Совсем другой век

Людовик, получивший от жены известие о мятеже и попытке подстроить ловушку, был в ярости. Походный шатер, по которому он метался, лишь чудом остался цел, ведь предметы, попадавшие под руку королю, от карт до оружия, летали по небольшому пространству в разные стороны. Маршалы, присутствующие здесь же, поскольку письмо королевы было принесено в разгар обсуждения военных действий, жались по стенам, не понаслышке зная характер Людовика и то, что гнев мог обрушиться на любого. - Невероятно! – кричал он, перемежая это ругательствами. – Они смеют бунтовать?! И когда?! Проклятые испанцы уже готовы молить о мире! Гордая Испания готова встать на колени, лишь бы я не направился войной на ее собственные земли! А они подбивают горожан бунтовать против законной королевы?! Ришелье почти незаметно качнул головой, но не возразил – испанцы еще не были склонны к сдаче, хотя действительно терпели неудачи на этом фронте. Вряд ли они пожелают перенести сражения к своим границам, так что здесь, вероятнее всего, и вправду постепенно уступят, особенно если подойдут англичане… И все же пока для победы было рановато. Но Луи привычно видел и вычленял главное: сейчас им следовало быть здесь и продолжать то, что они так успешно начали. Мятежи внутри страны им очень помешают. А ярость Людовика подогревалась страхом – в письме королева писала о том, что она собирается сбежать из города и найти убежище ближе к супругу, но удался ли этот побег, было неизвестно. Что если она окажется захвачена интриганами? Что если они используют ее?! Она лишь слабая девчонка!.. - Государь, если вам будет угодно, мы начнем переговоры с Испанией, - заговорил Бассомпьер, заметив, что король чуть успокоился. – Ваше величество может отправляться с войсками для подавления мятежников. Присутствующие закивали. Людовик навис над картой, любезно возвращенной Ришелье на стол, и тяжело дышал, казалось, глядя в одну точку. Уйти сейчас… Это кажется самым разумным. Страна не может вести внешнюю войну, раздираемая изнутри. А потеря столицы – что может быть ужаснее?! Все это кажется разумным и логичным, самым верным, но… - Что если испанцы атакуют? – резко задал он вопрос. - Да что вы, сир! – засмеялся кто-то из маршалов. – Они улепетывают от нас, боясь оглянуться. Все так… И он сам был уверен, что Испания вот-вот запросит мира, хотя бы перемирия на этом фронте… Но до сих пор отчего-то не запросила. Она воюет по всей Европе, может ли страна удерживать свои войска и там, и здесь? Да еще когда их проигрыш так очевиден? Но тем не менее продолжает удерживать. Кой черт?! Уйти сейчас, первыми заговорить о мире – это значит показать собственную слабость и отдать часть победы… Ему вспомнились строки из письма Дианы: «Мне также известно, что заговорщики говорили о какой-то ловушке для Вашего величества. Увы, я не обладаю таким разумом, как Вы, и не могу знать, что они задумали. Могу лишь предположить, что они собираются использовать меня, чтобы требовать от Вашего величества исполнения их желаний. Поэтому молю Вас, государь, не поддавайтесь им. Даже если их планы осуществятся и мне будет грозить опасность, я прошу Ваше величество не уступать им. Признаться, мне очень страшно. Но я не хочу, чтобы Ваше величество даже ради меня выполняли их требования…» Да, это ловушка, сам себе ответил Людовик. Но Диана ошибается, полагая, что дело лишь в том, чтобы захватить ее и диктовать ему условия. Заговорщикам достаточно просто добиться, чтобы он свернул военные действия и направился к Парижу. Ведь если Испания сейчас атакует, он будет вынужден начать переговоры. И уже не как победитель. На миг король поймал взгляд Ришелье. И невольно усмехнулся: кардинал был единственным, кажется, кто думал примерно так же, как и он сам, однако же вслух тот не решался ничего сказать – как всегда боится давать подобные советы! - Мы никуда не двинемся, - решительно произнес Людовик. Присутствующие маршалы в ужасе взглянули на короля, кардинал тихонько выдохнул, успокаиваясь. - Мы никуда не двинемся! – холодно и спокойно повторил Луи. – К Парижу отправится один полк. - Но, сир! – осмелился возразить де Тревиль, чье положение капитана мушкетеров позволяло ему быть наравне с маршалами Франции и потому присутствовать на военном совете. – Один полк не сможет взять штурмом город! - А я разве говорил о захвате Парижа? – иронично отозвался король. – Господин де Тревиль, это вы у своих мушкетеров научились извращать мои указы, а не выполнять? Плохая привычка в военное время. - Но… как тогда понять… - Единственное, что следует сделать, – изолировать Францию от глупости мятежников, - безапелляционно заявил Людовик. – Сомневаюсь, что парижане столь безмозглы, чтобы бунтовать против своего короля. Нет, глупость гнездится исключительно в районе Люксембургского сада. Поэтому небольшая осада быстро образумит торговцев. Это и будет задачей полка: блокировать город и не позволять никому туда проникнуть. Остальное сделают голод и рациональность парижан – их бунт скоро сменится мольбами о прощении. Что скажете, Ришелье? У нас найдется тот, кто сможет исполнить этот приказ? - Я ручаюсь вам, сир, все будет исполнено в лучшем виде, - поклонился кардинал, бросая насмешливый взгляд на капитана мушкетеров, будто говоря: на этот раз его величество на моей стороне. - Все, хватит о мятежниках! – отрезал король. – Вернемся к обсуждению военных действий. Господин Бассомпьер, что вы говорили до письма? Но тем не менее Луи заметил, что Тревиль с досадой закусил губу. Людовик давно подозревал, что капитан все больше склонен служить его матери и помогать в тех или иных интрижках. Что ж, не зря он поручил решение вопроса с Парижем Ришелье, уж этот отберет в командующие того, кто не симпатизирует заговорщикам! А Тревиль… За ним тоже присмотрят, хоть и негласно – не просто так Луи несколько дней назад присвоил графу де Ла Фер звание лейтенанта. Конечно, по окончании войны граф наверняка оставит этот пост. Но, возможно, тогда он найдет ему место получше. А капитан может уже оказаться и в тюрьме. После обсуждения будущей атаки Людовик выставил прочь всех, желая остаться наконец один. Мысли о жене не давали покоя. Она писала, что направится в Дуллан. Это недалеко отсюда. Сколько времени добирался гонец? Если все удалось, можно ответ писать уже в Дуллан, и ответное письмо от жены должно прийти в течение полудня, не больше. Если только все удалось и она в безопасности… *** Граф де Ла Фер, лейтенант королевских мушкетеров, получил на этот раз письмо, заставившее его порядком поломать голову. «Дорогой друг! Надеюсь, Ваше участие в войне достаточно успешно и Вы вскоре сможете вернуться к мирной жизни. Поэтому спешу сообщить, если Вы примете мой совет, что лучше Вам сразу возвращаться к себе домой, минуя Париж. И в оправдание этого пожелания скажу, что именно там Вас встретят с особенной теплотой и именно там, я полагаю, могут более всего нуждаться в Вашем присутствии. Что же касается столицы, то я хотел бы предостеречь Вас от встреч с прошлым, которое может показаться Вам весьма неприятным». Подписи не было, что не мешало Атосу без труда узнать руку Арамиса. Однако же смысл этого письма несколько ускользал. Встреча с неприятным прошлым… Речь несомненно о прошлой жене. Миледи смогла выбраться из тюрьмы? В ее талантах, увы, сомневаться не приходилось, вот только королевская тюрьма – это не темница Лилля, там служат вовсе не простаки, их не так легко обольстить или подкупить. И все же побег возможен, если не при помощи ее чар, то… после подмоги со стороны. Сейчас, когда короля нет в столице, этим могут воспользоваться многие, например, те, кто ранее покровительствовал этой убийце. Учитывая связи и близость Арамиса к герцогине де Шеврез, можно предположить, что он узнал о намерении заговорщиков вновь воспользоваться услугами Миледи. Да, вероятнее всего, речь именно об Анне. Она уже на свободе или будет в ближайшее время, о чем Арамис и поспешил сообщить, предупреждая об опасности. Тогда и совет отправиться в поместье понятен… Но что значат слова о том, что именно там его будут ждать? Намекает ли он на Элен? Неужели она отправилась туда? Здесь не складывалось - Атос просил супругу оставаться при королеве, где она будет в большей безопасности. И даже допуская, что она забудет его настойчивую просьбу, граф все равно не верил, что жена оставит подругу, с которой связана столь тесно, что не желала даже покидать Париж перед венчанием. Или дамы решили, что им обеим следует перебраться в Ла Фер? Это было бы неплохим объяснением, однако же королева еще более, чем графиня, зависела от решений мужа, а потому не решилась бы покинуть город без его позволения. - Атос! – окликнул его друг. – А я везде вас разыскиваю! Вы слышали новости? Только что прибыл гонец… - Гонец? – встрепенулся граф. – От кого? - Черт возьми! – удивился Портос. – Вы ничего не знаете? Да возмущение короля, кажется, слышали даже испанцы! - Возмущение короля? - Да! – Портос аж приосанился, радуясь возможности показать свою осведомленность – обычно о делах в свете Атос знал гораздо больше. – В Париже мятеж! И ее величество вынуждена была бежать оттуда! - А! – граф вздохнул с облечением. Теперь все становилось на свои места. Они и вправду покинули город, потому что их к этому вынудили. И, судя по письму Арамиса, дамы решили найти укрытие в Ла Фере. Не очень разумно, потому что там нет даже городской стражи, защитить их там могут разве что слуги. Однако, скорее всего, девушки решили ехать туда, где ощущали какую-то безопасность: для Элен это был замок мужа, а королева просто доверилась подруге. Пожалуй, следует отписать жене, что в Ла Фере может быть небезопасно. Отправляться на север теперь уже поздно… Остается только предложить королеве обратиться за защитой архиепископа Буржа и всего города, не зараженного заразой из Блуа, а потому способного встать на сторону ее величества. - Лейтенант де Ла Фер?! Атос досадливо обернулся – он уже собирался идти писать Элен, появление какого-то курьера было совсем не кстати. - Простите, господин граф, - поклонился тот, протягивая конверт. – Я везде вас ищу. Вам передали послание. - Послание? Граф совершенно растерялся. Он уже был уверен, что Арамис написал именно потому, что жена написать не могла. Но вот теперь королевский посыльный, видимо, передав сообщение его величеству, наконец отыскал Атоса и передает ему тоже письмо – нетрудно угадать, от кого именно. - Благодарю! – только и смог бросить граф, забирая послание и немедленно его разворачивая, желая разобраться во всех этих загадках. «Вынуждена уехать с королевой. Ваш друг мне очень помог. Но он будет информирован неверно, мы планируем направиться в Дуллан». Атос тихо выругался. - Плохие новости? – осмелился спросить его Портос, который до сих пор терпеливо молчал, наблюдая за метаниями друга. - Скорее непонятные, - признался тот. - Что-то с мадам графиней? - Нет, она, напротив, сообщает, что с ней все хорошо. Если, конечно, им удалось благополучно покинуть Париж. И граф вновь погрузился в свои мысли. Элен была крайне немногословна – но это легко объяснить спешкой, она сообщила ему самое важное, даже без обращения и подписи. Но к чему было вводить в заблуждение Арамиса? Графиня не доверяет ему, зная, что он на одной стороне с заговорщиками? Однако же она пишет, что он помог им! Помог в чем? Сбежать из Парижа? Как хорошо бы, если бы это было так! Он мог бы не беспокоиться сейчас и не терзаться вопросом, где она теперь, в безопасности ли она или оказалась в руках интриганов… А может быть, не приведи Господь, у Миледи?! Посыльный короля уже ушел, и Атос с досадой понял, что теперь ему придется лишь ждать известий от нее, он же даже не может передать ей весточку. - Пойдемте выпьем, - предложил Портос. И граф рассудил, что это самое лучшее решение за вечер, после он уснет без сновидений до утра, чтобы не тревожиться понапрасну. *** - Что он пишет? – Элен с улыбкой наблюдала за подругой, жадно глотающей строки письма мужа. - Что очень обеспокоен моим отъездом и просит дать знать, что я благополучно добралась и нахожусь в безопасности. Диана привычно потянулась рукой, чтобы погладить Белоснежку, которая всегда лежала рядом, когда королева читала письма... Но припомнив, что щенок остался в Париже, принялась теребить ленту на платье, вновь и вновь перечитывая строки послания, в которых скрывалась забота Людовика… - А сколько тут до военного лагеря? – спросила Элен, несколько расстроенная тем, что сама от мужа известий не получила. - В милях не помню, - королева, наконец, подняла взгляд. – Но гонец обмолвился, что доставит ответ через полдня. Конечно, он добирается галопом, меняя лошадей, а не давая им отдохнуть… - Понятно, - протянула статс-дама, о чем-то задумавшись. - Что-то не так? – спросила Диана. - Я говорила с твоим духовником, - издали начала Элен. – Он упомянул, что если в Дуллане нам будет грозить опасность, мы можем покинуть город и укрыться в женском монастыре – это неподалеку отсюда, зато ближе к лагерю, разбитому нашей армией. Причем высокие стены позволяют монахиням не бояться никого… - Это хорошо, - чуть пожала плечами королева. – Но пока я не вижу опасности. И зачем ты спрашивала про расстояние? - Затем, - статс-дама отобрала у Дианы перо, видя, что подруга собирается писать ответ, отодвинула чернильницу. – Что лучший ответ, которым ты и я можем успокоить беспокойство наших супругов – это мы сами. - Мы не можем покинуть Дуллан… - Официально, - кивнула Элен. – А неофициально – сколько угодно. Тем более, что мы никогда не можем знать наверняка, где именно нам угрожает опасность. И в этом смысле монастырь – самое безопасное место. - Ты так полагаешь? – колебалась королева. - Ну, решайся! Неужели ты не хочешь его увидеть? Ведь тут так близко! Мы даже можем устроить им сюрприз! - Что ты имеешь в виду? Не сообщать королю о том, что мы отправимся в этот монастырь? Он может этого не одобрить. - Наша безопасность – превыше всего, не так ли? А сюрприз устроить легко: надо лишь написать пару строк графу д’Орбье, чтобы он придумал повод, заставив его величество и Атоса добраться до этого монастыря. Диана задумалась. Она скучала по мужу. И подстроенная неожиданная встреча казалась ей все более соблазнительной идеей. - Но как мы покинем город? - В сопровождении одного из твоих солдат, конечно же, одним нам ехать опасно. А Полетт и твоя горничная сообщат мэру и дворянам, кто явится к тебе на поклон, что ее величеству нездоровится. Ну и какое-то время просто не будут никого сюда пускать. Это ведь на день, может, чуть больше, к концу второго дня точно вернемся. Конечно, если только король не согласится, что в монастыре спокойнее. Королева в волнении сжала руки. Да, это было бы чудесно! И оправдание этому решению у нее тоже есть! - Нам только надо раздобыть мужскую одежду, - продолжала Элен. – У тебя уже есть, у меня… Думаю, к вечеру все будет, Жаклин найдет. Ну же! К середине завтрашнего дня мы будем на месте, достаточно подождать до вечера, а ночью мы будем в их объятиях! Итак? Записка для д’Орбье? Королева кусала губы. Ей вспомнилась история с Шеврез, сбежавшей в мужском платье. Значит, ничего предосудительного в этом нет? Сознание Дайаны подсказывало иное. Но ведь бежала же она сама из Парижа в таком виде! Она представила, как сможет броситься на шею мужу, лично уверив его в своей тоске и любви. Что может быть приятнее – и ей, и ему? - Так и сделаем, - кивнула она, отбирая у Элен перо и придумывая текст письма для д’Орбье. – Но я обещала Полетт взять ее с собой. - Я помню, - кивнула графиня. – Но, боюсь, в этот раз придется отступить от этого обещания. Нам нужен кто-то, кто подтвердит твое присутствие здесь – а кто может быть большим гарантом, чем твоя фрейлина? Тогда и то, что я не появляюсь, будет оправдано: все решат, что я сижу возле тебя. Более чем достоверно, не находишь? - Что ж, - задумчиво протянула Диана, - в конце концов, сомнительно, что его величество возьмет с собой господина Портоса. Так что присутствие там мадмуазель де Моро будет попросту бессмысленным. - А если мы останемся после там, - подхватила Элен, - то пошлем весточку Полетт, чтобы перебралась к нам тоже, вместе со служанками. *** Людовик удивленно услышал от гонца, что никаких писем он не привез, но может заверить, что письмо было передано ее величеству и она находится в полном здравии и была принята в городе хорошо. Д’Орбье, получивший послание и успевший его прочесть еще до входа в палатку к королю, прятал улыбку. Он догадывался, что королева желает лично увидеться с мужем. И эта, пусть и детская, ее проделка казалось милой. Ему было не совсем понятно, как королева собирается инкогнито покинуть город и так быстро добраться до нужного места – любой экипаж будет туда ехать не менее дня. Но его задача не придумывать план за Диану и ее подругу, а лишь найти предлог доставить к месту свидания короля и графа де Ла Фер. Впрочем, это вряд ли будет сложно, поскольку оба сами хотят увидеться с женами. - Сир, - наконец обратился он к Людовику, когда гонец вышел из палатки и они с королем остались наедине, - могу ли я обратиться к вам с просьбой? Это не доставит вам хлопот и, я уверен, не помешает вашим планам. - Говорите, - коротко отозвался Луи, хмуро размышляя о том, отчего Диана не ответила на его послание. - Я бы желал побывать в Дуллане, - заговорил тот. – Полагаю, если смогу выехать вечером, то уже к утру буду там. А значит, вернусь не позже, чем через день. Это ведь так рядом, если пустить коней в галоп… Людовик резко повернулся, глядя на придворного. Намек был очевиден. И король лишь высчитывал, как скоро он сможет обернуться. - Хорошо, мы поедем вечером, - произнес он после минутной паузы. – Но позаботьтесь, чтобы об этом никто не знал. Д’Орбье молча поклонился. - Но… все же сообщите графу де Ла Фер, - добавил король. – Возможно, он тоже пожелает поехать. Людовик и сам понимал, что это глупая выходка. Но он должен лично убедиться, что с женой не случилось ничего плохого. Д’Орбье прав, к утру он будет на месте. Хотя бы час в ее обществе… И вернется обратно*. Вряд ли в течение одной ночи и полудня его отсутствия что-то случится в лагере. И все же он вызвал к себе Ришелье – парадоксально, но сейчас кардинал был единственным из командующих, кому Луи доверял. И это несмотря на все прошлые интриги этого человека и его противостояние в гражданской войне. Правда, отчитываться и раскрывать всю правду о своих планах Людовик не собирался, это касалось исключительно его самого. *** Атос немало обеспокоился, не получив письма от супруги. Конечно, она вовсе не обязана ему писать каждый раз, когда есть такая возможность. Но до сих пор она это делала без всякой необходимости, сейчас же ее судьба была непонятна и собственная тревога графа казалась важной причиной для записки. Она нашла возможность сообщить ему о том, куда она направится. Но почему-то так и не сообщила ничего о своем приезде. Неужели с ней что-то случилось? Где она сейчас? Что если она захвачена Миледи? Граф уже готов был сорваться из лагеря, но здесь его держал долг лейтенанта, нужно было хотя бы получить позволение у Тревиля, чтобы не сочли дезертиром, а тот пока был занят и никого не желал принимать. Правда, Атос понимал, что с темнотой его не остановит ничто. Это сейчас, при свете дня он не сможет уехать. Но как только стемнеет, ему не понадобится даже согласие капитана. Он не сможет спокойно уснуть, не зная точно, что с женой. И пусть после его даже отдают под трибунал! Лишь бы быть спокойным за нее. Непонимание происходящего и страх за жизнь Элен смешивались с ревностью. Он случайно заметил, как прибывший посол передал письмо графу д’Орбье. От кого? Кто мог писать ему из Дуллана? Неприятные подозрения шевельнулись сами собой. Может быть, с ней все хорошо? Вот только писать мужу она находит уже слишком скучным занятием? Зато нашла того, кто может сделать ее дни гораздо более яркими и страстными, чье общество всегда находила приятным и предпочитала всем иным? Атос находился у палатки Тревиля, неподалеку от шатра короля, все также размышляя над происходящим и разрываясь между переживаниями и ревностью, когда его окликнул непосредственно сам д’Орбье. - Прошу прощения, граф, - поклонился он, подходя почти вплотную и говоря едва ли не шепотом. – Его величество пожелали сегодня вечером совершить одну небольшую прогулку. Много народу он на нее звать не собирается, но вам велел передать приглашение. Разумеется, все это должно быть втайне. - Вот как? – растерянно отозвался тот. – Я готов сопровождать его величество. Могу ли я узнать, куда? Или это и для меня тайна? Как же некстати! Этой ночью ему отнюдь не до королевских прихотей. Можно ли надеяться, что это займет не больше часа? А потом он наконец сможет оставить лагерь и гнать коня в Дуллан к Элен… - Нет, отчего же, для вас – не тайна, - усмехнулся собеседник. – Его величество в сопровождении вас и меня намерен добраться до Дуллана. Боюсь, правда, что ненадолго, но такова причуда короля. Атос чуть побелел от волнения. Это более чем устраивало его. Правда, было совершенно непонятно, зачем это д’Орбье, если Атос верно истолковал то письмо: зачем любовнику везти на свидание мужа?! Но граф отбросил эти мысли, возможно, у придворного там свои дела, а домыслы о д’Орбье он сам себе выдумал, важнее то, что он, Атос, может увидеться с женой. Пусть ненадолго, может быть, лишь на час. - Да, и вы сделаете мне одолжение, - закончил придворный, - если возьмете трех лошадей и будете ждать нас у рощицы. - Вы можете быть покойны. *** Достать мужской костюм и вправду не составило труда. Жаклин получила указания от хозяйки, кому и что говорить. Еще более подробные указания получили королевская горничная и мадмуазель де Моро. Все трое остающихся должны были уверить всех, что Диана и ее статс-дама здесь, во дворце. Дамы отправлялись налегке, все вещи оставляя здесь, прихватив с собой, как и при побеге из Лувра, лишь королевскую печать и фамильные ценности – оставлять их без присмотра, то есть оставлять власть и королевские регалии, молодые женщины ни в коем случае не решались, опасаясь того, что кто-то воспользуется этим. И после ценности продадут, а печатью скрепят любые безумные указы. Покидать дворец здесь и вообще город было совсем не то же, что Лувр и Париж: несмотря на то, что стража везде была бдительна (сказывалась близость военных действий), на тех, кто уезжал, почти не смотрели, опасность видели только в тех, кто въезжает в город, поэтому их проверяли с особой тщательностью. Лошади были заранее оседланы солдатом, так что главной сложностью дам было лишь покинуть королевскую спальню. В городе же и на воротах не возникло никаких трудностей, очень скоро Дуллан остался за спиной. Ехать в темноте ночи, да еще и по почти зимним северным дорогам, выходило плохо, поэтому лошади первое время шли шагом. И лишь с рассветом дамы, одетые в мужские костюмы, и сопровождавший их гвардеец пустили лошадей легкой рысью. В ночи каждый куст казался затаившимся диким зверем, за каждым деревом чудился убийца и грабитель. Любой звук слышался как сигнал к нападению, дамы поминутно озирались, вздрагивая. А гвардеец регулярно успокаивал их словами вроде «это птица, ваше величество» или «это ветер, мадам». С рассветом ужасы начали слабеть, дамы уже смотрели на окружающую их природу с восторгом: в свете восходящего солнца мир преображался, в нем появлялись краски, в нем все оживало, но это больше не пугало. Диана и Элен ежились от утренней прохлады, но поскольку все страхи прошли, мысли о том, что вскоре они смогут увидеться с теми, кого любят, затмевали все, дамы готовы были восхищаться всем вокруг. Они ненадолго остановились в пути, дав отдых лошадям. Гвардеец принес из деревушки рядом по небольшой крынке молока и горячей булке. Несмотря на то, что эта деревня, как и все, близкие к войне, вынуждены были делиться продовольствием с армией, несколько золотых монет мигом изменили их уверения в отсутствии продуктов – нашлось немного, но зато сытное и такое желанное путниками. В коротких разговорах и смешках, в ожидании скорой страстной встречи прошла вся дорога, они, наконец, приблизились к цели. Монастырь, находясь вблизи границы на территориях, которые издревле постоянно меняли хозяев, имел толстую крепостную стену, которая могла бы защитить от врагов и диких зверей. Сами послушницы внимательно смотрели на тех, кто просит у них приюта даже на одну ночь и не спешили отпирать ворота. Их поначалу приняли за мужчин, попросивших пристанища. Разуверять монахинь не хотелось, однако именно по этой причине пускать их не хотели. Поэтому Элен решилась, приблизилась к окошечку в дверях и сняла шляпу. - Пожалуйста, нам очень нужно где-то остановиться, - попросила она. – Позвольте нам провести здесь остаток дня и ночь. Привратница удивленно всплеснула руками, но с этим появилось и доверие – в женщине, даже сопровождаемой двумя мужчинами, опасности уже не видели. Однако же, чтобы не рисковать, их поселили не в самом монастыре, а в небольшом домике на территории аббатства. Графине, правда, предложили было занять келью в монастыре, но та отказалась – вряд ли ей в келье дадут принимать мужа! Гвардеец остался за дверями домика, охраняя вход, что дало повод для сплетен монашкам, строящим предположения о том, кем могут быть высокие гости – а их поведение выдавало происхождение. Все складывалось как нельзя более чудесно и оставалось лишь надеяться, что д’Орбье выполнит то, о чем его просили. Поэтому дамы с некоторой тревогой ожидали дальнейших событий, но самыми большими их опасениями было то, что супруги не приедут. Сменной одежды они не брали, посчитав это лишним, но, считая себя в безопасности в этом домике, сбросили тяжелые кафтаны. Количество одежды и так было с их точки зрения чрезмерным: кроме упомянутых кафтанов, на них были камзолы и верхние кружевные сорочки, это не считая чулок, штанов и подштанников. Больше всего обе страдали от ботфортов, несмотря на то, что они были свои, а не заимствованные у кого-то, как иная одежда. Местная обувь удручала девушек. И даже ноги их двойников в этом мире не были приспособлены к ней. Туфли, даже домашние, и сапоги делались не под ногу хозяина, не было даже деления на правую и левую ноги. Кое-как совпадал размер. И даже мягкая кожа, из которой обычно делалась обувь тех, кто мог себе это позволить, спасала плохо. Так вышло и сейчас, ноги порядком устали от сапог, хотя большую часть времени девушки и провели в седлах. Помогая друг другу, они стянули ботфорты, решив, что могут позволить себе остаться лишь в чулках – в домике, где их поселили, было уютно и чисто. За окном было совсем темно. Скоро должны прибыть кавалеры...