Совсем другой век

Положение мушкетеров короля было особым. Элитная гвардия его величества, при этом они часто исполняли самые сложные поручения, а иногда и деликатные, но это относится скорее к более поздней эпохе. Ныне же мушкетеры были известны как первые храбрецы в боях, чем гордилась вся рота. Атос выбирал полк и за это тоже. Впервые придя на службу, он не искал в ней славы, скорее жаждал разрешения своих забот. Кто мог знать, что с тех пор его судьба изменится несколько раз? Тут было все: и возвращение домой, и новое поступление в полк, и, не так давно, получение чина лейтенанта этой роты. Он избавился от одной любви, чтобы получить другую… и потерять на сей раз уже ее, вероятно, навсегда. Именно он, Атос, возглавлял на этот раз отряд, оставленный следить за восточным флангом испанцев. И, разумеется, он не держался позади своих сотоварищей, а рвался вперед с отчаянием приговоренного. Граф не привык себя жалеть и раньше. Не мог он отступить и сейчас, а в чем-то, пожалуй, и искал этого, шел к этому. Отряд уверенно держался благодаря этой смелости – ни один из них не дрогнул. Портос возвышался над всеми, как колосс, орудуя шпагой словно бы гарпуном на рыбалке, ловко прокалывая врагов. Атос и еще два десятка мушкетеров не подпускали испанцев ближе, прекрасно понимая, что прорыв начался здесь – здесь же и закончится, если враги поймут всю его бесполезность. Нападавших было порядка сотни. Слишком много против двух десятков. Но слишком мало для основного удара… Вероятнее всего, главные силы двинутся в другом месте, если сюда, на помощь небольшому отряду, будут брошены еще солдаты. Только бы Людовик этого не сделал! Только бы не поддался! Мушкетеры знали, что в данный момент Тревиль бледен от гнева и требует, чтобы его люди поспешили на выручку товарищам. Но только бы король не послушал этого! Они держались. Зная, что пока так будет, основного удара не последует. И помощи не будет… Постепенно удерживать строй они не могли, бой превратился в поединики один против нескольких. Но тем не менее они держались! Ради своих товарищей, кто-то, возможно, ради себя самого… - Quo ruit et lethum*! – неслось над ними, как попытка подбодрить друг друга и дать понять, что они еще могут, у них есть силы. Но этих сил оставалось все меньше, удары отражать становилось все сложнее. Атос получил уже ранение в бедро – неглубокое, но сейчас порядком досаждающее, мешающее двигаться легко и уворачиваться в бою. Как лейтенант он еще и пытался следить за состоянием своих людей, но теперь это получалось все хуже. В этот момент где-то вдали заиграла труба. Отступление. Отступление испанцев! Они продержались! Немногие оставшиеся в живых враги попятились, но у мушкетеров не было сил их преследовать, пусть спасаются. - В строй! – скомандовал Атос, хотя сам едва мог стоять. Но враг должен видеть сейчас единую шеренгу, как знак того, что пытаться повторить атаку бесполезно – отобьют. Испанцы видели. Да и не собирались более наступать, вся эта попытка была глупой изначально. Вероятнее всего, кто-то из командующих надеялся зарекомендовать себя перед королем, что осмелился не сдаться. Потом будет рассказывать о том, как предпочел бы смерть сдаче. Наверное, как-то так думал и один из отступающих, вскидывая пистолет – у него наконец было время зарядить оружие. Граф де Ла Фер грустно усмехнулся, за миг до выстрела угадав, каков будет итог. Оно и к лучшему, подумалось ему. Элен получит то, чего желала. Он… да, и он тоже наконец придет к тому, чего давно искал. Жгучая боль в груди сразу вымела все мысли. Кажется, его подхватил Портос – кто еще может обладать такой силой, чтобы удерживать его на себе? Кажется, где-то взревели трубы. Может быть, прибыли наконец англичане? Ходили слухи, что д’Орбье успешно справился с миссией. И теперь испанцы будут рассказывать, что это была единичная выходка, никаких попыток сорвать переговоры они не делали, это все ошибка, за которую виновные поплатятся… Кажется, его самого несли к шатру… - Держитесь! Атос, черт возьми, держитесь! – бормотал друг, рыча на других, чтобы послали за лекарем. Но, возможно, все это ему чудилось, на деле он валялся мертвым на поле сражения, как и еще несколько мушкетеров его роты. А вся эта суета была предсмертным видением. Таким же, как ее холодные голубые глаза, на этот раз почему-то полные слез. Абсурд! Уж она-то не станет его оплакивать. Скорее будет улыбаться! Жаль, что она не ждет ребенка… Потому что он все равно хотел бы, чтобы его поместье перешло ей, теперь же родственники могут вышвырнуть ее… *** То, что Людовик в первую очередь направился к Элен, а не к супруге, заставило Диану растеряться. И потому королева, сопровождаемая мадмуазель де Моро, поторопилась следом за мужем. В келью она вошла в тот момент, когда Луи сообщил новость, и Элен, потрясенная, едва не упала в обморок. - О Боже! – дамы бросились к подруге. - Государь… Элен уже совладала с собой. Нет, все это не может быть правдой! Только не с ним! Те ее слова… Неужели дело в них?! Ей сложно было сказать, как она относится к мужу, но нести на себе крест его смерти, она точно не желала! - Государь, - собираясь с силами, обратилась она к Людовику, - я умоляю вас позволить мне отправиться к нему! - В лагере еще может быть небезопасно, - почти немедленно нахмурился король. – Нечего там девицам делать! Возле него лучший лекарь… правда, и он не уверен, что граф даже до утра доживет… Элен вскочила с койки как ужаленная. Ну нет! Она тут не останется, даже если ее привяжут к месту. Если все так… то у нее есть право хотя бы проститься с ним, еще застать живым, а не рыдать над телом! - Я еду к нему! – в слезах выкрикнула графиня, судорожно пытаясь отыскать одежду и разом натянуть ее на себя. - Конечно, едешь! – вмешалась Диана, сама в ужасе от новостей забывая даже бояться мужа. – Ведь ему может понадобиться помощь! Лучше мы все поедем… Военные действия же завершились? - Завершились, - буркнул Луи. – Однако я не думаю, что приезд дам туда – хорошая мысль, мадам. - Но вы должны согласиться, что… Диана впервые встретилась с ним взглядом и немедленно замолчала, уже сама поражаясь своей смелости. - Ее величество хотели сказать, - затараторила мадмуазель де Моро, - что появление ее среди солдат наверняка будет высочайшей наградой для них. Мы говорили сегодня днем о том, конечно же, с намерением испросить позволения вашего величества. Что может быть лучше для духа наших военных? Конечно же, если боевые действия завершены и ваше величество готовы одобрить наше появление в лагере. Людовик даже растерялся, перевел взгляд на супругу. Диана только молча кивнула в ответ, уже растеряв все остатки храбрости и вновь не рискуя смотреть на него. Полетт тем временем переключилась на другие дела и помогала графине с одеждой, пользуясь тем, что король отвернулся и вел беседу с супругой – если, конечно, это можно было назвать вообще беседой. - Хорошо, что амазонку привезли, - прошептала мадмуазель де Моро, но Элен ее и не слушала, сейчас одежда ее не волновала ничуть. Она бы отправилась и в мужском костюме, готовая даже чтобы ее вновь наказали, лишь бы очутиться рядом с Атосом. Сейчас она пошла бы напрямую против приказа короля. К счастью, он не стал возражать, но предупредил: - В такой час можно и с мародерами повстречаться. - О, сир! Если Господь пожелает, то пусть лучше так покарает меня, - вырвалось у графини. – Но лишь бы мой муж выжил. - Ступайте, мадам! – решил король. - Благодарю, - пробормотала Элен. - В конце концов, - пробормотал Людовик, - так вы, может быть, успеете хотя бы проститься… - Нет! – выкрикнула она, мигом забывая собственные мысли. И в комнате все вздрогнули. - Простите, - сглотнула молодая женщина. – Но я умоляю вас, не говорите так! Прошу вас, я не хочу и думать так! - Конечно, - слабо улыбнулся Луи. – Возьмите одного солдата в сопровождение, чтобы спокойнее добраться. Направление он знает, не беспокойтесь. Мы отправимся за вами, я полагаю, позже. - Благодарю вас, государь! Графиня улетела прочь, не ощущая более никакой боли, все ее чувства сводились к одному только беспокойству. - Мадам, ну как же… Во дворе монастыря стояла растерянная Жаклин. Элен замерла, тоже теряясь и не в силах сообразить, что ей делать с горничной. Валяясь с жаром и почти не приходя в себя, графиня не посылала за девушкой, а Диана не могла думать за нее. И только вчера Полетт решилась спросить, не следует ли отписать служанке, все же тяжело обходиться самим, хотя тут на помощь и приходили монашки. Элен, осознав совет, поспешила ему последовать. И вот… - Если устала, можешь остаться тут, - решилась молодая женщина. – И отправиться за мной вместе с королевской четой. Или можешь ехать немедленно, я не могу ждать, я должна быть возле мужа. - Я с вами! – выпалила Жаклин. – Вдруг вам помощь нужна! Что с господином графом-то? Что ж случилось, барышня?! - Потом! Элен махнула солдату рукой, подзывая. - Едемте! – велела она. – В военный лагерь! Тот возражать не стал, его дело приказы исполнять. Помог даме вспрыгнуть в седло – графиня даже не обратила внимание на то, что оно мужское, у них было лишь единственное дамское и его следовало ждать, когда поменяют, так что Элен оставила его принцессе, - подсадил служанку и повел свою в поводу, открывать ворота. - Только темно, - предупредил он. – Ехать придется порой шагом, мадам. Но дорога тут хорошая, наезженная. Элен только сжала зубы. Нет, шагом она поедет только сперва. А потом пустит лошадь хотя бы рысью. Она не может ждать! Ей надо быть немедленно подле мужа! Иначе… можно ведь и не успеть… Графиня отбросила жуткие мысли. Нет, она и вправду должна хотя бы успеть попросить прощения! Но молодая женщина надеялась еще и на свое современное сознание, оно должно помочь и подсказать какие-то способы лечения, незнакомые тут. Она спасет его! И даже хорошо, что Жаклин с ней – поможет, не задавая лишних вопросов. Только бы успеть! Элен заерзала, лишь теперь осознавая все неудобство ее седла. А ведь как муж обучил ее ездить! Еще немного – и она будет готова к джигитовке! Держится в обычном седле в амазонке как ни в чем не бывало. И это по местами обледенелой дороге! Глаза постепенно привыкали к темноте. И графиня решилась поторопить лошадь, пуская в рысь. Спутники молча последовали ее примеру. *** То ли их и вправду хранил Господь, то ли мародеры опасались сновать так близко к боевым действиям, где можно было попасться на глаза солдат и быть пойманными, однако же до лагеря графиня и ее спутники добрались без происшествий. Портос на мгновение вскинулся при виде прибывшей всадницы. Но немедленно же и отвел взгляд. Это заставило Элен подумать о самом ужасном как об уже свершившемся. Однако графиня подавила и этот страх, сказав себе, что поверит только когда сама увидит… хотя, вероятно, и тогда не поверит! Даже сердитый взгляд Гримо не мог остановить Элен. Ей достаточно было увидеть слугу, чтобы точно знать, где искать мужа. И графиня бросилась туда. Атос лежал на дорожной койке. Без движения. Без вздоха… Кажется… Элен услышала слабое дыхание, только прижавшись к его груди. Нет, жив! Еще жив… Будет жив! Графиня отдавала приказы, не задумываясь над тем, как все это исполняется. Сама она убрала покрывало и размотала те тряпки, которыми был перевязан муж, жадно разглядывая раны. Пуля прошла навылет. Даже не будучи лекарем, Элен понимала, что это хорошо – со здешним уровнем медицины извлечь ее было бы сложно, если не невозможно. Гораздо проще зашить обе раны, как сейчас. На бедре рана была менее опасна, кажется. Если только задело сухожилие, может хромать… Но это пустяк! Взгляд снова метнулся к ране на груди, внимательно оглядывая, нет ли гноя и хорошо ли обработана… Вот ведь странно! Она никогда не имела раньше дело с таким… Впрочем, нет, имела – Хелен доводилось помогать раненым, пусть это было редкостью, когда кто-то из людей из замка сталкивался с разбойниками или слишком дерзкими и незадачливыми браконьерами. Так что рану она и вправду могла оценить. Именно поэтому Хелен понимала, насколько безнадежна ситуация с Атосом. Но Элен этого принимать не желала. У нее сами собой всплывали навыки первой помощи и непонятно где прочитанные знания о лечении. Графиня и не собиралась вспоминать, откуда и что она помнит, она просто действовала, исправляя недостатки местных лекарей. Она хотя бы может продезинфицировать все… Только бы пуля не задела легкие или еще что-то, такое ей не под силу вылечить. Лекари такого не упоминали, ну так она ведь и не с ними говорила, а лишь с теми, кто эти слова ей передал. Так что оставалось лишь догадываться… Вряд ли человек с раной в легких будет валяться без сознания. Или будет? Надо было идти на медика! А сейчас она может лишь кусать локти от досады на свои малые знания. В стороне от нее сидел Гримо, недовольно качая головой и хмуро глядя на молодую хозяйку. Наверное, думал о том, что его господин умирает из-за нее. И, пожалуй, был в этом прав, именно она произнесла то проклятие! Искал ли Атос в той битве смерти? Или это кара ей и ее проклятие? Хорошо, что Жаклин здесь. Сметливая горничная не задавала глупых вопросов, зачем хозяйка что-то делает и поможет ли это. Она просто включилась в работу и исполняла то, что ей было велено. Элен бы отчаялась и рыдала, если бы не присутствие в шатре слуг, а так ей приходилось гнать все дурные мысли прочь и просто ухаживать за графом. У Атоса начиналась лихорадка. Наверное, это тоже хорошо, думала молодая женщина. Жар – это борьба организма. Надо лишь помочь этой борьбе… - Мне нужно, - Элен ненадолго задумалась, - мне нужно что-то покрепче вина. Есть… винный спирт? - Я… разузнаю, - уверила Жаклин, которая мало что поняла, но была готова раздобыть что угодно. И снова обтирания, перевязки, компрессы… Графиня не чувствовала усталости, не давала отдыха себе, пока ощущала жар мужа, как не позволяла отдохнуть и другим, вынуждая помогать или отправляя с самыми разными поручениями. Постепенно при ней оказались и винный спирт, и арманьяк, и все бальзамы и мази, которые тут можно было отыскать. Гримо продолжал качать головой, но заразился настроением хозяйки и делал то, что мог сделать, возможно, просто пытаясь так отвлечься от жутких мыслей и не ждать того самого, о чем не хотелось и думать… Ненадолго заглянул Портос, что-то спросил, но Элен не услышала его. Мушкетер пробормотал извинения и исчез за пологом. В какой-то момент что-то делать стало не нужно, разве что порой обтирать тело Атоса при усилении жара. Жаклин принялась суетиться возле хозяйки, уговаривая ее что-то поесть, но графиня выпила полстакана вина и отмахнулась от прочего – ни капли голода она не испытывала, она вообще по-прежнему ничего не чувствовала, кроме страха за мужа и мыслей о проклятии, ею произнесенном. Почему она не прокляла лишь саму себя?! *** - Значит, вы хотите отправиться в лагерь? Людовик пытался придумать, о чем говорить с женой, когда они остались одни. Но в голову ничего не приходило. И потому он вновь заговорил о том, что, казалось бы, уже было решено ранее, с отъездом Элен. Вот только королю было важнее хотя бы просто слышать ее голос и наконец убедиться, что ей становится лучше, как о том ему говорили уже не первый раз, однако сам Луи подтверждения этому не получал. - Я… полагаю… это и вправду… могло бы подбодрить… солдат… - выдавила из себя Диана. – То есть… поблагодарить их так… за доблесть… как вам сказала… моя фрейлина… Ведь им нужно… внимание королевы? - Это и вправду отличная мысль! – с жаром уверил ее Луи, ободренный тем, что она начала отвечать ему развернуто. - Ваше величество… уверены? - Конечно! Мы вернемся в Париж не просто победителями! Вас будут носить на руках, потому что вы оставили мятежников и направились поддержать солдат на поле брани. Парижане любят победителей, уж поверьте! - Ужасно… - Ужасно? – не понял Людовик. - Я хотела сказать… ужасно, когда ценят… только за победы и поражения, - прошептала Диана. - Народ всегда таков. Луи осторожно взял ее за руку. И понял, что поторопился – девушка вздрогнула от его прикосновения. Хотя по-прежнему не понимал, откуда этот страх и почему она так с ним общается, он же ничего ей не сделал! - Вам не следует меня бояться! Возглас прозвучал почти как упрек. И молодая королева именно так его и услышала, пробормотав извинения. Людовик с досадой отпустил ее руку. - Диана, я бы хотел вернуть… все как было! – признался он прямо. – Что с вами происходит, ответьте мне! - Я… к услугам вашего величества… Дальнейшую ее речь, если она и планировалась, Луи прервал жадным страстным поцелуем, до боли губ. Но молодая королева не отвечала, привычная уже подчиняться, она не смела проявлять знаки внимания, опасаясь самой себя. Диана просто позволяла ему делать то, что он хочет, расслабляясь и отдаваясь ему. Может ли все наладиться? Ей бы очень хотелось. Но изгнать из себя страх у нее никак не получалось, что бы она себе ни говорила. А теперь еще несчастье с Атосом! И думать не хотелось, что будет, если он умрет. И… что будет тогда с Элен? Ее любовь к мужу была сильнее ее обид, ныне она это поймет, конечно. Но неужели так поздно? Еще была Полетт… Диана сообразила, что уже не первый день дает себе слово поговорить с мужем о судьбе фрейлины. И вновь все откладывается! Посторонние мысли вместе с поцелуями Людовика сделали свое дело – королева чуть расслабилась и невольно поддалась ласкам мужа. Тело само подстраивалось под него, уже привычное за эти месяцы. Луи было довольно и этого, чтобы задвигаться быстрее, восторженно думая, что супруга наконец оттаяла. А та хоть и не получила свою долю удовольствия, но все же после устроилась в его объятиях, робко обнимая. И этот жест доверия тоже не остался незамеченным Людовиком, и он довольно улыбнулся. - Еще мне надо… поговорить с одним человеком, - припомнила Диана, тщательно подбирая слова. - С каким человеком? – и молодая королева ощутила, как он напрягся. - Одним из ваших мушкетеров… - Если вы говорите о графе де Ла Фер… - Нет, не о нем. Теперь Диана уже всем телом ощущала недовольство мужа, но все равно не сразу поняла причину этого. - Государь, это долго объяснять, - прошептала она. – Но, признаться… я не хотела бы… тревожить ваше величество… понапрасну… Однако, если моя беседа… будет не так успешна… как я надеюсь… - Нет! – оборвал ее Людовик. Юная королева испуганно замолчала. - Нет, - уже мягче повторил Луи, - я желаю знать об этом разговоре в любом случае, даже при вашем успехе. - Хорошо, - тут же согласилась Диана. – Я готова обо всем… рассказать вам… государь. Но после… если позволите! - Это настолько секретное дело? Однако молодая женщина поняла по его голосу, что Людовик более не сердится и не выдумывает себе… А что он может придумать? Либо ревность, сообразила она, либо интриги против него. - Я не замыслила ничего дурного! – выдохнула Диана. – Это все… просто это дела моей… фрейлины… Она прервалась, потому что Луи захохотал. - Простите, мадам, - отсмеявшись, заговорил он, - но я не предполагал, что вы будете заниматься делами ваших фрейлин, а не они – вашими. Так что там с этим мушкетером? Надеюсь, вы не служите посыльным и не носите записки за корсажем? - Мой корсаж вы можете проверить лично… Диана вновь вынуждена была прерваться, услыхав смешок мужа. И только теперь поняла, насколько двусмысленно прозвучали ее слова. - Я хотела сказать… - но ее страх и смущение заставляли вновь замолчать. - Я непременно воспользуюсь вашим предложением, мадам, - фыркнул Людовик, целуя супругу в затылок. И Диана вдруг передумала объясняться. Он ведь и не ждет этого пока. А она расскажет обо всем после… когда Портос сам сделает предложение мадмуазель де Моро. Или не сделает – но королеве очень не хотелось этого, поскольку не хотелось докладывать мужу о романе при дворе, который Людовик наверняка назовет развратом. Молодая королева услышала ровное спокойное дыхание мужа и поняла, что тот уже спит. Что ж, утром им предстоит отправиться в ранний путь. И ей бы тоже лучше поспать сейчас, набраться сил… Вот только сон не шел. Мысли Дианы носились возле подруги. Как она добралась? Людовик ведь прав, на дорогах может быть небезопасно. И что сейчас с Атосом? Сколько бы ни было ссор между Элен и мужем, но она любит графа. А Диана… для нее он был воспоминанием из детства, героем из романа, а ныне мужем подруги – почти таким же близким человеком, за которого девушка не могла не переживать. И о котором, помедлив, тихо зашептала молитвы, повернувшись к распятию на стене. *** Но весь женский монастырь в молитвах не мог сравниться в эту ночь с тихим шепотом в военном шатре. Элен кивком велела слугам удалиться. Сейчас она могла со всем справиться сама, потому что дел почти не оставалось. Пусть Жаклин и Гримо отдохнут… А ей надо разобраться в себе, понять, почему она приехала сюда. Она ведь ныне боялась мужа безумно, почти ненавидела его! Хотя можно ли назвать это ненавистью? Перед глазами так и мелькали их нежные ночи, перемежаемые их колкими разговорами, а те сменялись уже их шутливыми разговорами один на один, его ласковыми взглядами. Он заботился о ней… Несколько грубо, пожалуй. Взять те же уроки верховой езды – ее нынешние таланты были полностью его заслугой. Но при этом комплименты и любезности на уроках он ей не говорил. То же было и с ведением хозяйства. Он помогал, а не вел разговоры. Нет, нельзя сказать, что Элен его простила. Она не понимала и не принимала, почему муж так поступил с ней, несмотря на все разговоры о любви. Понимала она и то, что когда он придет в себя, все будет как прежде. Если, конечно, он придет в себя… Оставшись одна, молодая женщина стянула с себя распятие, на дрожащих руках вытянула перед собой, падая на колени. За что Он посылает ей такое?! Ее опрометчивые слова… Пусть Он накажет за них, но ее саму! Не Атоса! - Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Quoniam Tuum est regnum et virtus et gloria in saecula. Amen**, - шептала она. Наверное, впервые в жизни она молилась с таким жаром и так самозабвенно! Впервые в этом обращении, читаемом здесь каждый день перед сном, было столько сердца и столько сдержанных слез. - Матерь Божия, заклинаю! – одними губами выговаривала Элен. – Сохрани его! Спаси его! Помоги ему! Как хорошо, что сознание Хелен хранит много молитв. Сейчас они были настоящим спасением от безумия. Она виновата, призвав на другого человека беду. Никто не вправе проклинать, это ее страшная вина. - Confiteor Deo omnipotent, beatae Mariae semper Virgini, beato Michaeli Archangelo, beato loanni Baptistae, sanctis Apostolis Petro et Paulo, omnibus Sanctis, et vobis, fratres (et tibi pater), quia peccavi nimis cogrtatione, verbo et opere: Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa! Ideo precor beatam Mariam semper Virginem, beatum Michaelem Archangelum, beatum loannem Baptistam, sanctos Apostolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et vos, fratres (et te, pater), orare pro me ad Dominum Deum nostrum. Amen***. Еще одни слова, которые ранее читались искренне, но без того жара, который в них звучал ныне. Именно сейчас раскаяние было ее смыслом. Во всем ее вина! Только ее! О, как горько это осознавать! Но как же она виновата! И как же она верила в воскресение – не для себя, для мужа. Оно и ее искупление. - Credo in Deum Patrem omnipotentem, creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum, qui conceptus est de Spíritu Sancto, natus ex María Vírgine, passus sub Pontio Pilato, crucifíxus, mortuus, et sepultus, descendit ad inferos, tertia die resurrexit a mortuis, ascendit ad caelos, sedet ad dexteram Dei Patris omnipotentis, inde venturus est judicare vivos et mortuos. Credo in Spíritum Sanctum, sanctam Ecclesiam catholicam, sanctorum communionem, remissionem peccatorum, carnis resurrectionem, vitam aeternam. Amen**** Элен продолжала читать одну за другой молитвы, порой перемежая их обычными просьбами к Матери Божией и к Нему. Отвлекалась только проверить мужа, протереть его, едва дыша самой и прислушиваясь к дыханию… И вновь она шептала молитвы. Если можно отмолить… Нет, не так. Можно отмолить! За ее грех не может страдать никто другой более! Неважно, был ли он виноват пред ней. Но она пред ним виновата. И она отмолит его. Пусть Небеса сжалятся! Пусть накажут взамен ее, но дадут ему шанс на спасение. Пусть позволят ему избавиться от жара! Все прочее она сможет сделать уже сама. И потом уже выдержит все. Элен сама не заметила, в какой момент сил шептать молитвы не осталось, как не могла она уже просто сидеть, укладывая голову на лежанку рядом с мужем. Так и уснула, провалившись в короткий глубокий сон. Очнувшийся Атос удивленно уставился на супругу, спящую рядом с ним в неудобной позе и с влажной губкой, зажатой в руке.