Совсем другой век

Господин Бонасье продолжал прижиматься к стене и бормотать что-то невразумительное, испуганно глядя на мушкетеров. Портос, завершив короткую записку и велев Мушкетону передать, что мадам дю Валлон может быть в опасности, уже готов был прийти на помощь другу, хотя пока и не очень понимал, что произошло и что надо делать, но зато точно видел виноватого галантерейщика и помнил умирающую Констанцию. - Кто передал вам вино? – наконец спросил Арамис. Пока, не зная, как лучше использовать этого мерзавца-отравителя, будущий аббат решил, что для начала его стоит допросить, может быть, удастся узнать что-то об интриге более подробно, хотя бы о том, кто был исполнителем в этом деле. - Я… я н-не знаю… не з-знаю его, - слова давались Бонасье с трудом. – Я н-не в-видел его… не видел… - Где ты его встретил? Что именно он тебе сказал? - Он с-сам… сам п-пришел сюда… Он сказал… что у м-моей жены… р-роман… С га-гасконцем… Я не верил поначалу… Она же… а он же… Н-ну при дворе… А потом она сама… сама… - Что сама? – поморщился Арамис. – Сама рассказала вам о романе? - Нет, она… ушла к нему… - Понятно, и ты решил ее отравить. - Нет! Нет! Матерь Божья, нет! Я хотел… хотел сначала сам… - заикаясь и поминутно запинаясь, но пытаясь тараторить, объяснял Бонасье. - Вот сам бы и пил! – пробурчал Портос, наконец осознавая, что именно произошло, до сих пор он видел лишь то, что д’Артаньян унес на руках совершенно обессиленную Констанцию, а по обрывкам слов понимал, что она отравлена. - Я хотел… а потом подумал… - Да, ты задумал отравить нашего друга, - вновь не удержался от гримасы отвращения Арамис, припомнив все прочие причитания этого подлеца, в которых он кричал, что берег эту бутылку не для нее. – Черт с тобой, неважно, кого из них ты хотел отравить, но ты редкостный трусливый мерзавец! - Ох, ваша милость… - К дьяволу твои оправдания! – взревел Портос. - Спокойнее, друг мой, - спешно (пришлось даже ухватить за рукав) остановил Арамис гиганта, который уже схватил галантерейщика за шкирку и готов был вытрясти из него остатки души. - Спокойнее?! – возмутился тот одному только такому предложению. – Да я придушу этого подлого человечишку! - Может быть, позже, - не стал возражать более рассудительный мушкетер, и от этого спокойствия Бонасье застучал зубами сильнее, чем от гнева Портоса. – Но сначала я желаю услышать, как выглядел тот человек, который передал ему отравленное вино, с кем он был, куда ушел. - Я не знаю, не знаю, - бормотал галантерейщик. - Не знаешь, как он выглядел? – переспросил Арамис. - Ах ты лживый мерзавец! – выдохнул Портос, встряхивая пленника. – Так тебе что-то вспоминается?! - Он был… в плаще… и шляпу… надвинул, - щелкая зубами отозвался Бонасье. – Я не мог разглядеть… Он пришел… сел в углу… без света… - И ты поверил вот такому неизвестному клеветнику? - Я и не верил… а потом… - Да, я помню, - прервал его Арамис, не желая по второму кругу слушать о том, как галантерейщик проследил за женой. - Он же лжет! – не желал верить Портос. - Возможно, - протянул будущий аббат. - Нет, нет! – закричал Бонасье, вновь встряхиваемый тяжелой рукой мушкетера-гиганта. – Я не лгу… я не рассмотрел… да я и не смел… пришел важный господин… да разве я мог… я и приблизиться не смел… А вот это похоже на правду, подумалось Арамису. Этот трус и вправду не смел даже поднять глаз на гостя, так что плащ и шляпа полностью скрывали того. - Но что-то же о нем ты помнишь? – не веря в успех, в пустоту бросил «комиссар», чувствуя, что этот допрос он провел бесполезно, ничего узнать ему не удалось, а что теперь делать с этим слизняком – непонятно. - Нет… разве что… - Что? – насторожился Арамис. - Он… странно… говорил… - Что значит странно?! – вновь зарычал Портос. - С акцентом, - угадал его друг. – Так ведь, Бонасье? Он говорил, как говорят иностранцы? Кто? Англичанин? Испанец? - Н-не знаю… - в отчаянии пробормотал тот. И пока Портос в очередной раз тряс «допрашиваемого», Арамис думал о том, что это тоже похоже на правду: вряд ли галантерейщику доводится часто видеть иностранцев, а те, кто порой оказываются где-то рядом, не рассказывают ему о том, кто они и откуда родом. Да и мало ли в самой Франции разных диалектов! Иностранец говорил по-французски, разумеется, еще хуже, поэтому галантерейщик это заметил, но не придал особого значения. Такие люди, как он, гораздо больше обращают внимание на статус своего собеседника, чем на что-то еще. Осознав, что перед ним важный гость, Бонасье не видел более ничего… - Значит, испанцы или англичане, - сам себе прошептал Арамис. – И скорее первые, у них серьезные причины… тем более, если это то, чего я ожидал... - Пустите! Пустите! Сударь, он убьет меня! – вопли галантерейщика больше не позволяли о чем-то размышлять. – Заступитесь! Велите ему… О, милосердия! Милосердия, сударь! Он ведь придушит меня! - Конечно, придушу! – бушевал Портос. - Отпустите его, друг мой, - предложил Арамис. - Отпустить?! - Пока что… Будущий аббат направился к столу, достал новый лист бумаги и, макнув перо в чернила, протянул галантерейщику. - Пишите признание, мэтр! – бескомпромиссно заявил он. - П-признание, ваша милость? - Признание, - жестко повторил Арамис. – Подробное описание того, что ты сотворил, и то, что ты помнишь про того иностранца. - Н-но, сударь, вы тогда… - Я тогда решу, что с тобой делать, - уверил его мушкетер. – Возможно, я сразу отнесу это признание комиссару, а может, подожду с этим. Или ты предпочитаешь сдохнуть тут же и немедленно? Бонасье, с ужасом глянув на Портоса, сообразил, что тот и вправду придушит его на месте, а после им все простят, потому что у них друзья, которым покровительствует королева, или даже сам король. Да и кто будет слушать его оправдания, когда трое дворян заявят, что он отравил собственную жену?! Галантерейщику ничего более не оставалось, как сесть за признание, которое от него требовали. Возможно, думал он, эти строки есть его приговор, но даже краткая отсрочка казни ему казалась счастьем. Кто знает, может, судьи окажутся милосерднее? Ведь супруга все же изменила ему… Вот он так и напишет об этом в признании… Хотя Бонасье понимал, что на суде скажут, что он поверил наговорам. Но продолжал писать, успокаивая себя тем, что это лучше, чем быть повешенным на месте. - Вы же не собираетесь его отпускать? – громким шепотом спросил Портос, заставляя Бонасье еще больше сжаться. Арамис не ответил, чтобы не давать галантерейщику надежд. А уж друг подождет, ему можно будет все объяснить позже. Следовало бы и вправду заколоть этого мерзавца на месте. Но… момент упущен, это надо было делать в пылу ярости. Сейчас можно лишь его казнить… Арамис был слишком трезв, чтобы устраивать тут суд, и слишком презирал убийцу, чтобы марать о него руки, да и новый путь, который он для себя выбрал, предполагал иное: руководить людьми, управлять ими, манипулировать, а не просто избавляться от всяких подлецов, развешивая их в их собственных домах. Портос, конечно, достаточно зол и упрям, так что вполне способен пихнуть этого труса в петлю… Однако же ко всему прочему Арамис помнил и ту просьбу, которую выразила мадам Бонасье недавно. Это касалось, конечно же, лишь д’Артаньяна, но сейчас, пред памятью чистой души Констанции, будущему аббату не хотелось лукавить. Зачем, если можно попросту отдать этого червя властям для законной казни? Впрочем, торопиться с этим признанием не стоит, решил Арамис, пробегая строки признания глазами. Пожалуй, сначала надо поймать того, кто затеял новую игру. Если иных способов подтвердить его вину не будет, то Бонасье понадобится, чтобы указать на него, как на преступника. Как это называют комиссары? Лицом к лицу он все же узнает этого испанца или кто там был еще. Ну а уже после можно будет отправить к веревке самого галантерейщика. - Идемте, Портос, - объявил Арамис, пряча признание за камзолом. – Думаю, сейчас нашему другу нужна помощь и поддержка. - Что вы… что вы сделаете, господа? – проблеял Бонасье. Ответом его не удостоили, оба мушкетера отправились на улицу Феру, готовые к самой ужасной картине. Галантерейщик осел на пол, бормоча себе под нос, что он все-таки муж, он должен организовать похороны. Но при этом он не смел и двинуться с места, догадываясь о том, какой прием ему окажут. Пришел в себя он лишь спустя почти час. И силы ему придала одна мысль: бежать отсюда как можно скорее! Трясясь от страха, но уверенный, что стража уже идет за ним, господин Бонасье собирал вещи. Сложив все самое дорогое, что только можно было унести, галантерейщик сбежал, оставляя дом на улице Могильщиков на произвол судьбы. *** Полетт сидела, прижимая к себе дочку и прислушиваясь к ее дыханию. Это единственное, что придавало ей сил, благодаря этому она повторяла себе, что будет бороться хоть даже и со всем миром ради того, чтобы быть с малышкой. Кто бы ни нанес этот страшный удар… он просчитался, ее не так просто сломить. Вот только на этот раз ее спасла случайность. Ведь открой посылку она, Полетт решила бы, что это и вправду подарок мужа, тот был склонен именно к таким жестам, желая показать себя щедрым вельможей. Столь роскошный веер как раз подходил! - Я буду осторожнее, - тихо шептала себе под нос баронесса. Это плохо утешало, потому что она не знала, в чем именно следует быть осторожнее. Одно лишь ясно: Портос не преувеличивал и не лукавил, когда в первом письме писал предупреждение о новом заговоре. А вот сам месье дю Валлон так и не появился. Лишь эта короткая записка с предупреждением – и это в тот момент, когда так нужен он сам! Появившийся Мушкетон сообщил, что тело служанки унесено, священник обещал читать над ней молитвы всю ночь, и добавил, что посылка уничтожена, полностью сожжена, от веера до упаковки. - Хорошо, - безучастно отозвалась Полетт. – Но скажите… Господин барон передал что-то еще? Он собирается прибыть сюда? - Я не знаю… Слуга прервался на полуслове, заметив состояние хозяйки. И хотя он не знал ничего о планах Портоса, но тут пустился в фантазии: - Впрочем, пусть месье барон ничего и не говорил мне о своих планах, но они обсуждали с господином Арамисом, что отправятся к вам так скоро, как только это будет возможно. Однако поначалу их помощь нужна господину д’Артаньяну… - И в чем же заключается эта помощь? - Мадам Бонасье была отравлена… кажется, - добавил Мушкетон, который и вовсе находился в стороне от происходящего и не представлял до конца, что случилось, но, будучи наблюдательным и сообразительным, он действительно подмечал все верно, так что и на этот раз не ошибся. - Отравлена, конечно, - измученно кивнула Полетт. – Этот человек действует именно так, присылая яд… Тоже подарок? - Подарок? А, нет… или да… Это было вино. Баронесса вновь слабо кивнула. Надо бы написать еще одно письмо графине, предупредить о случившемся: если этот некто отравил Констанцию и попытался отравить ее, Полетт, то следующей может быть Элен или сама королева… Но в любом случае это вновь будет какое-то отравление. - Бедная мадам Бонасье, - прошептала молодая женщина, не двигаясь с места и лишь продолжая чуть покачивать на руках дочку. Делать что-то она сейчас не могла, даже понимая свой долг. Все прежние интриги скорее будоражили ее, тоже пугали, но тот страх придавал сил, желание бороться. А вот в этот раз ее сковывало по рукам и ногам. Может, потому что тогда она знала, кто за этим стоит, но не теперь. - Господам удалось узнать, кто это сделал? – решилась спросить у слуги Полетт, не рассчитывая на положительный ответ. Разумеется, Мушкетон не знал. Баронесса догадывалась, что муж с друзьями как раз и займется поиском и поимкой этого убийцы. Это был даже повод гордиться им: Портос делал все, чтобы уберечь от опасностей свою семью и своих друзей. Вот только в данный момент Полетт хотела одного – чтобы муж был рядом с ней и дочкой. В дверь постучали, и нянька забрала кроху – малышка уже была неспокойна и желала есть, лишь упрямство мамы не позволяло ее отпустить. На мгновение баронессу вновь накрыла волна страха, а затем молодая женщина решительно поднялась. Хватит сидеть и трястись! Она не позволит загнать себя в угол! Пусть она и не знает, кто за этим стоит… В памяти всплыло тело служанки, те страшные пятна. Но теперь это придало ей сил. Она не станет очередной жертвой! Господь отвел беду от нее, хоть и забрал к себе Габриэль и Констанцию… Как ужасно то, что с ними случилось! Как страшно думать, что их нет! Однако если она не хочет стать следующей жертвой, то пора действовать. Для начала ей следует отправиться к королеве. *** Почти немедленно, как д’Артаньян вынес Констанцию на улицу, женщину скрутило судорогой и… вырвало. Юноша не знал, что делать, он лишь придерживал возлюбленную так, чтобы та не запачкалась и не захлебнулась рвотой. И в ужасе смотрел на нее, чувствовал ее судороги, отчаянно понимая, что ничего не может сделать. А молодую женщину буквально выворачивало. Констанция ничего не ела уже почти сутки. Потому пара глотков вина не только опьянили ее, но и вызвали неприятие всего желудка. И именно по этой причине молодую женщину било в конвульсиях, а рвота выбрасывала из нее уже не пищу, но все, что только могла выкинуть, вплоть до желудочных жидкостей. Мадам Бонасье в эти мгновения даже желала умереть – но поскорее, проще, без этих страшных мучений. Наконец спазмы утихли. Д’Артаньян вновь подхватил на руки, прижал ближе возлюбленную, упрямо продолжая считать, что ее нужно унести подальше отсюда. Эта упрямая мысль не была ничем обоснована, он действовал скорее по наитию. Но именно это странное решение, вместе с подкатившей рвотой, и было спасением для молодой женщины. Поначалу квартирная хозяйка, увидав такое появление временного жильца, собиралась удалиться, презрительно поджав губы и ворча про удивительных развратников-мушкетеров, которые все время смотрят не в ту сторону. Однако же возглас юноши с просьбой о помощи заставил женщину остановиться. - Она умирает, умирает! – бормотал гасконец, не ожидая никакой помощи, просто унося Констанцию наверх. - Только не в моей квартире! – спохватилась хозяйка и побежала следом. За дело она взялась со всей присущей ей тщательностью. Она не знала, конечно, что делать, но делала просто то, что обычно советовали при обильной рвоте – просто почаще поила. Пить тут было особенно и нечего, так что Констанции доставалось все то же вино, только значительно разбавленное водой. Еще квартирная хозяйка хотела было пустить «пациентке» кровь, но юноша строго запретил ей это делать, объявив, что мадам Бонасье достаточно обессилена, лишать ее еще и крови будет чересчур. Д’Артаньян, который уже был уверен в том, что потерял любимую, растерялся и просто сидел рядом, порой беря Констанцию за руку. Безумная надежда, зародившаяся вдруг в нем, никак не хотела отступать и немедленно заняла все его мысли. Если Бог есть, то он смилостивится и оставит Констанц на этом свете! Разве есть кто-то, кто более заслуживает жизни и счастья?! Разве недостаточно у него ангелов на Небесах, зачем ему еще один? Только бы Он сжалился и оставил этого ангела здесь, для спасения души такого грешника, как гасконец… Юноша так был сосредоточен на этих чувствах, что даже не услышал, когда появились друзья. - Как она? Яд оказался слабым? – поспешил спросить Арамис, который скорее Портоса справился с удивлением, а потому смог удержаться от возгласа вроде: «Разве мадам Бонасье еще жива?!». - Пока ей не лучше, - еле слышно отозвался д’Артаньян, будто бы боясь это признать и озвучить. В этот момент Констанцию вновь скрутило от рвоты. - Но яд может выйти из нее вот так, - отозвался Арамис, пока квартирная хозяйка суетилась возле больной. - Я очень на это надеюсь, - вздохнул юноша. А будущий аббат мысленно похвалил себя за решение: пока Констанция жива, рановато казнить кого-то за ее смерть. Но бумагу с признанием можно будет отдать и за попытку отравления… - Что ж, тогда я займусь некоторыми важными делами по поиску того, кто за этим стоит, - решил Арамис. И он оставил друга, Портос последовал за ним. Однако на улице они разошлись: Арамису пока не требовалась какая-либо помощь, тем более помощь в силе, так что Портос отправился вновь по своим делам – нужно было отправиться со стряпчим к продавцу, чтобы вместе отправиться в Брасье и заявить там о себе как о хозяине. После этого можно будет уже и отправляться с новостями к супруге. Арамис же направился в один будуар, хозяйка которого была весьма приветлива с ним. Но важнее всего было то, что эта дама втайне очень благоволила испанской партии. Если опасность исходит оттуда, то, молодой человек был в этом уверен, он разузнает всю правду через нее. Если нет… то он просто неплохо проведет этот день, а может быть и вечер. К счастью, д’Артаньяну не нужна помощь, хотя бы временно, но есть другие, кого стоит предупредить. *** Намерение Полетт немедленно уехать изменил все тот же Мушкетон, почтительно сообщив госпоже баронессе: если отправиться сегодня, то ранее, чем через час не выйдет, ведь нужно еще собрать хотя бы самое необходимое, а еще через час опустятся сумерки и нужно будет где-то останавливаться на ночлег. Так не проще ли дождаться утра и отправиться в путь с рассветом? Тогда не позже вечера они будут в Фонтенбло. Мадам дю Валлон вздохнула, но смирила свои чувства и приняла этот план. Этот вечер Полетт провела в церкви близ поместья, слушая молитвы священника над покойной и сама молясь за нее. Сколь тяжело бедняжка Габриэль заплатила за простое деревенское любопытство! С такими тяжелыми мыслями баронесса вернулась в Валлон, где вновь отправилась к дочке, проведя рядом с ней все время до тушения огней. - Мадам, вы так и не будете ужинать? – тихо осведомилась Одетт. - Я не хочу… - Мадам, клянусь, я лично ела то, что готовили сегодня, а кухарка не отлучалась ни на мгновение… - Я не хочу, - прервала служанку мадам дю Валлон. – Я верю, что еда безопасна, просто мне не хочется ничего. Спасибо за заботу, но лучше мне просто отправиться спать, завтра нам предстоит долгий путь. Камеристка не стала более уговаривать, молча проследовала за госпожой, чтобы помочь с вечерним туалетом. Утром дом напоминал улей, слуги суетились со сборами, но Полетт вновь не бралась за еду. Несмотря на то, что она сказала горничной, где-то в глубине души баронесса и вправду опасалась что-то есть или пить. - Мадам, хотите, я велю принести что-то из деревни? – пыталась придумать решение камеристка. Но Полетт отвергала и этот вариант, допуская, что отравитель может подкупить кого-то и там или подменить что-то из еды. Умом она понимала, что неизвестный мог давно уехать отсюда, даже наверняка уехал, ведь он нанес удар Констанции, нанес удар тут и теперь должен был поспешить к следующей жертве. Вот только страхи никак не желали слушать какие-либо доводы разума, поэтому мадам дю Валлон продолжала отказываться от любых предложений еды и питья, хотя голод уже напоминал о себе. Очень хотелось уехать немедленно, но судьба словно была против нее: с самого утра Анриетт нездоровилось, кормилица предлагала поехать без ребенка, но баронесса на такое пойти никак не могла. Когда же наконец все было готово и Полетт собиралась сесть в карету… на дороге к Валлону появился всадник, при одном виде которого сердце женщины забилось чаще! Портос спрыгнул с лошади почти на ходу, но и супруга уже бежала к нему со всех ног, а потому вся прислуга и те крестьяне из соседних деревень, кто явился посмотреть на отъезд хозяйки, теперь могли полюбоваться встречей господ – достаточно страстной притом, на радость посвистывающим мальчишкам. - Ну слава Богу, господин барон! – Одетт, немедленно сообразив, насколько может быть выгоден приезд хозяина, поспешила приблизиться к нему. – Прошу вас, ваша милость, вы уж велите госпоже баронессе хоть немного поесть! - Поесть? – удивленно воззрился на служанку Портос, а затем повернулся к жене. – Вы что же, отказываетесь есть? - И пить, ваша милость, - не преминула вставить горничная. – С прошлого вечера, как случилась та история с подарком. - Каким подарком? – начал было Портос, но сам себя прервал: - Вот что, вы расскажете мне все по дороге! Вчера я весь день готовил для вас действительно важный подарок, потому давайте отправимся туда! - Туда? – не очень поняла Полетт. И только в карете, когда они отправились в путь, баронесса вспомнила о втором имени, которым подписался муж. Значит, Брасье… Мадам дю Валлон плохо помнила это место, возможно, она и не была там раньше, но помнила, что это поместье вроде бы приносит неплохой доход. Супруг не посоветовался с ней, решив приобрести новые земли, однако же его стряпчий дал ему верный совет по вложению. Так, быть может, господин барон дю Валлон де Брасье научится мыслить очень разумно. - Вот там-то мы и позавтракаем, - вдохновенно рассуждал Портос. – Я распорядился, чтобы к нашему приезду приготовили лучшие яства и вина! Полетт слабо улыбнулась. Ее предчувствия не обманули: вместе с появлением мужа она перестала чего-то бояться и теперь была готова попробовать то, чем ее могут встретить в Брасье. - Вообще-то я сегодня собиралась отправиться в Фонтенбло, - заметила она, делая вид, что не понимает, куда они едут. - Да, после придется ехать туда, - вздохнул Портос. – Меня скоро ждут в полку. Полетт скрыла улыбку – супруг определенно переживал, что придется оставить жену и дочь, и скучал без них. Это сразу заставляло забыть все обиды на него. *** Констанция спала. Измученная постоянной рвотой, выплеснув из себя все, молодая женщина была полностью обессилена. Квартирная хозяйка, убедившись, что больше помощь не нужна, отправилась к себе. А вот д’Артаньян сидел в комнате с возлюбленной. Юноша впервые чувствовал себя настолько бесполезным. Всего глоток или два вина – и все почти было разрушено! А что бы он мог с этим сделать? Он, отличный фехтовальщик, дерзкий и решительный – он не в силах был сражаться с каплями яда, влитыми в бокал его любимой. Он даже не мог выбить этот бокал из ее рук! Божье Провидение или просто случайность сделали больше, чем мог сделать он, тот, кто гордился своим проницательным умом, своим умением оказываться вовремя, чтобы знать все обо всех и обо всем. Вот и сейчас он просто сидит рядом, как и весь этот день, прислушивается к ее дыханию, сам боясь вздохнуть порой. Пока Констанция дышала. Слабо, еле слышно, прерывисто… но дышала. Но выживет ли она? Измученная ядом и измотанная рвотой, она была настолько без сил, что могла умереть просто от изнеможения. И лекарь тут бесполезен, остается только ждать… кто знает, сколько времени. Одно д’Артаньян теперь знал точно: если Констанция поправится… когда она поправится, он сделает ей предложение. И если к тому моменту она не будет свободна, то он просто увезет ее куда-нибудь, спрячет от всего мира, чтобы только он один знал, где она. Но расставаться более юноша не хотел. Вот ведь странно выходило, думал гасконец, пока мадам Бонасье ничего не угрожало, д’Артаньян довольствовался тем, что она была его любовницей. Даже предложение графини он воспринимал как некое неопределенное далекое будущее: когда-нибудь у него будет возможность законно быть с возлюбленной. Но это было бы когда-то, вовсе не теперь. Даже после того, как Констанция вернулась в Париж к мужу, гасконец просто ревновал ее, однако не торопился думать о том, что им надо пожениться. Сейчас д’Артаньян отчетливо понимал, что если мадам еще будет носить имя Бонасье, то спрячет он ее временно, пока не получит для нее свободу и не сделает ее своей женой. Потому что только так он сможет всегда законно выступать за нее, только так тот, кто пытается навредить ей, понесет законное наказание, даже если она будет просить за него. Ныне же он был связан по рукам и ногам данным ей обещанием. Если она не выживет, он не в силах будет даже поквитаться с Бонасье! Надо было отправиться с Арамисом, а не мучиться здесь от бездействия. Но понимал д’Артаньян и то, что если бы он сейчас не был бы тут, то мучился бы от незнания за Констанцию и беспокойства за нее. Юноша пытался разгадать, кто за всем этим может стоять, но не выходило – он почти не помнил того, что кричал Бонасье. Может быть, этот мерзавец сам раздобыл яд и добавил его Констанции. А может, за этим стоит новая интрига, не зря ведь Арамис об этом заговорил. Но чтобы это разгадать, нужно знать хоть что-то о заговорщиках, а д’Артаньян знал не больше, чем знали все. Если кто-то и прибыл тайно в Париж, то в это посвящены были немногие. Вряд ли и Арамис знает, после той истории с покушением на короля никто из окружения королевы-матери ему не доверится. Хотя… кто-то может ведь и не знать до конца роли всех тех, кто участвовал в прошлых событиях. Чтобы занять себя и не думать о плохом, д’Артаньян принялся строить теории о том, кто мог бы начать новую игру и какими могут быть его шаги. И это ему удалось настолько неплохо, что за своими размышлениями он и не заметил сразу, что мадам Бонасье пришла в себя и попыталась приподняться на кровати. - Вам лучше! – вскричал гасконец, наконец замечая старания возлюбленной. Юноша бросился к ней, помогая сесть. И немедленно же на Констанцию обрушился шквал заботы и рассказов о том, как он был уверен, что потерял ее. За нежными объятиями и признаниями в любви прошло время до позднего вечера, когда в квартиру постучали – вернулся Арамис. Выразив с порога радость от того, что молодой женщине стало лучше, и сообщив, что Портос уехал, мушкетер попросил друга переговорить. - Итак, что вам удалось узнать? – угадал тему беседы д’Артаньян. - Пока не очень многое, - отозвался Арамис. – Именно поэтому я рискнул пустить слух, что мадам отравлена. Думаю, если ее будут считать мертвой, то не сделают новую попытку избавиться. - Но все же… - Дорогой друг, мне кажется, вы могли убедиться, что мне можно доверять, - с легким раздражением прервал гасконца Арамис. – Так что послушайте моего совета: перевезите мадам туда, куда пожелаете, как только ей станет лучше. - Я думал вернуть ее в Фонтенбло, если туда вернется королева. - Уверен, что вернется, - задумчиво отозвался будущий аббат. – А еще я уверен, что именно там будет нанесен следующий удар. Так что… у меня не так много времени, чтобы сделать все так, чтобы этот удар был таким, какой нужно нам. Больше ничего пояснять Арамис не стал, откланялся и вновь исчез в ночи.