чем просто точное исполнение приказов королевской четы. У мадмуазель де Моро были на жизнь свои планы. Но осуществлять их надо было очень осторожно, чтобы не вышло так, что разгневанный отец заберет ее из Парижа, а то и отправит в какой-нибудь монастырь. *** На пикнике Атос улучил момент, чтобы сделать комплимент супруге – сегодня она показала все свои таланты в седле, и на этот раз графиня даже благодарно улыбнулась ему, потому что сама заметила внимательные взгляды двора на нее, когда она была на охоте. Кажется, новое умение и вправду стало частью ее самой, держалась она уже очень уверенно, так что претендовала скоро заслужить прозвище амазонки. Можно сказать, что начало своего звания статс-дамы графиня де Ла Фер положила, чем была вполне довольна – первый день прошел спокойно и без тревог, сама же она, как первая женщина после королевы, вызывала любопытствующие взгляды дам и даже восхищенные – кавалеров. К тому же она почти постоянно была с подругой, и ныне они находили поддержку друг в друге. Но первый прокол в новой должности Элен сделала тем же вечером, когда явилась вечером к его величеству. Ей следовало отчитаться перед королем обо всем, что произошло за день с его супругой, но молодая женщина, желая уменьшить непонимание между Дианой и Луи, решила немного слукавить и постаралась скрыть все шероховатости и переживания подруги в этот день, и совсем не стала говорить о том, что могло бы вызвать недовольство Людовика поведением его молодой супруги, в частности о том, что королева во время торжественной охоты нашла время поговорить с лордом Винтером. Об этом дамы решили еще во время охоты-прогулки. Элен напомнила подруге, что у нее все еще есть это оружие – просить помощи Карла, хотя бы в том, чтобы муж не обвинял ее безосновательно и был с ней справедлив. Диана еще сомневалась, ее собственные размышления накануне говорили о том, что успеха ей в этом не добиться. Однако лорд Винтер, как и другие уже оповещенный о слезах королевы этой ночью, сам искал случая с ней поговорить. И потому, улучив момент, когда охотники уже гнали добычу, а дамы отстали, не желая участвовать в загоне дичи, посол приблизился к королеве, приветствовал ее, а затем пустил свою лошадь рядом. Вот так этот разговор и состоялся. Когда милорд осторожно осведомился у ее величества о причине ночных слез, Диана искренне призналась, что причина – в той безумной боли, которую ей пришлось терпеть. Она умолчала лишь о чувстве унижения, не зная, как и чем его объяснить, но зато сделала акцент на том, что чувствовала себя просто ужасно, и эта ночь в самом деле стала для нее тяжелейшим испытанием. - Понимаю, - со вздохом произнес милорд, - однако, ваше величество, мне очень жаль, но я вынужден просить вас о терпении. Я полагаю, вы понимаете, что… ваша боль неизбежна и служит лишь подтверждением вашей чистоты. - Его величество мне сказал, что моя боль и вовсе невозможна, - Диана с трудом сдерживала готовую вырваться обиду. - Мне очень жаль, что Людовик столь категоричен, - отозвался лорд Винтер. – Доказательства вашей невинности всем были предъявлены, поэтому и в боли сомневаться не приходится. Однако, мадам, я все же умоляю вас быть сдержаннее. Я прошу вас быть терпеливее с мужем и сдержаннее с посторонними. Диана сникла. На помощь Карла, очевидно, не следует рассчитывать ни сейчас, ни, вероятно, в дальнейшем… Именно по причине того, что беседа с послом не дала никакого результата, когда Элен докладывала королю о событиях этого дня, она упустила сам факт разговора с милордом, посчитав, что нет смысла лишний раз сердить Людовика одним упоминанием жалоб жены. Но тот, разумеется, был об этом оповещен. - О чем говорили ее величество с послом Англии? – резко спросил он, сверля взглядом статс-даму. - Я… не слышала их разговора, - Элен смутилась, пряча глаза и стараясь скрыть это за должным смирением. Но опускала глаза она не только от стыда – даже если бы она не чувствовала вины, выдержать такой взгляд было трудно, а она сейчас лукавила, что не укрылось от Луи, который заметил легкий румянец на щеках статс-дамы. - Но вы посвящены в его суть! – отрезал король. – Ведь о нем вы говорили с королевой уже после охоты?! И это было правдой – Диана поспешила поделиться пусть и нерадостной новостью, что в дальнейшем она осталась одна против всех. Ну, с поддержкой подруги, только это уже мало значило: что может Элен, как она в силах противостоять придворным и, тем более, самому королю Франции? - Вы смеете мне лгать, сударыня?! – Людовик подошел вплотную к статс-даме, не отводя от нее взгляда. - Нет, государь, нет, я никогда не могла бы так… - Элен вся сжалась и могла лишь тихо лепетать в ответ. – Вы правы… мы говорили об этом. Милорд спрашивал у ее величества о причине ее ночных слез. - И она, конечно же, не преминула пожаловаться! – обвинение в голосе короля было очевидным. Но оно же, вместо того, чтобы еще больше запугать статс-даму, вдруг придало ей сил, вызывая праведный гнев. - Да, ее величество осмелилась признаться! – молодая женщина вскинула голову, глядя на Людовика. – Разве ее вина, что ей было больно?! Разве ваше величество испытывали то, что испытывала она, посмев утверждать, что этого не могло быть?! Чем она так провинилась пред вами, что вы мучаете ее, государь?! Вы поступаете с ней, словно захватчик, а не законный супруг, не сказав ни одного ласкового слова… Она осеклась – взгляд короля метал молнии. И сейчас, казалось, последует приказ о ее немедленном заточении! - Вы отлично осведомлены! – бросил король. – Кажется, ее величество считает возможным посвящать вас во все подробности. Видимо, чтобы вы за нее отстаивали ее интересы. Полагаю, будет лучшим вас удалить от двора и от вашей подруги, чтобы ее величество поскорее научились сами принимать решения. А сейчас – ступайте и доложите вашей госпоже, что этой ночью я буду у нее. Он резко развернулся спиной, показывая, что разговор окончен. Элен, оглушенная, вышла, мысленно ругая себя. - Что вам, д’Орбье? – буркнул король, поймав взгляд присутствующего здесь придворного – единственного, кого он оставил слышать разговор со статс-дамой и от кого не скрывал ничего, потому не видел необходимости беседовать с Элен наедине, хотя тот и держался вроде бы в стороне. Сейчас граф приблизился к своему повелителю, беседу он, конечно же, хорошо слышал, но имел на нее свой взгляд. - Пустяки, сир, - улыбнулся придворный. – Я лишь подумал… если вы посчитаете важным мое мнение… Так вот, если ее величество столь откровенна со своей статс-дамой, возможно, ее, наоборот, следует оставить. Людовик нервно прошелся по комнате, не в силах оценить совет д’Орбье, потому граф поспешил объяснить свою мысль: - Ее величество склонны прятать свои чувства ото всех, но не от мадам де Ла Фер, ей королева говорит в глаза правду. А та не постеснялась ее сказать вам. И, я полагаю, она и в дальнейшем не подумает что-то скрывать. Таким образом, если ее величество чем-то будет обижена, вы всегда это узнаете. - Я и об обидах прежней супруги был хорошо осведомлен! – не удержался Луи. – Как и весь двор! - Однако же нынешняя королева склонна не допускать никого из придворных в суть ваших с ней отношений. Не это ли благо? - Если только они с ее статс-дамой не начнут вновь плести глупые интриги, - буркнул король. – Вроде поисков писем. - О, их интриги – детские игры, - усмехнулся граф. – И, я уверен, они не будут направлены против вас. Судя по всему, единственное, чем недовольна ее величество – причиненной ей болью. Простите мою смелость, сир, но такая обида дамы легко устранима. Вам следует только заверить ее, что вы не хотели этого. Ее величество – еще почти дитя, она столь хрупка, а вы столь сильны… Разве можете быть вы виноваты, что причинили ей боль? Прошу, государь, просто будьте к ней снисходительны! - Вы что-то слишком беспокоитесь о ней, - Людовик с подозрением взглянул на д’Орбье, невольно вновь вспоминая случай с письмами. - Я беспокоюсь о Франции, - граф чуть пожал плечами, отметая подозрения в любви к молодой королеве. – Ее величество, как мне кажется, подвержена влиянию. Так пусть лучше на нее влияете вы и мадам де Ла Фер, чем кто-то вроде госпожи де Фаржи – а ведь она по-прежнему состоит в штате. Король подошел к окну, скрестив руки на груди. В предложении придворного был резон. Луи самому хотелось быть более раскованным с женой. В конце концов, даже с Анной он позволял себе большую страсть! И, в любом случае, д’Орбье прав насчет Элен – она наверняка может влиять на королеву, но это влияние, во всяком случае, пока, не опасно. А интриговать статс-дама свою госпожу не подобьет: будучи обижена, Диана просто будет молчать, а Элен прямо выскажет ему в лицо все недовольство. Это все пустяки… - Я подумаю над вашими словами, - бросил король, хотя решение уже принял. – А теперь я направляюсь к жене. *** Диана с невольным волнением и страхом ожидала возвращения своей статс-дамы. Перед тем, как Элен направилась делать ежевечерний доклад Людовику, королеву с обычными церемониями раздели, отерли губкой и уложили в постель. Все удалились, осталась только горничная, которой было приказано не гасить пока свет: Диана уговорилась с подругой перемолвиться до сна о том, как все пройдет у короля. Зная буйный нрав правителя, Диана переживала за подругу и с нетерпением ждала ее возвращения. Наконец дверь отворилась и на пороге появилась Элен. С первого взгляда было видно, что все не прошло благополучно: плечи девушки вздрагивали от едва сдерживаемых рыданий, походка была слишком резкой. Диана соскочила с кровати и бросилась к подруге. - Что случилось? Он кричал на тебя? - Лучше, - губы Элен искривились в горькой усмешке, - и проще – он велел мне убираться из Лувра. Диана в растерянности отпустила руки подруги и отступила назад. Отставка! В первый же день! А ее лишают единственной подруги! - Как?.. Этого не может быть!.. Почему?.. - Я не выдержала и… просто высказала ему все, что думала о нем! То есть сначала я пыталась все представить помягче, но после он обвинил меня в том, что я скрыла от него ваш разговор с лордом Винтером. - И… что же теперь делать? – растерянно прошептала Диана, у которой тоже заблестели глаза. - Его величество определенно дал понять что: мне надлежит оставить двор как можно скорее. Элен даже не хотелось думать о том, как она сообщит данную новость мужу. Быть смещенной в первый же день – это ли не глупо?! И только потому, что она не хотела говорить о том, что и так было неважно – ведь Диана своим разговором с милордом ничего не добилась! Это ли не позор для графини де Ла Фер?! - Нет, мы не можем все вот так оставить! - А что ты можешь сделать? Король вряд ли изменит свое решение. Утирай быстрее слезы – он велел передать, что направляется к тебе. - Я сейчас поговорю с ним! – очень уверенно вскричала королева. – Я буду умолять его оставить тебя! Элен с сомнением взглянула на нее: - Ты ничего не добьешься и лишь разозлишь его. Вскоре в коридоре, ведущем в приемную королевы, раздались шаги и бряцанье оружия охраны, и дамы вынуждены были скомкано попрощаться. Элен быстро вышла через боковую дверь. Диана, дрожа от нервного возбуждения, забралась под одеяло. *** Король, войдя, приветствовал супругу и отослал горничную, которая, как накануне, погасила лишь основной свет в спальне. Диана напряженно следила за ним, с нетерпением ожидая, когда она сможет обратиться к нему с тем, что так ее волновало. Она уже несколько раз открывала было рот, но не решалась ничего сказать первой – это не позволялось этикетом, да и собственные страхи перед ним мешали. - Я полагаю, мадам, - ровно произнес король, подходя к кровати, - нам есть о чем с вами поговорить. По дороге в спальню жены он решил не давать волю своему гневу и дать королеве еще один шанс, поступив так, как подсказал д’Орбье, то есть дать понять, что он более не сердится и стремится к дружбе. Диана, уже измученная своими страхами и не в силах больше сдерживаться и молчать, соскочила с кровати и бросилась к супругу, падая на колени перед ним и сжимая его ладони своими руками. - Сир, умоляю вас, оставьте при мне мадам де Ла Фер! Заклинаю вас, простите ей ее слова! Она ни в чем не виновата, это я просила ее не передавать вам то, что я говорила с лордом Винтером!.. Диана захлебывалась слезами и с трудом могла понятно изъясняться по-французски в состоянии, близком к истерике. Она то плакала, то что-то бормотала, то покрывала его руки поцелуями, прижимаясь к его коленям и понимая, что если сейчас не умолит его, все действительно пропало – она остается совершенно одна среди двора и пред мужем, который ее ненавидит. Людовик не знал, как реагировать на эту истерику жены, ошарашенно смотря на королеву и ничего не говоря. Наконец он овладел собой и решительно поднял Диану с пола, осторожно сжимая ее локти, пытаясь так успокоить и не зная, что же ему делать. - Мадам, прошу вас, не устраивайте сцен и успокойтесь, - единственное, что пока смог выдавить он. Диана, все еще вздрагивая от рыданий, не смела на него взглянуть, судорожно сжимая на груди вырез ночной рубашки, стесняясь мужа, хотя ему сейчас не было дела до того, что она стоит в одной сорочке перед ним. Людовик видел, что молодая королева постепенно приходит в себя, - он никак не желал выяснять с ней отношения подобным образом и все выжидал. - Ложитесь в кровать, мадам, - Луи постарался сказать это как можно мягче, но все равно его слова прозвучали приказом. Диана, послушавшись, опустилась на постель и забралась под одеяло, все еще дрожа от вырвавшихся слез. Людовик с видимым спокойствием снял халат и опустился на кровать рядом с ней, не гася свет. - Мадам де Ла Фер, - заговорил он, - позволила себе непростительную дерзость по отношению ко мне и вдобавок показала себя весьма плохо в роли вашей статс-дамы, позволив себе обмануть меня. Если вы считаете, что я могу простить подобное, то вынужден буду огорчить вас, мадам. Тон короля был довольно холоден, а слова резки, но он не желал новой вспышки истерики у супруги, поэтому продолжил: - Но все же я не принял еще решения относительно судьбы мадам де Ла Фер. О своих намерениях я сообщу вам завтра. Он давал Диане крошечную искру надежды, и она за это ухватилась, хотя искорка была совсем маленькой, но ее величество предпочла сейчас сказать себе, что сможет вернуться к этому разговору утром, если этой ночью он будет доволен. Людовик же не забыл, зачем он пришел к супруге, поэтому повернулся к ней и приподнялся на локте. На длинных ресницах жены сверкали капельки слез, молодая супруга еще не до конца пришла в себя, ее дыхание было сбивчивым и неровным от недавней истерики и страха. И все же ее порыв тронул короля. Анна Австрийская, когда Луи требовал убрать кого-то из ее дам, устраивала другие истерики: она требовала вернуть свою фрейлину или помощницу, обиженно вздергивала голову, старалась игнорировать мужа и с благосклонностью слушала любого, кто восхищался ей и порочил короля. Но умолять супруга и господина о чем-то ей не приходило в голову, такое смирение ей было несвойственно. Тем разительнее было отличие молодой супруги, сейчас лежащей рядом с ним, такой мягкой, женственной и беззащитной, что желание обнимать ее и укрывать от всех несчастий переполняло Людовика, ему хотелось передать ей не на словах, что в его объятиях она может быть спокойна и в нем найдет защиту… Диана настолько была измучена собственными страхами относительно ссылки подруги, что забыла обо все остальном – даже о том, как весь день боялась прихода этой ночи, сейчас этот страх отошел назад. Король несколько мгновений смотрел на нее, а затем нагнулся над ней, приникая поцелуем к ее шее. Диана охнула и задрожала – она никогда еще не ощущала ничего подобного – ей было очень щекотно, но, пожалуй, приятно. К счастью, пока Луи был нежен, а не страстен, целовал ласково. Но постепенно желание нарастало, Людовик не привык сдерживаться и принялся поднимать ее сорочку, при этом жадно поглаживая и ощупывая ее тело. Да, д’Орбье был прав, она еще совсем ребенок. Вспомнились и другие слова графа – но Луи пока не готов был признаться жене, что сожалеет о боли и не хотел ее. Диана дрожала, помимо воли впитывая всей кожей его прикосновения и поцелуи – теперь беспорядочные, обрывочные: он целовал ее лицо, шею, плечи, все больше распаляясь, руками сминая ее грудь, бедра, ягодицы, - совершенно непривычные ощущения! Но необыкновенно острые, возбуждающие! Луи привык к роскошному, богатому телу первой супруги и теперь ему нужно было время, чтобы привыкнуть к Диане. Однако это хрупкое, еще не сформировавшееся тело манило своей невинностью и чистотой. Поцелуями он спустился ниже, целуя ее грудь, сминая ее руками – еще совсем небольшую, легко умещавшуюся у него в ладони, - и Диана тихо вскрикнула от совершенно невероятных ощущений. Молодая королева не могла бы даже сказать, какие чувства она сейчас испытывает с определенностью: брезгливость, стыд, отвращение или удовольствие и возбуждение. Она с удивлением краем сознания понимала, что эти прикосновения ей не так уж и неприятны – поцелуи хоть и были порой болезненными, все же возбуждали ее, пусть она и слабо пыталась инстинктивно вывернуться. Людовик, не сбавляя напора, навалился на супругу, раздвигая ее ноги решительным движением. Диана невольно напряглась, с ужасом глядя на него и ожидая его действий. И все же ее тело дрожало, отчего-то желая ощущать мужа, молодая женщина не понимала этого, полагая, что влага, сочащаяся по ее ногам, вызвана страхом. Она даже покраснела, представив, как король сейчас это ощутит… - Боже мой, - прошептала Диана одними губами, сгорая от стыда и ожидая немедленного выговора. Луи вошел в нее, не так быстро, как первый раз и – девушка даже не поняла, что он уже в ней – на этот раз довольно легко. Его поцелуи и ласки, больше похожие на тисканье, дали свои результаты – Диана возбудилась, хотя и не осознавала этого, ее тело было готово принять мужа. Людовик принялся двигаться в ней, опираясь на руки и не отрывая взгляда от ее лица, сейчас жадно следя за тем, как она распаляется. Диана не понимала, что происходит, - она ожидала боли, схожей со вчерашней, готовилась к ней, но почувствовала сейчас легкий дискомфорт и совершенно невообразимые ощущения, которые никогда бы не смогла описать: его размеренные сильные движения вызывали совершенно непонятные чувства. Она не понимала, сколько прошло времени, пока она прислушивалась к ним – и не понимала, хочет ли, чтобы все это прекратилось, или чтобы он продолжал творить с ней весь этот стыд, который будил в ней нечто такое, чего она никогда не испытывала и даже не думала, что такое возможно. Все было так же, те же ужасные звуки, ее греховная поза… Но все это отчего-то вызывало не только стыд, девушке хотелось, чтобы все было именно так. Возможно, если бы ей дали время подумать и оценить происходящее, она смутилась и не согласилась бы на это, она ужаснулась бы… Но Людовик решил за нее все сомнения, бурно кончая в нее и заливая ее чашу своим семенем. Он упал на супругу, утыкаясь лицом в ее шею и стараясь отдышаться, затем приподнялся над ней и тронул поцелуем ее щеку, а затем внезапно впился в ее губы глубоким поцелуем, чего Диана никак не могла от него ожидать, - она замерла, не зная, как реагировать, ощущая его язык, исследующий ее рот, встречающийся с ее языком. Когда он наконец оторвался от нее, разрывая поцелуй, молодая королева с трудом отдышалась, удивленно глядя на супруга. Даже несмотря на неприятный запах изо рта мужа, она не испытывала отвращения к произошедшему. Это и есть «французский поцелуй»? Наверное, не зря говорят, что он напрочь сносит голову… Она чувствовала себя так, словно одна выпила бутылку вина… - Мадам, - внезапно заговорил король, - мне жаль, что вчера вы испытывали боль в моих объятиях. Я не знал и не хотел этого. - Вы ни в чем не виноваты, государь, - пролепетала совершенно растерявшаяся Диана, не знавшая, что и думать. Он просит прощения? Это так следует понимать?! Где то чудовище, которое терзало ее прошлой ночью? Вместо этого рядом с ней – заботливый мужчина, который еще и сожалеет о тех ужасах. - Что ж, будем считать, что этот вопрос закрыт, - подвел черту король, укладываясь поудобнее. – Спокойной ночи, мадам. Как и в прошлую ночь, он почти моментально заснул, утомленный любовью и сильными эмоциями этого дня. Диана, ошеломленная, но уставшая, тоже заснула быстро. Однако через час она была разбужена королем. - Простите меня, мадам, но я бы хотел вновь получить доказательства вашей любви, - Людовик даже сформулировал куртуазную фразу, в которой не были видны его истинные чувства, но эта фраза была единственной, что он смог выдавить сейчас из себя, да и составлял он ее немало времени с той поры, как проснулся. Диана пролепетала, что она к его услугам, и ощутила, как он вновь наваливается на нее, торопливо раздвигая ее ноги. Молодая королева неуверенно положила руки ему на плечи, его действия по-прежнему пугали, хотя отчего-то эта тяжесть уже не казалась ей ужасающей, как и его прикосновения. Прежде чем войти в нее, Людовик вновь приник к ее губам поцелуем – Диана не отвечала ему, не зная, как это делается, - но этого и не требовалось. Она не противилась – это единственное, чего он от нее ожидал, – и внимательно прислушивалась к своим ощущениям. Он вновь мял ее грудь, ягодицы, бедра, целовал шею, лицо – привыкая к ней и возбуждаясь все сильнее, но стараясь сдержаться. Однако и Диана на этот раз возбуждалась отчего-то, хотя не могла перестать расценивать происходящее как что-то постыдное и кошмарное. Она не понимала, как можно не любить ее, даже почти ненавидеть и такое вытворять с ней… Такое распутное и одновременно… странно желанное? Король вновь вошел в нее, не испытывая неудобств - она была влажной от его первого вторжения, – и в привычном размеренном, но быстром темпе принялся двигаться. Диана закусила губу и прикрыла глаза, вновь отдаваясь своим ощущениям. Она даже интуитивно и неосознанно обняла его за плечи, подстраиваясь под его ритм. Диана не понимала, что происходит, но чувствовала, что где-то в глубине ее тела рождается совершенно непохожее ни на что напряжение. Она интуитивно сжала мышцы лона, стараясь удержать и усилить это ощущение, и прижалась к супругу, почти касаясь его щеки своей, соединяясь телом и дыханием. Король, ощутив, что ему стало труднее двигаться в ней, ускорил темп, - и вдруг молодая королева вскрикнула и забилась в судороге оргазма. Несколько секунд она получала ни с чем не сравнимое удовольствие, а затем обессиленно откинулась на подушки, чтобы отдышаться. Людовик не сбавил темпа, пока не получил желаемого и, излившись в нее, собирался было отстраниться, но Диана, совершенно оглушенная произошедшим, быстро обхватила его плечи руками, прижимаясь поцелуем к его щеке и прижимаясь к нему мокрым от слез лицом, а после потянулась за ним, когда он лег рядом. - Простите меня, государь, - шептала она потрясенно, - простите мне мое… поведение… я не знаю, что со мной… Людовик, в отличие от нее, знал. И это льстило его мужскому самолюбию, подтверждая все те же мысли – ей нравятся его внимание, его страсть и поцелуи. Он ласково погладил супругу по голове. - Я рад, мадам, что вам хорошо, - проговорил он, - а теперь спите. Постарайтесь отдохнуть, ночь короткая, а у меня на нее большие планы. Утром же я буду у вас в привычный уже час. Доброй ночи, мадам!