Совсем другой век

В покоях долго царила тишина. Диана сидела на банкетке у зеркала, бессмысленно разглядывая расческу на столике. Еще один заговор против нее. И это в условиях, когда страна воюет, денег в казне вновь недостаточно. Конечно, одни лишь намеки на несовершенство королевы заставят французов буквально ненавидеть ее! А у Людовика еще и с каждым днем растет обида на жену, которую он одну винит в отсутствии наследника! Кажется, нельзя придумать большего несчастья, чем быть королевой французов: какие бы действия она ни совершала, все равно ею будут недовольны. Интриги и заговоры здесь возникают в считанные мгновения! И это в то время, когда заговорщики сидят в своих замках фактически под охраной, то есть своего рода в домашней тюрьме. Да как они вообще ухитряются о чем-то договариваться?! Диана устало прикрывала глаза, затем вновь бездумно смотрела на расческу. Хотелось спать… и одновременно она понимала, что не сможет сомкнуть глаз пока не придумает хотя бы что-то. Графиня, подхватив заранее налитый бокал, расхаживала с ним по комнате, по-прежнему не делая ни глотка: перфекционизм требовал от нее закончить начатое и выпить вино, но пить не хотелось и сейчас она была «не здесь». Ее мысли были заняты вопросом, может ли она написать мужу с просьбой о помощи? Нельзя сказать, чтобы их отношения в последнее время были хорошими. Если бы можно было прийти к нему и «поговорить по душам», то все могло бы измениться. И явиться к мужу с просьбой в этой ситуации было неплохим решением… Вот только явиться было некуда, не может же она ехать в армию! Элен готова была написать Атосу, однако письмо – не то же, что разговор. Если в беседе наедине она могла быть полностью откровенной, то прямо обо всем написать она никак не могла – не исключено, что послание может попасть кому-то другому в руки. А еще непонятно, как отнесется граф к идее помогать Диане. С одной стороны, особа королевы священна – так говорил Атос в романе, осекая все насмешки и неблагородные намеки. И даже Анну Австрийскую считал таковой, несмотря на арест д’Артаньяна и Портоса. С другой же, в истории с подвесками гасконец использовал друзей «вслепую». Наверняка граф догадывался о том, зачем они едут. Но точно не знал всей подоплеки, иначе мог посчитать, что цель не слишком благородна, чтобы прикладывать подобные усилия! Потому кто знает, как он отнесется, если ему прямо объявить: Диане надо вернуть пропавшие подвески. Что если он посчитает их не пропавшими? В дополнение к этому получалось, что в каноне граф был лишь мушкетером, держался вдали от светской жизни. Сейчас же он был как раз в этом «котле». Кажется, у него не должно было сложиться дурное мнение о Диане, но та размолвка в монастыре… а теперь еще отсутствие наследника… Как бы все это вместе не привело Атоса к мнению о том, что в этой ситуации единственно верное решение – отправиться к королю и во всем признаться, а тот несомненно рассудит "по-справедливости". Элен одновременно и пыталась подобрать слова для письма мужу, и решала, не лучше ли будет просто уговорить приехать его и друзей в Париж или сюда, все остальное поручив уже Констанции, надеясь на их страсть с д’Артаньяном. Надо сказать, что сама мадам Бонасье, скромно прижимавшаяся к стене в шаге от королевы, вовсе не думала о себе столь высоко. Напротив, она с горечью размышляла о том, что, возможно, поторопилась, предлагая помощь. Что в ее силах? Кто она сама? Когда в этих событиях участвуют такие люди, как королева и ее статс-дама! Поначалу она хотела просить мужа, однако сейчас понимала, что вряд ли такой человек, как он, способен на что-то, кроме как порой по ее просьбе относить какие-то записки или провожать ее до дверей некоторых домов. Д’Артаньян… Этот молодой человек захватил ее мысли, увлек своей горячностью, покорил смелостью! Но что если его чувства и слова – лишь игра? Вправе ли она нырять в такие глубины страсти? Да еще когда речь идет не только о ней самой, но и о репутации королевы – той, кому она сама сейчас обязана своим положением… Констанция видела, с каким обожанием смотрит на мадам дю Валлон ее муж, замечала восхищение в глазах графа де Ла Фер, подающего руку супруге, и даже во взгляде его величества была настоящая любовь к жене! Да зачем ее величеству помощь какой-то кастелянши, когда муж и так простит ее! А если и понадобится помощь, то граф и его друзья все сделают сами… Д’Артаньян тоже был в дружбе с графом. Возможно, что они и вправду на все смотрят одинаково. Но… не вернее ли ей будет просто остаться в стороне? Мадам Бонасье сжимала ладони, но никак не решалась что-то сказать вслух. И потому что молчали другие, и потому что не знала, о чем говорить, если только не повторять уверения в готовности помочь. Возможно, они сначала скажут, какая помощь им может быть нужна? Жаль, что мадам дю Валлон находится далеко от нее, даже шепотом нельзя ни о чем ее попробовать расспросить. Полетт, получив позволение королевы, заняла стул у окна, сидела, откинувшись на спинку и не думая почти ни о чем. Конечно, события увлекли ее, очень хотелось во всем разобраться. Мадам дю Валлон хотя не так давно была при дворе, но чувствовала, что придворные игры будоражат ее воображение – они тренировали ум и остроумие, они оттачивали умение улыбаться в любых обстоятельствах, они заставляли кровь быстрее бежать… Вот почему Полетт оставалась сейчас тут, а не просила милости уйти к себе, пусть даже у нее безумно болела поясница и очень хотелось прилечь. Но дельных мыслей в ее голове никак не рождалось. Она лишь понимала, что пока ни она сама, ни ее муж ничего сделать не могут. Мадам дю Валлон была слишком уставшей, чтобы что-то обдумывать, а месье дю Валлон прекрасно умел применять свою силу, но не годился для придворных игр. *** - Не верю, что Ришелье велел своему человеку помогать кому-то, не преследуя своей цели, - после долгой паузы произнесла Элен. - Кардинал сейчас в армии, - заметила Диана. - Отдавать приказы он может и через доверенных лиц, - возразила подруга. – А кроме того это может быть вовсе «старое» распоряжение. - Или мадам де Ланнуа служит сразу двоим, - вставила Полетт. – Хотя… то же можно сказать и о мадам де Фаржи. Она, правда, никогда ранее не испытывала симпатии в отношении его преосвященства… - Но общий враг объединяет, - напомнила Элен, кивнув. – Тем более, что последний заговор ясно показал: когда случается беда, каждый оказывается сам за себя. Довольно веский повод, чтобы возненавидеть прошлых союзников и искать покровительства у прежних врагов… Правда, кое-что нам это тоже дает. - Что? – разом обернулись к ней другие. Статс-дама несколько секунд помолчала, формулируя. - Если за похищением стоят все те же заговорщики, то искать подвески следует, скорее всего, у них же. Подбрасывать кому-то попросту нет повода – государь не поверит, что у вас, ваше величество, с кем-то роман, для этого нет никаких оснований. - Это так, - поддержала мадам дю Валлон, - если кому-то ваше величество и оказывали чуть более внимания, чем другим, то разве что только графу де Ла Фер или герцогу д’Орбье, которым подкидывать украшение будет полной глупостью: в их доме никто это не отыщет, а в армии сейчас это и вовсе невозможно. Диана помедлила. - Но все же это возможно, - с сомнением проговорила она. – Что если они решат кому-то подкинуть подвески? - Это возможно, - согласилась и графиня, - но маловероятно. И в этом случае мы действительно теряемся, где искать. В то время как версия, что подвески у заговорщиков, нам дает хоть какую-то надежду. Я бы даже предположила… Она запнулась, но затем уверенно закончила: - Я бы предположила, что подвески находятся у герцога Орлеанского. Ее величество матушка слишком осторожны, чего не скажешь о ее сыне и невестке. Диана согласно кивнула. - Полагаю, что вторая версия нас приведет к тому же. Если мадам де Ланнуа это сделала, преследуя две цели, - продолжала Элен, - то есть скомпрометировать вас, а также отомстить тем, кто ее однажды предал, то она сделает так, чтобы, если украшение было обнаружено, то это случилось у них. - Резонно, - согласилась королева. - То же мы получим, если предположить, что все это было идеей кардинала, - завершила статс-дама. – Ему неинтересно простое исчезновение подарка его величества, но он пожелает очернить всех: и вас, и королеву-мать, и Гастона… - Иными словами, - задумчиво проговорила Диана, - есть крайне небольшая вероятность, что подвески неизвестно где. И большая – что они у принца. - Да, мне кажется, что так. Мадам дю Валлон согласно кивнула, подтверждая, что придерживается того же мнения, что и статс-дама, Констанция отмалчивалась, но ей сложно было судить о намерениях заговорщиков, от всех этих планов просто голова шла кругом. - Что же тогда делать? Диана подхватила на руки Белоснежку – песик, измученный тем, что хозяйка никак не ложится спать, потоптался и устроился у нее на коленях. - Нужно каким-то образом их оттуда заполучить. Элен вздохнула, оглядела уставших дам и прервалась: - Вот что, так мы можем просидеть до рассвета, а это не принесет нам ничего хорошего, уставшие мы ничего хорошего не придумаем. - В самом деле, - кивнула Диана. – Спокойной ночи, мадам Бонасье, благодарю вас за то, что вы мне сообщили. Доброй ночи, дорогая Полетт, вы сегодня мне очень помогли, но вам и малышу пора спать. - Вашему величеству помочь с туалетом? – мадам дю Валлон едва держалась на ногах, но помнила об обязанностях. - Не стоит, берегите себя! Я справлюсь, основной туалет давно завершен, со всем прочим мне немного поможет Элен, благодарю! Дамы откланялись. - Что ж, - проводив их взглядом, шепотом произнесла графиня, ставя по-прежнему полный бокал на стол, - единственное, что я сейчас могу придумать – это все же написать мужу. Надо попытаться хотя бы добиться его возвращения в Париж или приезда непосредственно в Фонтенбло. - А после? - Если он приедет не один, то, возможно, общими стараниями мы – я, Полетт и Констанция – уговорим их отправиться за подвесками. - А если один? - То у меня хватит смирения, чтобы стать самой лучшей женой в мире, но любовью и мольбами добиться того же. Диана, освободившись от халата, нырнула под одеяло. - Доброй ночи, ваше величество, - улыбнулась ей статс-дама. – Мы непременно справимся, вот увидишь! - Увижу… Элен, эта история изменена! Помощь нужна другой королеве! - Но мушкетеры ведь все те же. *** Графиня была настолько уставшей, что, едва очутившись в спальне, рухнула в кровать, позволив себе эту слабость и решив, что все равно ничего дельного сейчас написать попросту не сможет. Жаклин уже дремала на своей кушетке, и Элен подумала, что будет слишком жестоко ее будить, день у нее был не менее тяжелым, чем у самой статс-дамы. Кое-как ослабив шнуровку корсета, графиня решила, что сил ее не хватит даже на то, чтобы умыться. Сознание насмешливо заметило, что так недалеко спуститься и до местного уровня гигиены, но все это казалось таким несущественным… Важным было лишь письмо. Вот только не сейчас… И она провалилась в глубокий сон. Но утром, подскочив с первым лучом, Элен немедленно засела за послание. Правда, долгое время лист перед ней продолжал оставаться чистым. «Любовь моя, Вы ведь простите меня, если мои письма стали слишком назойливы? Всему виной то беспокойство, которое я испытываю за Вас. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы я могла вновь обнять Вас, услышать Ваш голос, полный уверенности – именно этого мне не хватает всегда без Вас! Впрочем, я столь же горячо надеюсь, что Вы тоже волнуетесь за меня. Потому я не могу не сообщить, что мое пребывание в Фонтенбло покойно и чудесно. Я лишь один раз покидала двор, чтобы побывать в Ла Фере и убедиться, что там все по-прежнему. Вы можете не беспокоиться, я ездила в сопровождении слуг и двух королевских гвардейцев, но даже этой защиты было чрезмерно, ныне на этих дорогах безопасно и тихо. А пребывание дома и вовсе было чудесным. Я с таким восторгом окунулась в сельскую жизнь и вновь посетила дома наших арендаторов и фермеров. А еще повидалась с архиепископом, он находится в добром здравии и шлет Вам свое благословение! Но простите мне это пустословие. Я с удовольствием перескажу Вам все свои впечатления и расскажу обо всех делах в поместье, когда Вы будете рядом! А здесь же не буду Вас утомлять этим, уверю лишь, что все идет отлично. Вы часто просите меня делиться новостями при дворе. Однако со времени моего последнего письма мне и нечего добавить. Ее величество вынуждена иметь дело со скучными бумагами, которые якобы относятся к государственным делам, но на деле более рутинны, чем дела в поместье. Я помогаю, насколько это возможно и допустимо. Если бы мы не знали, сколь бывают опасны затишья, я бы осмелилась сказать, что при дворе приходится даже скучать. Думаю, что Вы лучше сможете представить наше состояние, если я скажу: столь же тоскливо мне было разве что на пути в Ла Фер перед нашей свадьбой. Впрочем, тогда мне дорогу скрашивало Ваше присутствие, Ваши рассказы о будущих соседях и тренировка во французском, потому подобное сравнение будет неуместным и даже обидным для Вас. Извините меня, я плохо спала этой ночью, все время думала о Вас. Потому и подбираю столь ужасные сравнения. Пожалуй, выберу другое. Вы помните тот вечер, когда впервые посетили особняк ее высочества в Париже? Тогда мы впервые так интересно общались! Вот до Вашего появления мне было столь же тоскливо и скучно, как теперь. Надеюсь, это оправдает меня в Ваших глазах и простит мне то отчаяние, с которым я и пишу эти строки. Я осмелюсь просить Вас приехать, если это будет возможно, хотя бы на один день! Под любым предлогом, пусть даже для этого Вам придется вернуться в компании Ваших друзей – я буду рада их видеть и непременно придумаю, как и где их разместить здесь. Все это настоящие пустяки! Ах, право, я написала самое пустое и бессмысленное письмо за весь последний месяц! В нем нет ни одного важного слова. Простите, что оно звучит как воззвание и мой каприз. Самым верным было бы сейчас порвать это письмо и выбросить, но я и вправду поддамся своему капризу. Однако же припишу, что он, конечно же, ни к чему Вас не обязывает. Я понимаю, что война не позволяет Вам располагать собой и прибыть тогда, когда бы Вам было угодно. И, разумеется, я удовольствуюсь просто письмом от Вас с сообщением о том, что Вы не ранены, а сражения идут успешно. С любовью, Ваша Элен». Она еще раз перечитала написанное. Боже, сколько же пустых слов и повторов одного и того же! Но все служило одной цели – чтобы от этой чуши даже тошнило, а истинный смысл просто терялся. Получилось или нет? Пожалуй, даже если заподозрить, что она хочет о чем-то предупредить или попросить мужа, ухватиться тут не за что. Вряд ли кто-то, кроме Атоса, знает о попытке убийства по дороге в Ла Фер, уж точно не заговорщики, а тем более им не догадаться, что в той поездке присутствие графа вовсе не скрашивало ей путь, а сильно злило. И все поменялось только после нападения. То же относилось и к его попыткам говорить с ней о соседях и чаще тренироваться во французском. Все это знал лишь он. Ну и молчаливый Гримо. Это относилось и к другому намеку. О том, какой вечер был первым, когда Атос посетил их в особняке, тоже знает лишь он. А он наверняка помнит, что именно тогда принес известие о заговоре против Дианы. Да и Элен тогда скучать не приходилось, она волновалась за принцессу, пропавшую на охоте. И граф наверняка это тоже помнит. Если он ошибется, и решит, что речь идет об их ночевке по пути в Париж, то все равно сделает те же выводы: именно тогда к Диане ломился Гастон, если бы не вмешательство Атоса, им бы пришлось непросто. Да, во всех случаях она намекала, что ей нужна его помощь, а в его отсутствие тут не просто тоскливо, а появляются проблемы. Наконец она проговорила и про затишье перед бурей, как в случае мятежа, пусть и «отвергла» эти домыслы в письме, но Атос догадается, что это все неспроста. Подчеркивание того, что и так очевидно, только заставит его обратить на это самое пристальное внимание. Единственным неважным тут было сообщение о поездке в Ла Фер, но его цель была именно в этом: превратить письмо в сплошную жалобу на скуку и пустой разговор ни о чем. Теперь если его прочтет кто-то посторонний, то точно увидит в нем только это: дамочка от тоски пишет ни о чем, сама зная, что мужа никуда не отпустят, просто в очередной раз «играет в любовь» и уговаривает его поскорее прибыть к ней. А может, даже решат, что она так проверяет мужа - хочет получить от него подтверждение невозможности покинуть армию, чтобы в это время закрутить роман с кем-то или позволить себе лишние траты без его надзора. Пусть думают, что пожелают! Главное, что ничего серьезного они из этого письма узнать не могли. Зато Атос просто обязан заподозрить неладное! В конце концов, даже первая фраза, обращение – она вновь избегала его, когда отношения между ними охладели. Граф умеет подмечать детали, он поймет, что она хотела сказать, и непременно скоро приедет! Только выйдет ли отпроситься не одному? *** Атос в самом деле приехал. И с друзьями, абсолютно верно угадав намеки супруги, что ей нужна помощь их всех, хотя о них она упомянула лишь мельком и одной строчкой, но было понятно, что это сделано неспроста. Получить отпуск в условиях войны и вправду было непросто. Однако граф, прочитав и перечитав письмо Элен, сделав однозначный вывод о ее просьбе, решил, что не станет испрашивать отпуск у капитана. К чему, если можно обратиться с этим непосредственно к королю? Его величество и раньше, хорошо зная Атоса, понимал, что тот не станет просить аудиенции просто так. А после мятежа и побега супруги из Парижа Луи и вовсе особенно внимательно относился к тому, что граф хочет ему что-то сообщить, предполагая, что это может касаться королевы. Потому разговор наедине был получен сразу, стоило лишь попросить. С Людовиком Атос был полностью откровенен, сообщив ему, что есть основания полагать: графине требуется помощь, в чем – пока непонятно, но это может быть намек и на новый заговор, суть которого пока тоже сообщить не могли. Король, с трудом подавив гнев, готовый сам уже ехать разбираться, все же согласился, что лучше сначала отправить других все разузнать. Он не мог все бросить и покинуть театр военных действий, тем более, что тревога может быть вовсе ложной, либо это может быть, как в прошлый раз, целью заговорщиков. Так что Атос получил фактически карт-бланш действовать по своему усмотрению, но узнать все, что может замышляться против ее величества, а также кто именно в этом замешан, не щадя никакие чины. К сожалению, этот карт-бланш был лишь на словах, король не подумал о том, чтобы выдать какие-то бумаги, а граф не придал этому значения. Пока Атос видел своей задачей исключительно выяснить, что же происходит. С этим они с друзьями и поторопили коней из военного лагеря практически с риском загнать их. И лишь через сутки, почти прибыв на место, они позволили себе отдых. Появляться в Фонтенбло четверо друзей не стали, Арамис и д’Артаньян остановились в деревушке неподалеку, а во дворец приехали лишь те, у кого был самый невинный повод – повидаться с женой, возможно, по пути с королевским поручением или получив короткий отпуск на пару дней. Граф поспешил к Элен немедленно, друзьям он пока ничего не говорил, решив сначала выяснить все подробности. Они знали лишь то, что дама о чем-то попросила Атоса, сами же более ни о чем его не расспрашивали. *** Жена была в саду. И впервые встреча после армии произошла именно так, как он себе представлял: едва его увидев, девушка буквально бросилась к нему, жарко обняла. И Атос не стал притворяться – впился поцелуем в ее губы. «Любовь моя», - вновь и вновь всплывало обращение из письма. Она ведь и вправду всегда любила его! - Что у вас случилось? – прошептал он, когда воздуха уже не хватало. – Я ведь верно вас понял, вы просили приехать? - Вы все поняли лучшим образом, - улыбнулась она. - Итак? Элен взяла его под руку, увлекая на чинную прогулку, но выбирая места непременно так, чтобы идти по большому открытому простору, а не «прятаться» за кустами или в тени деревьев. Благодаря этому и они все время были на виду, и к ним невозможно было приблизиться незаметно и что-то услышать. - Значит, я прав, - чуть покачал головой Атос, отметив этот маневр. – Это касается ее величества? - В первую очередь ее, - согласилась Элен. – Хотя это вовсе не отменяет всего того, что я писала. Я вправду безумно соскучилась по вам, и я очень рада, что вы здесь! И я так признательна… - Мадам, это все пустое! Но теплая улыбка и легкое пожатие руки смягчали некоторую резкость слов, так что графиня и не подумала обижаться, просто он не собирается получать благодарность, еще ничего не сделав. Да и время не хочет тратить. - Конечно, - кивнула она. – Но прежде я хотела бы просить вас пока ни о чем не сообщать его величеству. - Однако если дело касается его жены… - Я прошу вас! Вы помните историю с молитвенником? Я боюсь, что его величество может судить слишком поспешно. После долгих размышлений о том, как же уговорить Атоса помочь, Элен решила, что лучшее ее действие – это быть полностью честной с мужем. Возможно, он даже в итоге откажется помогать… Что ж, тогда они будут надеяться на Констанцию. Но ложь или лукавство Атос не простит тем более. Сейчас, когда он так мягко принял ее после их отдаления друг от друга, будто бы между ними вновь были только взаимопонимание и любовь, графиня хотела бы это лишь укрепить. Чувство за чувство, как и честность за честность. Только в этом случае она будет вправе о чем-то его просить, только так он может помочь! - Ее величество хотят скомпрометировать? – муж и вправду немедленно отозвался на ее намек, чуть нахмурился, так что Элен даже пришлось осторожно погладить его по руке, успокаивая. - Вероятнее всего. Я не могу придумать иную причину, зачем иначе понадобилось бы похищать у нее королевский подарок. Граф с трудом сдержал ругательство – да, такого он никак не ожидал! Насколько дерзко, грязно… - Но вы уверены в похищении? - К сожалению. Из-за прошлого заговора, признаюсь, мы многого боимся, потому вечерами я лично обходила дворец. Диана же проверяла государственные документы, печать и свои украшения. Так что мы знаем не просто о похищении, но представляем и день, когда все это случилось. Элен пересказала их попытки отыскать украшение, краснея при мысли о том, что их план Атос может расценить как попытку воровства. Однако же граф ничем не показал своего недовольства. - В день, когда это случилось, - завершила Элен, - мадам Бонасье видела на территории Фонтенбло мадам де Фаржи, притом беседующей с мадам де Ланнуа. - Кардинал вместе с королевой-матерью? Атос недоверчиво покачал головой. - Да, нам это тоже кажется подозрительным. Элен вздохнула и пересказала ему те догадки, которые сделали они с дамами относительно планов заговорщиков. Граф слушал внимательно, кажется, вполне соглашаясь с этими рассуждениями. Как вынужден был согласиться и с тем, что если просто сообщить о краже, то это может обернуться самыми ужасными последствиями: и сам король может обвинить жену в неаккуратности, и кто-то может оклеветать Диану, притом перевернув все факты. Причин подозревать кражу не было, а такая дама, как королева-мать, могла просто прилюдно обвинить молодую правительницу в госрастрате, после за это ухватится парламент, прибавляя сюда все обиды на Диану и те пошлины, которые она не отменила… - Мне кажется, что кардинал воспользуется каким-то поводом, чтобы предложить его величеству просить супругу надеть подвески, - завершила Элен. – Вот только пока я не знаю, когда это может случиться. И… как можно вернуть их. - Что ж, это был бы и вправду удачный план, - согласился Атос. – Но если ваши догадки верны и подвески у герцога… до них можно попробовать добраться. Пока не знаю, как, но, я полагаю, вы верно сделали, что попросили нас приехать вместе, у д’Артаньяна наверняка появится план. Некоторое время графиня молчала, сомневаясь и сама себе не веря, ведь никаких причин говорить о той женщине не было, если бы не возврат к событиям романа! Но, поглубже вздохнув, Элен произнесла то, что еще мучило ее: - Я не знаю, как и чем это объяснить, вы, я полагаю, не поверите мне, но мне отчего-то вновь и вновь вспоминается Миледи, - это имя она прошептала еле слышно. – Ее не было здесь, никто ее не заметил. И все равно мне кажется, что в этих событиях замешана эта дама. Она ведь тоже служила… принцу? - Вряд ли она признательна ему и его матушке, что едва не была казнена, - скептически качнул головой Атос. Но тут ему припомнилось, как однажды жена уже рассказывала о своих подозрениях о Миледи: совсем не зная эту женщину, Элен тогда сразу сказала, что та показалась ей опасной. Что было тому причиной? - Впрочем, может быть, в чем-то вы и правы, - поспешил добавить мушкетер. – Я непременно запомню это. - И обещаете мне быть осторожным? - Мадам, вы просите меня рискнуть ради чести королевы – и одновременно осторожничать и беречь себя? - О, если возможно лишь что-то одно, то я прошу вас забыть о первой просьбе! – Элен взглянула прямо ему в глаза. – Пусть заговорщики осуществляют любые планы! Но вы, прошу, останьтесь со мной! Граф улыбнулся этому порыву, поднес ее ладошку к губам. - Я обещаю, что не буду творить безумств, - произнес он, целуя руку супруги. – Но отступить и оставить вашу подругу и свою королеву без помощи я не могу. Так что, я надеюсь, вы простите мне этот риск? - Я прошу вас, вернитесь ко мне, - сжала его руку Элен. - Мадам, разве я могу обещать такое, сам Господь… - Обещайте! – буквально потребовала она. – И вы не сможете отступиться от вашего слова! Обещайте! - Даю вам слово! Атос на прощение нежно поцеловал ее. А Элен, проводив его долгим взглядом, отправилась в капеллу, понимая, что сейчас только и может это: без слов говорить с Богом, прося его помощи и защиты для них…