Diamonds and Rust

В маленькой и совсем неуютной кухне всё пропахло дымом. У высокого холодильника валяются три завязанных мешка с мусором, на столе разбросаны кожуры от бананов и яблок, а на кафельном полу заметны шесть бутылок из-под пива и несколько бычков сигарет. За закрытым окном одиннадцатого этажа темно, — сейчас глубокая ночь. Основной свет в помещении не включен, горит только мизерная лампочка на вытяжке. Толстяк, одетый в одни только джинсы, едва на нём сходящиеся, стряхивает пепел в пепельницу рядом с собой, а потом противно ржёт с какой-то случайно брошенной шутки от рыжеволосого омеги, опершегося о дверной косяк. На рыжем надеты одни боксеры, и он тут не единственный омега, выглядящий также — рядом с ним стоит ещё один и с диким хрустом доедает зелёное яблоко. Третий юноша, который взгромоздился на кухонную стойку рядом с раковиной, и тоже пребывающий здесь в одних трусах, закашлялся, кивая в сторону подоконника, где стояли ещё двое курящих альф, благо надевших на себя тонкие шёлковые халаты. — Эй, ну откройте уже окно. — Сам и открывай, раз тебе надо, — скалятся курящие. — Там холодно. — Да мы сейчас здесь задохнемся, болван. Альфы цокают, принимаясь быстрее докуривать, и больше ничего не говорят. Позавчера у всех состоялся выпускной средней школы, и ребята решили собраться на квартире одного из новеньких — Наки Онукады, который умудрился залететь от одного из своих одноклассников. Допрыгался, как говорится. Ходят слухи, что отцом стал тот самый знаменитый беспризорник Хана Аирити, но сам Онукада молчит и распространяться об этом не желает. А если говорить о других, то почти каждый уже обзавёлся второй половинкой: навсегда, на месяц, а может на пару ночей — не важно, главное, что другим, одиноким, об этом проели все уши. Даже тихушника Акутагаву стали замечать с каким-то белобрысым омежкой из начальных классов средней школы. Червяк, называется, конечно. Последний учебный год Накахара с головой потонул в учёбе, не желая вообще ни с кем видеться или общаться. Юноша иногда ходил на такие тусовки, но только ради Тачихары, — с ним всегда было весело, да и чего бы не погулять и не размять затёкшую шею? А прыгнуть поскорее на чей-то член, как это делала почти вся параллель, желания у рыжеволосого не находилось и, скорее всего, не найдётся ещё долго. Желтоглазый омежка, хрустящий яблоком, пищит в сторону сидящего рядом с раковиной альфы: — Яса-кун, пойдём в комнату? Все взгляды с некой долей насмешки устремляются на вякнувшего омегу. Названный Ясой энергично спрыгивает со стойки и, подойдя к желтоглазому, мягко начинает выталкивать его из кухни. — Конечно, Мика-кун, я от твоей классной задницы вторые сутки оторваться не могу. — Боже, блять, от вас блевать тянет, — отзывается о влюблённой парочке Накахара, провожая их взглядом вглубь коридора, и фыркает, отрываясь плечом от косяка. Мичайо, потушивший свою сигарету в пепельнице, хрюкает в сторону тоже решившего их покинуть рыжего омеги: — Эй, Чуя-кун, у тебя тоже классная задница, не хочешь к нам присоединиться через пару минут? Другие альфы ржут и что-то бурчат в сторону потерявшего страх Казуки, а Накахара, почти завернув за угол коридора, откидывает свою руку назад и молча показывает своему бывшему однокласснику средний палец. Мичайо досадно закатывает глаза, стараясь не слушать насмешки ребят, и выплёвывает рыжему в спину: — Ой, ну и больно хотелось! Чуя, думая о своём, хмыкает с ядовитой улыбкой на губах и заходит в пустую комнату, где ищет свои вещи, чтобы одеться. Юноша вовсе не стесняется своего тела, рыжий и без этих отбросов знает, насколько он привлекательный. Омега не боится находиться на чужих квартирах в таком виде, потому что великолепно знает, что к нему никто даже пальцем не посмеет притронуться. Сейчас он жаждет покинуть эту душную и пропахшую сексом конуру Онукады, выйти на лестничную площадку, постоять на балконе и покурить, не слушая чужие стоны и противный смех. Накахара хотел уйти ещё вчера, но приставка в зале была свободна, как и куривший рядом кальян Линфорд, поэтому удержаться от соблазна сыграть с другом несколько матчей омега не мог. Заснул, правда, он там же — на полу, обнимая свою толстовку двумя руками, словно домашнюю подушку. Рыжеволосый натягивает на себя чёрные брюки, красную майку с какими-то белыми иероглифами на ней и помятую серую толстовку сверху. Приводит в божеский вид свои свалявшиеся за ночь волосы перед зеркалом, висящим у открытого шкафа, улепленного плакатами, а потом выходит во всё ещё пустой коридор. Он шустро натягивает куртку и кеды, а потом хлопает входной железной дверью. Балкон находится за лифтом, рядом с лестницей. Там толстые, холодные и ржавые перила, но оттуда неплохой вид. Сейчас начало июля, днём неимоверно тепло, можно гулять по улице в одной майке и не бояться простудиться, а вот ночами бывает прохладно, и если выбегать раздетым, то есть вероятность подхватить банальный насморк. Накахара понимает, что у него заканчиваются сигареты, а постоянно просить носиться за ними Тачихару или Линфорда — это не дело, так же, как и просто стрелять их у других. Чёрт. Ещё и в продуктовый сегодня нужно зайти, в доме кончилось молоко и шоколадные шарики, — рыжеволосый подсел на них пару месяцев назад. Юноша суёт полупустую пачку сигарет в карман куртки и слышит, как сзади на площадке хлопает входная дверь. Он слегка напрягается, хотя прекрасно знает, что идут к нему. Рыжий даже догадывается, кто именно. — Ты дразнишь их, — слышится смешок, а после в поле зрения голубых глаз появляется и его обладатель. Красноволосый альфа ставит локти на перила и с лёгкой улыбкой глядит на рыжего омегу. На парне белая рубашка, криво заправленная в тёмно-синие рваные джинсы. — Ну и что? — фыркает Накахара, глядя вперёд, на город. — Пусть знают, что не все омеги могут запрыгнуть к ним в постель после пары брошенных им в спину комплиментов, — рыжий молчит с пару секунд, а затем презрительно сообщает. — Они омерзительны. — И я тоже? — Ке-е-йн, — страдальчески тянет Накахара, запрокидывая голову и прикрывая веки. — Ты снова хочешь услышать от меня то, что ты не такой, как они? — Хах, да. Именно, — расплывается в довольной лыбе красноволосый, глядя точно в лицо рыжему. Чуя выпрямляет спину и тоже переводит взгляд на друга. Они слушают тишину несколько коротких мгновений, а потом рыжеволосый вдруг произносит: — Поражаюсь, как у тебя до сих пор нет омеги. — Ты знаешь, почему нет. — Точно, — скучающе хмыкает Накахара, возвращаясь к созерцанию неоновых вывесок где-то внизу. — Тогда ты тоже омерзителен. — Потому что ты мне нравишься? — наигранно поражается Кейн, кладя руку на сердце. — Ага, — вкрадчиво отвечают ему. — В яблочко. — Но я же не пытаюсь затащить тебя в постель, — отвечает ему альфа, а затем необдуманно задаёт вопрос. — Это всё из-за Дазая, да? Накахара тут же разворачивается спиной к городу и, упираясь в перила локтями, откидывается чуть назад. Тёплый ветер слегка ерошит волосы, а веки закрываются сами собой. — Давай не будем заводить старую шарманку. — Нет, серьёзно, Чуя-кун, — Линфорд поворачивается вбок, к омеге, и изумлённо спрашивает. — Ты всё ещё думаешь, что он приедет? Чуя щурится, не решаясь ответить. Он помнит бессонные ночи, когда просто лежал и смотрел в потолок, вновь и вновь переваривая в своей голове последний год. Накахара совершенно не понимал, почему Дазай так поступил с ним. Рыжеволосый копался в себе, загружался, пролистывал их совместный диалог изо дня в день, писал парню всякий бред, потому что знал, что сообщения не смогут быть отправленными, — Осаму удалил свою страницу сразу после того, как заблокировал номер. Мальчик кусал губы и тёр кулаками глаза, потому что не хотел, чтобы слёзы потом щипали их. Он закинул подаренный ему чокер на самую высокую полку шкафа, потому что больше не хотел носить его. Накахара обиделся донельзя — так, как никогда ни на кого не обижался. Да, он не отрицал, что жутко скучал; мальчик со злости разбивал в кровь кулаки на школьных тренировках, которые продолжал посещать ещё какое-то время, и открыто ругался на Озаки, когда она спрашивала, как дела у Дазая, — она ведь не знала, что воспитанник с ним больше не общается. Накахара решил продолжить посещать все эти увеселительные сборища на квартирах своих одноклассников. Первое время он целенаправленно напивался, приходил в общежитие пьяным, выслушивал нотации от Коё, едва стоя на своих двоих, а потом падал лицом в подушку и засыпал, не помня наутро даже имени того, на чьей квартире вчера была вписка. После нескольких таких беспамятных сеансов, рыжеволосый понял, что даже блядский алкоголь ни капельки не глушит эту боль внутри, и ему пришлось научиться от неё отвлекаться — комиксами, играми, прогулками со знакомыми или, банально, учёбой. В обществе он улыбался и спокойно шутил, а когда оставался наедине с собой, то руки сжимались в кулаки до белых костяшек, а к горлу подступал противный и горький комок от обид и разочарований. Чуя, чёрт возьми, верил каждому его слову. Но, в конце концов, пришлось взять себя в руки и пнуть эти его обещания прочь, потому что все они до единого оказались лживыми. Когда дома ещё жила Озаки, можно было говорить с ней. С бетой было привычно просто сесть да поглядеть какую-нибудь мелодраму или боевик, попросить капризным голосом сделать чай с лимоном или какао; это действительно в какой-то степени отвлекало от внутренних переживаний. А когда Коё съехала, то Накахара стал загоняться намного чаще. Он старался отвлекаться громкой музыкой в наушниках или лёгкими сигаретами, сидя на полу балкона. Это вроде и помогало, а вроде и заставляло глаза невольно слезиться. Лучше всего его выматывала учёба — Накахара готовил профильную математику вместе с информатикой, чтобы поступить на отделение информационных технологий в хорошем токийском колледже. Туда его направил Хироцу; сказал, мол, для омег самое то, а Озаки после сказанной фразы тогда только согласна закивала. Да и сам Чуя был не шибко против, — учиться ему не очень нравилось, а выжать из себя последние соки в последнем классе средней школы, растерять все нервы и испсиховаться до белого каления ради высоких баллов он мог. Но только один раз, не больше. Рыжеволосый видел, как запариваются старшеклассники, как они истерят из-за одного неправильно решенного задания, и сразу подумал — ну его нахуй. Закончит среднюю школу, свалит в колледж, ещё и подработку найдёт, — сказка, да и только. Чуя задумчиво переводит взгляд на Кейна, выдавливая из себя улыбку, но наполнившиеся грустью прошедшего года глаза его всё равно выдают: — Ты классный друг. — Друг — это тот, кому в весёлой компании без тебя одиноко, — горько усмехается Кейн, глядя на Чую. — Навряд ли тебе грустно без меня. Накахара закусывает губу, опуская голову. Да, действительно. Порой ему нужны были лишь чужие, вкусные сигареты и простое энергичное общество, чтобы банально отвлечься от своих докучных мыслей. Чуя что Тачихару, что Линфорда, использовал в качестве бинта, а это было чертовски эгоистично с его, Чуи, стороны. — Да ладно, я не обижаюсь, — в шутку толкает его локтём Линфорд. — Всё в порядке. — Извини, — коротко отзывается Накахара, не зная, что ещё сказать. Он потупил взгляд вниз, когда как альфа потянулся в карман своих джинс. Кейн достал оттуда зажигалку и сигареты, предварительно предложив их рыжему, а тот с лёгкостью согласился; омега захотел отвлечься, хоть как-нибудь. — Знаешь, — выдыхает дым Линфорд, а потом делает очередную затяжку. — В воспоминаниях нет ничего прикольного. — В каком смысле? — хмурится Чуя, щёлкая зажигалкой. — Ну, что хорошие, что плохие, а то и такие, и такие — все приносят боль. Мой папа говорил «алмазы и ржавчина». — «Алмазы и ржавчина»? — выгибает бровь Накахара, ещё не притронувшись к своей уже подожжённой сигарете. — Ну, алмазы — это приятные, запоминающиеся моменты, а ржавчина — что-то отвратительное. Какие-нибудь ссоры там, не знаю, — разъясняет ему парень. — Поэтому воспоминания приносят алмазы и ржавчину. Как-то так. — А почему твой папа это говорил? — внезапно спросил Чуя, туша сигарету о перилу — курить резко расхотелось. — Мой отец нас бросил, — затягивается Кейн, глядя себе под ноги. Рыжий сочувствующе смотрит на одноклассника, зачем-то добавляя: — Я сирота. Линфорд в то же мгновение выдыхает дым и смотрит округлившимися глазами на Накахару: — С тех пор, как помнишь себя? — С тех пор, как помню себя, — повторяется Чуя и тоже поднимает глаза к Кейну. — Сочувствую. Рыжий юноша просто кивает в ответ, продолжая облокачиваться о ржавые балки и глядеть в исписанные баллончиками стены лестничной клетки. Он редко рассказывал Кейну о своей жизни, он не привык делиться личным, потому что думал, что слушающие его явно разболтают это другим. Возможно, рыжеволосый был не прав и думал слишком опрометчиво, был чересчур подозрителен к чужакам и незнакомцам, но считал, что всё делает правильно. Кейн же, наоборот, не часто замолкал в компании Чуи. Он говорил обо всём: от политики предыдущего императора до глубин Марианской впадины. Его и вправду было интересно слушать и не хотелось говорить «заткнись», как, например, Тачихаре, который обычно болтал о миленьких омежках с глянцевых журналов. Линфорд не пах так сильно и мужественно, как, например, другие альфы постарше или альфы из той же параллели. От красноволосого веяло корицей и имбирём, и не сказать, что от этого запаха Накахару вело, нет. Он просто был приятен и не отталкивал так, как, к примеру, отталкивали острые запахи других, — от некоторых несло можжевельником или сожжённым деревом, от третьих какими-нибудь мускатными орехами или машинным маслом — фу, гадость. Иногда даже приходилось зажимать себе нос, в частности весной, когда эти горе-самцы начинали клеиться к молодым омегам, у которых ещё даже запах полностью не сформировался, и рассказывать о своих похождениях и, конечно же, «прекрасном» аромате, который сражал всех наповал в прямом смысле. Возможно, Накахара относился к запахам других так категорично, потому что только один уже давно засел в его голове — невероятный запах дождя и гроз. Запах разряженного воздуха, который рыжеволосый омега пытается забыть всё это, блять, время. — Эй, Чуя-кун, — внезапно зовёт его Линфорд. — М-м? — бесстрастно отзывается рыжеволосый, продолжая думать об остоебучих чужих запахах. — Ты пил кофе сегодня? — Что? — непонимающе хмурится Накахара, резко выныривая из своих мыслей. — Нет, не пил. — Да? То есть… Подожди-ка. Кейн медленно наклоняется к его голове и шумно втягивает носом воздух. — Ты чего? — удивлённо косится на одноклассника Чуя, но не пытается его оттолкнуть. — Кажется, у тебя появился запах. Ч т о. — Правда? — распахивает глаза рыжий, хватаясь руками за голову и прощупывая прядки своих волос, будто приобрели запах только они. — Серьёзно? Ну наконец-то. Линфорд посмеивается, наблюдая за реакцией омеги. Он утвердительно кивает, сохраняя на лице лёгкую и непринуждённую улыбку, пока рыжеволосый тянет свою прядь к носу, втягивая им же воздух и, вроде, пытаясь что-то там унюхать. Охуеть. Со слов Кейна Чуя, выходит, стал пахнуть кофе. А каким? Латте? Эспрессо? Блять, как же глупо. Наверное, просто зёрнами какими-нибудь или что-то в этом роде. Чёрт, а просить друга обнюхать его снова будет выглядеть странно. Ну и фиг с ним, значит. — Ладно, я, наверное, домой, — отрывается от перил Накахара, мельком глянув на Линфорда. — Поздно уже. Красноволосый альфа слабо улыбается краешком рта, кивая: — Позовёшь как-нибудь в гости? — Ага. Чуя жмякает кнопку лифта, а сам, пока тот едет, последний раз заходит в чужую квартиру, чтобы забрать свой рюкзак. Такси он не вызывает, ему идти до дома каких-то два квартала. Полгода назад Озаки стала жить со своей девушкой, практически не возвращаясь в общежитие. Именно в тот период Накахара научился какой-никакой, а самостоятельной жизни: стал готовить себе, пытался стирать, гладить одежду, и, на его собственное удивление, без психов. А перед самыми экзаменами Хироцу раскошелился ему на однушку неподалёку от центра, в одном из самых спокойных спальных районов. Вышло недорого, потому что там уже был ремонт и даже стояла некоторая мебель. Прихожая была небольшой, в неё вмещался шкаф с зеркалом, тумбочка с основными по дому бумагами и стойка с обувью. На кухне из купленного были только квадратный обеденный стол и лавка, расположенная вдоль стены и обычно заваленная крохотными думками. Балкон был маленький, но уютный, тоже с длинной лавкой, обитой мягкой подушкой, и одинокой табуреткой, на которой всегда стояла пепельница и валялась тёмно-синяя зажигалка. Застеклённые окна балкона и единственной комнаты выходили во двор, из-за чего в квартире было не так шумно, как если бы все окна смотрели на дорожную магистраль. В комнате стоял широкий диван, который, если его раздвигать, уместил бы на себе четырёх человек — не меньше, напротив него стенка с плазменным телевизором, забранным сюда ещё с общежития, и старый деревянный шкаф с тонной одежды. В углу комнаты находились полки с лежащими на них дисками и комиксами, у окна стоял письменный стол, ежедневно заваленный всякими листами с подготовительными экзаменационными тестами, либо ручками, проводом от зарядки или батарейками от вертолёта на пульте управления. Мальчик так и остался неряшливым, бросая свои вещи то там, то сям, но в конце рабочей недели всё равно драил квартиру и возвращал потерянное на свои места, — Озаки всё же научила его быть чистоплотным и аккуратным. Если мальчик где-то что-то и бросал, то эта вещица больше никуда не девалась — оставалась на том месте, где её оставляли. На новой квартире Чуя живёт почти два месяца. Деньгами его уже как полгода обеспечивает Коё, скидывая определённую сумму на его банковскую карту каждый месяц. Иногда, если Чую душит жаба из-за каких-то вещей, которые покупать совершенно не стоит, а хочется, он звонит и просит о нескольких сотнях Хироцу. Ведь он добрейшей души человек, как ни попросишь — скидывает в ближайшие полчаса. С Рюро рыжеволосый видится крайне редко, потому что старик постоянно мотается то из Токио в Осаку, то из Осаки в Йокогаму, — говорит, что по работе, и вырывать его из суеты рабочих дней, чтобы просто банально посидеть на кухне да поговорить о жизни, Накахара не хочет. Рыжеволосый омега последние несколько недель всеми силами жаждет найти подработку на лето, хоть какую-нибудь. Рыжий знает, что стоять на кассе в Макдональдсе он не выдержит, потому что улыбаться каждому посетителю и говорить «хорошего дня» совершенно не для него. Он даже готов согласиться таскать ящики со склада или грузить мешки с мукой, но работодатели явно откажут — «ты молодой, ещё надорвёшь себе чего-нибудь, иди гуляй»; ага, как же. Накахара, однако, великолепно для этого сложен, — тренировки в зале в своё время дали о себе знать. Поэтому рыжеволосый не боится светить талией или оголённым торсом перед одноклассниками или их знакомыми, — те не полезут. Был один случай, когда Мичайо пытался, но потом этот толстяк ходил и ныл, что рука болит — благо ушиб, а не перелом, а то бы Накахара потонул в чужих нотациях: «Ты же оме-е-га!», «руку на альфу подня-ял!», тьфу, блять. За последний год Накахара столько ублюдков и отморозков повидал на чужих квартирах, что с уверенностью говорит, что отзывчивые и уступчивые альфы, уважающие права омег, похоже, вымирающий вид. Либо все молодые такие, строят из себя хуй пойми что, подбородок задирают и хвастаются чем-то несуществующим; развлекаются перед взрослой жизнью, видимо. Им лишь бы перепихнуться, покурить кальян, да набухаться до потери пульса. Причем некоторым любвеобильным омежкам, крутящим своей тощей задницей перед чужими нахальными мордами, это только в кайф: напиться, с серьёзным личиком послушать, как один альфа вчера с другим за какого-то омежку подрался, и обязательно после этого потрахаться с ним в соседней комнате. Молодые альфы сейчас и вправду не пытаются добиться чего-то сами: у одних богатые родители, а у других влиятельные друзья, за счёт которых они пытаются выползти «в свет». Чего не сказать о тех, кто старше них буквально на лет пять или шесть: уже закончили ВУЗ, нашли работу и теперь пытаются строить семью, и ищут они не среди тех, кто сами добровольно прыгают к ним на член, а тех, кто как раз-таки на такие вечеринки вообще не ходят, сидят дома, рамен варят да телевизор смотрят. И это как раз плюс один пункт, почему Накахаре нравятся альфы постарше. У них даже запах приятнее, чем у его, Накахары, ровесников. Они ответственны и рассудительны, снисходительны и дружелюбны. Возможно, рыжеволосый так говорит, потому что не представлял, что было бы, будь на таких тусовках Дазай. Дазай, который был бы старше него всего на пару лет и ведущий себя так же вульгарно и смело, как его отщепенцы-одноклассники. Что бы Чуя сделал, зажми его Осаму вот так? Согласился бы уйти с ним в спальню? Мальчик не знает, потому что ему больно об этом думать. Больно воображать, что когда-то Дазай тоже мог посещать такие сборища, на его коленках мог бы сидеть какой-нибудь легкомысленный омежка с банкой пива в руке, а не он, Чуя, который бы обнимал его, Осаму, за шею, и рычал бы на каждого косо смотрящего в сторону его альфы омегу. Но такого, блять, не будет. И из-за мыслей об этом на глаза опять наворачиваются блядские слёзы. Дазай, возможно, как раз и был из той самой группы альф, которые спят с омегами просто так, не парясь о последствиях, а в глаза улыбаются и кажутся идеальными партнёрами для дальнейшей совместной жизни. Это всеми силами не хотелось признавать, но так, скорее всего, и было. Напряжённый вдох. Выдох. Нужно просто стараться двигаться дальше. Так? Так. Приходит август. Накахара почти не выходит из квартиры. Еду заказывает на дом, а сигареты просит купить Линфорда. Иногда рыжий и сам выбирается в круглосуточный на углу его многоэтажки, но только ради шоколада или хлопьев с молоком. Он целыми днями валяется в кровати, слушает музыку, может читать комиксы, а может играть в компьютер. На выходных приходит Кейн, — как раз покупающий в эти дни сигареты по чужой просьбе, и они рубятся в приставку всю ночь напролёт, а потом засыпают кто где: Чуя обычно на диване, а его друг на ковре на полу. В таком ритме проходит бо́льшая половина месяца; она угнетает Накахару сильнее, чем давящая на мозги подготовка к экзаменам полгода назад. Он волнуется из-за предстоящего поступления, — новый маршрут до колледжа, иные стены, в которых придётся учиться три года, и новый коллектив как-никак. Чуе не нравится знакомиться с кем-то, потому что он не любит рассказывать другим о себе. За прошедшие пару лет Накахара настолько привык полагаться на себя самого, что в бессмысленной поддержке окружающих попросту перестал нуждаться. Ему хватает звонков от Озаки пару раз в неделю — сыт? не голоден? не болеешь? всё хорошо? — и настроение уже становится чуточку выше. Да, он продолжает общаться с Тачихарой и Линфордом, лишь бы не выпасть из социума, но поговорить с ними о чём-то личном или своём, омежьем, Накахара не может. Ответы на свои вопросы рыжий ищет в интернете, лазает по омежьим сайтам, что-то вычитывает новое, снова что-то гуглит, кусает губы и сравнивает ощущения тех, кто пишет, со своими. «Раз появился запах, значит скоро должны начаться течки» — это Чуя вычитал где-то и с перепугу заранее закупился блокаторами и обезболивающим. Предупреждён, значит вооружён, как говорится. В двадцатых числах августа омега ездил в колледж на встречу со своей новой группой. В тот день было ветрено, солнце пряталось за толстыми тучами, а после речи их будущего куратора и глупого проставления росписей в десятке бумажек, Накахара должен был ещё и в магазин заехать. В тот вторник он ни с кем так и не познакомился, но зато узнал, что в их группе из двенадцати человек восемь омег и всего лишь четверо альф, а это значит, что на контакт с кем-то пойти будет много проще, чем если бы почти весь коллектив населяли альфы. Вечером того же дня Чуя начал чихать. На следующий день он засопатил, а ещё через день, почувствовал, что противно болит горло. Погода к осени начала меняться слишком рано по его мнению, поэтому пришлось достать из шкафа кардиган и куртку, а напару с ними и таблетки для горла. Рыжий понял, что его продуло ещё тогда, когда он ездил в колледж, а в доме, кроме таблеток-сосалок, ничего не было, даже банального раствора для полоскания. Рыжеволосый провалялся в кровати ещё одни сутки, а в субботу вечером, едва поднявшись на ноги, кое-как причесался и начал одеваться. Нужно было всё-таки сходить в аптеку и продуктовый, чтобы купить необходимое для лечения. А то на пары через неделю уже, а он, скорее всего, с соплями всё ещё ходить будет. Все его действия совершались как в замедленной съёмке. Чуя очень долго пытался попасть ногой в ботинок, заваливаясь то вправо, то влево, минут пять простоял перед захлопнутой входной дверью, потому что у него не получалось нормально вставить ключ в замочную скважину, и даже не с первого раза попал по кнопке вызова лифта. На улице сегодня, на удивление рыжего, оказалось тепло. Ветер был не такой сильный, а к вечеру тучи вдруг расступились, и вылезло солнце. Оно уже падало за горизонт, небо окрасилось в ярко-оранжевый и совсем немного слепило больные глаза. Накахара выходит из арки, сворачивая направо. Его руки в карманах куртки, а голова опущена вниз. Он выглядит помятым и чересчур сонным, — глаза так и слипаются, как бы случайно сдачу на кассе не забыть, блять. По правую руку юноши, на первых этажах его дома, расположены кафе, ателье и крупный зоомагазин, но надобный омеге продуктовый далеко — на самом углу, а аптека вообще во дворах, в минутах двадцати ходьбы отсюда. По его левую руку, через дорогу, находится небольшой парк, который с момента переезда в сей район Накахара так и не посетил. Кейн пару раз предлагал ему выбираться из своей тёмной обители хотя бы в этот парк, просто гулять с наушниками в ушах, но Чуя, похоже, слишком разленился за этот месяц сплошного отдыха. А ведь он даже не удосужился продолжить поиски подработки! Накахара шмыгает носом, приподнимая голову. Далеко впереди знак на пешеходном переходе загорается красным, но ни людей, ни машин в округе нет. Полнейшая тишина. Рыжеволосый моргает пару раз, оглядываясь по сторонам, а потом замечает высокую фигуру в нескольких метрах от перехода, рядом с неработающим фонарным столбом. У парня в одной руке небольшой чемодан тёмного цвета, а другой он обхватывает телефон и, видимо, что-то усердно в нём печатает. Чуя щурится, потому что этот человек кажется ему до боли знакомым. А от полного осознания его глаза округляются в ту же секунду. Тело пробирают мурашки, а пальцы в левом кармане куртки сильнее обхватывают связку ключей. Шаг становится меньше; сам юноша через пару мгновений и вовсе останавливается как вкопанный. Какого?.. Темноволосый альфа, отрываясь от экрана своего мобильника, тоже замирает. Он ошарашенно глядит на рыжего омегу в десяти шагах от себя, а Чуя, удивлённый не меньше, где-то на подсознании понимает, что ноги сами несут его вперёд.