Совсем другой век

Та ночь у Полетт выдалась тяжелой. Удачей было то, что она успела отдать приказ утром отправить карету и кошелек, потому что после ей стало совсем не до этих забот. Да и вообще ни до чего. Это лишь вначале она, добравшись до своих покоев, давила слезы и старалась ровно дышать. Но все ее старания успокоиться не дали успеха. Слезы сами собой накатывали, ребенок будто сильнее толкался. Мадам дю Валлон присела было, но поняла, что все равно не в силах прийти в себя. - Помоги… - велела она появившейся служанке. – Надо будет лечь… Помоги переодеться, скорее… Та немедленно взялась за дело, на мгновение Полетт вздохнула свободно, когда веревки пусть и не утянутого корсета все же были полностью распущены. Но это лишь на миг, а после все вернулось. Тяжело дыша, молодая баронесса поняла, что что-то с ней происходит не так, малыш уж слишком… - Мадам, воды же! – всплеснула руками Одетт – новенькая горничная, взятая мадам дю Валлон после свадьбы, когда Полетт решила, что отныне ее будут окружать исключительно преданные ей, а не отцу, люди. - Воды? – пробормотала баронесса, мутным взглядом глядя на мокрые пятна на нижней сорочке. – Какие воды?.. - Мадам, вы рожаете! – Одетт отбросила только что снятую верхнуюю юбку, принялась удобнее усаживать хозяйку. – Что этот мерзавец вам наговорил? Вы слишком переживали, мадам, вот и все началось раньше! - Рожаю… Ее словно судорогой пронзило – рожает! Но рано же! Полетт не выдержала и разрыдалась при одной мысли, что все ее старания были так напрасны! Вот сейчас она не сможет родить, умрет родами или потеряет ребенка! И все из-за одного волнения! - Тише, тише, мадам, - увещевала ее горничная. – Я сейчас соберу женщин и пошлю за повитухой! - Да где взять повитуху в этот час?! - В соседской деревне, я все узнавала, мадам! Не беспокойтесь, прошу вас! Я мигом, я скоро вернусь! Узнавала… Да, вроде бы она расспрашивала что-то… Да только чем тут поможет повитуха? Если только ей удастся спасти дитя… Хотя что эти старухи понимают?! - Врача… если сможешь… врача… - выкрикнула мадам дю Валлон. Одетт бросилась вон из комнаты. А пару минут спустя сюда прибежала Жаклин, горничная графини, с кувшином воды. Нужен врач – понимала Полетт. Если бы согласился мэтр Эруар, королевский лекарь… Но он настолько горд! Такой не пойдет в ночи помогать роженице, ему дела нет, он врачует исключительно королевских особ! Жаклин положила на лоб баронессы влажное полотенце, отчего сразу стало немного легче, вот только боль какая-то… После прибежал кто-то еще, кто-то убежал, приносили и уносили что-то, заставляли ее сесть иначе, подкладывали подушку под спину… Мадам дю Валлон все это почти и не замечала, плача и постанывая от нарастающей боли внизу. Полетт не видела, прибыла ли повитуха среди прочих или нет - мало ли, кто там возле ног ее суетится! А уж на приход врача она и не надеялась. Правда, порой чудилось, что в комнате есть какой-то мужчина. В висках стучало все одно: если она умрет, Портос может и не позаботиться о малыше, а если ребенок умрет… Нет, только бы не дитя! Уж лучше она, малыша-то пожалеет кто, если не муж, то графиня вот… Все перекрыла боль, молодая баронесса сцепила зубы, хотя стон так и рвался наружу. Она точно умирает! Или дитя теряет! - Да кричи же, милая! – слышался чей-то голос. Но Полетт кричать не хотела, она не слаба, она не поддастся боли, умрет молча, а не созывая сюда весь дворец. Малыш ворочался, лез – бедненький не желал умирать. И не умрет, думалось ей, она все сделает, чтобы его спасти… Надо вот только попросить, чтобы позаботился кто-то, если муж не захочет… - Кричи! Да тужься сильнее! – вновь бурчал кто-то. - Одетт… Одетт… - шептала как в забытьи мадам дю Валлон. – Графине… скажи… если сможет… чтобы… позаботилась… - Тужьтесь, мадам! Тужьтесь! – отвечала служанка. А после у Полетт и сил не было ни на что, только само собой пришло, что делать. Кричала в голос уже, пальцами в ручки кресла упираясь. Дышала часто. И все силы бросала на то, чтобы малышу помочь выбраться. Сколько времени это длилось, мадам дю Валлон уж точно не могла понять - все слилось в одну длинную ночь, полную боли и страхов. Она хотела вновь молить за малыша, но захлебывалась слезами и криками, сходила с ума от безумной боли, от попыток помочь ребенку… и уже почти в бессилии, потому что не могла найти в себе воли тужиться, слабея с каждым мгновением. Полетт даже не сразу осознала, что в какой-то миг крик, который раздался в комнате, принадлежит не ей, а… ребенку! - Мадам, у вас дочка, - прогремело в комнате. Как приговор… потому что о девочке отец заботиться не станет. Ни ее отец, ни отец матери, ни месье дю Валлон, ни месье де Моро. - Позаботьтесь, молю, - прошептала Полетт. И устало вздохнув, закрыла глаза. *** Поднятый среди ночи мэтр Эруар бы никуда и не двинулся – если бы не личный приказ... короля. А, надо сказать, Одетт была девушкой хоть и простой, но весьма сообразительной. Услыхав про врача и хорошо зная, что о нем говорят слуги, как он важничает, горничная бросилась к мадам Бонасье – уж эта женщина была вхожа к самой королеве! Если и можно через кого-то передать просьбу, то только через нее. Констанция и сама перепугалась, и этим состоянием заразила королевскую чету, когда поскреблась в спальню Дианы. Людовик, который в другое время непременно отчитал бы дерзкую кастеляншу, посмевшую явиться в такой час… Но все это не касалось детей, о которых так мечтал король, а потому сам заявил, что пришлет к мадам дю Валлон лекаря. Так что Полетт совсем не чудился мужской голос - мэтр Эруар был вынужден этой ночью участвовать в процессе. Чем, кстати, он был весьма поражен: столько лет занятый лечением болезней Людовика, врач уже совсем было забыл о существовании подобного процесса, поскольку к бывшей королеве на выкидыши приглашали повитуху. Хотя необходимости звать его в этот раз мэтр не видел. Не считая того, что никто не ожидал родов сейчас, Эруар не видел никаких осложнений, роженица была молодой и здоровой и неплохо справлялась со всем. Провозиться, однако, пришлось практически до рассвета. И лишь когда мадам дю Валлон благополучно разрешилась от бремени, мэтр оставил ее и ее дочь на попечение служанок, а сам отправился сначала с коротким докладом королю, что все прошло успешно, а затем просто отдыхать – не в его годы всю ночь суетиться возле рожениц! Ее величество, конечно, обрадовалась, но все же воздержалась от того, чтобы немедленно идти поздравлять свою даму. Его величество очень внимательно взглянул на жену, видимо, намекая, что очень ждет того же от нее… А вот на следующий день Диана навестила свою хранительницу гардероба, едва успевшую вступить в эту должность. - Ваше величество… - Лежите, моя дорогая! – улыбнулась королева. – Мне известно о том, как непросто вам пришлось этой ночью. Как вы чувствуете себя сейчас? - Лучше, мадам. Хотя я не помню даже, как меня перенесли на кровать. Но силы ко мне возвращаются, я уже могу ненадолго брать на руки свою малышку… Вашему величеству доложили, что у вас отныне есть еще одна преданная фрейлина? Последнее слово было произнесено в шутку, хотя баронесса была бы не против однажды пристроить дочь ко двору. - Да, и я от души рада за вас! – Диана присела на край кровати. – Хотя должна признаться, что очень надеюсь, ваша очаровательная дочка будет фрейлиной не при моем дворе, а при дворе супруги моего сына… Я даже удивлена, что его величество до сих пор мне об этом ничего не сказал… - О, ваше величество! - Не будем об этом! Скажите мне лучше, вы счастливы рождению дочери? Я знаю, что всякий мужчина ждет наследника, а женщине полагается хотеть его подарить мужу. Надеюсь, известие о дочке вас не огорчило? Полетт мгновение помолчала. - Немного, - призналась она. – Но лишь поначалу, когда я думала, что умираю родами. Сейчас же я даже рада этому. - Даже? - Сегодня или завтра прибудет месье дю Валлон, вот тогда и узнаем, насколько все это к лучшему, ваше величество. - Неужели вы полагаете, что он будет настолько недоволен… - Я не полагаю, мадам, я знаю, что мой муж писал другой женщине. И пусть та другая стара и дурна… - Так вот то известие, которое ускорило роды! – догадалась Диана. – Однако я уверена, что ваши волнения излишни! Старая и дурна собой… Она закусила губу, чтобы не спросить, не о Кокнар ли речь. - Дайте мне слово, что не будете думать о плохом! – попросила королева. - О, ваше величество… - Я не хочу слушать другого! Вашей малышке требуется здоровая и сильная матушка! А мне нужна моя хранительница гардероба! Так что думайте лишь о хорошем, набирайтесь сил и поправляйтесь. - Я постараюсь, мадам! Диана ушла, а Полетт осталась с этой мыслью. Как ни наивно это звучало, но королева была права: месье дю Валлон может пожелать жить отдельно и отправляться к своей старухе, но она, баронесса, должна быть сильной, чтобы дать своей дочери самое достойное положение и образование. Если же Портос не пожелает… Сейчас Полетт даже не могла бы и сказать, как лучше. Не верилось, что муж может предпочесть ей старую прокуроршу. Но сейчас, после этой новости, самой баронессе не хотелось прощать мужа. Подобное оскорбление не так-то легко простить! Может быть, им и вправду лучше жить отдельно. Она может предложить ему именно это: если он не желает вовсе просить развода, то она не желает быть с тем, кто так обманывает ее. Старая прокурорша… чем же она его прельстила?! Неужели у нее настолько велики богатства, что ему недостаточно того, чем сейчас он владеет? Ведь они уже почти восстановили Валлон! Полетт тяжело вздохнула. Если бы Портос заглядывался на юных фрейлин, потому что она, его жена, была беременна, это можно было бы понять. Но – старая прокурорша?! *** Выйдя от Полетт, Диана в задумчивости направилась на прогулку в сад, сопровождаемая парой смешливых девушек, которые держались чуть в стороне от государыни, не мешая ее размышлениям. - Ваше величество! Королева недовольно глянула на того, кто появился перед ней. - Я слышал, одна из ваших дам сегодня успешно разрешилась, - любезно продолжал Ришелье. – Какое чудесное событие! - В самом деле, монсеньор, - коротко отозвалась Диана. - Вот только, говорят, что родилась дочь. Какая жалость, что не наследник! Впрочем, для Фонтенбло это уже благословение. - Несомненно, - процедила королева. Намеки были очевидны, но она не желала им поддаваться: да, она до сих пор так и не подарила мужу ребенка, даже дочери… Диана двинулась дальше по саду, кардинал последовал за ней, пользуясь тем, что с ним не расспрощались, что позволяло вроде бы продолжить беседу, то есть изрядно действовать на нервы королеве. - Ваше величество, возможно, не поняли меня… - Я вас отлично поняла, монсеньор, - прервала Диана. – Не думаете же вы, что я не знаю, кто более всего старался недавно ославить меня перед супругом? - Мадам, как можно!.. - Я тоже до сих пор числила вас скорее среди моих друзей, чем моих врагов, - отрезала королева. – Однако, раз уж вы не хотите оставить меня наедине с моими мыслями, я воспользуюсь случаем и скажу вам вот что. В этой истории замешаны многие люди. И если кто-то из них внезапно погибнет, я буду настаивать на самом подробном расследовании. Думаю, вы понимаете меня? - Ручаюсь вам, ваше величество, что никогда не имел подобных намерений! – поклонился кардинал. Диана хотела было уйти, ускорив шаг… - Один вопрос, мадам, если позволите! - И что же вы хотите знать? - Ваше величество ведь любит его величество? - Это странный вопрос. - Это закономерный вопрос, ваше величество, - вновь поклонился Ришелье. – И пусть мои слова звучат дерзко, однако же разве любящая женщина не должна понять чаяния своего мужа и всей Франции? Диана чуть побелела. Да, как часто она сама думала об этом в последнее время! Раз за разом говорила себе, что все решать Людовику… Наверное, долг королевы и вправду требовал бы от нее отступить, уйти в монастырь, позволив другой женщине стать матерью наследника престола. Любви не место между монархами, это политический союз. Вот только именно сейчас, когда ей столь прямо это было сказано, почти ультимативно, в Диане поднялся гнев. - Монсеньор столь умело рассуждает о любви, - злость вылилась в иронию. – И что же вы, ваше преосвященство, знаете об этом чувстве? Как вы отличаете, где рождается любовь между союзом посторонних людей и обычной похотью? - Я знаю, мадам, свой долг перед Францией… - Я не закончила, месье! – оборвала его Диана. – Как вы смеете прерывать мою речь, когда я не позволила вам говорить?! Ришелье поклонился, скрывая за этим жестом досаду и поражаясь этой внезапной отповоди от всегда тихой и скромной правительницы, никогда не вмешивающейся и никогда никому не указывавшей, но возразить не посмел. - Что вы знаете о чувствах, месье, - продолжала королева, понизив голос, чтобы не слышали сопровождавшие ее девушки, - когда во имя своего долга приходится терпеть фактически насилие? Или вы, как все монахи, просто считаете, что любая женщина распутна от рождения и радуется любому соитию? Что вы знаете о чувствах, когда приходится смирять любые свои желания? Или вы хотите сказать мне, что я недостаточно старалась для исполнения всех своих долгов перед Францией? Она сделала паузу, давая возможность себе отдышаться, а собеседнику все-таки что-то ответить ей. - Ваше величество, я ни в коей мере не смею упрекать вас! – поспешил уверить Ришелье. – Но разве станете вы отрицать, что есть самый главный долг королевы – и этот долг, увы, до сих пор не исполнен… - Этот вопрос касается лишь меня и моего мужа. - Простите мне мою дерзость, мадам, однако же этот вопрос касается всей страны. Страны, которая столько лет живет в ожидании наследника, страны, которая изнывает от страха оказаться в гражданской войне, страны… - Довольно! Диана уже плохо владела собой, а потому не замечала, что голос ее невольно повысился от ярости. - Вы зашли слишком далеко в вашей дерзости, монсеньор. Но я отвечу вам, чтобы вы не смели и думать, что вы в чем-то правы! Ришелье хотел было привычно выразить свое почтение, но проглотил все слова, лишь вновь поклонился, пытаясь так показать, что он дерзил королеве не ради оскорбления, а руководствуясь своим долгом. - Да, месье, я люблю моего мужа! – высоко вскинув голову, чеканила Диана. – Люблю так, как вы не в силах себе даже представить! Я уважаю его, как следует жене уважать мужа, я боюсь и почитаю его, как полагается французской подданной. Но еще я люблю его, как любят, может быть, только в древних сказаниях. И каков бы ни был мой долг, как королевы, но моя любовь к нему не позволит мне отдать его никому и никогда – я не пойду на это добровольно. Если его величество пожелает, он отправит меня в монастырь или в тюрьму, изгонит из страны или даже отправит на плаху – все это в его власти. Но даже не в его власти, а тем более не в вашей, управлять моим сердцем. Богу угодно было так распорядиться, чтобы несмотря на все наши усилия, у нас не было детей. Я верю и молюсь, чтобы однажды Господь смилостивился и изменил свое решение! Но даже его гнев не заставит меня отказаться от моего мужа. Я люблю Людовика! И я буду бороться за него даже с собственным долгом. - Отлично сказано, мадам… Ришелье проглотил все свое изумление, за очередным поклоном пряча растерянность и непонимание, что ему вернее ответить. - Я могу лишь восхититься вашими чувствами, ваше величество, - тихо проговорил он. – И пожелать вам, чтобы молитвы были наконец услышаны, к нашей с вами общей радости и ликованию Франции… - А вы, разумеется, сделаете все, чтобы убрать меня отсюда. - Я никогда бы не мог и подумать о таком! Диана только усмехнулась. - Мне нет дела до ваших козней, месье, - бросила она, направляясь обратно, к своим фрейлинам. – Но запомните навсегда: между мной и мужем нет тайн. И этот разговор я также передам ему. - Ваше величество! Короли и королевы – не простые люди, они не вправе думать только о своих чувствах и жить, как крестьяне. - Это так. Мой долг выше других, но, может быть, именно потому и мои чувства сильнее иных. Вы можете называть мою любовь крестьянской, мое отрицание интриг и нежелание лукавить с мужем наивностью. Но в этом и разница – я люблю его не за корону, мои отношения с Людовиком всегда будут такими, я не стану его обманывать. Кардинал опять ответил поклоном – он это предвидел, но рассчитывал на иной эффект от этого разговора. *** Людовик вновь этим вечером пожелал прогуляться с супругой, на этот раз в малом саду. И, не скрывая намерения поговорить с ней один на один, почти немедленно сделал жест придворным отойти. - С вами сегодня говорил Ришелье… - Да, государь. Но это не столь срочно, как вы полагаете, я намеревалась пересказать вам нашу беседу вечером. - Можете это сделать сейчас. Меня крайне заинтересовали те слова, которые сегодня передают при дворе из уст в уста - ваш ответ его преосвященству цитируют все, так что я даже не могу уже определить, сколько в них правды, а сколько вымысла. Диана покраснела, сообразив: все же она слишком громко говорила, а молоденькие фрейлины-сплетницы с удовольствием разнесли ее слова всему двору! - Я не помню каждого своего слова, - дипломатично отозвалась она. – Возможно, я была… несколько резка. Кардинал говорил со мной о моем неисполненном долге и призывал меня отказаться от вас. - Тогда я думаю, что ваши слова мне передали верно, - тихо рассмеялся Людовик. – Значит, вы готовы бороться за меня? Диана вновь покраснела - теперь от того, как жарко ее обняли. - Только не с вами, Луи, - прошептала она. – Если вы пожелаете отказаться от меня… я пойму это, я приму ваши чувства. Король помолчал. Он очень хотел ребенка. Первая жена пару раз беременела уже – и каждый заканчивался выкидышем, а сейчас, как доходили слухи, Анна была уже тяжела от Гастона. Диана же не могла забеременеть до сих пор – это ли не подтверждение того, что она бесплодна? И все равно Людовик не мог отказаться от чувств к ней. - Мой долг и вправду требует от меня оставить наследника, - тяжело произнес он. – Иное может привести к войне в стране. Диана с горечью кивнула, умом она понимала: в случае внезапной смерти короля часть дворян поддержат Гастона, часть может выступить на стороне внебрачных сыновей Генриха, кто-то может выдвинуть на трон и королеву-мать, помня о том, как за ее спиной было удобно управлять страной. - Но мы все же подождем, - выдохнул Людовик уже решительно. – Войны мешают мне быть с вами постоянно – этого довольно для объяснения народу. Да и… Анна тоже не всегда беременела после ночей с ней. Молодая женщина, в слезах, которые она не могла сдержать, прижалась к его щеке. - Я очень хочу подарить вам сына, Луи, - прошептала она. – Это единственное, чего так не хватает в моей любви! - Я знаю… Король нежно поцеловал супругу. - Но я хотел вам сказать не это, - заговорил он уже весело. – А лишь выразить вам свое восхищение. Вы дали отпор на дерзость и дали ответ, как и полагается правительнице. Благодарю вас за вашу решительность! - Я… была права? - И сегодня, и в день, когда встречали меня, - кивнул Людовик. – Не скрою, ваша воля мне непривычна. Но… - Она никогда не будет противоречить вашей, государь! - Тогда я нахожу ее даже очень… соблазнительной… Особенно я оценил слова о том, что вы не цените корону, но цените меня, мадам. *** Вечером королева как раз обдумывала свою беседу с мужем, когда на пороге, в дорожной амазонке, появилась Элен. - Наконец-то! – Диана сердечно обняла подругу. Последовал обмен новостями. - Полетт уже родила?! – всплеснула руками графиня. – Ох как зря Портос не поехал с нами, а отправился на постоялый двор! - Возможно, это к лучшему… - К лучшему?! - Полетт говорила о какой-то женщине у Портоса. - Кокнар… - Ты думаешь?.. - Я уверена, - вздохнула Элен. И на этот раз добавила к своему, до того короткому, рассказу о возвращении мушкетеров, детали истории с Портосом. - Неужели он признался? – покачала головой графиня. - Об этом лучше спросить у них. - Я поговорю с Полетт… правда, сейчас мне следует появиться у короля и отчитаться… как статс-даме. - Лучше ступай отдыхать, - покачала головой Диана. – О том, что мушкетеры живы и вернулись, Людовику доложит Атос. Как статс-дама ты не можешь королю сообщить ничего. Если он будет спрашивать, я скажу, что дорога была слишком утомительна и я отправила тебя спать, хотя ты и рвалась с докладом. - Что если… - Пока Луи полностью на моей стороне, - лукаво возразила королева. – Надо этим пользоваться. Тебе и вправду лучше отдохнуть, ты едва держишься на ногах после целого дня в седле. - А Полетт? - Ты хочешь появиться у роженицы в таком виде? Элен со вздохом вынуждена была признать, что ее костюм и вправду плохо подходит, чтобы посещать комнату с маленьким ребенком. Однако же упрямство было тоже сильно, поэтому статс-дама, покинув покои подруги, направилась к Людовику. И к королю ее пустили в тот момент, когда там уже закончил доклад граф. - Что вы тут делаете, сударыня? – уставился на нее Людовик. - Мне и вправду нечего сообщить вам, ваше величество, ни о дне королевы, ни о ее расходах. Но я предположила, что у вас могут быть распоряжения… - Вот что, граф, - повернулся к Атосу король, - берите вашу жену и ведите спать, пока она не упала здесь же. Я бы не хотел, чтобы обо мне распустили слух, что женщины падают в обморок от ужаса при одном только виде меня. Мушкетер усмехнулся и с поклоном подхватил супругу под локоть. Это и стало некоторым решением другой проблемы – все же Атос на этот раз оставался ночевать у нее. Поэтому, когда слуги закончили вечерний туалет и покинули спальню, графиня, борясь со сном, обратилась к мужу. - Вам известно, что ваш друг прошлой ночью стал отцом? - Я что-то слышал при дворе, но не понял, кто же родил, всех гораздо больше интересовал сегодняшний разговор королевы и кардинала. - Они говорили? - Разве ваша подруга не сказала вам об этом? - Мы очень мало говорили… - И она не захотела хвастать, - улыбнулся Атос, устраиваясь рядом с женой в постели и обнимая ее. – Ее величество очень решительно ответила Ришелье на его предложение отказаться от мужа. - Он смел ей такое предложить?! - Да, руководствуясь… интересами Франции. Элен проглотила ответ, сообразив, на что намекает муж. Что ж, вопрос о наследнике всегда стоит тут особенно остро. - Пожалуй, завтра я непременно поговорю с ее величеством, - прошептала она. – Но… вас я тоже хочу попросить о разговоре с вашим другом. Полетт прошлой ночью родила дитя, прелестную девочку… - Это чудесная новость! Но, мне кажется, мадам дю Валлон лучше самой сообщить об этом мужу. - Разумеется. Дело в том… Элен замялась, и Атос по-своему истолковал эту паузу. - Вы же не думаете, что Портос не обрадуется дочери? - О, я не знаю чаяния вашего друга. Но, увы, я немного знаю об отношениях, связывающих его с другой женщиной. - Другой женщиной? – опешил граф. - Мне не кажется, что это что-то серьезное, - немедленно пояснила Элен. – Но так вышло, что трактирщик, когда мы прибыли на тот постоялый двор, разболтал о том, что месье дю Валлон отправлял письмо некоей прокурорше, живущей в Париже на Медвежьей улице. Я после коротко говорила с ним… - И он признал? - Он дал понять, что между ним и этой женщиной нет ничего. И обещал также не обманывать Полетт. - Элен, его слову можно верить! - Но Полетт все узнала! Я не знаю, как так вышло, но она узнала обо всем. Именно это и привело к ранним родам. А теперь она очень переживает… потому что она видит в этом, скорее всего, именно измену. Атос вздохнул. Граф не желал вмешиваться в чужие отношения, все-таки это касается только месье и мадам дю Валлон. Как не хотел бы сам Атос, чтобы кто-то вмешивался в его отношениня с женой. Даже друзья не должны в это лезть. Но как объяснить это Элен? Она наивно ожидает, что он вмешается и немедленно помирит супругов. - Дитя мое… - начал было граф. И вдруг понял, что жена спит. Уставшая, непривычная к подобным поездкам, проведя фактически два дня подряд в седле, Элен с трудом удерживалась, пока нужно было сказать самое важное. А как только все было сделано и сказано, графиня немедленно провалилась в сон, не дожидаясь ответа мужа. Атос тихо застонал сквозь зубы – он все же надеялся провести эту ночь несколько иначе, оставаясь тут… Но отчего-то он не решился будить жену, сам несколько удивившись этой жалости – какие-то полгода назад он бы просто растолкал ее ради собственного удовольствия… Сегодня же он мог лишь тяжело вздохнуть, решив для себя, что обойдется ледяной водой. Вот только придется еще и подбирать слова для Портоса, ведь Элен будет уверена, что договорилась с мужем.