Совсем другой век

Графиня вернулась во дворец в смешанных чувствах. С одной стороны, путешествие мушкетеров очень напоминало книжное. С другой же, отличия были не только в городах, где остался каждый, но и в порядке их «отсоединения», и в обстоятельствах, которые этому способствовали: скажем, если Портос действительно поссорился с каким-то дворянином, то Атоса никто в фальшивомонетчестве не обвинял. Элен, конечно, спросила у Арамиса, была ли у графа возможность как-то укрыться от нападавших, и получила ответ, что позади него была некая дверь. Погреб? Или какое-то иное хозяйственное помещение? Все это внушало надежды, что и тут история пойдет, как известная ей. Но незнание всегда страшит больше, чем что-либо. Краткую версию всего этого Элен пересказала Полетт, добавив лишь то, что такой силач и мастер клинка, как Портос, должен был непременно расправиться со своим противником. А задержало его наверняка что-то иное. Более полную версию – со всеми своими догадками и страхами – графиня изложила подруге. - Все непременно должно обойтись! – Диана крепко обняла ее. – Ты не можешь сейчас потерять его. - К сожалению, это не довод, - грустно отозвалась Элен. - Это довод, - уверенно заявила королева. – Если вся история с подвесками повторилась, пусть и с изменениями, то и история всех ее героев должна повториться – пусть тоже с некоторыми изменениями. - В таком случае и история Миледи… - Кстати, - прервала Диана, - Луи сегодня обмолвился, что эта женщина повешена. Она действительно исполняла приказ Ришелье в этой истории, но после она совершила большую ошибку, решив взять реванш над д’Артаньяном. Он ее и привез к королю, правда, не зная о ее прошлых преступлениях. - Тогда зачем? - Право, это любопытное объяснение. Людовик подробностей не знает, а я их выяснила… но, как ты думаешь, у кого? - У Констанции? – практически наугад предположила Элен. - Именно! Миледи столкнулась с ней и пыталась шантажировать д’Артаньяна, требуя у него подвески и угрожая убить Констанцию. - Ужасное создание, - прошептала графиня, содрогаясь. - Неудивительно, что у д’Артаньяна не было к ней ни капли жалости и он отвез ее сразу к Людовику. - Что ж… важнее то, что более она нам ничем не грозит. - Да, хотя у нас хватает и иных недоброжелателей, притом гораздо выше положением и с гораздо большими возможностями. - Ах да, о недоброжелателях. Сегодня случились еще две странности. Первая: д’Артаньян привез Арамису некое письмо с герцогской печатью, тот очень нервничал, получая его, но после только глянул и убрал, не читая. А вторая: когда мы уже уходили, к Арамису прибыл еще один гость. Знаешь, кто? - Неужели какая-то дама? - Отнюдь. Это был известный нам герцог. - Д’Орбье?! Элен лишь чуть кивнула. - Он очевидно скрывал лицо от других, но не от нас, тем более, что мы столкнулись почти нос к носу. - Как это странно… - Боюсь, в эту интригу нас не посвятят. Диана задумчиво кивнула, думая о том, вправе ли она пытаться о чем-то расспросить мужа или он решит, что она хочет выведать это с нелицеприятными целями. Получать упреки, что она водит дружбу с его матерью, королеве не хотелось. - Ты отправишься завтра, конечно? – спросила Диана. - Да, прости, сегодня уезжать было уже бесполезно. Д’Артаньян дал мне слово, что завтра на рассвете будет меня ждать, причем с оседланными лошадьми, так что я вновь буду вынуждена оставить тебя. - Конечно, - понимающе кивнула королева. – Но, я прошу тебя, все же явись сегодня к Людовику с полагающимся докладом статс-дамы. - Боюсь, мне толком и нечего ему сказать, я мало знаю о делах этого дня. - О, Луи их знает сам, мы почти весь день провели вместе. Однако пусть он лучше видит, что ты скрупулезно исполняешь свои обязанности, чем пренебрегаешь ими. А заодно лично сообщишь ему о том, куда направишься завтра. - Да, так будет лучше, - согласилась Элен. И она честно явилась перед сном к королю с докладом, коротко пересказав ему все, что касалось Дианы, а затем, поскольку Луи и вправду спросил о ее муже, испросила себе право уехать завтра, а также пересказала то, что узнала от Арамиса. - Гвардейцы его преосвященства, - недовольно нахмурился Людовик. - Я надеюсь, государь, у них не было приказа никого убивать, - отозвалась графиня, стараясь держаться спокойно. - Будьте покойны, сударыня, если у них был такой приказ, то приказывающему придется ответить за это! - Я очень признательна вашему величеству, но, простите эти слова, для меня это не будет иметь особого значения. Я желаю лишь того, чтобы граф был жив – благодаря или вопреки приказу. Судьба же приказавшего мне безынтересна. Луи с интересом глянул на нее: то, что молодая женщина волнуется за мужа, было естественно, но то, что она не желает отомстить за опасность, которая ему угрожала, было весьма удивительно, когда дамы, несмотря на все предписываемое им поведение, жаждали крови за меньшие грехи. - Надеюсь, ваши слова истинной христианки отвечают вашим мыслям и поступкам, - пробормотал король. - Благодарю вас, ваше величество, - лишь смогла ответить та, не представляя, что еще можно ответить на подобные слова, звучавшие как подозрение в ее неискренности, хотя графиня ни в чем не лукавила. - Сколько человек сопровождения вам нужно? - Никого, государь, если вы позволите господину д’Артаньяну сопровождать меня, как он вызвался уже ранее. - Вы уверены, что этого будет довольно? - Я полагаю, что более ни я, ни господин д’Артаньян не представляем интереса для тех, кто ранее чинил препятствия. Людовик скептически хмыкнул. - Не все обладают вашим характером – прощать врагов, сударыня. Напротив, желание отомстить может взять верх. Элен пару мгновений помолчала, обдумывая такую вероятность. Ришелье хотел поквитаться за историю с подвесками в романе, но после признал силу и храбрость д’Артаньяна, не желая отдавать его Миледи. Что сейчас одержит в нем верх? Очень возможно, что он еще не оценил юношу… - Осмелюсь предположить, государь, что человек, который может пожелать поквитаться, либо оставит эту мысль, либо не станет это делать столь открыто. Потому большей опасности подвергаюсь не я, а женщина, которую любит д’Артаньян. - Хотите попросить для нее защиты? - Нет, ваше величество, я полагаюсь в этом на свою подругу, она не отпустит эту даму от себя. - Что ж, пусть будет так. Езжайте, мадам, и привезите мне моего лейтенанта, нам скоро следует вернуться на войну. Пусть вы и сделаете это вовсе не для меня и не для сражений, - добавил Людовик. - Вы правы, государь, я это сделаю исключительно ради себя, как ради себя я ездила к господину Арамису, а вовсе не по политическим соображениям. Но вряд ли мои намерения интересуют ваше величество, - присела Элен в реверансе, пряча улыбку и гадая, ответят ли ей на скрытый вопрос. Людовик чуть нахмурился. - Вы встретились с д’Орбье? – прямо спросил он. - Да, государь. - Кто еще был там? - Только господин д’Артаньян. Но я уверена, что он никому об этом не скажет, он весьма осторожен. - Хорошо. Вам же, сударыня, я бы посоветовал вовсе об этом забыть. Пореже лезьте в государственные дела, мадам, побольше занимайтесь делами вашей семьи. Езжайте за господином графом! Элен вновь только поклонилась. Что ж, единственное, что ей удалось узнать – встреча д’Орбье и Арамиса составляет государственную тайну. Можно предположить, что герцога интересуют связи молодого человека с происпанской партией и, как следствие, он может строить какие-то планы на действия относительно Испании. Но это все исключительно догадки, ничего конкретного, даже ни малейшего намека. Людовик прав – интриганки из них с Дианой плохие, уж лучше даже не браться и не лезть в эти дела. *** Д’Артаньян был пунктуален: едва занялся рассвет, он уже поджидал Элен с оседланными лошадьми – графиня, как и всегда в последнее время, предпочла ехать верхом, а не трястись в карете, теряя время. Сама она с утра успела заглянуть к Диане, попросив ее держать Констанцию при себе, поскольку ей может грозить опасность. Путь до трактира, где остался Портос, по словам его друга, оказался не очень долог, хотя поначалу д’Артаньян и Планше часто сдерживали своих лошадей, полагая, что им необходимо ехать медленнее ради дамы. Но, убедившись, что его спутница отличная наездница, хотя и уступает ему, гасконец более не делал остановок, кроме необходимых для отдыха животным, и все реже пускал лошадь шагом. На разговоры время они не тратили. Лишь в самом начале пути юноша хотел завязать что-то вроде беседы, но Элен с улыбкой предложила ему: - Прошу вас, я с удовольствием потрачу на бессмысленные слова столько часов, сколько вы пожелаете впоследствии, но сейчас, я думаю, вы поймете меня – я столь долго откладывала этот отъезд, что более не в силах ждать. Так что далее их путь проходил в молчании. Лишь когда, вскоре после полудня, они приблизились к цели, гасконец придержал лошадь и обратился к даме: - Мы постараемся не задерживаться тут надолго, но я не могу просто проехать и не узнать, что с Портосом. - Разумеется, - кивнула ему Элен. Д’Артаньян кинул поводья слуге и помог спешиться даме. В трактир они направились, каждый ожидая разного: гасконец просто не знал, что и думать в отсутствии друга, для которого один противник – не противник, а графиня почти дрожала от нетерпения, ведь если история повторится и тут, то она сможет ожидать встречи с мужем в гораздо более спокойном состоянии, чем теперь. Юноша устроил Элен за столом, велел трактирщику принести им вина и, когда тот явился с бутылкой, завел с ним вполне канонный разговор о том, что он часто путешествует, бывал и тут (ему не помешало то, что на деле он тут не был) и, в частности, однажды это было, когда его друг повздорил с каким-то незнакомцем. - Да, да, это правда! – закивал трактирщик. - Я отлично помню эту историю. Так ваша милость говорит о господине Портосе, не так ли? - Да, именно так зовут моего спутника. Господи помилуй! Уж не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья, любезный хозяин? - Но ведь вы, ваша милость, должны были и сами заметить, что он не мог продолжать путь. Элен успокоенно вздохнула: история и вправду повторялась, Портос остался тут, а трактирщик некоторое время никак не хотел признаваться, что тот ранен, и после рассказал, что постоялец недоволен, что у него попросили денег. - Да, понимаю! – хмыкнул д’Артаньян, выслушав жалобы хозяина. – Это такая просьба, которую Портос встречает очень дурно, когда он не при деньгах, но, насколько мне известно, деньги у него есть. И пока трактирщик пересказывал, что как раз накануне Портос проиграл проезжему господину в ландскнехт все, включая лошадь, графиня окончательно уверилась, что история – странная штука, потому что даже сильно изменившись, она пришла к тому же итогу. А значит, если они сегодня же смогут покинуть этот трактир, то доберутся до другого, где в погребе, как и полагается, заперся Атос. Однако далее удивление Элен скрыть было сложно. - Уверяю вас, - говорил д’Артаньян, - Портос непременно оплатит все долги. Если не он, так одна знатная дама за него. И графиня, ожидавшая, что на этот раз трактирщик примет подобное объяснение, опешила, когда вновь услышала диалог из романа - то есть сомнения насчет знатности дамы, которая могла бы оплатить долг постояльца. - Господин Портос передал нам письмецо для этой… герцогини, - после расспросов любопытного д’Артаньяна принялся за рассказ трактирщик. Элен слушала, уже не скрывая изумления, ее спутник прятал усмешку, но одновременно и чувствовал себя смущенным, что раскрывает тайну друга в присутствии дамы, которая была в дружбе с женой этого друга. - Известно ли вам, кто такая эта мнимая герцогиня? – лукаво спросил трактирщик, предчувствуя раскрытие секрета. - Нет, - торопливо заявил д’Артаньян. – Я полагаю, что каждый из нас имеет право на свои тайны… - А между тем, сударь, это старая прокурорша из Шатле, госпожа Кокнар, которой по меньшей мере пятьдесят лет и которая еще корчит из себя ревнивицу. Мне и то показалось странно: знатная особа – и живет на Медвежьей улице! - Почему вы знаете все это? - Да потому, что, получив письмо, она очень рассердилась и сказала, что господин Портос – ветреник и что он, наверное, получил удар шпагой из-за какой-нибудь женщины. И тут, разумеется, последовал рассказ о том, как случилась та дуэль и то ранение. Так что Элен смогла вновь отрешиться, погрузившись в размышления о том, что она услышала: Портос и Кокнар! Как это возможно?! Зачем ему понадобилась старая прокурорша, если он сейчас женат на молодой баронессе с хорошим доходом?! Наоборот – было бы понятно. Но для чего… Для денег – вдруг осенило ее. Получив удар шпагой, он не хотел признаваться, что оказался не так совершенен в фехтовании. А проигравшись, он стыдился просить у Полетт денег и объяснять, отчего он их лишен. Иное дело прокурорша, существо низшего порядка. Портос наверняка и вспомнил о ней лишь перебирая тех, у кого можно взять денег. И, желательно, не отдавать, а просто забыть после вновь о ее существовании. Вот и написал ей, сочинив какую-то историю о том, что соскучился по ней, но нуждается сейчас в деньгах, чтобы приехать. Тем временем гасконец наконец смог свернуть беседу с трактирщиком, опасаясь, что тот наговорит еще лишнего при даме. И сейчас, опасаясь оставлять графиню внизу, предложил ей руку, торопясь проводить к Портосу. - Я… полагаю… трактирщик… в чем-то ошибся, - пытался находу придумать д’Артаньян. – Или этот бездельник Мушкетон. - А я полагаю иначе, - иронично улыбнулась Элен. Гасконец вздохнул, но спорить не стал, посчитав, что это не его забота, пусть теперь Портос оправдывается лично. *** В комнате Портоса картина оказалась тоже предсказуемой: сам мушкетер лежал в постели и играл в ландскнехт со слугой, над очагом кружился вертел с куропаткой, а в углах камина кипели на жаровнях две кастрюли, комод и конторка были заставлены пустыми бутылками, доказывая, что жажда тут тоже никого не мучила. При виде гостей господин дю Валлон искренне обрадовался, немедленно объявив им, что они прибыли как раз к обеду! Мушкетон, которому это послужило напоминанием, бросился к вертелу и кастрюлям. - Ох, мадам графиня, мне так неудобно принимать вас в таком виде! – Портос попытался изобразить поклон. - Лежите, месье дю Валлон! – замахала руками Элен. – Прошу, оставайтесь лежать! Ваша супруга мне никогда не простит, если ради соблюдения этикета вам придется пожертвовать вашим здоровьем. - Да, мой вывих! Если бы не он, я давно вернулся бы к вам. Но я вывихнул колено – и буквально сейчас прикован к кровати. - Вывих? – сделал вид, что ничего не знает, д’Артаньян. - А разве хозяин ничего не говорил вам? - Мы торопились поскорее увидеть вас, дорогой друг! - Что ж, тогда я начну с той ссоры, которая случилась, когда мы ненадолго остановились тут с Арамисом. И Портос принялся за рассказ о том, как он с легкостью расправился со своим соперником и едва не покончил с ним, но споткнулся и вывихнул себе колено, а проклятый наглец воспользовался этим и бежал. Д’Артаньян слушал с заметным интересом, порой искоса поглядывая на даму, желая понять, как она относится к этому откровенному вранью. На лице Элен застыла вежливая ничего не значащая улыбка. Она не могла бы сказать, как ко всему этому относится. Потому что ей не нравилось то, что Портос в этой истории вновь обратился к Кокнар, что выглядело почти как измена Полетт. Но одновременно она понимала, что измены в этом нет, есть не очень лицеприятное использование прокурорши и сундука ее мужа. А еще есть вновь странное повторение истории… Наконец, было и слабое подтверждение того, что у людей кардинала не было приказа убивать мушкетеров. Только сейчас графиня подумала о том, что будь это так, то дело не ограничилось бы просто раной – человек Ришелье убил бы противника. Все это придавало ей сил и заставляло думать об одном: поскорее бы уже отправиться в путь и повидаться с Атосом! Однако же мысль о том, что Портос не очень честно себя ведет с Полетт, которую Элен уже считала подругой, изрядно задевала молодую женщину. Ей думалось, что скрывать от мадам дю Валлон правду она не может, но и раскрыть… тоже не будет благом, потому что это может привести к супружеской ссоре. А стоит ли это того, если измены не было и не будет? Для Портоса Кокнар - лишь способ получить деньги. - Но почему же вы не велели перевезти себя в Париж или в Фонтенбло? – задал напрашивающийся вопрос д’Артаньян. - Или хотя бы не написали нам? – подхватила Элен. – Мы непременно прислали бы за вами карету. Портос невольно смутился. Он мог бы наедине с другом признаться ему, что у него совсем нет денег, но дама немедленно отмела этот ответ своим вопросом. Ведь даже если нет денег, он мог просто попросить себе экипаж. Однако не появляться же ему с раной, вместо вывиха, на глаза супруге! - Я… написал мадам дю Валлон… - наконец выдавил из себя Портос. – Должно быть, слуги в трактире очень нерасторопны и доставили письмо не туда. Если эти бездельники вовсе его куда-то отнесли! Хороший ход, подумалось Элен, возразить тут было нечего. Если бы они не знали правду о том, кому он писал. - Что ж, теперь написать могу я, - с наигранной веселостью предложила графиня. – Думаю, моего приказа и убедительности господина д’Артаньяна будет достаточно, чтобы на этот раз трактирщик не проигнорировал это послание. - О, нет нужды! – замахал руками Портос. – Я как раз собирался писать еще одно письмо и велеть Мушкетону хорошенько встряхнуть здешних слуг. - Однако, судя по всему, хозяин неплохо обходится с вами, любезный Портос, - пришел на помощь другу д'Артаньян, завершая разговор о письмах и кивая на все припасы, что находились в комнате. - Что вы! – оживился Портос, переключаясь на новую тему и радуясь, что его больше ни о чем не расспрашивают. – Два дня назад этот наглец принес мне счет, и я выставил его за дверь вместе с его счетом. Так что теперь я сижу здесь как победитель, как своего рода завоеватель, а потому, опасаясь нападения, вооружен до зубов. - Однако вы, кажется, иногда делаете вылазки, - не уступал юноша. Далее, как можно было легко угадать, Портос передал всю славу Мушкетону, а тот принялся рассказывать о своем покойном отце, который крестил одного сына католиком, а другого гугенотом, сам же отстреливал и тех, и других, меняя веру на противоположную с тем, кого ему пришлось повстречать и ограбить. - А как кончил свою жизнь этот достойный человек? – живо интересовался д’Артаньян. - О сударь, самым плачевным образом. Однажды он оказался на узенькой тропинке между гугенотом и католиком, с которыми он уже имел дело и которые его узнали. Тут они объединились против него и повесили его на дереве. После этого они пришли хвастать своим славным подвигом в кабачок первой попавшейся деревни, где как раз сидели и пили мы с братом... - И что же вы сделали? - Мы выслушали их, - с удовольствием разъяснил Мушкетон, - а потом, когда, выйдя из кабачка, они разошлись в разные стороны, брат мой засел на дороге у католика, а я на дороге у гугенота. Два часа спустя все было кончено: каждый из нас сделал свое дело, восхищаясь при этом предусмотрительностью нашего бедного отца, который, из предосторожности, воспитал нас в различной вере. Элен только грустно хмыкнула: как-то при чтении романа она не задумывалась о том, насколько жестоким было это время и насколько, по сути, страшную историю рассказывал слуга, нескромно хвастая грабительством своего отца, чтобы в дальнейшем разъяснить, что его батюшка научил его ставить силки, которые сейчас и спасали их с Портосом от «голодной смерти» для их нежных желудков, непривычных к грубой пище, заменяя ее на нужных куропаток, кроликов и иную пищу «для больных». Мушкетон принялся подавать блюда гостям, попутно рассказывая о том, как он обучился кидать лассо и так добывает им вино из подвалов трактирщика, которое он тоже, конечно, преподнес господам. Графиня ненадолго замялась. Есть и пить это было как бы соучастием в преступлении, согласием на то, что она не видит ничего дурного… Но кто она такая, что вновь противопоставляет себя этому миру? Почему она оценивает их по своим правилам? С чего она взяла, что вправе судить о них? Она видит в этой еде и вине ворованные вещи. Но очевидно, что не так их видят Портос и д’Артаньян. А как бы оценил это Атос? Она не знает… Так что Элен предпочла проглотить все эти мысли вместе с едой и вином, предложенными ей. Как тут полагается? Позже она непременно покается исповеднику. Д’Артаньян рассказывал другу о том, как привез подвески, как едва не потерял Констанцию, Портос восторгался и ужасался его истории. Графиня добавляла детали к тому, что знала до этого – а о путешествии мушкетеров она знала мало. После обеда было решено отправляться дальше. И д’Артаньян, попрощавшись с другом, вышел следом за Планше, который отправился проверять лошадей, и Мушкетоном, который собирался раздобыть еще бутылку, вместо выпитых. Лучше момента было не найти, сколько Элен ни придумывала повода. - Месье дю Валлон, как вы полагаете, истинная дружба предполагает полное откровение между друзьями? - Уверен в этом, - отозвался тот настороженно. - И важнее добрых отношений с другом своего супруга? Вот скажем, если бы вы узнали, что меня связывают нежные чувства с кем-то, вы ведь думали бы об оскорблении чувств Атоса, а не о сохранении хороших отношений со мной? Портос густо покраснел. - Я надеюсь, вы понимаете меня, господин дю Валлон, - продолжила Элен. – Потому что я хочу сказать, что дорожу добрыми отношениями с друзьями моего мужа, однако же чувства своих подруг я ставлю превыше них. - Клянусь, мадам, у вас нет оснований беспокоиться за чувства ваших подруг! – пробасил Портос. - Да, я… очень хочу верить вам, что письмо ваше просто не было отправлено адресату. Полетт очень скучает и ждет вас, а сейчас ее тоска особенно остра, ведь вы скоро станете отцом. Хорошего дня, господин дю Валлон! - Я тоже… скучаю без них, - тихо отозвался Портос. - Тогда я готова быть немой и оставить составление письма вам. *** Коротко поразмыслив дорогой, Элен убедилась в своем решении ничего не говорить Полетт. Несколько фраз Портоса подтверждали, что в госпоже Кокнар он не видел даже любовницы, скорее всего, письмо ей было и вправду жестом отчаяния: самолюбие гиганта не позволяло ему признаться ни в проигрыше денег, которые большей частью были деньгами жены, ни в досадном ранении. И он готов был обманывать глупую скаредную прокуроршу, оставлять в неведении Полетт, но не каяться в грехах. Что ж, сейчас он может сочинить любую историю для супруги, Элен не собиралась его торопить и заставлять в чем-то признаваться. Тем более в этот момент ее больше занимали отношения с собственным мужем. Графиня торопилась к Атосу. Но по мере приближения к нему, все больше погружалась в мысли о том, кого и где она встретит. Если история повторяется, что граф будет в погребе напиваться с мыслями о Миледи. Если она повторяется, но меняются детали, то Атос будет думать о чем-то ином… или ком-то ином… Элен помнила, как однажды застала его за выпивкой, как сильно потрясло ее это. После он дал слово ей не напиваться так. Однако повторы последних событий заставляли думать графиню, что на этот раз слово будет нарушено. Когда-то эта сцена из романа была одной из любимых. Вот только сейчас Элен совсем не была уверена, что хочет увидеть мужа в таком состоянии. С каждым днем детали из любимой книги по-разному проявляли себя. То, что когда-то было проглочено и не очень-то замечено за строками захватывающих приключений, ныне осмысливалось, потому что составляло часть ее жизни. Вот скрытный Арамис. Ранее он во имя любовницы был готов пойти едва ли не на преступление. Теперь же он, возможно, ради карьеры и политических игр жертвует своими чувствами и играет с той, кто когда-то вертела им. Герцогиню вовсе не жаль, однако же каковы эти чувства, что превращают любимых в убийц? Или ее спутник д’Артаньян. Амбициозный и ловкий юноша, который притворился, что желает помочь даме, влез в ее постель (гасконец об этом не говорил, но Элен, помня роман, не сомневалась, что без этого не обошлось) - все это ради того, чтобы выяснить, какую роль она играет при Ришелье. А после преспокойно отвез ее к королю, отдал на казнь, хотя в этот раз она не убила Констанцию, хоть и собиралась. Можно взять для примера и Портоса. Который и сейчас, счастливо женатый, получивший разом деньги и, в скором будущем, баронский титул, использует прокуроршу, чтобы стрясти с нее побольше денег. Ну а уж мужа за этот год она изучила лучше всех… Графиня была уверена, что Атос будет напиваться в погребе, а когда-нибудь потом, возможно, не при осаде Ла Рошели, а в этой вот военной кампании против испанцев, он будет заставлять Гримо жевать письмо, которое получит Арамис, со смехом мотивируя это тем, что сведения в этом послании слишком важны, чтобы их просто сжечь, так что можно вот так поиздеваться над слугой. Он для Атоса не больше человек, чем она. Хелен это все не ужасало. Для нее игры Арамиса были легко объяснимы: если ради чувств ты идешь на преступление, то виноват сам, а если пришел в себя, то можешь ответить тем же. Для нее обман Портоса не был обманом, потому что не было измены, ну а его попытки вытянуть деньги из прокурорши – пустяк, ведь она даже не прислала ему ничего. Для нее действия д’Артаньяна оправдывались обстоятельствами. А все, что касалось Атоса, и раньше вызывало ужас лишь ее современного сознания, Хелен же искренне считала, что с мужем и господином поведение, подобное ее, недопустимо, и он с ней был еще милостив. Это было непросто. Элен все чаше пыталась обращаться к здешнему сознанию, пыталась вытащить из него не просто установки, но какую-то их аргументацию. Начиная с главного вопроса: если муж любил ее, то отчего поднял на нее руку? Но ответ получался парадоксально простым: именно потому что любил, и наказал, чтобы оградить ее от худшего. Бьет – значит любит, было таким твердым убеждением здесь, что и не считалось нужным объяснять это. Так что ей, которой эта философия не подходила, стоило немалых трудов прийти к выводу, что если она не хочет навсегда застрять в этом и прожить всю жизнь с обязательным страхом пред мужем и опасением во всем поступить не так, следует обратиться к нему с просьбой вести себя с ней, как с малым ребенком, разъясняя даже самое простое, чтобы она действовала так, как ей следует, или могла объяснить ему свою правоту. Элен любила графа. Она хотела быть с ним. Она дорожила той защитой, которую он дарил ей, тем спокойствием, которое она испытывала, едва он оказывался рядом. Как в тот, первый раз, в ссоре с Гастоном Орлеанским, так и в этот последний, с подвесками. Ее детский облик Атоса из книги давно потрескался, разлетелся в куски… и вновь собрался, представ тем же человеком, все с теми же достоинствами, что были в романе. И со своими недостатками. Элен не хотела их отрицать, напротив, она готова была полностью их принять, но для этого хотела полностью его понять. - Мы на месте, - окликнул ее д’Артаньян. Графиня встряхнулась и в испуге глянула на трактир – вот именно в этот момент она была совершенно не готова видеть мужа.