Совсем другой век

Война была завершена, последние документы были подписаны. В связи с этим Атос, как и обещал Элен, обратился с просьбой об отпуске, который был получен почти немедленно. Графиню тоже отпустили без каких-либо трудностей – Диана напомнила мужу намерение отправиться в Версаль хотя бы на короткое время, и Луи посчитал, что это и вправду хорошее время: конец лета радовал жаркими днями, повсюду зрели урожаи, начинался период запасов. Так что вскоре супруги Ла Фер отбыли в фамильное поместье, а королевская чета отправилась в Версаль. Последних, как и предлагала графиня, сопровождали д’Артаньян и Констанция: гасконец так старался показать себя перед Людовиком, бывшая мадам Бонасье (которая надеялась вскоре носить другое имя) уже не боялась заговорщиков, но пока предпочитала держаться подальше и от них, и от двора, зато поближе к пылкому юноше. Впрочем, в самом Версале пары были полностью предоставлены сами себе, за исключением того, что молодой человек исполнял обязанности караульного офицера, однако это не доставляло ему хлопот, поскольку желавших приехать сюда, на болото, было немного, так что нести охрану короля было легко, не донимали даже просители. А поскольку ее величество легко обходилась почти весь день без чужой помощи, то и Констанция была полностью свободна, проводя время с возлюбленным. Диана же вовсе наслаждалась одиночеством на двоих. Так чудесно до сих пор было лишь однажды, еще до свадьбы, сразу после попытки убийства короля, когда они остались тут почти одни. На этот раз она была с Луи. Вместе с ним с жаром обсуждала небольшой огородик, которым, в отсутствие короля, занимался садовник, а теперь королевская чета лично копалась в грядках. По утрам собирала цветы для дома, а вечерами гуляла в небольшом саду – тоже с мужем. Чувствовать себя почти обычным сельским жителем было необычно. Еще необычнее было просто заниматься собой и мужем, не думая ни о каких делах страны. Людовик отвечал ей не меньшей заботой и лаской. В похожем положении находились и Атос с женой. Разве что большинство времени они проводили в верховых прогулках (порой совмещаемых с посещением фермеров и помощи им), чтениях и музицировании – после выявления правды Элен уже не стеснялась играть все то, что она помнила. Хотя им, конечно, приходилось заниматься и делами, особенно графу, но это не мешало: сейчас, желая быть с женой, он легко находил для нее время. За пару недель они сблизились больше, чем за весь прошлый год. Говорить теперь можно было о чем угодно. И граф, который уже раньше успел принять супругу, столь отличную от других женщин, теперь с интересом слушал то, как она видела их отношения. Понять ее мировоззрение было непросто: то, что раньше он уже объяснил себе как некоторую дикость и отсутствие любви к ней от других родственников, которые не заботились о ее воспитании, то, что он хотел переделать, сейчас странным образом преобразовывалось в то, что она, напротив, видела в этом едва ли не ненависть, но точно не проявление какой-то любви. - Я обещал в будущем больше вас слушать, - отозвался Атос серьезно. – Сейчас я могу обещать вам, что если это столь тяжело для вас, вам не следует бояться наказания. Но, я надеюсь, вы согласитесь… - Выслушать вас и понять мою вину, - столь же серьезно кивнула Элен. – Оливье, я понимаю ваши мотивы, поверьте. А еще понимала те вещи, которых раньше не было в ее знаниях. Притом брались эти знания не из опыта тут, а словно бы появлялись сами собой в голове. И в них все больше было об истории Франции и… о ведении дел в поместье. Словно бы кто-то начитывал ей в голову новые знания в этих областях. *** В Версале они пробыли недолго, дела требовали присутствия Людовика в Париже. И королевская чета была вынуждена вернуться в столицу. На какое-то время оба супруга полностью погрузились в дела. Время вновь потекло медленно и однообразно уныло. Ночи становились прохладнее, осень напоминала о себе. Элен пока была с мужем в Ла Фере и, узнав, что подруге тоскливо, написала приглашение прибыть к ним – попутно можно было провести небольшую «инспекцию» в провинции Берри, что превращало прогулку в деловую поездку. Ее величество ответила согласием, прибыв в замок спустя пару дней после получения письма – радостная и полная жизни. - Кажется, ваши отношения с мужем налаживаются, - заметила Элен, встречая ее и уводя в отведенные ей покои. - И не только… Диана огляделась, будто бы ее кто-то мог подслушать. - Нет, прости, - вздохнула она, - я сейчас так боюсь всего, боюсь просто даже строить догадки, хочу быть уверена. - Понимаю, тем более, что у меня, кажется, тоже имеется новость, которую я предпочитаю сначала сообщить мужу. Если я не ошибаюсь, пока я хочу убедиться в этом полностью, а для этого нужно время. Элен встряхнулась. - А что Людовик? – перевела разговор она. - Занят делами, в основном его донимает парламент. К счастью, Ришелье уже вернулся из «ссылки», поэтому часть вопросов Луи переложил на него. - Представляю, как это восприняли в Блуа! - О, не представляешь! – оживилась Диана. – Он приехал как раз в тот день, когда Людовик принимал Гастона и Анну. - Они в Париже? - Да. После отъезда королевы-матери они выждали время и вот решили вернуться, прибыли просить прощения. - Возможно, по повелению Марии Медичи? - Может быть, - кивнула молодая королева. – Однако какие у них были лица, когда появился Ришелье! Притом явился не с нижайшей просьбой о прощении, как они сами, а просто с каким-то вопросом. - Кажется, кардинал падок на красивые сцены. - Эта ему точно удалась. - А что же все-таки Луи? Нам не следует его ждать? Ты погостишь и после мы вместе отправимся в Париж? - Он надеется ненадолго побыть с нами в Ла Фере, если сможет закончить с делами... И если ты не будешь против, конечно. Элен только рассмеялась. - Как я могу быть против? *** - Ваше величество, - дамы присели в реверансе, когда в комнатке, где они музицировали, появился король в сопровождении лишь Атоса и д’Орбье. Появление Людовика было внезапным – он не сообщал о приезде, поскольку и сам не был уверен, когда сможет это сделать. Когда же выдалось время, велел герцогу сопровождать его и с малым эскортом, почти без отдыха, отправился в Ла Фер. - Государь, какой приятный сюрприз! – начала Элен. - Мне слуги не сказали... Но Людовик, будто бы никого не замечая вокруг себя, стремительно подойдя к жене, обнял ее. Да и кого ему стесняться? Элен осторожно отступила в сторону, ближе к мужу. - О, прошу вас, будьте осторожны, - Диана, которая обычно сама бросалась на шею во все их последние встречи, на этот раз, к его удивлению, уперлась руками в его грудь, останавливая королевскую страсть. Людовик удивленно отстранился. - Что-то не так? – нахмурился он, растерянный от того, что жена ему ласково улыбалась, но не давала крепко обнимать. - Ну что вы, - еще шире улыбнулась королева, сама осторожно обнимая его за шею. – Это лишь моя нижайшая просьба. Поскольку ваша страсть, мой господин, может быть опасна для вашего наследника. Луи в изумлении замер, еще не веря тому, что слышит. Элен, наконец осторожно обойдя их, подхватила мужа под руку. Д’Орбье же сам догадался, что лучше уйти. Поэтому королевскую чету оставили наедине, успев заметить лишь, как король опускается на колено перед супругой. - Вы счастливы? – Атос улыбнулся жене, прогуливаясь с ней в дальней части парка и замечая, что с ее губ так и не сходит улыбка. - Не совсем, - произнесла Элен, бросив на него лукавый взгляд. - Вы о чем-то хотели попросить? - Скорее сообщить. Ждала удобного случая, пожалуй, сейчас выходит самый удобный и оттягивать больше было бы неверно. Дело в том, что не только королевскую семью вскоре ждет пополнение. Граф ошарашенно взглянул на жену. - Да, ваше сиятельство, - улыбнулась она, – вы верно меня поняли. Кажется, родной замок на нас двоих великолепно влияет и последний месяц не прошел зря. Как и для их величеств. Я помню о ваших словах и ценю их, но все же надеюсь, более никогда слова о расторжении брака не будут произнесены между нами. - Почему вы... не сказали раньше? - До приезда Дианы я не была в этом еще уверена, убедилась пару дней назад, но была почти всегда при ней и вы заняты были, даже в эти ночи меня не навещали. Может быть, мне следовало попроситься к вам вчера на прием, среди фермеров? Граф усмехнулся: да уж, это был бы интересный способ узнать новость. А, зная чувство юмора супруги, она могла и «жалобу» подать, где сообщить известие. Нет, все вышло самым лучшим образом. Он в самом деле желал бы получить это известие именно так: на спокойной прогулке в саду, один на один, почти полушепотом, как некоторую тайну... - Я не настолько хрупка, - хихикнула Элен, чувствуя, как муж обнимает ее осторожно, боясь причинить вред. - Но я столько этого ждал, - выдохнул он куда-то ей за ухо. *** - В деревне сегодня празднуют сбор винограда, - пару дней спустя заметил за завтраком герцог. – Мы едем? - Конечно, - подтвердил Атос. – Я должен там появиться и приглашаю всех присоединиться. Ваше величество, вы почтите своим присутствием праздник? Все, разумеется, будет очень просто и по-сельски. Луи лишь коротко кивнул, его простой быт ничуть не пугал, скорее напротив, часто утомлял собственный высокий статус. После завтрака граф в сопровождении супруги и гостей направился в деревню. Здесь собрались не только местные жители, но и крестьяне других селений. Праздник традиционно устраивали по очереди в одной из деревень, земли которой принадлежали семье Ла Фер. Сюда свозили весь виноград со всех владений, здесь же ставились корзинные прессы, здесь накрывались столы. - Добрый день, ваше сиятельство! – крестьяне и фермеры при появлении всадников и экипажа склонились в поклоне, а вышедший вперед староста приветствовал графа и его жену (о статусе высокого гостя Атоса никто здесь не знал). - Добрый день, Пьер! Отличная сегодня погода для праздника. Ваша жена и дети здоровы? - Атос чуть заметно кивнул. Староста весь расцвел от внимания господина к его семье. - Да, благодарю вас, господин граф! – затем он повернулся к его супруге. – Госпожа, вы откроете праздник? Это был стандартный вопрос к хозяйке поместья. Возможно, когда-то в древности хозяйка и открывала этот праздник, но современные дамы не рисковали, боясь осуждения со стороны света, что веселятся, как фермерши. А потому староста знал, что получит вежливый отрицательный ответ, часто дама, когда такая тут бывала (а последний раз это было очень давно) с улыбкой говорила, что хотела бы, чтобы праздник открыла жена старосты, взяв на себя почетную роль хозяйки всего праздника*. Но, к удивлению самого старосты и всех фермеров, да и к не меньшему изумлению Атоса, Элен с мягкой улыбкой ответила: - Я буду очень рада. Староста, скрыв удивление, поспешил помочь графине выйти из кареты и с поклоном пошел чуть сбоку от госпожи, указывая ей путь. Крестьяне расступились, открывая дорогу к большому деревянному чану, на треть заполненному молодым виноградом, прочий сбор уже высыпали в соседние прессы. Атос мысленно обругал себя: ну конечно, она ведь впервые присутствует на этом празднике, в прошлом году они уже покинули замок к этому времени, вот и не представляет, как он проходит! Наверняка она полагала, что не вправе отказаться! А он ничего ей не рассказал об этом, полагал все это пустяком. Элен, поймав взгляд мужа, только в эту секунду поняла, что означал вопрос старосты. Статс-дама смутилась, но отступать было поздно, поэтому она, вскинув головку, прошествовала к месту праздника. Атос, несколько мрачный и напряженный, направился за супругой. Не осуждал, но уже не был уверен, что ей самой это нравится. Луи улыбался, не видя ничего предосудительного в ответе графини. Под руку с женой он прошел ближе между расступающимися крестьянами, намереваясь от души повеселиться на этом простом празднике. Перед графиней постелили дорожку. Элен, остановившись на ее краю, вновь секунду колебалась, затем, мысленно решив, что отступать поздно, сбросила туфельки. Затем, приподняв подол юбки, позволила какой-то девушке стянуть чулки, торопливо, но тщательно омыть ей ноги, а затем вытереть и натянуть на нее новые белые чулки**. Все это время крестьяне, замерев, наблюдали за хозяйкой, никак не веря, что это происходит наяву, уж больно высоко себя несли господа, особенно предыдущая хозяйка. Нынешнюю знали по ее помощи, но все же знали мало. Наконец графиня направилась к чану, приподняв юбки и несколько неуверенно на носочках ступая по дорожке. Когда она подошла к нужному месту, с двух сторон к ней подбежали двое молодых крестьян, с готовностью подавая руки, помочь госпоже. Элен охотно приняла помощь, поскольку самой ей было не влезть в чан, а если бы и влезла, это могло обернуться грандиозным позором. Те же крепкие руки подняли ее вверх, ставя на край чана. Графиня, набрав воздуху в грудь – обратно дороги уже нет – и мысленно распрощавшись с добрым именем в глазах мужа, готовая к новым упрекам, подняла юбки до колен и шагнула на виноград. Толпа восторженно зааплодировала, послышались радостные крики. Девушка медленно, плавно покачивая бедрами, принялась мять спелые ягоды. Атос, бледный, стоял неподалеку, не отрывая взгляда от жены. Графа раздирали два чувства. С одной стороны, он в глубине души любовался грациозными движениями девушки, с другой стороны, душу рвала ревность. Как вся эта деревенщина смеет пялиться на ее ноги?! Что вообще они делают на празднике?! Тем временем вся эта деревенщина искренне аплодировала графине, радовалась, как детвора, и кричала: - Да здравствует графиня де Ла Фер! Сделав пару глубоких вдохов, Атос успокоился. Ничего предосудительного он на самом деле во всем этом не видел, в нем говорила исключительно ревность и желание любоваться ею в одиночку. Открытые сторонним взглядам стройные ножки, конечно, были дерзостью. Если бы она их просто обнажила на улице. Здесь, на празднике, во всем этом не видели ничего предосудительного и соблазнительного. Разве что он сам – для которого она была самым соблазнительных созданием на свете - сейчас едва ли не сходит с ума. Праздник начинался, люд вовсю веселился. Уже спустя несколько минут молодые люди принялись подсаживать девушек деревни, а те, одна за другой, запрыгивали в чан с виноградом, принимаясь за нехитрую работу, громко распевая простые песенки под аккомпанемент одинокой дудочки какого-то мальчишки, кажется, помощника пастуха. Элен выждала немного, а затем решила, что, пожалуй, теперь она может себе позволить уйти, тем более что несколько фермеров взялись за прессы - необходимый именно для вина виноград начинали давить как полагается. Графиня подошла к краю чана, и тут же несколько рук взметнулись вверх, помогая ей. Немедленно к ней подбежала жена старосты, неся в руках небольшой тазик с водой и чистое полотенце. - Пожалуйте, госпожа, - пробормотала она. Элен подхватили, усадили на трехногий табурет возле чана, стянули чулки, после чего она с удовольствием опустила ноги в воду. Берта ловкими движениями смыла сок винограда с ножек графини, а затем вытерла их. - Ну а честь одеть и обуть эти ножки принадлежит только господину графу! – выкрикнул кто-то из толпы. Статс-дама покраснела, представляя, как сейчас выглядит. Только что отплясывала на винограде, высоко задрав платье, которое, кстати, все равно испачкано в виноградном соке по краям. Вот сейчас Атос здесь же при всех развернется и уйдет от нее, несмотря на все их понимание, царившее в последнее время, и на то, что она уже ждет дитя. Пришлось глубоко вдохнуть и напомнить себе: она обещала, что не будет додумывать за него. Граф молча подобрал чулки и туфли, оставленные супругой, и, подойдя к Элен, осторожно и бережно надел их. Затем подал ей руку, помогая подняться, и едва слышно, так что и Элен с трудом расслышала, прошептал: - Я люблю вас. Тем временем к одинокой свирели присоединились скрипки и какие-то еще инструменты. Уже не только девушки в чане, но и молодые крестьяне то здесь, то там начинали танцевать, да и кто-то старше присоединялся. Элен улыбнулась мужу – теперь уже немного игриво. - Вы ведь не откажете мне? – спросила она. Атос растерялся. Плясать деревенские танцы?! Кажется, графиня всерьез решила поддержать праздник. Что еще она выдумает? Или она полагает, что это действительно необходимо на сельском гулянии?.. - Бросьте, граф, повеселитесь, - усмехнулся Луи, увлекая жену в хоровод и даже что-то подпевая. Д'Орбье тоже приплясывал, обнимая какую-то миловидную крестьяночку с пышной грудью. Может, присматривал себе кого-то на этот вечер? Или просто поддался общему веселью и не собирался себе в этом отказывать. Атосу оставалось только сдаться. Впрочем, его капитуляция лишь привела в восторг всех присутствующих. - А у меня есть мысли о вине, - бросила Элен в перерыве между танцами. - Эти мысли… с вашей родины? - Да, можно сказать так. Я уверена, что можно улучшить все. Но при этом я не уверена, согласятся ли это принять. Знаете, все новое всегда выглядит подозрительно, наверняка многим не понравится... - После сегодняшнего праздника вы можете требовать от этих людей всего, - улыбнулся граф. – Они вас боготворят. Элен смущенно зарделась. Кажется, она и вправду становится французской помещицей. А мама бы ею гордилась… мама Хелен, леди Гордон, конечно… Вновь заиграла музыка. И уже сам граф потащил супругу танцевать. *** Едва прибыв в столицу, Луи отдал распоряжение – о том, что королева зачала ребенка, должны были узнать все. В первую очередь, конечно, послы всех стран, но король более всего желал, чтобы об этом узнали его родственники. Он представлял, как будет закатывать глаза матушка, как побелеет братец, а вечером ему еще и устроит истерику Анна, которая, кстати, пару месяцев назад объявила о беременности и наверняка так мечтала уже, что вернет себе трон и передаст его их с Гастоном сыну. Конечно же, Луи представлялось, как будет метаться в ярости вся Испания. И это доставляло ему еще большую радость. Семейство Ла Фер тоже прибыло в Париж. Элен предпочла бы сидеть в поместье безвылазно, но это было невозможно: ее положение обязывало ее появляться в свете. Тем более, что она и сама понимала, что в противном случае она заранее похоронит не только свою репутацию, но и репутацию всей семьи, то есть теперь еще и репутацию неродившегося ребенка. Поэтому приходилось порой появляться на наиболее важных мероприятиях, почти постоянно находиться при Диане. Спасало то, что Атос был всегда рядом. А еще то, что графиня теперь с особенным удовольствием проводила время с Полетт и ее дочуркой, собирая в копилку советы – совсем не лишние, потому что обо всем, что касалось детей в этом мире, Элен имела весьма смутные представления. Однако ее несколько раз пытались пригласить в местные дамские салоны, в том числе к мадам де Рамбуйе. Статс-дама вежливо отказывалась, понимая, что туда муж с ней не пойдет, не брать же ей в сопровождение кого-то вроде Арамиса (она была бы и не против его общества, но не хотела смутить его таким появлением). Да и скучать в обществе глупых местных сплетниц не хотелось, пусть они тысячу раз притворяются, что создали интеллектуальный салон, но их разговоры о несовершенстве мужчин, совершенстве женщин и рассуждения о поэзии были попросту смешны. Но долго так продолжаться не могло – все могло закончиться тем, что на нее навесили бы ярлык затворницы. Людовик вновь пропадал на охоте или в военном походе, стараясь не думать о близости с женой. Его тянуло к Диане, но он останавливал себя – и из страха, что она может потерять плод, и просто из религиозных убеждений. Граф также порой отправлялся охотиться, но гораздо больше времени проводил в фехтовальном зале – с той же целью снять напряжение и не идти к жене. Зима полностью вступила в свои права. Элен и Диана чувствовали себя на удивление замечательно. Утреннее недомогание ушло, организм словно смирился с тем, что «инородное тело» в нем пока никуда не денется. Узнав, что статс-дама беременна, с ней еще больше старались общаться, видя в этом перспективы. Элен прекрасно понимала цену этому общению – и комплиментам, заочно отвешиваемым будущему малышу, и намекам на собственных дочерей и сыновей. Те, у кого были сыновья, на всякий случай старались заручиться дружбой, вдруг графиня родит девочку? Похожим образом рассуждали и те, у кого были дочери. Так что еще не родив ни сына, ни дочь, Элен имела реальные шансы уже сочетать эту неведому зверушку браком с иной неведомой зверушкой, стоило только захотеть. По счастью, Атос в этом вопросе не спешил, так что графиня просто делала вид, что не понимает намеков. Однако же все эти визиты, часто повторяющиеся, ее утомляли все больше и больше. Как и ответные приглашения. Решение, как избавиться от этого назойливого внимания, пришло внезапно. Диана, смеясь, поддержала идею. И немедленно взялась писать приглашения. *** Через три дня в уютном доме, где когда-то дамы коротали время перед свадьбой Дианы, открылись двери для особых гостей. Хозяйки – молодая королева и ее статс-дама – собрали здесь весь цвет современного этому миру дворянства. Но не тех, кто обычно обивал пороги дома маркизы де Рамбуйе и ей подобных. Здесь были те, кто в самом деле был талантлив, умен – те, чьи имена, как хорошо знали Элен и Диана, сохранила история. Так, одним из первых приглашение сюда получил господин Декарт, несомненно, был приглашен сюда и господин Вуатюр, который так когда-то лестно отозвался о поэзии Арамиса, но при этом дамами ценился за его собственное творчество. Были тут и такие люди, как д’Орбье, чей острый ум мог украсить любую беседу. Появился тут и Ришелье, который мог бы выступать и как поэт, и как политик, и как просто приятный собеседник. Здесь собрались лучшие умы. Здесь не обсуждалось, как следует поклоняться женщине, не придумывались глупые прозвища вместо реальных имен, не зубоскалили и не сплетничали… Здесь говорили о том, что создавало науку. Дамы Парижа скрежетали зубами. Людовик и Атос лишь чуть усмехались. Герцог и Арамис стали завсегдатаями королевского салона. Остальные дворяне пытались вызнать через знакомых подробности – и слышали лишь хвалебные отзывы о хозяйках нового салона, их уме и красоте. У столичных щеголей и их дам появилась новая идея – добиться приглашения в новый салон. Однако это было непросто. Элен и Диана устраивали приемы раз в неделю, внимательно отслеживая приглашенных. Зима близилась к концу. И в то время как дамы нашли себе развлечение духовного плана, их мужьям приходилось придумывать для себя как можно больше физических нагрузок, чтобы не думать о других желаниях. Оба опасались близости с женами, несмотря на их хорошее самочувствие. Поэтому полку мушкетеров с завидной регулярностью устраивались учения и соревнования – то по инициативе лейтенанта Атоса, а то по королевскому приказу, причем Луи часто сам участвовал в этих учениях. Впрочем, поскольку и ранее полк сильно муштровали, особой разницы замечено не было, в этом видели возможную подготовку к будущей войне с Испанией или Англией, с гугенотами – об этом все чаще говорили всюду. Свободное время друзья все реже проводили вместе. Д’Артаньян теперь спешил к любимой: поскольку Констанция наконец была свободна и могла открыто принимать его в небольшой квартирке в Латинском квартале. Сам молодой человек тоже съехал от Бонасье, опасаясь, что тот может вернуться и тогда придется сталкиваться с его постной физиономией и требованием уплатить за жилье. Портос, разумеется, был с женой – как он уверял, работал над появлением наследника, однако же был очень не против повозиться с маленькой дочкой, которая как раз начинала делать первые шаги. Арамис и вовсе оторвался от друзей, почти регулярно испрашивал себе короткие отпуска и куда-то пропадал. Ночами же он просиживал над диссертацией, завершая текст под те идеи, которые так давно вынашивал. Работа шла необыкновенно быстро и легко, мысли рождались сами собой, складывались во фразы. Было еще кое-что, за что на этот раз Арамис был благодарен. Во время одного из посещений королевского салона молодой человек вдруг услышал девичий дерзкий ответ (правда, дерзкий только в отношении французского языка, который она обсуждала с его преосвященством). Заинтригованный, мушкетер приблизился к гостье, желая рассмотреть ее получше. Это была юная девушка, черноволосая и невысокая, внешне ничем не примечательная. Наверное, поэтому он и пропустил, когда она появилась, даже не представлял, кто она и как ее зовут. Арамис прислонился к стене, лениво потягивая вино и делая вид, что любуется старинным витражом окна. На самом же деле он внимательно слушал беседу кардинала с девушкой о французском языке, его сравнении с другими языками-соседями, а также о перспективах изменения этого языка. Незнакомка отвечала остроумно и очень разумно, это покоряло само по себе, определенно, она не просто получила образование в монастыре, но имела весьма глубокие суждения. Если бы он не слышал голос и не видел его обладательницу, подумал бы, что эти мысли высказывает мужчина. Но нет, говорила она именно то, что думала сама, а не повторяя за кем-то, реагируя на слова собеседника и находя на них контраргументы. Более не желая оставаться в стороне, Арамис сделал шаг вперед, медленно направился словно бы мимо говоривших. Но остановился в шаге от Ришелье и словно бы просто из вежливости галантно поклонился. Кардинал ответил легким кивком, а девушка… мельком глянула на Арамиса, сделала торопливый реверанс и отвернулась. Молодой человек был задет. Привычный к женскому вниманию, особенно от «дурнушек», Арамис был уверен, что одно его появление заставит девушку прерваться. Ришелье, конечно же, представит их, и можно будет присоединиться к беседе. А в этой ситуации ему только и оставалось, что отойти к другим посетителям салона – не навязывать же свое общество! Однако теперь у него появилась настоящая навязчивая идея: быть представленным этой девушке и… да, он желал ее соблазнить, он хотел, чтобы она увлеклась им, а не своими умственными упражнениями. Проще всего было, конечно, попросить графиню представить его юной гостье, но Арамис желал, чтобы инициатива исходила от незнакомки. Влюбился ли он? Нет, молодой человек так не считал, девушка не могла бы поразить его воображение. Но в ней он увидел намек на то, чего так давно ждал: возможность сразиться умами, отличного опасного противника. Иными словами, в Арамисе вновь проснулся вкус к жизни. Он хотел новых побед, он хотел сражений и интриг, он репетировал каждый свой шаг и проверял каждое свое решение. Теперь впереди была не просто защита диссертации и постриг, но там ему тоже придется воевать за новый пост и свое будущее возвышение. И, безусловно, он желал побед с дамами, тех, что будут всегда скрыты под чьим-то опущенным пологом.