Совсем другой век

Подозрения баронессы дю Валлон были небеспочвенны, ее супруг и вправду направился в Париж не по делам друзей. Разумеется, д’Артаньян воспользовался отпуском, чтобы повидаться с Констанцией, а Арамис не посвящал никого в те дела, которые вели его в столицу. Последнее и дало повод Портосу считать, что он занят важными вопросами. На самом же деле интриги месье дю Валлона были самыми простыми – он собирался встретиться с одним из стряпчих, чтобы обсудить покупку поместья, которое присмотрел ранее. Оно точно стоило своих денег, в дальнейшем оно могло принести в разы больше дохода, а его местоположение позволяло собирать отличный урожай любых культур, от пшеницы до винограда – это ли не удачное вложение?! Барон ничего не говорил супруге, желая сделать ей сюрприз и после покупки подписаться вторым именем в записке-извещении о том, что он скоро приедет. Но судьба распорядилась иначе, и первый раз это имя он поставил в тревожном послании. Как же так вышло? В отношении Портоса все довольно просто: как только он узнал о произошедшем, то немедленно же написал письмо, как нам известно, от волнения даже поначалу позабыв о строгом слоге и лишь в конце вспомнив о том сюрпризе, который готовил Полетт, и приписал уже второе имя к своему. Само это имя он получил как раз утром этого дня, стряпчий передал ему все документы на владение имением. Что же касается того риска, которому подверглась мадам Бонасье, то в рассказе придется вернуться назад – для начала в тот день, когда Констанция решила отправиться в Париж на старую квартиру на улице Могильщиков. Это решение совершенно не нравилось д’Артаньяну, однако он же продолжал считать, что прекрасной мадам Бонасье может по-прежнему угрожать опасность от кого-то из заговорщиков – месть за предательство. В любом случае, молодой человек не хотел, чтобы Констанция возвращалась к мужу, которого гасконец уже величал не иначе как бывшим. А вот она сама рассудила, что если ее и будут где-то искать, то точно не у галантерейщика. - Неужели вы ревнуете меня к «бывшему» мужу? – с улыбкой укорила она д’Артаньяна, когда они виделись. - Но вы хотите довериться трусливому ненадежному человеку… - Я умею им управлять, мой милый друг, - нежно отозвалась Констанция. – Я знаю его трусость и умею ею пользоваться. На этом их небольшой спор был завершен. Надо сказать, что мадам Бонасье и вправду удавалось неплохо управлять своим супругом. Галантерейщик часто немел от одного только упоминания высоких титулов и безропотно исполнял то, что ему поручали. Вот и на этот раз месье Бонасье лишь осмелился спросить супругу о том, как у нее идут дела. И получил уклончивый ответ, что все хорошо, что королева вполне к ней расположена, а нынешний отпуск – следствие того, что ее величество временно отправила на отдых почти весь двор, оставшись лишь со статс-дамой и еще парой фрейлин. Подозревал ли галантерейщик измену жены? Пожалуй, самым верным ответом будет, что месье Бонасье предпочитал не знать этого. Всю жизнь считая себя достаточно маленьким человеком, он привык подчиняться сильным мира сего. Так что если он не может сделать ничего против какого-нибудь маркиза, то супруге… лучше подчиниться этому человеку. Почтенный галантерейщик был способен на то, чтобы «ударить» врага в спину, но исключительно чужими руками. Скажем, он с легкостью оговорил бы врага, чтобы того отправили на плаху или хотя бы засадили в каменный мешок. И сделал бы это, убеждая себя в том, что действует во благо государства, не преследуя личной цели. Но это был тот предел «смелости», на которую он был способен. Потому месье Бонасье не искал поводов для ревности. Там, где другой мужчина непременно подозревал бы, что не может его молодая красавица-супруга не вызывать интерес у противоположного пола, что она слишком привлекательна, чтобы остаться незамеченной даже среди высокородных дам, галантерейщик предпочитал не думать об этом. В то время как другой муж выслеживал бы жену, провожал бы ее на работу и встречал бы со службы, господин Бонасье ходил лишь туда, куда звала его супруга. А Констанция последнее время вовсе никуда и не звала мужа. С появлением в ее жизни юного дерзкого гасконца мадам Бонасье не нуждалась ни в какой иной защите. После того, как двор перебрался в Фонтенбло, и вовсе произошло столько событий, что вся ее прошлая жизнь казалась невозможной. За последний год жизнь скромной галантерейщицы изменилась несколько раз: сначала ее пристроили на работу во дворец, а после доверие королевы настолько возросло, что к этому дню Констанция чувствовала себя почти подругой высокородной покровительницы… После всего этого возвращение в дом на улице Могильщиков казалось практически наказанием, выбранным ею добровольно. Но именно это место сейчас ей казалось отличным укрытием: заговорщики, в отличие от мужа, наверняка знают о ее романе, а потому не будут искать ее тут, в то время как месье Бонасье не будет ей мешать, занятый в своей лавке. Просто несколько дней уединения. Вот только это уединение обернулось тоской. И не по возлюбленному, хотя это тоже было ее частью. О намерениях д’Артаньяна Констанция не знала – молодой человек предусмотрительно ничего ей не говорил, понимая, что усилия графини де Ла Фер могут и не дать результата. Все, что у мадам Бонасье было, это уверения гасконца в любви, его страсть и его нежные поцелуи. Немало… но и не много, увы. До появления в ее жизни молодого человека Констанция не знала любви вовсе, так что это новое чувство, заполнившее ее всю, было настоящим сокровищем, той ценностью, которую прекрасная галантерейщица хранила в своем сердце. Может быть потому она и не просила у Бога большего. Вот только ныне, оставаясь наедине сама с собой, мадам Бонасье понимала, что их не ждет ничего впереди. Добрая католичка Констанция не могла и на миг подумать о том, чтобы пожелать мужу скорой смерти, а себе быстрого вдовства, которое сделало бы ее свободной. Так и выходило, что она была связана нерушимыми узами брака. Как долго может длиться их роман? Сейчас она еще молода и привлекательна, но ведь д’Артаньян моложе нее! Даже если поверить в то, что его сердце принадлежит ей, но спустя лет пять, Констанция это понимала, она станет уже стареющей женщиной: у нее нет таких средств, как у дам двора, чтобы следить за своей кожей, но у нее множество забот и дел, которыми не обременены эти дамы, так что в те мгновения, когда они будут отдыхать, она будет трудиться и «в награду» получать еще больше морщин, мозолей и трещин… А вот д’Артаньян лет через пять… Он будет еще молод, но наверняка получит уже чин лейтенанта, господин граф добьется для него этого. Он будет еще более прекрасен, чем сейчас, его храбрость будет подтверждена уже множеством боев! Нет смысла себя обманывать: еще несколько лет – и гасконцу наскучит его возлюбленная, он отыщет иную, более юную, прекрасную и знатную. Констанция пыталась утешиться тем, что слава одной из первых красавиц королевства и титул вовсе не подарят счастья и не спасут даже от плахи, чему красочным подтверждением служила судьба герцогини де Шеврез. Используя возлюбленных и играя чужими сердцами, эта дама добилась того, что ей отплатили той же монетой. Однако же мадам Бонасье не желала как-то использовать своего возлюбленного. Даже, говоря по сердцу, не намерена была просить для себя брака с ним. Если бы только знать, что д’Артаньян всегда будет рядом!.. Теперь Констанция понимала, что приезд сюда и вправду был не очень удачным решением: с каждым днем она чувствовала все большее раздражение от присутствия рядом мужа, а не любовника, ее выводил из себя один вид этого подобострастного труса, поминутно унижающегося перед любым гостем. В нем нет и сотой доли той храбрости молодого гасконца, который даже перед королем склонялся с достоинством! Мадам Бонасье подумывала о любом поводе, чтобы отправиться в Фонтенбло. Королевы там сейчас нет, но ведь она может вернуться в любой момент, а она, Констанция, должна быть тогда при дворе… И в этот момент она получила записку самого вдохновляющего содержания: «Приехал в Париж, поселился на бывшей квартире А. Буду ждать сегодня вечером, когда Вы сможете прийти». Подписи не было, но она и не была нужна, Констанция понимала, что написать ей может только д’Артаньян. О месте, где он остановился, она тоже с легкостью догадалась – гасконец так часто говорил о квартире Атоса на улице Феру, где тот жил до женитьбы и где порой после пару раз доводилось встречаться друзьям, что не приходилось сомневаться в выбранном другом месте. Видимо, мушкетеры не стеснялись пользоваться щедростью графа и хорошим отношением его бывшей квартирной хозяйки. Но если кто-то и мог осудить молодых людей, то Констанция точно была не из их числа. Позабыв обо всех своих тяжелых мыслях, мадам Бонасье теперь думала о том, какое платье надеть сегодня и как выскользнуть из дома незаметно для мужа. Месье Бонасье не проявлял такого уж любопытства, но обычно она вечерами уходила по делам королевы, ныне же сослаться на службу было нельзя… Так ничего и не придумав, Констанция приняла простое решение: надо уйти в тот момент, когда мужа не будет дома, тогда некому будет задавать ей вопросов. А если он спросит что-то потом… Впрочем, он вряд ли задаст этот вопрос после. К счастью, долго ждать подходящего момента ей не пришлось – у мужа в этот день хватало забот в торговле, так что мадам Бонасье смогла спокойно подобрать наряд, прихорошиться, полюбоваться на себя в зеркало и, затянув завязки плаща, тихо выскользнуть в заднюю дверь, торопясь к любовнику (он ведь написал, что уже там и ждет ее!). Вдохновленная этими мыслями Констанция не заметила, что в тот момент, когда она вышла из дома, месье Бонасье выглянул в окно… *** Ночь объятий и поцелуев была столь жаркой и страстной, что в ней не было места для мыслей о ком-то или о чем-то, кроме них двоих. Лишь на рассвете вернулись воспоминания о тех размышлениях, что мучали ее эти дни. - Вы скоро возвращаетесь в полк? – прошептала Констанция. - Через пару дней - нам надо быть там до того, как приедет Людовик, а он не объявил точных сроков. Известно лишь, что отправился ненадолго. И… вы же понимаете, сердце мое, Ла Фер ближе, чем Париж. - Тогда и мне следует вернуться в Фонтенбло, - решила молодая женщина. – И не спорьте, прошу! Мне давно никто не угрожает, а я вовсе не желаю лишиться места при дворе… Д’Артаньян и не спорил, это решение ему нравилось больше, чем нахождение рядом с месье Бонасье. Королева, конечно, не в силах защитить преданных ей людей, но ведь последнее время и вправду не было даже попыток покушения на Констанцию. - Прекрасно, я смогу проводить вас ко двору, - кивнул молодой человек. – И в дороге вам ничто не будет угрожать. - А разве мне что-то угрожает? – не удержалась она от кокетства. - Только не со мной! – немедленно уверил д’Артаньян. – Тем более, что война почти завершена, а значит, я буду рядом с вами. Констанция грустно улыбнулась, вспоминая свои размышления. - Мне надо идти, - решилась она. – Нужно вернуться домой до того, как проснется муж, тогда скажу, что выходила ненадолго. - Оставайтесь здесь! – предложил гасконец. - Но… я не могу так, - даже растерялась молодая женщина. - Почему? Разве вам неудобно в этой квартире? Поверьте, вас никто не побеспокоит тут, а если что-то необходимо… - Неужели вы не понимаете? Мадам Бонасье едва не расплакалась, пришлось впиться пальцами в ткань юбки, которую она как раз собиралась надеть. - Я его жена, - постаралась спокойно объяснить Констанция. – Я полностью принадлежу ему. Если я не приду к нему добровольно, меня отведут к нему – месье Бонасье достаточно будет обратиться за помощью… - Он не посмеет, - прервал ее д’Артаньян. – Он – трус, он не решится никому сказать, что жена бросила его. - Он трус, - согласилась молодая галантерейщица. – Но именно потому он и будет искать помощи у тех, кто обладает властью, он будет унижаться и кланяться, носить дары и предлагать всяческие услуги. И так он наконец найдет того, кто согласится рассмотреть его жалобу. Гасконец помолчал, обдумывая слова возлюбленной. - Месье Бонасье не успеет, - нашел решение молодой человек. – Несколько дней тут, после которых вы отправитесь к королеве. Что после этот жалкий человечишка сможет сказать? Кто будет слушать его жалобы, когда его супруга исполняет свои обязанности при ее величестве? Да не найдется такого судьи! Д’Артаньян был прав, если бы Констанция обдумала его слова, она согласилась бы с этим. Вот только сейчас мадам Бонасье не была готова думать. Прекрасная галантерейщица была в ужасе от того предложения, которое ей было сделано. Свободный от обязательств, молодой гасконец жил легко, дышал этой свободой. И не желал понимать, насколько связанной узами была его возлюбленная! А может и хуже, считал, что для нее ничего не стоит пренебречь этими узами, как она посмела уже отступить от них… Констанция одевалась суетливо, нервно, путаясь в юбках и веревках корсета, но при этом ни говоря ни слова. - Неужели вы выберете его? – вырвалось у юноши. Молчание женщины давило на него этим невысказанным упреком. Он не понимал, что же он сделал и сказал не так, ведь он просто желал, чтобы она была с ним! Но Констанция отчего-то предпочитала вернуться к мужу. Возможно, в этом ответ? Она выбирает не любовника, но законного супруга? - В моей жизни нет выбора, - тихо отозвалась мадам Бонасье, накидывая на плечи плащ. – Я попыталась его сделать… но, кажется, тщетно. С этими словами молодая женщина покинула квартиру на улице Феру. *** Домой Констанция вернулась в расстроенных чувствах. Короткая прогулка до улицы Могильщиков все же сделала свое дело – рассветный ветерок остудил молодую женщину, прогнал обиду, которую она сама себе придумала, и… заставил задуматься о тех словах, которые произнес возлюбленный. Д’Артаньян и вправду не понимал ее, но ведь она сама позволила думать о себе, как о слишком доступной, зато ее нынешнее поведение он понимал как отказ от него в пользу мужа. И что же теперь выходит? Что она сама взяла и разрушила их любовь?! От осознания этого мадам Бонасье едва не упала прямо на улице. И только эта слабость помешала ей броситься назад, обратиться к юноше, попытаться объяснить ему… Но до той квартиры было уже далеко в ее состоянии, сил Констанции хватило только для того, чтобы дойти, пошатываясь и чуть не падая, до двери своего дома. Она сидела за столом, кажется, не закрыв за собой входную дверь. Сил подняться не было, слезы душили ее, но молодая женщина не позволяла им вырваться наружу, твердя себе, что еще все можно будет исправить… Д’Артаньян еще будет ведь тут, он пока не уедет. Значит, завтра… то есть уже сегодня, но поздно вечером, она снова отправится к нему, чтобы поговорить, чтобы объясниться. Может быть, теперь он наконец поймет? Юноша ведь вправду хочет этого, она видит в нем желание слышать ее, дышать с ней одним чувством. А если нет? Если он не пожелает ее даже слушать? Если он просто принял этот ее ответ как окончательный? Или его просто там не будет? Он отправится кутить с товарищами… А может, на улице Феру ее встретит не один д’Артаньян, он будет вместе с какой-то более сговорчивой женщиной? Такой, к которой он так легко причислил и саму Констанцию, но какой она вовсе не желала быть! Обо всем этом и думать не хотелось, но… - Сударыня, где вы были этой ночью?! А вот этого разговора она желала еще меньше. Но скользнуть в постель к супругу она не успела, теперь он был уже тут и визгливо допрашивал ее. - Сударь, вас предупреждали о том, что я могу уходить и возвращаться в самое разное время, - холодно бросила Констанция. – Это дела таких людей, на которых вы и взглянуть-то можете быть не вправе. - Может быть и так, - покивал месье Бонасье, - но неужели это обязывает честную женщину выходить в ночь без сопровождения? Отвечать не хотелось. Сейчас Констанция предпочла бы даже, чтобы этот трус проявил себя хотя бы как ревнивый и злобный муж, поколотив ее. Но он был не способен и на это, скорее всего, опасаясь, что супруга сможет своим покровителям все представить в самом черном свете. - Вы жалкий трус! – сквозь зубы прошипела молодая женщина. Она всей душой ненавидела его за все, но главным образом – за то, что именно с ним ей придется провести всю свою жизнь. Мадам Бонасье помнила, как порой робела перед мужем сама королева, как иногда графиня, говоря о супруге, становилась отстраненной и холодной, как баронесса, кажется, довольно ловко манипулирующая мужем, не смела прямо ему возражать. Констанция редко слышала подобные беседы, разве что обрывки фраз, но была довольно сообразительной женщиной, чтобы понять, что некоторые действия дворян служили напоминанием жене ее места. Решительность и сила всегда восхищают, но всегда и пугают… Однако сейчас прекрасная галантерейщица все бы отдала за любое проявление силы мужа, любой решительности, пусть бы он просто отчитал ее за недостойное поведение, пусть пригрозил бы чем-то… Но показал бы себя как муж, как ревнивый мужчина, любящий ее, боящийся за нее, желающий быть с ней! Господин Бонасье молчал и суетливо что-то переставлял на столе. Констанция с трудом поднялась и отправилась в спальню. Лучше бы и вовсе пойти сразу к д’Артаньяну, но, увы, молодая женщина по-прежнему еле передвигалась – ей нужно поспать хотя бы пару часов, а после она решит, как поступить. Упав на кровать и лишь распустив шнуровку корсета, мадам Бонасье погрузилась в сон, в котором господин Бонасье заламывал руки и что-то невнятно ныл, а юный гасконец… то приближался к ней, то внезапно отворачивался и стремительно удалялся от нее, и Констанция лишь бессильно падала на колени перед ним… Проснулась она, почти не отдохнув, по щекам еще бежали слезы, в душе была какая-то опустошенность. Молодая женщина села на кровати и долго тяжело дышала, не в силах прийти в себя. Нужно немедленно идти к нему! Сейчас же! Констанция из последних сил поднялась на ноги. Так она не много сможет пройти, нужно как-то восстановить силы… Взгляд молодой галантерейщицы упал на бутылку вина на столе у окна. Да, это действительно может придать ей сил, хотя бы чтобы дойти до квартиры на улице Феру, а там она останется, дождется д’Артаньяна. Констанция налила себе вина, сделала глоток, другой. От выпитого немедленно закружилась голова – она ведь ничего не ела со вчерашнего вечера. И потому молодая женщина присела на стул, вновь тяжело дыша. Опьянеет… Ну, это не так и страшно, решила Констанция, может быть, даже и к лучшему, ей будет легче говорить напрямую с юношей. Надо будет выпить еще хотя бы несколько глотков, тогда она точно сможет… Вот только отчего-то она начала чувствовать себя все хуже, а не лучше, слабость нарастала, охватывала все тело. - И где только этот трус приобрел это вино? – пробормотала Констанция. – Наверное, пожелал сэкономить и взял самое плохое… Мадам Бонасье решительно поднялась, но, сделав пару шагов, упала на пол. *** На душе у д’Артаньяна было неспокойно. Последний их разговор с Констанцией вышел настолько тяжелым, насколько и коротким. И юноше еще долго пришлось ломать голову, что же он сказал не так. Почему она предпочла своего мужа-труса?! Ведь Констанс сама говорила, как презирает этого человека, как тяжело ей с ним, как невыносимо… А все, что она сказала ему, что у нее нет выбора. Но почему же нет, если он предложил ей свободу?! Гасконцу очень хотелось просто разозлиться на нее, просто обидеться и выбросить из сердца! Он и вправду чувствовал ярость, но… при этом все равно желал объясниться с ней, а не просто забыть. Да он ведь и не Портос, чтобы привлекать дамские взгляды одним своим появлением! И не Арамис, чтобы покорить женщину парой строк… Дьявольщина! Не в том и дело! Восхищение ее красотой и смелостью – в их первую встречу – переросло в серьезное чувство. Ведь если бы он действительно захотел подыскать возлюбленную познатнее или побогаче, то мог бы и иметь успех, все же имея в друзьях лейтенанта мушкетеров, мужа статс-дамы, он мог строить самые амбициозные планы. Графиня предложила ему обмен и, д’Артаньян это знал, делала все возможное для того, чтобы свои обязательства исполнить. Сам же юноша был достаточно умен, чтобы не заключать ненужных ему сделок. И предложению Элен он обрадовался не случайно, гасконец был действительно счастлив, что у него появится возможность связать свою жизнь с… тогда уже бывшей мадам Бонасье. А сейчас что выходит, для чего он старался? Конечно, у него нет такого дохода, как у галантерейщика, да и нельзя сказать, что д’Артаньян хотел немедленно обвенчаться с Констанцией, можно ведь и подождать год-другой. К тому времени они уже будут иметь неплохие сбережения… Но какой удар! Его, молодого дворянина, оставляют ради труса-мещанина. Да такое и простить невозможно! Д’Артаньян уже решил, что не позволит себе более отправиться к ней, как бы самому этого ни хотелось. Лучше этим вечером отправиться с друзьями в трактир и хорошенько повеселиться там. Правда, Атос с ними не поехал, а у Арамиса наверняка будут какие-то важные дела… Что ж, может, хотя бы Портос не оставит друга напиваться одного. В этот момент на лестнице раздались шаги, и через несколько минут в гостиную вошел Арамис. - Хорошо, что я вас застал, дорогой друг! – с порога заявил он. - Что-то случилось? - Возможно, что еще нет, - как-то неопределенно отозвался Арамис. – Но может случиться. Вы были у мадам Бонасье? - Нет… Д’Артаньян хотел было сказать, что и не собирается видеться с этой женщиной, но несколько настороженный вид друга заставил вырваться иное: - Она была у меня сегодня. Но неужели ей что-то угрожает? - Боюсь, что да, - кивнул Арамис. – К сожалению, мне неизвестны подробности, однако же мне доподлинно известно, что кое-кто из испанцев желает взять реванш любым, пусть и неблагородным способом. - Но какое отношение Констанция имеет к проигрышу испанцев? – недоверчиво нахмурился гасконец. - Не прямое, разумеется, но все же немалое. Арамис присел за стол, налил себе вина, готовясь объяснять все подробно – торопиться, кажется, было не нужно, раз уж д’Артаньян недавно видел возлюбленную. - Вы же понимаете, что война велась не только на поле брани. - Разумеется, они поддерживали все интриги против короля. - Именно так, - вновь кивнул Арамис. – И если за неудачи на полях сражений винить можно лишь собственных же солдат и полководцев, то неудачные заговоры рушатся чьими-то усилиями. В данном же случае можно говорить не только об интригах против короля, но и… - Королевы, - бледнея, завершил д’Артаньян. – А заговорщики главной причиной своих проигрышей назовут ту, которую считают предательницей. На этот раз Арамис просто промолчал – и так все понятно. - Планше! – вскричал гасконец, надевая перевязь. – Бегом к Портосу! Скажи, чтобы он пришел к дому Бонасье! - Что вы собираетесь делать? – удивился Арамис. - Идти к Констанции, - решительно объявил д’Артаньян. Пусть она не желает его видеть! Но он должен сделать все, чтобы спасти ее, если понадобится, он ее даже силой отвезет в Фонтенбло или просто в Ла Фер… *** - Что вам угодно, господа? – с самым нелюбезным видом встретил мушкетеров галантерейщик. Д’Артаньян, не вступая с ним в споры, просто отодвинул господина Бонасье в сторону и вошел в дом, немедленно и без всякого стеснения направляясь к… семейной спальне, а не своей бывшей комнате. - Месье д’Артаньян, как вы смеете?! – пыхтел позади него хозяин дома. – Куда вы направляетесь? Вы помните, что должны мне за квартиру за три месяца? Я настаиваю… - Идите к черту! – не выдержал этих стонов Арамис. Галантерейщик замолк, во многом просто от неожиданности – молодой любезный мушкетер никогда не употреблял ругательства. Потому остаток пути все проделали в полном молчании, господин Бонасье не смел и рта раскрыть. Однако когда гасконец распахнул дверь, все мужчины разом вскрикнули. Молодая женщина лежала на полу, в нескольких шагах от нее валялся стакан, остатки вина разлились красной лужицей… - Констанс! – бросился к возлюбленной д’Артаньян. Бонасье прислонился к стене и так и стоял, бледный до синевы и тяжело дыша. И если гасконцу было не до хозяина дома, то Арамис как раз внимательно следил за галантерейщиком, пытаясь угадать, страх ли мучает его или иное чувство. Молодая женщина тем временем чуть приподнялась. - Вы живы, Констанция! – радостно выдохнул д’Артаньян. – Идемте отсюда! Не спорьте, я уведу вас… - Я… не смогу, - прошептала она. - Вы сможете! Я унесу вас, если надо! Гасконец подал ей руку, но женщина была не в силах подняться. - Он отравил ее, - тихо произнес Арамис. - Что?! – д’Артаньян непонимающе обернулся. - Муж отравил жену, - пояснил друг, по-прежнему не отводя взгляда от галантерейщика. – Видимо, из ревности. - Н-нет… я – нет, - забормотал тот. – Это он, а я нет… я не для нее… Юноша, наконец сообразив, о чем говорил Арамис, подскочил к Бонасье, ухватил за полы одежды, с силой встряхивая. - Мерзавец! Я убью тебя! - Я не виноват! – хозяин дома наконец обрел голос и, в ужасе от угрозы, заговорил быстро и о главном: - Этот человек сам ко мне пришел! Он убеждал меня в том, что моя жена изменяет мне! Он оставил… да, для нее оставил! Но я не хотел! То есть хотел, но не ее! Я ждал… ждал вас, господин д’Артаньян! Да, каюсь, я хотел отравить, но не ее! Не ее! - Подлец! – не унимался гасконец. – Но ты ее отравил! - Нет… нет, я не хотел! - Д’Артаньян, не надо… Эти слова прозвучали еле слышно, почти шепотом, но молодой человек их услышал и, потеряв немедленно интерес к галантерейщику, бросился обратно к возлюбленной. Она протягивала к нему руки в тихой молитве. - Нет, прошу, - одними губами продолжила она. – Молю, пощадите его. Не может мой… любимый… быть виновным… в смерти моего мужа… Д’Артаньян, не помня уже себя, подхватил возлюбленную на руки. Будь что будет! Но тут он ее не оставит более ни на минуту! Пусть даже последние мгновения, но они проведут вместе где угодно, но не тут! - Что здесь происходит? – в дверях появился Портос, растерянно оглядывая одного за другим друзей. Д’Артаньян не ответил, он просто молча удалился вместе с Констанцией. - Хорошо, что вы пришли, - вместо ответа сообщил Арамис. – Пишите скорее записку вашей супруге, ей угрожает смертельная опасность. И отправьте немедленно. А после… думаю, что нам надо будет уладить некоторые дела с господином Бонасье. - Нет, вы не можете, - забормотал тот, в ужасе отползая в угол комнаты. - Почему же? – удивленно приподнял брови Арамис. – Ни я, ни господин Портос не связаны просьбой вашей супруги. И пока друг писал записку и отправлял с нею Мушкетона, будущий аббат размышлял о том, как лучше использовать галантерейщика, а если он бесполезен, то можно ли надеяться на правосудие, если отдать его городским властям. Что же д’Артаньян? Он почти бегом, насколько позволяла его ноша, направлялся в квартиру на улице Феру. Констанция дышала, но глаза были полуприкрыты. - Не оставляйте меня, - бормотал юноша всю дорогу. Молодая женщина не отвечала, просто наслаждалась его объятиями. Пусть ненадолго, но они все же помирились. Ведь помирились же? - Не оставляйте! – в отчаянии выдохнул д’Артаньян, торопясь прочь от этого дома. – Молю, сударыня! Не может быть, чтобы все было напрасно! Графиня обещала вам развод! Мы сможем быть вместе. - Мы… смогли бы…