Совсем другой век

Диана медленно приходила в себя. Как странно, все тело так ноет, словно она неделю работала грузчиком. Откуда эта усталость? Девушка слабо приоткрыла глаза. Полог кровати… Но это не ее домашняя спальня… Она внезапно вспомнила – это ее спальня в замке де Ла Фер. Следом вспомнился и суд, и очищение в храме, и то, как она целовалась с мужем, как сознание куда-то уплыло от его объятий, от нежного поцелуя, от любви… - Мадам, вам лучше? Диана резко повернула голову. Людовик. Девушка побледнела, вжимаясь в подушку – сейчас ей подумалось, что ей все привиделось, а на деле не было никакого понимания, вообще еще суда не было. - Д-да, сир, - пролепетала она. - Вот и хорошо, - король тронул ее ладонь, осторожно беря в свою. – Я беспокоился. Вы долго были без сознания. Мысли лихорадочно скакали. Если суда не было, то он пришел к ней просто так… А если был… То она лишилась после сознания… Так и есть. Она была без сознания. А он… Он был сердит на нее? Достаточно только вспомнить тот ужасный суд! И она столько наговорила после, если ей это не причудилось… Или он беспокоился за нее? В голосе столько заботы… Что происходит? Он разве не сердится на ее дерзость? - П-простите, что заставила вас волноваться, - пробормотала она, не зная, что сказать, и говоря просто дежурные слова. - В этом есть и приятная сторона, - улыбнувшись, отозвался Луи. – Теперь вы пришли в себя – и я рад этому. И был рад ухаживать за вами, пока вы были без сознания, как вы ухаживали за мной когда-то. - Я… не хотела утруждать ваше величество, - Диана растерялась. Муж говорил с ней без холода, наоборот, в его голосе сквозила забота. Ей чудится? Или все именно так? - Это не труд, - король чуть сжал ее ладошку. – И я намерен оставаться возле вас, пока вы не оправитесь. Конечно, если вы не против. Как вы себя чувствуете? Голова больше не кружится? Слабость? - Нет… кажется, мне лучше… Диана наконец взглянула на мужа, прямо в глаза. Некоторое время длилось молчание, каждый вглядывался в другого. Затем Людовик со вздохом произнес, понимая, что ей мешает быть искренней сейчас в чувствах: - Да, я был несколько рассержен на вас и ваши упреки. Но в гораздо большей мере я был удивлен подобной реакции. - Вы осуждаете меня? - Лишь в малой степени, - усмехнулся Луи. – Мне нравится ваша решительность. Но, я полагал, вы это поняли, когда… Молодая королева покраснела, сообразив, что все-таки был и суд, и тот разговор, и сладкий поцелуй. - И что же… теперь будет? – прошептала Диана. - Может быть… мы попробуем быть друзьями? – в голосе Луи слышалась несвойственная ему робость. – Ведь мы, вроде бы, обсуждали возможность разделить ответственность и долг пополам? - О, я буду рада стать вам другом! – королева сжала его руку: к ней возвращались прежняя робость и она не знала, как еще проявить свои чувства. - Только другом? – с улыбкой уточнил Людовик, к которому, напротив, вернулась уверенность. - Еще и другом, - уточнила Диана. И наконец приподнялась на кровати, ожидая… Луи уговаривать себя не стал, немедленно же целуя супругу. Сладко, нежно… голова вновь кружилась, но больше уже обморока не было, молодая королева только наслаждалась лаской, обнимая мужа за шею. - Тогда, я думаю, что могу с уверенностью теперь сказать, - прервав поцелуй, прошептал Луи, – что такому другу и любви я предпочту какой угодно долг. Хотя я все же надеюсь на некоторые изменения… между нами. Господь милостив, он сжалится и пошлет нам дитя. Тем более, что у нас сейчас еще будет время постараться над этим. И он тихо засмеялся, заметив, как покраснела от его слов молодая супруга. Но совсем ничего не имела против. Даже наоборот – сама сейчас прижалась к нему поцелуем, показывая, что время до его отъезда согласна провести самым приятным образом. Диане казалось, что в ней изменилось что-то еще… Однако пока она никак не могла понять, что, да и не хотела, не до того. И только уже среди ночи, когда муж сладко спал, молодая королева вдруг осознала: изменилось ее сознание! Из нее не пропали знания о том мире, да и вообще за столько времени эти сознания настолько слились между собой, что отделить их друг от друга было сложно. Но было что-то, чего она пока понять не могла. В какой-то момент в голове словно бы вдруг появилось новое знание. Вот буквально несколько мгновений назад не было, а тут раз – и явилось в голове. Это было знание о болезнях Луи, то, которого не было, когда она переместилась в это время! Первым порывом было разбудить мужа и поделиться с ним… Но Диана это подавила в себе. Скрывать от мужа что-то она не хотела, однако рассудила, что лучше все обдумать, подобрать слова, обсудить с подругой. Может быть, сначала поговорить еще с исповедником, а уже потом сообщать обо всем мужу. *** - Кажется, она приходит в себя, - услышала Элен сквозь вязкую пелену и шум в ушах. – Жаклин, велите приготовить обед. Даже если мадам не сможет спуститься, она будет голодна. И принесите еще воды. Тело все ныло от усталости и невероятной слабости. А что с ней произошло? Они целовались с мужем, после же… Стоп, а почему она уверена, что целовались? Они и до этого сколько целовались, а от подобного она сознание не теряла еще никогда. Значит, произошло что-то другое. А что? В какой момент? Самым достоверным ей казалась версия, что муж все же отдал ее пытать, от всего этого у нее в голове и помутилось… - Элен, как вы? Вы слышите меня? – послышался голос совсем рядом. Муж… Девушка почувствовала еще большую слабость. Сейчас он примется ругать ее, что сорвала процесс, что упорствовала или еще за что-то. За такое ее вновь ждут розги или возвращение в тот подвал… По щекам непроизвольно побежали слезы, вся усталость и переживания прошлых дней навалились на нее разом. - Боже мой, девочка, что с вами?! – граф осторожно стирал слезинки с ее глаз. – Элен, прошу, откройте глаза! Что происходит?! Вам плохо? Что у вас болит? Не молчите! У вас что-то с глазами?! - Н-не наказывайте меня, - только и смогла, что пролепетать Элен, часто моргая, стараясь сдержать слезы. Атос выдохнул, успокаиваясь и понимая, что это просто страх. Непонятно, откуда взявшийся, но она хотя бы не пострадала, а остальное они обсудят, он сможет ее успокоить, уверить, что ей ничего не грозит. - Не буду, конечно, - он тронул поцелуем щеку жены. – Дитя мое, вам нечего бояться. Что это вам пришло в голову? Элен вздрогнула и взглянула на него. Постепенно к ней приходило понимание, что все-таки память ее не подводила, суд завершился так, как она видела, муж был полностью на ее стороне, он защищал ее, фактически, как и дал когда-то клятву! - Вы не шутите? – все же прошептала она. - Какие тут могут быть шутки? Но не рассчитывайте, что я буду мягок, - наигранно строго произнес граф. – Я не позволю вам никаких поблажек, пока вы не наберетесь сил. Вам придется оставаться в постели и выздоравливать, как я велю! - Я буду слушаться, - супруга крепче прижалась к мужу. - Умница, - Атос вновь ласково поцеловал ее, снова в щеку. И стал серьезным: - Я надеюсь, что вы помните, о чем мы договаривались? - Договаривались? – не сразу поняла она. - Я хочу знать подробности о вашем времени. Хочу знать, почему на некоторые мои… действия вы реагировали так странно. Беседу прервала Жаклин, появляясь с подносом, на котором стояла миска горячего супа, наполовину наполненный бокал вина и кувшин с водой. Передав поднос господину графу, горничная перенесла кувшин к тазику для умывания. - Пока не надо, - остановил ее Атос. – Кажется, мадам уже лучше, в компрессе она не нуждается. - Да, спасибо, - улыбнулась Элен. - Тогда я оставлю вас ненадолго на попечении вашей камеристки, - решил граф, кивая Жаклин, чтобы помогла хозяйке поесть. Та с готовностью перехватила вновь поднос, села рядом с госпожой на кровать. И, поскольку Атос вышел из комнаты, горничная взялась кормить Элен, попутно сообщая ей все новости, которые считала необходимым сообщить. Ее величество еще не пришла в себя, потому что не звали, но рядом с ней находится его величество, если им что-то понадобятся, то там рядом Гримо, готовый исполнить любое поручение. Да и она сама готова прибежать, хоть и приходится пока разрываться между всеми делами, ну завтра утром вернется прислуга. Святым отцам она уже подала поздний ужин, небогатый, но достаточно сытный, господа были вроде бы довольны. - Вы умница, Жаклин, - похвалила Элен. - Да что вы, мадам, - покивала горничная, - я только и успела, что им ужин разогреть и вам воды принести. Она помолчала, а затем шепотом спросила: - Мадам, а правда, что вы будущее видеть можете? Графиня мысленно вздохнула – конечно, у слуг ушки всегда на макушке, а тут такие события! Вот она и выслушала внимательно все, что святые отцы говорили. А теперь хочет побольше деталей узнать. - Ничего я не могу, - уверенно ответила Элен. – И не думайте даже кому-то о таком рассказывать! - Я никогда! – клятвенно пообещала Жаклин. – А все же… - Нет, - покачала головой графиня. – Знала раньше кое-что из будущего моего мужа. А сейчас и нет ничего подобного. Горничная уныло кивнула, расстроенная, что ничего узнать не получится. Но Элен поддаваться этому не хотела, ей не нужно, чтобы по всей округе пошла слава, что графиня ведьма-предсказательница. Тем более, что ничего она предсказать и вправду не может, сейчас даже биографию мужа не в силах угадать… Правда, на миг ей почудилось, что все не совсем так. Что-то с ней было сейчас уже не то, она была какой-то… другой? Были какие-то отличия, то ли в чувствах, то ли в знаниях, которые она получила… Но пока, выслушивая рассказ о повседневных делах, Элен не удавалось ухватить ниточку, что же не так. Так что графиня только попросила Жаклин передать свои извинения господам святым отцам, уверив, что завтра утром лично появится, а сегодня не уверена, что у нее хватит сил спуститься. Горничная уверила, что гости не будут в обиде – они и вовсе уже намеревались отдыхать идти, не до хозяйки им. *** С мужем они этим вечером почти не говорили, нашлись занятия поприятнее для них обоих, тем более, что больше Элен особой слабости не чувствовала. Утром же графиня окунулась в привычные дела: навестила подругу, как требовало положение статс-дамы и собственные переживания; затем проверила завтрак, поговорила с кухаркой. И первой была в столовой. - Доброе утро, святой отец! – приветствовала она появившегося архиепископа. – Я прошу прощения, что вчера не появилась на ужине… Тот благословил молодую графиню и добавил: - Нет нужды извиняться, дочь моя, я видел, в каком состоянии вас принес в замок муж. Надеюсь, вам лучше? - Да… - Элен поднялась на ноги после благословения и немедленно поправилась, но уже тихим шепотом: - И нет. Мое сознание, как и у ее величества, несколько изменилось. - Вновь? - Я говорила сегодня утром с ней, она поделилась со мной, только тогда я поняла, что происходит со мной, - пояснила графиня. – Мне кажется, что того сознания… во мне все меньше. Однако… - И что же с ним, дочь моя? – поддержал ее архиепископ. – Не бойтесь меня, расскажите мне, как есть. - Я не боюсь, - уверила его Элен. – Я только не знаю, как именно сказать. Раньше во мне были только те знания, которые… я получила до того… перемещения. А сейчас они изменяются, во всяком случае у меня этой ночью добавилось… Архиепископ потряс головой, пытаясь теперь осознать услышанное. И как к этому относиться. - То есть… - откашлялся он, стараясь мыслить спокойно. – Если вспомнить, что вы говорили о… другой жизни… то можно предположить, что теперь… вы узнаете то, что узнало… то ваше иное сознание? - Да, наверное, - согласилась Элен. – Более всего это похоже на то, что… то сознание прочитало что-то или услышало на занятиях, например, а у меня сейчас оно вдруг добавилось. Но, кроме того, я долго пыталась прочувствовать и разделить сознания, и теперь мне кажется, что то сознание меня… покинуло, оставив только старые знания. - И добавляя новые, - уточнил архиепископ. - И добавляя, - кивнула графиня. Тот только пообещал обсудить это с отцом де Полем. Когда же в столовой появились другие, к этому разговору больше не возвращались. Но вскоре архиепископ распрощался и покинул Ла Фер, а отец де Поль попросил разговора с ее величеством и уверил ее, что во всем есть промысел Божий, если вчерашнее таинство дало такой итог, значит, так оно и будет по воле Господа. Поэтому вечером Диана уже призналась мужу о своих новых «талантах», честно сказав, что она не представляет, как это может им помочь. А попутно еще пришлось отвечать на вопрос о том, считает ли она в самом деле, что произошла от обезьяны – Людовика очень задевали подобные намеки. Диана отозвалась дипломатично, что ее здешнее сознание не принимает подобное, а что до ее двойника, то та может полагать, как ей вздумается (ну не рассказывать же ему в подробностях все об эволюции!). Графиня тоже имела беседу с супругом. Но она не только сообщила об изменениях в сознании, но и, как они и договаривались, постаралась рассказать о том, что относилось к ее восприятию его действий. Атос слушал ее внимательно, переспрашивал, очевидно, он действительно пытался ее понять, хотел разобраться. - И как же мне вершить суд, если отказаться от насилия? - Не знаю, - искренне признала Элен. – Поначалу я очень обижалась на вас, потом разговоры и с Полетт, и с собственным сознанием, и со слугами вынудили меня задуматься. Гуманизм возможен только тогда, когда человек понимает, насколько плохо он поступает. Здесь же… большинство считает иначе. Граф с интересом слушал ее. - Мысли о том, что если не наказали, значит, можно продолжать так поступать, непосредственно связаны с мыслями о том, что любое нарушение должно получить наказание. И если любишь, то накажешь тем более. - Да, примерно так, - кивнул Атос. - Не скажу, что мне это близко, - продолжала Элен, - но должна признать, что здесь, пожалуй, иначе нельзя. Муж крепко обнял ее. - Рад вашему пониманию, - прошептал он. - И только? – лукаво улыбнулась она. - И могу теперь с уверенностью сказать, что нам это больше не понадобится, - уверил ее Атос. – Если бы я знал, что вы в этом видите мою нелюбовь и с вами достаточно лишь обсудить, не пришлось бы ссориться. - Вы можете мне дать слово? Граф непонимающе взглянул на нее – с чего это супруга так недоверчива к нему? Неужели видит в нем такое чудовище? Элен ненадолго отвела взгляд… - Если Господь будет столь милостив, - после долгой паузы, подчиняясь его вопросительному взгляду, заговорила она, - и у нас все же будет дитя, я бы хотела воспитать его без применения насилия. - Даю вам слово, что сделаю все, чтобы это и вправду не понадобилось, - серьезно отозвался граф. *** Они медленно шли на поправку – по мнению мужей, потому что сами дамы считали себя и без того достаточно здоровыми. Однако Луи и граф почти не отходили от жен, полагая иначе и откладывая отъезд в армию, и желания их торопить жены не испытывали. Причем на этот раз ими двигала не просто страсть, это была ласка и забота, а также желание узнать их лучше. Кроме того, дамы заметили, что мужья стали гораздо чаще обсуждать с ними то, что их беспокоило. Стремясь проводить с супругами все свободное время, они невольно говорили о том, что их волновало. А может быть, и вольно, возможно, степень доверия во многом возросла, скажем, потому что знания жен о будущем заставило мужчин во многом пересмотреть отношения, пришло понимание, что дамы в самом деле не просто сосуд для удовлетворения желаний тела, но могут во многом подсказать и помочь. Куда бы дамы ни направились, и Атос, и Людовик оказывались рядом, чтобы помочь встать, предлагали опереться на руку, желая сопроводить, о чем-то поговорить, переложить все дела на кого-то еще. Идиллию эту нарушило лишь письмо мадам дю Валлон. Элен, несколько раз его перечитав, направилась в кабинет к мужу. - Возможно, мне это лишь кажется, но из письма следует, что что-то затевается, - заметила молодая женщина. – Полагаю, ваше сиятельство, что вы в этом должны быть осведомлены лучше меня. Итак, в какие дела вас в ближайшее время собирается втянуть ваш друг? И почему вы не поделились этим со мной? - Потому что знаю не больше вашего, - Атос, отбросив послание, привлек супругу к себе, нежно целуя в складочку на лбу. - Но тогда почему… - Элен, я ручаюсь, что мне об этом ничего не известно, - уже серьезно заговорил граф. – Могу лишь предположить, что мадам дю Валлон узнала что-то через мужа и постаралась так предупредить вас. - А вы как раз уезжаете, - грустно отозвалась молодая женщина. Это было правдой. Как ни желал Людовик быть возле Дианы, но вскоре даже по мнению мужчин, супруги окрепли настолько, что не нуждались ни в чьей помощи. А поскольку и Луи, и графа ждали в армии, было решено отправиться в лагерь. - Полагаю, что узнав об этом, - Атос кивнул на письмо, - его величество может изменить решение. Элен некоторое время молчала, обдумывая. Соблазн удержать мужа рядом, и притом надолго, был крайне велик. Но ныне она уже мыслила не только своими желаниями и понимала, что не вправе думать только о себе. Тем более, что вся эта опасность может быть и вовсе призрачной, Полетт не написала ничего конкретного. - Я сообщу мадам дю Валлон, что у нас все тихо и спокойно, в самое ближайшее время мы вернемся в Фонтенбло, - наконец объявила графиня. Атос вновь поцеловал ее в лоб. - А что же с письмом? Супруга вздохнула, набираясь храбрости. - Это письмо, конечно же, надо показать его величеству, - сообщила Элен. – Но… я прошу вас, как его лейтенанта, убедить, что мы будем под охраной. В Фонтенбло достаточно стражи, а известным вам лицам вход туда невозможен. - Но вы же понимаете, что никто не станет рваться к королеве с кинжалом, - покачал головой граф. - Мы будем осторожны во всем, - уверила его жена. – Но еду нам готовят и подают проверенные слуги, а двор ныне состоит тоже только из людей, которым его величество полностью доверяет. - И все же мне было бы спокойнее остаться с вами, - признался Атос. – Думаю, что король подумает схоже… - Мне тоже так кажется, - согласилась Элен, обнимая мужа. – И я признаюсь вам, что готова умолять вас остаться рядом и всегда быть со мной. - Но не умоляете? - Нет. Я знаю, что вы должны уехать. Атос глубоко вздохнул. - Вы правы, - тихо признал он. – Мой долг, а особенно долг его величества, влечет нас в армию. Поэтому я в самом деле постараюсь донести до него, что вы будете в безопасности. Вы обещаете мне быть осторожной? - Только если вы пообещаете мне то же! Элен ответила нежным поцелуем. Так и вышло, что мужчины, проведя прощальную жаркую ночь в супружеской постели, утром следующего дня были вынуждены уехать. Дамы остались пока в Ла Фере, правда, намереваясь пробыть тут лишь несколько дней – собраться неспешно и отправиться в Фонтенбло – несмотря на все разговоры, ни Диана, ни Элен не чувствовали себя в опасности, резонно полагая, что им попросту некого бояться, ведь все заговорщики или казнены, или высланы, или лишены сил. Графиня написала мадам дю Валлон, что они как раз решили перебраться туда и госпожа баронесса может присоединиться к ним, как только ей будет удобно. И добавила к этому, что его величество уже направился обратно в военный лагерь, где и будет дожидаться своих мушкетеров. О муже, как и о том, что произошло в Ла Фере, Элен решила ничего не упоминать: хотя она и полностью доверяла Полетт, но считала излишним, чтобы кто-то знал об их современном сознании, достаточно с нее и вопросов Жаклин. Добавила еще, что известная особа, то есть Констанция Бонасье, тоже может вернуться к своим обязанностям, ей будут рады при дворе – дамы решили, что раз за все время никто не пытался убить молодую галантерейщицу, то ей уже и вправду ничего не грозит. Лишь одну новость Элен решила придержать. У Дианы уже была бумага – разрешение о расторжении брака для госпожи Бонасье. Но такую новость лучше сообщать ей лично. Или им с д’Артаньяном – обо всем этом еще следовало подумать. Так что дамы просто сосредоточились на сборах, графиня отдавала распоряжения в замке на время своего отсутствия. За этими занятиями она старалась спрятать тоску по мужу, не представляя, что увидеться с ним ей предстоит в самое ближайшее время. И что судьбой ей уготована еще одна проверка чувств. Впрочем, не только ей одной. *** Атос гнал коня. Письмо за отворотом жгло грудь и выжигало душу. Он не знал, как все это понимать, потому что… письмо было от Гримо. Верный слуга не будет лгать. Вот только содержание письма… «Ваше Сиятельство, господин граф, простите за дерзость, что я осмелился писать Вам. Знаю, что дела требуют Вашего присутствия в армии, однако нижайше прошу Вас вернуться так скоро, как Вы сможете. И позвольте мне изложить, отчего я настаиваю на этом. Почти немедленно (а точнее через день) после вашего отъезда, я заметил странное поведение Их Сиятельства госпожи графини. Сначала я решил, что она тоскует о Вас. Но наблюдая за ней, понял, что это не грусть. Она, напротив, была радостно возбуждена. И не только и не столько от сборов вместе с Ее Величеством для возвращения. Я не хотел верить, однако волей-неволей возвращался мыслями к тому, что видел и чему свидетелем был сам. Вчера вечером я проверял, закрыты ли окна в гостиной. Туда же спустилась Жаклин. Она была испугана. Я заметил, что она как-то странно косится на окно в гостиной. Я резко обернулся и увидел мужской силуэт, который поспешил исчезнуть. Конечно же, Ваше Сиятельство, я подумал поначалу, что Жаклин назначила свидание какому-то своему ухажеру. И ныне, когда он явился, боится быть замеченной с ним и наказанной за плохое исполнение своих обязанностей и потакания своим прихотям и тому, что водит в замок сторонних людей. Но, повернувшись к ней, я заметил, что она быстро спрятала за спину какую-то бумагу. Я потребовал отдать то, что она получила. Простите, я знаю, что не был вправе так поступать, но, развернув, с удивлением увидел почерк госпожи графини. Письмо Их Сиятельства я высылаю Вам. Еще раз прошу Вас вернуться как можно скорее. Храни Вас Бог, Ваш преданный слуга». Кроме письма от Гримо в него, как и было обещано, было вложено другое – письмо Элен к другому мужчине. «Андрэ, друг мой, У меня для Вас сразу два известия. Первое радостное – мой муж наконец покинул меня. Но все же – и в том вторая новость – сегодня мы, к моей и, я уверена, Вашей досаде, не можем встретиться. Гримо, верный слуга мужа, не отправился с ним, а оставлен при мне. Этот человек – настоящий цербер, он насторожен и подозрителен. Наша встреча на рассвете этого дня навсегда останется в моей памяти. Благодарю Вас за те сладостные мгновения, которые Вы подарили мне! Вы знаете мое отношение к мужу. Его постоянные гордость и сдержанность меня раздражают все больше. А потому я все больше благодарна Вам за те минуты счастья и нежности, которые Вы дарите мне. Только с Вами я чувствую себя женщиной, любимой и желанной. Я поминутно вспоминаю Ваши руки, такие умелые и ласковые. Вспоминаю прикосновения Ваших губ, Ваш язык, проникающий в самые потаенные места моего тела. Я прошу Вас быть осторожным. Граф мстителен. Скорее бы он уже отправился в мир иной. Грех желать такого, но он постоянно ввязывается в драки, так что то, чего не сделала война, может сделать обычная дуэль. И значит вскоре я смогу стать хозяйкой Ла Фера (я объявлю о беременности, в каком бы состоянии я ни была, но после Вам придется постараться, если Ваше семя еще не дало во мне ростка). Мы с Вами будем счастливы в доме моего мужа. Забавно, не так ли? Мужчины так смешны в своем желании влезть в драку. Надеюсь на нашу завтрашнюю встречу. Вечно Ваша, и Вы убедились в этом так недавно, Элен». *** Граф не смог бы объяснить, как он смог добраться до Ла Фера, не свернув по пути себе шею. Он гнал лошадь галопом до тех пор, пока она могла бежать, затем менял на ближайшем постоялом дворе на свежую, и снова пускал ее в галоп. Наверное, спасением было, что расстояние до замка было не таким и большим – письмо слуги настигло его на полпути к лагерю. Атос не замечал никого и ничего вокруг. Перед глазами стояли строчки из письма жены. Мало того, что она изменила ему, изменила клятве, данной у алтаря, она же еще и насмехалась! Или нет? Где-то в глубине души теплилась надежда, что это не так, что она не могла, кто угодно, но не она… Могла! – оборвал себя он. Потому что такова ее натура. Он мог бы догадаться об этом, вспомнив о первой жене… Любая женщина порочна, любая из них падка на украшения и плотские удовольствия! Или все же нет? Что-то было не так в письме Гримо. Да и в письме Элен, какие-то строки были не теми. Думать и анализировать Атос не мог. Он знал и понимал ясно: надо увидеться с графиней и немедленно, на месте, выяснить всю правду! Потребовать от нее ответа, объяснения! И просто взглянуть на нее… Влетев в ворота Ла Фера, он бросил поводья мальчишке-конюху и быстрым шагом преодолел прихожую, гостиную и взлетел на второй этаж. Резким движением открыл дверь в спальню жены, вошел, захлопнув ее за собой. Элен, подняв голову, улыбнулась было мужу, но улыбка немедленно слетела с лица. Броситься в объятия она тоже не успела, остановленная именно этим его видом: граф был мрачен и олицетворял в тот момент само правосудие. И отчего-то без пояснений молодая женщина понимала, что это правосудие явилось к ней. - Что-то случилось? – молодая женщина сделала шаг к нему. – Вы так скоро вернулись. Вы говорили, что будете не ранее, чем через неделю… - А вы не рады этому? – насмешливо бросил Атос, чувствуя, как в душе обрывается последняя надежда. - Отчего же, рада! – Элен тем не менее хмурилась. – Но у вас странное выражение лица. Что случилось? Граф молча подал ей письмо, адресованное Андрэ. Супруга приняла его и медленно прочитала. Сначала ей показалось, что это глупый розыгрыш. Достаточно просто сказать, что… Она взглянула на мужа. Внезапно желание оправдываться исчезло. Элен вскинула голову и дерзко взглянула на Атоса.