Совсем другой век

Утром муж вновь разбудил ее страстью. Девушка сонно едва отвечала на его ласки. Но на этот раз и граф не торопился, делясь с супругой удовольствием и будто бы изучая ее, что было недалеко от истины. - Это так странно, - прошептала Элен позже, с улыбкой глядя за тем, как Атос надевает халат, мысленно представляя, что кутается он, чтобы сохранить ее тепло. - Что именно, друг мой? – граф улыбнулся жене в ответ. - Вы, - пояснила девушка. – Вы обращаетесь ко мне официально при всех, но называете по имени или ласковыми словами, когда мы одни. Но я же должна называть вас лишь «ваше сиятельство» или «господин граф»… Ой, простите. Я вовсе не имела в виду при всех… я думала, наедине… Она смутилась. Что она несет?! Вот сейчас он вновь рассердится, потому что не любит нарушения этикета! - А как бы вам хотелось ко мне обращаться? – Атос, по-доброму усмехнувшись, присел на край кровати, не отводя взгляда от жены. – По имени? Тогда можете выбрать любое, из данных мне при рождении, скажем, Оливье, так обращались ко мне родители. Или вы подбираете ласковые слова? Элен неуверенно подняла взгляд. Затем, прижавшись к мужу и вновь пряча красное от смущения лицо у него на груди, прошептала: - Любовь моя… *** Во дворце статс-даму ожидали новости. Придворные рассказывали о конфузе, случившемся ночью. Правда, подробностей никто не знал. Их девушка узнала непосредственно от королевы. - Боже мой! – Элен в гневе и обиде сжала кулаки. – И он смеялся над этим?! Не понимаю, что тут смешного?! Диана вздохнула. Все же воспоминания об этих событиях вгоняли ее в краску стыда, это ж надо было так!.. - Об этом все говорят, да? – спросила она. - Ну, все не так ужасно, - протянула Элен. – Говорят, что ты случайно ночью споткнулась о горшок. Недоумевают, почему ты не позвала горничную. А вообще, кажется, это для них не столь уж и дикий случай. Обыденность. Скорее не понимают, почему королеву застали в слезах. Говорят, сильно ударилась. - То есть ничего страшного? – с надеждой пробормотала королева. – Я так не хочу, чтобы насмешничали… Представь, если из меня сделают посмешище? Если только король, я потерплю. Этой ночью он был так заботлив! Разговор перешел на обсуждение более приятных событий ночи. *** Тем временем Людовик также обсуждал произошедшее этой ночью. Велев всем отойти, он, смеясь, пересказывал герцогу д’Орбье историю с ночной вазой. Кстати, новый титул тот получил недавно: после успешной войны с Испанией и возвращения в Париж Луи посчитал, что дипломатические ходы д’Орбье всего последнего года заслуживают награды. И в один из дней в присутствие всего двора приветствовал появление придворного словами: - А, это вы! Рад вас видеть, герцог! Д’Орбье, привычный к такой манере короля вручать награду, благодарно поклонился, будучи совершенно доволен: он и вправду неплохо провел переговоры в Англии, убедив прислать к французам пару рот, чтобы показать крепость союза, а также устроить несколько неприятностей Испании на других фронтах, особенно на море. Недавно же он успел и к подписанию договора с его католическим величеством, довольно успешно не дал вмешаться в этот вопрос Бассомпьеру, оставив при короле только Ришелье. Так что награда была и вправду его, хотя придворные заскрежетали зубами… Этим же утром герцог, который уже узнал новости, но до недавнего времени, как и все, полагал события ночи простой неосторожностью, теперь, знакомясь с деталями из первых рук, хохотал вместе с королем. В голове попросту не укладывалось, с чего молодой королеве вздумалось тащить горшок в гардеробную. - Пожалуй, мне следует отдельным приказом велеть ей это делать в спальне, - фыркнул Людовик. – Иначе мы рискуем остаться без правительницы. Они вновь вместе с герцогом расхохотались. - Однако я все же прошу вас не рассказывать никому об этой причуде Дианы, - успокаиваясь, произнес король. – Это странная глупость, возможно, ей вбила ее в голову какая-то шотландская дикарка-горничная. Но мне бы не хотелось… - Сир, как можно, - поспешил заверить Людовика герцог. – Уверяю вас, вы могли бы даже не говорить об этом, от меня никто никаких подробностей не узнает. *** - Устали? – граф встретил супругу у дворца. Как лейтенант, он только что проверил посты у Лувра, после чего дождался жену, чтобы вместе отправиться домой. И сегодня это был не просто его долг, но ему самому хотелось быть рядом с ней. - Немного, - призналась Элен, опираясь на руку мужа. Это было волшебно – просто идти с ним под руку вечером по Парижу… и чувствовать себя в полной безопасности! - Что за глупые сплетни ходят о королеве? – спросил Атос. – Полагаю, его величество вскоре распорядится укоротить языки дамам из окружения ее величества, чтобы не смели даже упоминать ее в беседах. Несмотря на то, что когда-то на его глазах Диана повела себя скорее как девчонка, чем как королева, граф оставался собой, считая персону ее величества священной, неподвергаемой обсуждению и сплетням. Так что сегодня он несколько раз порывался обнажить шпагу, но с женщинами же не станешь дуэлировать. - Увы, у сплетен есть основание, - вздохнула Элен. И, желая, чтобы муж поддержал ее ужас от тех событий и хотя бы от него получить подтверждение тому, что подобная стыдливость только красит королеву, подробно начала пересказывать. Но граф сначала недоуменно прервал ее рассказ, спросив, с чего бы это ее величеству вздумалось перенести горшок в гардеробную. Элен попыталась объяснить, но выходило скомканно. Когда она перешла к рассказу о том, что Диана не заметила собаку, Атос, который до сих пор тоже не мог и представить всех этих деталей, после знакомства с ними не удержался и расхохотался. - Это вовсе не смешно! – девушка обиженно вырвала руку. – Я не понимаю, что забавного, ваше сиятельство, вы находите в том, что девушка повела себя не как варвар, которому нет дела до чужих чувств, и он может гадить у всех на глазах! И вовсе нет ничего смешного в том, что все это вылилось на нее! Граф с трудом подавил в себе смех. - Простите, - извинение далось ему с трудом, в голосе еще звучала слабая насмешка, но ради чувств Элен Атос пытался казаться серьезным. – Простите, я не предполагал, что присутствие не какого-то постороннего, а собственного супруга, притом спящего и закрытого пологом, может быть так обременительно для дамы Шотландии, что она решит отнести свой горшок в гардеробную, попутно вылив его на собаку. Он вновь засмеялся, но уже тихо, стараясь не обидеть жену. - Ну, не сердитесь, друг мой, - Атос осторожно взял жену под локоть. – Ее величество поступила… неразумно. Однако, к счастью, это не имело никаких последствий. Уверяю вас, у меня и в мыслях не было смеяться над вашей подругой. - Над чем же вы смеялись? – Элен, еще хмурясь, но понимая и некоторую комичность этой истории, взглянула на мужа с подозрением. - Над злым роком, надоумившим малютку Белоснежку вскочить со своей подушки именно в тот злосчастный миг, когда ее величество поднялась с постели, - усмехнулся граф. – В конце концов, собака точно пострадала безвинно. Девушка вздохнула, промолчав. Она понимала, что муж все же насмешничает. Но зла в этой насмешке не было. В конце концов, история и в самом деле была почти анекдотичная. Просто Элен не нравилось, что это обсуждают посторонние, только поэтому она не хотела признавать, что смех обоснован. Разрушать очарование этой прогулки обидой графиня не желала еще больше. Так что она чуть сжала руку мужа, словно давая понять, что больше не дуется. *** - Вам следовало отправить Белоснежку за дверь вместе с горничной, - хмыкнул Луи, скользнув под одеяло к жене. - Она привыкла спать у меня в ногах, - возразила Диана. – Только в вашем присутствии она перебирается на свою подушку, а после вновь возвращается и спит рядом. Я тоже к этому привыкла… - А что, если вам ночью вздумается вновь прогуляться? Скажем, отнести горшок в галерею? – иронично заметил король. Девушка закусила губу от досады. Теперь эта история станет для мужа поводом для насмешек над ней! - Вы обиделись? – Людовик наклонился над ней, тронул поцелуем кончик ее носа. – Я же просто пошутил. - Н-нет, - вздохнула Диана. – Не обиделась. - Вот и хорошо, любовь моя, я совсем не хотел вас задеть, - кивнул король, приникая поцелуем к шее супруги. Та некоторое время еще колебалась. Потом решила, что, в самом деле, не стоит обижаться. Людовик, признающийся в любви, гораздо более важное событие, чем маленькая шпилька в его устах. Ей лучше стерпеть это и даже вместе с ним посмеяться. Возможно, тогда он перестанет гневаться на нее по пустякам. Постепенно уйдут все страхи... - Я тоже люблю вас, мой король, - прошептала Диана, вся поддаваясь чувствам, охватывающим ее, от которых так кружилась голова. Молодая королева слабо вскрикнула от легкого укуса, Людовик, подстегнутый ее фразой и этим вскриком, был неистов. *** Элен, сжав зубы, смотрела на верх балдахина. Что за невезение?! Почему это все же случилось?! Закон подлости, не иначе… Девушка прислушалась к дыханию мужа. Кажется, спит. Но крепко ли? Ладно, нет смысла терпеть. Она осторожно спрыгнула с кровати. Нет, горшок переносить не стоит, думала она, хотя ей не обо что спотыкаться. Но если муж вдруг проснется, когда она будет идти туда или обратно, он замучает ее насмешками. Постоянно прислушиваясь, Элен дрожала мелкой дрожью. Но от кровати не было слышно даже шевеления. Наконец, спокойно вздохнув, девушка вернулась в постель. - Надеюсь, ваша честь не пострадала от моего присутствия? – в сонном голосе Атоса звучала ирония. Девушка залилась краской – он проснулся! И понял, что происходило, хотя не подал виду, что уже не спит. - Или мне следует насадиться на шпагу, стыдясь вашего бесчестия? – продолжил граф, постепенно просыпаясь. Элен, молча отвернувшись, укутала плечи одеялом. Она услышала смешок мужа за спиной и еще сильнее нахохлилась. Кажется, сегодня объект насмешек – она. Вот только тему он выбрал еще хуже. - Бог мой, вы и на это обиделись?! – Атос прижался к ней, обнимая за талию. – Дитя мое, что-то не так? - Вам нравится смеяться надо мной, - прошептала Элен. – Пусть так. Но я все же попрошу вас не говорить о вашей смерти. Даже в шутку. - Простите, - граф стал серьезен. – Я не буду больше говорить о подобном. Вы напрасно корите себя до сих пор за те слова, я надеюсь, это скоро пройдет. И не сердитесь на мои шутки, прошу. Я не хотел тревожить вас, поэтому и молчал, проснувшись. Девушка вздохнула. Что ж, во всяком случае, он проявил некоторую чуткость к ней, специально выждал, когда вернется. Осторожно она ответила на поцелуй мужа. *** Потянувшиеся за этими событиями дни больше напоминали сказку, тем более, что пришлись они на Рождество. И король, и граф были предупредительны, ласковы и заботливы. Все свободное время старались проводить с женами. Людовик вновь, как перед уходом на войну, устраивал тихие вечера с музыкой и песнями. Он уже понял, что супруга не большая любительница шумных балов, но не против танцев и музыки в кругу близких, и это его полностью устраивало. Правда, от официальных балов дам никто освободить не мог, таков был этикет. Как нельзя было отделаться и от постановочных балетов. Впрочем, и в этом дамы старались найти приятную сторону. Несмотря на то, что вокруг было много народу, они урывали каждый момент, чтобы обменяться взглядом с мужем, на мгновение коснуться его руки в танце или проходя мимо. Блеск в глазах мужа, казалось, затмевает блеск света в зале. Один такой день выдался тяжелым – бал и балет после обеда и до поздней ночи с небольшими перерывами. Дамы, улучив возможность поговорить, вспоминали репетицию балета. Писал его сам Людовик. Это был вольный сюжет на околоантичную тему. Репетиции проходили весело и в немного вольной атмосфере, поскольку в характеры девушек-героинь были заложены характеры Дианы и Элен, в мужских прослеживались характеры Людовика и Атоса. Да и некоторые события, хоть и изрядно переделанные, перекликались. Правда, в основном приятные, поэтому и играть их было приятно. И сейчас, сидя на небольшой тахте, поедая легкий десерт, дамы с удовольствием вспоминали эти события. Словно бы в обычных словах и движениях было много смысла. Они казались пропитанными любовью и от того невероятно дорогими. Белоснежка устроилась на коленях королевы, тоже отдыхая. Диана оставляла ее на время танцев на кого-то из дам, попытка побегать между танцующими была пресечена. Хуже того, в какой-то момент на нее едва не навалился какой-то пес из собак короля. Фрейлина в испуге закричала, Диана вцепилась в руку короля, но тот сориентировался быстрее. Мгновенно перехватив пса за ошейник, он оттянул собаку в сторону, передал одному из слуг. Инцидент был исчерпан. Диана же весь день одаривала мужа благодарными улыбками за спасение любимой собачки от насилия – подвиг в ее глазах и в данный день более ценный, чем все победы в войнах вместе взятые. Мероприятия завершились лишь под утро. Усталая королевская чета и придворные отправились отдыхать. Впрочем, это не помешало ни Людовику, ни графу прежде навестить жен в спальне. Слишком долгим было ожидание, они соскучились без возможности быть вместе. Но и прием получили самый горячий. *** В противоположность этому между Портосом и мадмуазель де Моро царило вовсе не такое взаимопонимание. Узнав о состоянии девушки, мушкетер не один день провел в размышлениях, как ему правильнее поступить. Жениться, как того требует долг дворянина? Однако сам он этого не желал, а фрейлина об этом не заговаривала, не она ему сказала, что тяжела, значит, замуж за него не собирается. Последнее даже немного обижало, неужели он не настолько хорош, чтобы она хотела за него пойти? Но Портос находил для себя объяснение в том, что она тоже наверняка желает найти жениха познатнее да побогаче, что уж говорить о ее отце! Этот не позволит дочери выйти замуж за безродного мушкетера. А может, Полетт уже избавилась от плода? Кажется, есть какие-то способы, говорят, некоторые женщины для этого по колдуньям ходят… Мало ли что она сказала королеве. А после поняла, как ей от отца достанется розог, да поторопилась отыскать способ избавиться от нерожденного младенца. И уже сейчас может быть полностью «здорова». Или все же до сих пор тяжела? Идти к Полетт он просто боялся: спросишь ее прямо, а потом что делать, если ребенка она и вправду ждет? Как человек чести он должен был предложить ей брак. Но что толку от этого брака? Всю жизнь им в нищете провести? Ему мундир носить, а ей… достанется ли ей какая-то должность при дворе? Там уж все занято! Пользуясь дружбой с лейтенантом, Портос или просил отгул у графа, или выбирал себе караул так, чтобы не встречаться с мадмуазель де Моро. После же начал опасаться и случайных встреч, так что отныне ходил домой и на службу огромными кругами, прогулки тоже совершал такие, какие раньше и в голову не приходили, например, поближе к Бастилии, потому что там молодой фрейлине точно не оказаться, юные девушки таких мест избегают. Портос ругал себя за малодушие, но заставить себя пойти поговорить с Полетт был не в силах. Страх того, что им всем предстоит жить в нищете, давил и был гораздо сильнее понимания, что поступает он нечестно. Вот только решение, как поступить, никак не находилось. И мушкетеру оставалось лишь продолжать бегать от случайных встреч. В одной из таких прогулок Портос, погруженный в свои тяжелые размышления, едва не сбил с ног какую-то даму, которая отчего-то зазевалась или просто полагала, что кавалер должен был уступить ей дорогу. - Простите, сударыня! – поклонился он. Быстрый взгляд – и Портос вздохнул с облечением. Дама была уже немолода, судя по всему, не дворянка, хотя и не бедна. - Я так неловок, мадам! – с самым искренним раскаянием произнес он, готовый сейчас любезничать даже со старой ведьмой. – Простите меня! И позвольте как-то загладить вину. Может быть, проводить вас? - О, только не до дома, - кокетливо улыбнулась она, польщенная вниманием дворянина. – Мой муж, мэтр Кокнар, очень ревнив. Портос галантно предложил ей локоть. И всю дорогу даже терпеливо слушал пустую болтовню немолодой прокурорши. Она же то восхищалась мушкетерами короля, сравнивая их с древними героями, а то жаловалась на дикую скупость мужа, из-за которой она не может разъезжать в дорогих каретах, как его положение мешало ей носить наряды, которые она могла бы заказывать у лучших портных Парижа. Портос вздыхал, мадам Кокнар полагала, видимо, что сочувственно. На самом же деле мушкетер думал о том, что нет смысла в деньгах, если их нельзя тратить. Что за удовольствие в них? Если бы он обладал приличным состоянием, то никому бы не позволил указывать себе, как ими распорядиться! А если бы у него был еще и титул… И Портос вновь вздыхал. А мадам Кокнар снова принималась кокетничать. Однако ее интерес мушкетер понял только вечером, когда, снимая дома кафтан, обнаружил в рукаве платок. Портос было поморщился: мадам Кокнар определенно возомнила себя равной какой-нибудь маркизе, что дарит свой платочек кавалеру, давая понять свой к нему интерес. И дар полетел в угол комнаты… Но долго ворочаясь в постели с пустым желудком, сетуя на то, что отказался принять приглашение Атоса на ужин – вновь из опасений, что там может встретиться с Полетт, - Портос уже думал о том, а так ли стара и нехороша мадам Кокнар. Кажется, что большой сундук денег делал ее гораздо более симпатичной. И пусть не ставил вровень с герцогинями, но мог подвинуть юную баронессу с ее скупым отцом. Несколько дней длились его колебания. Затем Портос, сказав себе, что богатая возлюбленная гораздо лучше бедной невесты, отправился караулить мадам Кокнар на той дороге, где оставил ее, проводив в прошлый раз. Роман начался словно бы случайно, но был бурным и страстным – прокурорша была буквально сломлена напором такого блистательного мушкетера. А Портос твердил себе, что поступает так, как будет лучше, мадмуазель де Моро следует держаться подальше от подобного жениха, который ничего ей не принесет. А батюшка Полетт решит ее маленькую трудность с ребенком. *** Что до самой мадмуазель де Моро, то она проводила время в страхе перед своим разоблачением и своим отцом. Девушка не знала, что королева говорила с Портосом, поэтому пока ожидала, куда ее отправят в дальнейшем, чтобы укрыть от гнева батюшки. Вновь напомнить о себе она не решалась, полагая, что довольно уже того, что она и так каждый день перед глазами у ее величества, чтобы донимать еще своими просьбами. Полетт по-прежнему старалась ночевать в Лувре, пользуясь любыми поводами, потому что ей казалось – живот уже начал расти и его будет видно даже через сорочку. Здесь же горничная отсылалась под любым предлогом, чтобы не видела ее без рубашки. Еще она готовилась к встрече с Портосом. Но не к той, которую ей хотела устроить Диана, а той, которую она придумывала себе сама. Гигант-мушкетер был ею любим. И та единственная их страстная ночь вспоминалась постоянно: его крепкие объятия, его напор и одновременно такая нежность и ласка. Как ей не хватало всего этого! Уверенная, что Портос ничего о ней не знает, мадмуазель де Моро, сопровождавшая всюду королеву, робко надеялась и на его приезд в монастырь тоже, хотя и понимала, что у него нет ни повода – он не знает о ее присутствии тут, - ни возможности напроситься в сопровождение королю. Разве что совершенно случайно, по приказу. Его фигуру Полетт искала и на обратном пути, выглядывая из окна кареты. И находила неизменно слишком далеко от экипажа – даже не пересечься взглядом! Долг есть долг, думала она. И он должен быть там, где велено… Но уж в Париже… Дни в Париже проходили по тому регламенту, который был привычен и знаком. Но мушкетер не нес караул во дворце. Некоторое время Полетт придумывала любую причину, чтобы прогуляться по дворцу или по парку Тюильри, желая высмотреть, где же стоит на дежурстве ее возлюбленный, уверяя себя в том, что это просто злой рок и его военный долг. Кто-то из командиров поставил его в караул где-то еще во дворце или снаружи… Но поиски мадмуазель де Моро были тщетны. Иногда ей казалось, что она видит знакомую фигуру… Однако стоило ей приблизиться, и девушка убеждалась, что его тут нет. Вероятно, ей лишь показалось. Однажды утром Полетт проснулась с пониманием, что ей не казалось. Просто Портос не хочет видеться с ней. Раньше он менялся в карауле, он отыскивал способ хоть на мгновение пересечься с ней, обменяться одним словом или улыбкой. Теперь же он исчезал, едва она приближалась. Именно исчезал, а не чудился ей. Ее нынешнее стремление хотя бы поговорить с ним не находило отклика – Портос не хотел ни разговоров, ни объятий. Наверное, так было даже лучше. Ведь она до сих пор не знала, как ему сказать о ребенке. И стоит ли вообще говорить. Ей не хотелось принуждать его к браку, заставлять жениться на себе, говоря о чести и благородстве. Но как сказать об этом, чтобы он не чувствовал себя при этом ничем обязанным? Полетт полагала, что пригласит Портоса к себе и постарается ему подробно изложить то, как она собирается воспитывать и растить ребенка, после спросив, желает ли он разделить с ней это будущее. Слова не были подобраны. Но все же Полетт казалось, что как-то так она и поведет разговор, а он поймет и… Или не поймет. И поспешит откланяться, пожелав ей чего-то подобающего этому случаю и попросив более не беспокоить его своим вниманием. А она постарается принять этот ответ спокойно, с улыбкой… Однако этим утром Полетт горько рыдала, понимая, что это свершилось. Портос просто отыскал себе другую возлюбленную. И он-то не собирался ничего ей говорить, просто забыл, оставил ее, отныне даря свои поцелуи и заботу другой, с ней обмениваясь горячими взглядами и пожатиями рук! Она готовила себя к тому, что дальше будет жить одна и сама воспитывать своего ребенка. Но… где-то глубоко в сердце она надеялась, что Портос, услышав о малыше, сам с жаром уверит ее, как давно об этом мечтал. Сейчас она себя чувствовала именно так, как любила рассказывать ее нянька, пугая и пеняя на недолжное поведение. Она совершила ошибку и теперь была наказана за нее. Вот только вовсе не тем, что ей предстоит пройти через неприязнь при дворе и гнев отца. А тем, что ее ждет жизнь без… без мужчины, настоящее имя которого она даже не знала. Подумать только, она ничего о нем, в сущности, не знает. Но знает, что безумно любит… И теперь знала, что осмелится обратиться к королеве с повторной нижайшей просьбой, пока кто-то из слуг не доложил отцу о странном поведении его дочери. И вот тогда она лишится и последнего своего утешения – ребенка от Портоса. Но разговор сможет состояться, увы, теперь уже не раньше, чем королевская чета вернется из Версаля. *** - И все же, от их эгоизма никуда не деться, - Диана сильнее укуталась в шаль от задувавшего в щели ветра. - Ну, мы же понимали, куда едем, - вздохнула в ответ Элен. В Версале было очень холодно – январь, сменив декабрь, был не менее снежным и морозным, - а без мужей еще и одиноко. Людовик, не желавший расставаться с женой, отправляясь на охоту, потащил ее с собой. Собственно, на охоте он, в сопровождении Атоса и лесничего, и находился. Женщины непосредственно на охоте были лишними, поэтому их оставили в домике – еще не ставшем великолепным дворцом Версале. На улице сгущались сумерки, и девушкам невольно вспоминались события, которые произошли здесь незадолго до их брака, но уже, кажется, почти вечность назад. Два убийства… Королева вновь зябко поежилась. Так некстати припомнилось еще и то, что Миледи из тюрьмы сбежала и пока никто не знал, где она. - Останешься здесь, пока Луи не придет, ладно? – потерянно пробормотала Диана. – Ты же пока… не хочешь спать? Горничную она с собой не брала, поскольку Людовик как обычно решил отправиться сюда внезапно. Поэтому она решила, что обойдется помощью подруги и услугами ее горничной, то есть совсем малым штатом сопровождения. Элен кивнула. Ей и самой не хотелось отправляться в выделенные ей и Атосу покои, чтобы быть там одной. Жаклин – не в счет, поскольку помещений в доме было мало, и графиня с мужем делили одну спальню, Гримо велено было спать в коридоре у спальни господ, а горничную разместили в другом крыле, где были комнатушки слуг – того немногого штата, который здесь был и который едва успел приготовить хотя бы эти комнаты к прибытию короля и нескольких человек его сопровождения. - Нам логичнее было бы остаться в Париже, - пробормотала Диана. - А ты бы смогла? Королева вздохнула. Нет, она бы волновалась. Хотя вот сейчас она волнуется за мужа не меньше. - Кстати, - попыталась поменять тему Диана, - я говорила с Луи. Он пока настороженно отнесся к просьбе Арамиса вернуться в полк. Однако он готов его выслушать. Правда, исключительно втайне от всех. - Уверена, это именно то, чего хотел граф и сам Арамис, - кивнула Элен. – Я передам. Думаешь… все как-то наладится? - Если бы я знала… Дамы уже обсуждали эту странность. Совсем недавно Атос обратился к жене, выясняя ее мнение о том, возможно ли возвращение его друга в полк, объяснив, что тот действительно желал бы служить королю. Поэтому Элен и Диана строили предположения о том, возможно ли возрождение дружбы мушкетеров. И можно ли верить Арамису. Графу они обе верили. Элен не могла знать, ведет ли Арамис игру или его намерения честны, но предполагала, что Атос его знает гораздо лучше, а супруг не позволит вернуться сюда тому, кто желает смерти королю. Так что Элен обещала мужу ходатайствовать за друга, а Диана взяла на себя роль очередного просителя и обратилась с этим непосредственно к Людовику. Надо сказать, что Луи и вправду выглядел настороженно, но при этом не возражал. Ответ, правда, дал не сразу, решив сначала все обдумать. На следующий же день объявил: он желает переговорить с Арамисом лично, но втайне от всех. - Значит, теперь мне придется под покровом ночи провожать кавалера в мушкетерском плаще в Лувр, - усмехнулась Элен. Диана устроилась в кровати, пряча ноги под одеяло. И на словах о покрове ночи глянула на окно – там сейчас и вправду было совсем темно. Появившаяся ненадолго Жаклин помогла девушкам с туалетом и удалилась. Никого. Ни Людовика, ни графа…