Совсем другой век

И все же внутри Элен боролись два чувства. Графине припомнился их разговор с мужем после суда, когда она пришла в себя. Быть откровеннее друг с другом, пояснять даже то, что в пояснении не нуждается. Говорить, всегда говорить, обсуждать все, помня: что очевидно для нее, не очевидно ему. - Я не писала этого, - тихо произнесла молодая женщина. – Разве могла я написать подобное… о вас? Она встретилась с мрачным взглядом супруга. Желания объясняться и оправдываться у Элен не было совершенно, но она заставляла себя. Однако же при его взгляде верх окончательно взяли злость и обида на мужа. Он поверил? Поверил в то, что она изменила ему, что она вообще способна изменить? Более того, что она пишет о нем такое?! После всего того, что между ними было? После всего, что они обсудили и прочувствовали? После даже того, что она говорила ему, что любит его, полюбив образ из книги, но найдя для себя любовь именно в нем реальном! - Полагаю, это письмо говорит само за себя, - отчеканила графиня, готовая к любому противостоянию, взирая на супруга гордо и надменно. – Не представляю, каких слов вы ожидаете от меня. Отчего-то сейчас никакие страхи не мучали ее. А ведь за подобное он вправе… ну самое меньшее – это постричь ее в монашки. Вообще же, зная решительность мужа, то ей прямая дорога вслед за Миледи. И тем не менее Элен была совершенно спокойна, пусть даже все «улики» были против нее. Кто-то нанес новый удар. Может быть, это и есть та интрига, о которой предупреждала Полетт? Только почему против них, а не против Дианы или короля? Зачем этому кому-то нужно расставание графа с женой? Впрочем, нет, зная характер Атоса, не расставание, а вдовство… Если она и изменила его, то вряд ли это понимает кто-то сторонний. Что ж, не исключено, что некто действует против всех, кто близок к королеве, постепенно доберется и до нее самой. Жаль, она не успела узнать о том, как дела у Полетт и Констанции, ведь Диана последнее время им очень благоволила. Но пока же все выглядит вполне правдоподобно: поддельное письмо приведет к тому, что заговорщику и не надо будет ничего больше делать - граф сам казнит супругу, следовательно, Диана останется без поддержки, а если что-то случится и с баронессой, и с Констанцией, то и вовсе без друзей – так будет гораздо проще после избавиться и от королевы. Все это понимала Элен, но не представляла, как объяснить мужу. И, что более важно, ничего не хотела объяснять. - Говорит само за себя, - тем временем повторил Атос, хватаясь за эту ее фразу, ища в ней ответ. Граф устало опустился в кресло. Странные смены настроения жены удивляли. Поначалу она гордо вскинула голову, затем как-то вдруг смягчилась, тихо и словно бы даже робко заметила, что не имеет отношение к письму… Он уже думал было, что они наконец смогут спокойно поговорить, как она вновь превратилась в неприступную гордячку. Но кое в чем, кажется, она была полностью права: все ответы крылись непосредственно в письмах. Перед глазами стояли строчки – то из письма Гримо, то из письма жены… И они же перекликались со словами супруги. А ведь и вправду, обо всем говорит само письмо, в нем столько нестыковок, что это… выдает подделку! Тон Элен, выбранные выражения – она такими словами даже и не думает. Двор не испортил ее ничуть, не превратил в уличную девку с титулом. Эта девочка и в постели с ним была столь стыдлива, словно их первая ночь была лишь вчера. Раскрываясь в его объятиях, она теряла голову, она могла шептать что-то бессвязное о своих желаниях, могла вскрикивать, но… Нет, она не опускалась до подобных выражений. А ее «надежды» в послании на то, чтобы объявить о беременности после его смерти? Звучит безумно, если припомнить, что столько времени она надеется понести от него, и все никак! Если Господь не дает ей дитя от законного мужа, то разве подарит от любовника? Вместо этого ей следовало бы сокрушаться о бесплодности и бояться, что после гибели мужа она останется ни с чем. Надеяться зажить счастливо после его смерти она могла бы, только если бы уже была тяжела – неважно, от него или от кого-то другого. Вернее, важно, разумеется, но не для этого письма, пропитанного фальшью! И уж точно она не смогла бы сказать о том, как сдержан ее муж! Такое мог написать лишь тот, кто видел его со стороны, но точно не женщина, которая столь страстно отдавалась ему, которая так теряла голову, что забывала о его строгих требованиях к ней. Пусть бы она и желала польстить любовнику, но уж страсти в объятиях ей хватало, а потому она точно не этого искала, если и польстилась на чьи-то ухаживания. Не говоря уже о ее «желаниях», о языке… в самых сокровенных местах! Откуда она вообще могла узнать о таком разврате?! Эти строки были написаны, чтобы выставить ее распущенной, низкой, но тот, кто их придумывал, не знал, насколько она стыдится даже той откровенности, которую предлагает ей муж. Графиня до сих пор не очень раскована сама по себе, откликаясь на его ласки, она решалась сама на очень немногие ласки. Атосу это даже нравилось, ему было приятно видеть ее именно такой – открытой, но сдержанной. Да что уж там, если бы она желала быть с другим мужчиной, то воспользовалась бы его предложением разойтись и жить раздельно! А вот тот, кто писал, просто не мог знать о том их разговоре и возможности графини. Голова шла кругом от того, что сейчас открывалось Атосу. Начинается новая опасная игра, причем удар на этот раз направлен против Элен! Дьявольщина! Почему не против него? И кто это может быть? Если бы он не был уверен в смерти той… Но кто еще может целиться именно в графиню? *** - Вам… плохо? – голос Элен дрогнул. Кажется, его молчание напугало ее больше, чем его мрачный вид. А уж то, что он опустился в кресло, заставило ее думать о плохом. Что она себе вообразила? Что ему, как немощному старику, стало дурно от мысли об ее измене? Хотя доля истины в этом была… И вот она вновь выдает себя и свои истинные чувства! Как выдавала всегда! Это не первый раз, когда она старается казаться равнодушной, но страх за него был выше всех прочих чувств и надуманных желаний. Гордячка! Она отворачивалась от него в монастыре, но в ночи скакала, чтобы ухаживать за ним, она отвергала его и была с ним холодна, но бросалась перед ним на колени, увидав его с бутылкой… Это ее излюбленный прием – казаться отстраненной и молчать, даже вот сейчас, когда ей просто необходимо было говорить! Лишь порой на короткие мгновения открывается истинная она. А вот на этот раз молчал Атос. Молчал и хмурился. Дело ведь не только в письме графини, серьезные «ошибки» не только в нем. Почему Гримо был так многословен? Это же очевидно не его поведение! Даже когда ему предлагали говорить подробнее, он старался обходиться короткими фразами, зная неприязнь графа к многословию. А уж когда господин и вовсе не предлагал ему высказаться, слуга не посмел бы писать длинные послания, не будь для них важной причины. К чему нужно подробное изложение того, как к нему попало письмо? Вся эта история нужна лишь тому, кто не знает, до какой степени граф доверяет слуге, не знает, как емко и точно умеет выражаться Гримо. Наконец, подробные описания в письме всего, что якобы произошло, – но кому они нужны? Все это просто для того, чтобы настоять на приезде графа в замок. В то время как настоящий Гримо никогда не принимал решения за хозяина, полагая своим долгом лишь сообщить о том, что ему стало известно, а все иное решал сам господин. Если граф пожелал бы не приезжать к супруге и не выяснять правду, то слуга принял бы это как данность, а не уговаривал бы хозяина на что-то, не рассказывал бы истории. А ведь Гримо очень симпатизирует госпоже. С той ночи, когда она ухаживала за раненым Атосом, слуга проникся к ней восхищением. Он наверняка постарался бы выяснить все сам и отыскать оправдание графине… А вообще поверил бы он в такое, зная хозяйку? Да и чему служит подробная подпись с уверениями в преданности, если Атос и так знает о преданности этого человека? А лучшим подтверждением этому служит верная служба. Кто, как не Гримо, знает, что граф не ожидает непременного составления важного письма в столь щекотливой ситуации. Настоящий его слуга написал бы две строки вроде: «Ваше Сиятельство, В доме беда, молю Вас вернуться. Причина – в письме. Гримо». Атос чувствовал, что покрывается холодным потом. Сердце не обмануло… Когда он получил письмо, то, помимо ревности, в нем пробудился и страх, где-то в глубине души он предчувствовал подделку. Тогда разум отказывался помогать, его заглушали чувства, в которых он путался: то ревновал ее к неизвестному мерзавцу, то боялся, что ей что-то угрожает. Он не понимал, что не так в письме, кто и зачем мог его составить, но ощущение непонятной угрозы, нависшей над женой, давило. Ревность заглушала все внутри него, Атос не слышал сам себя, не готов был прислушиваться к сердцу. И лишь теперь вперед вышло одно отчетливое чувство страха за нее, а следом и все «ошибки» подделок сразу стали заметны, все безумие, неправдоподобность каждой фразы, даже глупость этих посланий. Нет, Атос не жалел о своем решении. Людовика сопровождали в лагерь герцог д’Орбье и еще несколько человек, поэтому граф мог позволить себе вернуться. Вот только как ему поступить вернее теперь? В любом случае приехать сюда было верным решением, он сможет лично проводить ее и королеву в Фонтенбло, убедиться, что они в безопасности. А может быть, и новый враг проявит наконец себя. - Надо будет спросить у Гримо, кому и что он писал, - вслух поделился своими размышлениями граф. - З-зачем? – совершенно растерялась Элен. Атос поднялся, несколько грубо, жарко притянул ее к себе, желая ощутить ее, почувствовать, что она вновь рядом, вдохнуть аромат ее духов и тела. Она не пострадала… едва не пострадала. Удача, что этот неизвестный решил действовать таким образом, а не попытался нанести прямой удар, возможно, сейчас граф нашел бы ее… Ох, нет, об этом лучше не думать! Она жива и здорова, Господь отвел беду, а теперь о супруге позаботится сам Атос. - Это опасная война, - тихо произнес он. - Вы… верите мне? – прошептала графиня, полагая, что что-то не так поняла в словах мужа, не так истолковала. Супруг даже тихо рассмеялся от того недоверия, которое звучало в ее голосе: это как же он напугал ее! Лучше и не представлять, с каким лицом он появился здесь, если вызвал подобную реакцию. - Я не могу не верить тому, с какой гордостью вы отказались оправдываться, - не удержался от иронии он, а затем добавил серьезно: - Должен признаться, что сомнения у меня были, но что-то очень настораживало в письме. Я получил у его величества небольшую отсрочку, сославшись на то, что беспокойство заставляет меня вас лично проводить в Фонтенбло. Я и сам не знал, за чем мчусь сюда, но точно понимал, что в опасности или наша любовь, или вы сами. - А я-то полагала, что мне придется последовать за вашей супругой, проверять прочность ветвей графского леса. От этого замечания Атос чуть поморщился. - Элен, я не считаю вас равной… этой, - графу не хотелось даже сравнивать, подобное было сродни оскорблению, он и в мыслях не мог запятнать ее подобным. – А кроме того, мы же договаривались обсуждать все, не так ли? Но вы опять лишь начали говорить и немедленно же замолчали. - Мне надо привыкнуть… Ответить она не успела, в дверь постучали и на пороге, после позволения войти, появилась Жаклин: узнав о том, что господин вернулся, горничная осмелилась пойти к хозяйке уточнить, не следует ли разобрать вещи. Это предложение граф отверг, как и заметил, что готовить его спальню не надо. - Скажите Гримо, что я буду ждать его через четверть часа в кабинете, - добавил Атос, отсылая горничную. - Вы все же мне не доверяете, - покачала головой Элен. – Хотите… - Хочу узнать, как его почерк мог кому-то попасть в руки. Возможно, тогда мы узнаем, кто за всем этим стоит, - не поддался на ее подозрения Атос. – Потому что с вашим письмом, я полагаю, все просто – кто-то перехватил письмо к мадам дю Валлон или любое другое ваше послание, пусть даже записку портнихе. Он мгновение подумал и добавил: - Вам лучше написать новое послание баронессе и предупредить ее, что и ей, и мадам Бонасье может угрожать опасность. Возможно, ее подозрения были лишь подозрениями, но теперь у нас есть веские причины считать интриги реальностью. И мы не знаем точно, против кого они направлены. - Полагаете, что кто-то зол на все окружение Дианы? Я-то думала, это просто способ добраться до королевы. - Может быть и так, - согласился Атос. – Возможно, этот человек ограничился бы только вами, поскольку лишь вы сейчас с ней в Ла Фере. Но все же нам следует проявить осторожность, мы ведь не знаем, интрига это или чья-то личная месть. Элен кивнула и уверила, что немедленно засядет за письмо. Хотя сейчас ее волновало больше другое – то понимание, которое неожиданно проявил к ней муж! Так что ей пришлось потратить немало времени, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Только после этого она смогла сесть за простейшую записку с предупреждением об опасности. Атос же, дождавшись Гримо в кабинете, молча подал ему письмо, написанное рукой слуги. Тот несколько секунд читал, затем удивленно воззрился на господина, размахивая руками и отрицательно крутя головой. - Я знаю, что вы не писали это, - отмахнулся граф. – Но кому и что вы писали в последнее время? *** Небольшое расследование ничего не дало. Атос не обладал навыками сыщика, подобно герцогу д’Орбье, все, что графу удалось узнать: Гримо в последнее время оставлял пару записок по делу, у продавцов в Бурже. А может быть, тот, кто за этим стоит, заполучил образец почерка еще раньше, просто ждал удобного момента, чтобы подбросить письма, неизвестно, когда именно он начал действовать. Расчет в целом был верен. Гримо как раз вновь отправился в город и должен был задержаться там на пару дней. Помимо прочего, у его лошади вылетела подкова (случайно или умышленно – кто знает?). Так что когда Атос прибыл, верного слуги не было и, по расчетам того, кто все это устроил, и не должно было быть еще до конца дня. В гневе граф мог расправиться с супругой до того, как Гримо вернулся бы и подтвердил, что ничего не писал. После он узнал бы, что слишком поспешно вынес приговор жене, но было бы уже поздно. Ведь первую супругу он так и казнил – быстро, на месте, как только узнал о ней правду. Но просчитался мерзавец именно с тем, что никак не ожидал спокойствия от Атоса, того, что граф сможет унять гнев и обдумать все прочитанное. Ну еще и с тем, что Гримо помнил свой долг не оставлять надолго хозяйку, потому он бросил свою лошадь и взамен взял в трактире другую клячу. Вот и вышло, что он прибыл обратно в замок раньше, чем мог ожидать тот неизвестный. Это было уже излишне для Атоса, тот во всем разобрался к этому времени, но зато это успокаивало графа – его супруга была все-таки под охраной Гримо, слуга старался не отлучаться без серьезной причины. Все это не отменяло иного – кто-то за ними следил. Может быть, не сам, а через своих людей, но важно было понимать, что это серьезная охота. Тот, кто стоит за этим, не остановится на первой неудаче. Так что когда, незадолго до отъезда из Ла Фера, в замке появился неизвестный и попросил встречи, Атос велел его проводить в кабинет, где принял весьма настороженно. - Ваше сиятельство, - поклонился прибывший. Его почтительное поведение сразу выдавало человека, который если и участвовал в последних событиях, то невольно. - Кто вы, сударь? – кивнул ему Атос. – И что вас сюда привело? - Мое имя вам ничего не скажет, месье, - отозвался тот, - но я пришел сюда с просьбой, а потому я осмелюсь сразу сказать главное, я – брат того человека, который когда-то обвенчал вас с Анной де Брей. Граф, который встречал гостя стоя, потому что так было проще принимать удары, после этих слов сел. Подождал несколько мгновений и указал на стул напротив себя. - Меня уже ничто не связывает с этой женщиной, - медленно произнес Атос. – Возможно, вам неизвестно, но этот брак давно расторгнут. Однако даже не будь это так, меня ничего не могло бы связывать с ней… - Поскольку она мертва, - с коротким поклоном, благодаря за приглашение и садясь, закончил гость. - А, вы знаете об этом! Тогда что же вас сюда привело? - Поскольку ваше сиятельство изволили меня выслушать, вы позволите мне некоторое отступление и рассказ о моем брате и о том, что его связывало с той женщиной? Я постараюсь не отнимать у вас много времени. - Говорите, - кивнул Атос. Палач из Лилля вкратце, насколько это было возможно, пересказал то, как его брат влюбился в монашку, как решился устроить ей побег, как помогал ей украсть священные сосуды из церкви, как после получил наказание. И то, как сам брат священника-расстриги выследил и поставил клеймо настоящей преступнице. - Жаль, что вы лишь заклеймили ее, - пробормотал граф. - Я палач, а не судья, ваше сиятельство, я мог лишь привести в исполнение приговор, но не просить для нее большего, - вздохнул тот, догадываясь, о чем сожалеет его собеседник. – Хотя именно она виновата во всем, она была преступницей, а мой брат лишь ее сообщником. И лишь теперь она получила по заслугам. - Вы казнили ее? - Нет, я лишь присутствовал при этом. И поначалу не поверил своим глазам, когда увидел, кого стража волочет к веревке. Я оставался там, ваше сиятельство, я стоял под ветром и начинающимся дождем, я следил, чтобы никто не приблизился к телу и не посмел помочь преступнице. Вы поймете меня, может быть, месье граф, что я обязан был увериться в том, что она наконец мертва. Потому я видел все, я был единственным, кто провожал ее тело до той грязной канавы, куда отнесли и где закопали ее труп. Атос только пожал плечами, показывая, что не испытывает никаких чувств к судьбе этой женщины. - Простите мне мой долгий рассказ, ваше сиятельство, я уже заканчиваю. Я лишь хотел, чтобы вы понимали, насколько это важно для меня. Несколько лет назад я приходил в этот замок, просил поговорить с вами, но получил ответ, что вас нет и никто не знает, когда вы будете. Это было, когда мой брат вернулся в тюрьму, занял место в ней и… умер там же. Но о его гибели я узнал уже после того, как побывал тут. Тогда же, узнав о том, что эта женщина стала графиней де Ла Фер, я хотел… - Предупредить меня? – на этот раз гостю удалось удивить Атоса. - Да, месье граф. Она лишила моего брата всего, она не была вправе быть счастливой! И, если позволите сказать… я надеялся на вашу жалость, вашу помощь, месье. Лишь пара строк от вас, подтверждающие то, что эта женщина – исчадие ада. Но они могли позволить мне просить судей пересмотреть дело и избавить моего брата от тюрьмы. После я искал вас, но так и не смог отыскать. Я предпочел на время забыть обо всем. И лишь когда вновь увидел ее, когда смотрел на ее казнь, решился на новые поиски. - Сочувствую вам, - мрачно кивнул Атос. – Ваш брат был… слаб духом. Но и сила чар той женщины была слишком велика. Однако чем сейчас я могу вам помочь? Палач неуверенно потоптался. - Мой брат похоронен за кладбищенской оградой, как преступник и самоубийца, ваше сиятельство, ни один священник не взялся отпевать его. - Но именно таким был ваш брат. - Да, ваше сиятельство. Но вам известно, что он был еще и жертвой. Хотя бы пара ваших слов позволили бы мне просить кого-то из святых отцов молиться за него. А еще позволили бы мне просить суд посмертно пересмотреть то дело. Это мало что изменит, но ваше сиятельство знает, насколько болтливы люди в деревнях. Ныне имя моего брата поливается грязью, он выставлен страшным преступником: священник, задумавший святотатство и осуществивший его! Это не то же, что глупец, поддавшийся чарам соблазнительницы. Граф некоторое время молчал. Еще недавно он выставил бы просителя вон, ведь его брат и вправду был преступником и самоубийцей, заступаться за подобного было глупостью и никак не сочеталось с его чувством справедливости. Однако сейчас ему подумалось, что обратись он к Элен, та непременно сказала бы – милосердие важнее. Достаточно лишь вспомнить то, что она говорила о возможности неиспользования насилия, когда это допустимо. Так не следует проявить милосердие если не к умершему, так к живому? Бывший священник был слабым и беспомощным, одурманенный любовью к Анне, он не мог даже отстоять эту любовь, лично обвенчав ее с графом. И убил себя же, не вынеся разлуки. Его душе не получить покаяния… Вот только этот человек, палач, жил честной жизнью, он, во имя своего долга, исполнил приговор над собственным братом. Сейчас, когда Атос почти восстановил свое имя перед предками, он готов был признать, что у других, кто пострадал от Анны, тоже есть право на хотя бы подобие прощения. Если палач верит, что сможет изменить мнение о своем брате, если надеется спасти его душу, то отчего бы не дать ему то малое, что в его, графа, силах? - Ложь претит мне, - честно признался Атос. - Я понимаю, ваше сиятельство, - поклонился гость, скрывая досаду от осознания того, что его просьба останется невыполненной. - Но я могу предложить вам письмо к судьям, которые рассматривали дело вашего брата, в котором напишу, что девушка, которую они судили… под тем именем, под которым вы ее знали, это та же Анн де Брей и леди Кларик, которая недавно была казнена по приказу короля, как воровка и шпионка. Могу добавить к этому, что в числе ее жертв немало мужчин, которых она обольщала и обкрадывала. Это поможет вам? - О, это все, чего я мог бы желать! *** Вещи были собраны, пора было отправляться. Пользуясь тем, что муж сопровождал их, Элен предпочла дамское седло и верховую езду, а не тряску в карете. - Вы обещаете мне быть очень осторожной? Атос вновь был мрачен, но только потому, что волновался за супругу, которую вновь должен был оставить, когда ей могла угрожать опасность. - Герцог знает о том, что я вернулся из-за каких-то проблем дома, он может заняться этим вопросом, - продолжал мушкетер. – Но мы не знаем, когда и где будет нанесен следующий удар. Я прошу вас… - Я обещаю, что буду, - прервала его Элен, протягивая к нему ладонь и пожимая его руку. – Но вы же понимаете, что удар может быть нанесен и вам? - О нет, если бы мишенью был я или мои друзья, то повод пустить в нас пулю непременно нашелся бы – на поле боя это сделать легко. Боюсь, что удар направлен исключительно на вас или ее величество. Поэтому я оставлю Гримо с вами и на этот раз с приказом не оставлять вас ни на минуту. - Нет! - Элен, вы должны… - Нет, прошу! – настойчиво повторила супруга. – Вы же понимаете, что Гримо не сможет защитить меня от заговоров и интриг, даже в последней истории с письмами его лишь пытались использовать. Но если он будет с вами, то тем самым подарит спокойствие мне. Что же до нас с Дианой… ее величеством… - Вы можете не поправляться, - с улыбкой заметил Атос. – Главное, не делайте эту оговорку при посторонних. - Я уже написала баронессе, что мы направляемся в Фонтенбло, полагаю, мадам Бонасье тоже вскоре присоединится к нам. Вместе мы сможем быть достаточно осторожны и бдительны, мы сможем противостоять любым интригам. Граф молчал, поэтому Элен решила добавить аргументов: - И вы ведь понимаете, что наверняка и Полетт, и Констанцию проводят до дворца, так что если им тоже угрожает опасность, они будут знать об этом, а с ними – узнаем и мы. Возможно, нам удастся даже больше, чем было до сих пор. - Хорошо, решим пока так, - принял Атос. - Тогда, - лукаво глянула на него молодая женщина, - почему бы пока нам не заняться тренировкой? - Тренировкой? - Я почти не каталась верхом. - А я-то думал, вы достигли в этом высот, когда гнали в ночи из монастыря, - на губах Атоса наконец появилась улыбка. Именно поэтому Элен подстегнула лошадь, краем глаза замечая, что граф следует ее примеру. Великолепно! Он прогоняет дурные мысли и прислушивается к ней! А заодно они прекрасно скоротают дорогу. Так дамы и перебрались в Фонтенбло. Здесь их встретила мадам дю Валлон с малышкой, на которую обрушилось внимание всех дам. Атоса увлекли с собой друзья, вместе же они продолжили путь, поскольку Арамису удалось уговорить графа, что все дела полностью контролируются ими. Так что для влюбленных вновь пришло время нежнейших писем... *** Шел конец августа, но жара уступать свои позиции не спешила. Ее величество в компании лучшей подруги гуляла по цветущему саду. Затем они устроились в тени дерева с бокалами холодного легкого белого анжуйского, лениво гадая, можно ли в ближайшее время надеяться, что король с небольшой свитой приедет повидаться с супругой хотя бы на пару дней. А лучше бы навсегда, пора было завершить войну окончательно и возвращаться к любви не только на письме. Новость о том, что это возможно, принес герцог д’Орбье, прибывший этим утром. Однако достоверно было неизвестно, сможет ли Луи отлучиться, ситуация постоянно менялась, еще вчера казалось, что договор уже подписан, а сегодня испанцы пытались выторговать что-то еще. А раздраженный король все же предпочитал лично во всем убедиться, не перекладывая это даже на Ришелье – а это было и невозможно, поскольку кардинал официально находился все еще в отставке, так что он занимался исключительно теми вопросами, которые мог сделать через других, но переговоры с испанцами к ним не относились. Потому дамы пока продолжали скучать в одиночестве, ожидая появления супругов со дня на день, но вновь и вновь оставаясь ночами в спальне без них. И им оставались лишь вот эти пустые беседы днем. На сообщение слуги, что некий дворянин желает видеть королеву, Диана только кивнула, давая позволение на аудиенцию. - Мое почтение, любезные дамы, - насмешливо произнес гость, высокий испанец, приближаясь без приветствия и поклонов. – Кажется, ваши кавалеры оставили вас. Ах, как непредусмотрительно! - Я позову слуг, - поднялась Элен, чувствуя дурное. Одно лишь поведение неизвестного позволяло подозревать худшее, как и его надменный насмешливый тон. Кажется, последние дни они расслабились, уверенные, что им ничего не грозит, вот и попались… Ничего же, этого человека немедленно вышвырнут за ограду дворца! Кто вообще его сюда пустил?! Гость завершить ей не дал, передернув плечами. - Как вам будет угодно, сударыня, - отозвался тот. – Это уже не имеет значения, я не боюсь ни ареста, ни смерти. Ну, выпроводят они меня за ворота, и что? Я вижу, вы уже попробовали мое вино? Он кивнул на бокалы. И это простейшее и вроде бы безобидное движение сейчас выглядело угрожающе. Дамы испуганно переглянулись – отравлено?! Видимо, их мысли отразились на лице, поскольку сеньор Родригес – а это был он – насмешливо произнес, шутовски поклонившись: - О нет, оно не отравлено. Это лишь небольшой сюрприз от вашей давней знакомой королевы, а также от всего моего государства, которое будет вынуждено заключить договор на ваших условиях. - Сюрприз? – одними губами повторила Диана. - Очень изысканный сюрприз, - все с той же улыбкой продолжал испанец. – Я взял на себя доставку вам чудодейственного средства. Скоро оно начнет свою работу. И вы сами не сможете себя контролировать. Будет чудесно, когда вы или наброситесь друг на дружку, или разойдетесь по спальням, занявшись каждая собой. А то, может быть, не постесняетесь пригласить какого-то кавалера. Уверен, слуги не преминут проследить за этим и доложить вашим мужьям. Догадываетесь, что вам светит за вашу… хм… порочность? А сейчас, с вашего позволения, я пойду… Диана и Элен нервно сглотнули, понимая: им подлили какой-то афродизиак! Если все в самом деле так, скоро они, назло собственным желаниям, будут вести себя, словно шлюхи. И гость прав, мужьям об этом доложат. А граф ведь еще и вспомнит то письмо, может решить, что нет дыма без огня, что-то в нем правдиво! Каким будет итог? Последнее время взаимопонимание было частью их, после того суда вроде бы между супругами царила любовь, но… есть же еще и мнение общества! Какие слухи разнесут в ближайшее время…